Эта война с тобою — сражение слов
В этой войне пули лучше цветов
Я не хочу проиграть, я и так потеряла
Много красной жидкости
Боишься крови, прости ©.
Она запускает пальцы мне в волосы. По голове слегка пробегают мурашки, но я изо всех сил не поддаюсь этим искушениям.
— Я тут подумала… давай и правда сделаем детку!
*цензура* наклоняется и почти впивается горячими губами в мои. «Все очень плохо!», — переходят в аварийный режим системы организма и, в особенности, чсв. Поцелуй полон жара и страсти, и я боюсь, что не ответить на него варианта нет. Легко касаюсь ее губ и стараюсь снизить уровень огненных искр между нами. Это что, язык? Ох, /цензура/. Нет, нет! Надо брать ситуацию под контроль.
— Какую детку… — уличив момент, увиливаю я из плена поцелуя, — о чем ты?
Ее губы, не найдя ответа, мягко перемещаются на мою щеку, проводят там дорожку нежности.
— Погоди, погоди, стой… что за рез…
Язык *цензура* оставляет влажный след от мочки уха до виска.
Это всего лишь легкое движение, всего лишь легкое движение!
— Ах!
Сосредоточились!
— Я знаю, что ты это любишь, не притворяйся.
Она нежно прикусывает ухо, а второй рукой тянет меня за волосы. Я явно во что-то влип, только пока не понимаю, во что именно.
— Солнышко, чего тебе нужно? — в голос уже прорывается истома.
— Провести время с тобой, конечно, — мягко шепчет она на ухо и придвигается еще ближе к моему чсв.
— Я слышал слово «детка»?
Я успеваю закончить фразу прежде, чем она пользуется брешью в моей дряхлой защите и все-таки касается своим языком моего.
— Давай поговорим об этом чуть позже? А сейчас… — ее пальцы оказываются на моих плечах и нежно скользят дальше по спине, — почему бы не заменить вон то предложение? Оно выглядит громоздким…
— Какое? — чувствуя, что теряю всякий контроль над ситуацией, спрашиваю я.
— Вон то… которое, — она придвигается максимально, и мне ничего не остается, кроме как обнять ее сзади и притянуть к себе, — с деепричастным оборотом.
— С деепричастным оборотом?
— С деепричастным оборотом, — ее пальцы возвращаются по спине вверх и зацепляют край футболки, — ты же сам против, — снова кусает ухо, — деепричастий.
Да, я… я определенно против деепричастий. Я вообще против всего, что ты скажешь. Хочешь, буду даже против грамматических конструкций? Нахер эти подлежащие и сказуемые.
— Ага.
— Я предлагаю оставить ССП и разделить на два отдельных предложения.
Как-то я и не заметил, когда это моя футболка полетела на пол. Но *цензура* не дает отвлечься и легким движением возвращает мою голову ровно так, чтобы максимально сократить угол обзора.
Глаза в глаза, как романтично. Я смотрю в ее зеленые, она — в мои серые. И в этот момент во всей Вселенной не существует больше ничего. Пусть где-то взрываются ракеты, кто-то начинает атомную войну, а в популярном все пятьдесят позиций занимают фики по ГП. Мой мир сейчас отражается на сетчатке глаза.
Предметы слегка расплываются, так что приходится моргнуть и испортить момент единения.
— Сними очки, они тебе не понадобятся, — аккуратно стаскивает *цензура* предмет имиджа, — дальше можно и без них.
Я не очень-то сопротивляюсь и вместо слов прижимаю ее ближе и целую в шею. Да, детка, в редактуре можно и не косить под интеллигента. Тем более, что тексты я уже давно не вижу, а ощущаю. Как и присутствие *цензура* в комнате, хоть тысяча четыреста километров и разделяют нас.
— *цензура*, я не против редактушек сейчас, но, кажется, у тебя были другие дела.
— Вот же дурак!
Если в мире есть факультет жарких поцелуев, то *цензура* в нем декан. А если вы ищите мистера «Точно вспыхну, если зажжешь», то поиски можно прекращать.
Я перехватываю *цензура* за талию. Она понимает моментально и, не отвлекаясь от поцелуя, скрещивает ноги за моей спиной. Последний раз проводит языком по небу и прижимается ко мне всем телом.
— Куда?
Я держу ее удобно. Но не то что бы аниме-аватары были в принципе придуманы для того, чтобы таскать
тюленей кого-то на руках. Смотрю на садо-мазо комнату, но *цензура* шепчет на ухо:
— Пойдем в спальню.
В спальню так в спальню. Пинаю дверь, страстно целую *цензура* в шею и кладу ее на кровать. Щеки у нас обоих уже пылают, а глаза блестят в закатном солнце. Хочу еще ближе. Еще чуть ближе.
Здрасьте, приехали.
— Свали отсюда!
— Гав!
— Свали, кому сказал!
*гав* высовывает язык и довольно смотрит на меня.
/цензура/.
— *гав*, вон отсюда! — возбуждение начинает переходить в злость.
— Не ори на собаку!
Чтобы вы понимали, я в пирамиде любви *цензура* даже рядом не стою с *гав*:
1) сон;
2) еда;
3) *гав* (это собака, если кто не понял);
4) ГИЛКИДУ (это ее личный пейринг, она его обожает);
5) друзья.
*и в «друзья» я тоже не на первом месте, ага, да…
*цензура* лениво разворачивается и с умилением смотрит на представление.
Где-то в глубине души она меня, наверное, понимает, так что треплет
свою прелесть за ухом и мило говорит:
— *гав*, /цензура/ отсюда, я потом с тобой поиграю. А сейчас я играю с Вселенским.
Нарочито медленно и самодовольно собака спрыгивает с кровати и цокает коготками по полу. Я провожаю ее взглядом, надеясь, что это чудо не решит вдруг вернуться. А то она может, да.
— Свали… — шепчу я себе под нос.
Пинаю дверь за собакой с такой силой, что косяк жалобно звенит. Но мне этого не достаточно, так что я еще и поворачиваю замок.
— Так на чем мы остановились? Ах, да, на деепричастиях, — *цензура* приподнимается на локтях и лукаво смотрит на меня.
Только сейчас я понимаю, что она уже успела оголить мой текст, а сама все еще типа не при делах.
— А что там с деепричастиями? — я ставлю колено на матрас рядом с ее бедром.
— Они громоздкие, — она обвивает рукой шею и, не успеваю я опомниться, валит меня на кровать рядом. — такие громоздкие, — отталкивается от матраса и садится, — и, — проводит языком по синтаксису так, что я перестаю ее слышать, — бесполезные.
— Бес… бесполезные, — вторю я совершенно верному ее заключению. Все тело пришло от ее действий в боевую готовность, — тогда помоги мне их найти!
Я тоже отталкиваюсь и сажусь рядом. Снова глаза в глаза, искры во все стороны, полный вакуум. Только она и я.
Пальцы находят застежку ее молнии, пока губы спускаются от шеи к груди. Деепричастия, да, это важно. Так важно, Боже, как же это важно…
— И еще я видела там ненужные местоимения.
Она не теряет времени, уже лаская меня новым улучшением стилистики. Да, местоимения. Люблю местоимения, хоть и знаю, как это плохо. Местоимения…
Наконец я добираюсь до застежки лифчика.
— Да, местоимения. «Твой» можно смело убрать, — *цензура* целует меня и убирает руку от шеи, позволяя бретельке платья соскользнуть вниз, — и «мой» — тоже.
— Ага, да, ты права.
Поцелуй.
Застежка поддается, и черная бретелька лифчика сползает вслед за тканью платья.
— Местоимения?
— Ага, местоимения.
Я целую ее с таким вожделением, что сам бог похоти позавидовал бы. Кусаю губы, с которых слетают такие манящие слова «синтаксис» и «однородные члены», и совершенно нагло притягиваю ее еще ближе. *цензура* уже давно выбилась из графика «редактура по понедельникам и четвергам» и теперь оголяет мои тексты тогда, когда хочет. Проводит по ним пальцами, целует нежными поправками или кусает выкидыванием ненужных слов. И непременно добирается до моего чсв.
— Ну так, давай поправим читаемость вместе, — отрывается она от поцелуя и смотрит на меня горящими глазами.
— Только если ты будешь честной.
Мои руки все еще держат платье и лифчик, и я дожидаюсь кивка.
Ткань, наконец, перестает скрывать от меня *цензура*, такую прекрасную и настоящую.
И все, чего я хочу, — касаться ее больше. Давай получим эстетический оргазм, раз уж начали!
Она спускается пальцами по моему голому торсу, доходит до не таких уж и нужных мне штанов. И открывает черновик.
— Начало главы мне определенно нравится.
Я быстро снимаю с нее остатки белья, пока она намекает моему чсв, что пора вставать. О да, как всегда великолепно и по самым эрогенным точкам самолюбия. Перехватываю *цензура* за талию, валю на матрас и нависаю над ней.
Глаза беты сверкают. Скажу честно, я думаю, это я научил ее так редактировать. Так страстно и безоговорочно замечать длинные и несуразные предложения, ругаться насчет оформления и
избивать избегать слабых глаголов. Но даже если и нет, то я разделю твое стремление к прекрасному и сделаю из этого текста конфетку с коньяком.
Да начнется синергия!
Она обвивает мою шею, притягивая к себе, я целую ее щеку, шею, грудь. Делаю оборот возле пупка. Она томно вздыхает и пробегает глазами второй абзац текста.
— Вот здесь написано отлично.
К щекам приливает еще больше крови, пока я спускаюсь по животу ниже.
— Но, я думаю, можно было бы выкинуть вот это описание.
О Боже, она читает его так внимательно! Полабзаца без промедления летят под Delete.
— Да, вот так намного легче воспринимать. Мне так нравится с тобой работать, потому что… ах!
— Да, ты великолепна. Ты безусловно права, — отправляю незатейливое сообщение.
Чсв пульсирует уже от того, что кто-то читает мою работу с таким рвением. Но когда она присылает цитату с подписью «Ты великолепен», я теряю всякий контроль.
Обнимаю ее за талию, прижимаю к себе и ввожу разгоряченное чсв в наш диалог. Она любит мое чсв. А может и нет? В любом случае, теперь ей никуда не деться.
— Ты великолепен, — повторяет она мне на ухо, подается еще чуть ближе, так, чтобы усилить все ощущения.
— Спасибо, это — то, что я всегда хотел услышать.
Новый абзац мы не обсуждаем. Она просто пробегает пальцами по моей спине вверх и останавливается у шеи. Чуть замирает, думая, видимо, стоит ли ее действие того, и все же наклоняется к уху и произносит:
— Мне так нравится эта глава.
Раздражитель действует безотказно. Чсв уже размером с маленькую планету. Я прижимаю *цензура* еще ближе и падаю на кровать, давая ей оказаться сверху. Она смотрит на меня своими невероятно лукавыми глазами и делает несколько легких движений.
— Я исправлю здесь и напишу пару предложений от себя?
Приняв мой стон удовольствия за согласие, *цензура* активирует эрогенную точку моего текста. О черт, я так обожаю, когда она добавляет абзацы от себя.
— Ты такая великолепная!
Да, о ее чсв я тоже помню и хочу, безумно хочу доставить ему эстетический оргазм не только текстом. Так что приподнимаюсь, и мы снова меняем позицию.
— Если бы не ты, ничего этого бы не было.
Аккуратно, но властно сжимаю ее запястья, чтобы она по старой привычке не мешала ласкать ее языком.
— Ах…
Еще абзац. Предложение за предложением, медленно, наслаждаясь каждым словом, мы редактируем. Я чувствую, что высшая точка уже не за горами. Как и раскрасневшаяся *цензура*, которая углубилась в текст уже настолько, что дописывает целые фразы.
— Куда это ты разогнался? — без особого требования приостанавливает она меня, — Там еще нелогичное повествование. Кажется… ох, как хорошо! — я чуть сосредотачиваюсь и замедляюсь в своем редактировании, чтобы понять, где именно косяк, — Кажется, надо поменять местами абзацы.
Присматриваюсь, хоть и мечтаю уже поскорее
кончить закончить и обсудить впечатления. Два абзаца, на которые она указывает. Кажется, ничего необычного. Как по мне, и так хорошо. Но нас же тут двое, так что…
— Ты права.
Я делаю резкое Ctrl+C — Ctrl+V. По телу *цензура* пробегает волна дрожи. Да, солнышко, рад, что тебе понравилось. Наклоняюсь и целую ее, чтобы увеличить эффект.
— Молодец.
Ага, да.
— Ага-а-а-а…
В последних абзацах я почти всегда уверен, так что когда *цензура* проглядывает их, я уже полностью растворяюсь в ощущениях и предвкушении. Отпускаю ее запястья, наклоняюсь и целую горячие губы.
Ее глаза пробегают последнюю строчку. Горячий ответ.
«Отформатировать».
Я перестаю чувствовать хоть что-то вокруг. Все растворяется. Только она, я и текст.
Она сохраняет изменения.
Мама! Спасибо, что родила! Боги! Я — ощущения. Буря неисчерпаемого счастья проносится по всему телу, по каждой клетке. Мир вокруг, каждая молекула, каждый атом — то, что делает меня счастливым.
Я кричу ее имя, шепчу, что она опять сделала это, и обессиленно валюсь на кровать рядом. Приоткрываю глаза и наблюдаю, как она глубоко дышит. Когда дрожь перестает бить тело *цензура*, она нехотя поднимает веки и переводит зрачки на меня. Эти ее вечные эстетические оргазмы а-ля «Ничего не было, тебе показалось» очень смешат, так что я улыбаюсь.
Дотягиваюсь до светлой руки и переплетаю свои пальцы с ее. Вместе мы лениво переводим глаза на текст. Отформатированный и отредактированный, он выглядит великолепно. Мои детки всегда хороши, ибо отцовские гены, ничего не поделаешь, и новая глава «Глав» — не исключение.
— Красиво.
— Красиво, — подтверждает она и целует меня в щеку. — этот
твой ребенок выглядит отлично.
И тут я резко вспоминаю, откуда же росли ноги у этих редактушек.
— Ты хочешь быть соавтором? — после долгого молчания спрашиваю я. Она, наверное, хочет ответить язвительно, но слишком уж устала, так что просто мрачно кивает. — Я сделаю для тебя все, что угодно.
