Имей меня все семьдесят глав

Я бросила школу, сожгла тетрадки и портфели, Закурила сигарету, залила ее портвейном. Пьяная, полечу через забор, Теперь достаточно крутая, чтобы быть с тобой? ©

      — Слышь, вставай!       — Ну чего-о-о-о-о-о?       — Вставай, кому сказала?!       В уши врезается звон, а все, что я теперь вижу — темнота.       — Я третий раз повторять не буду!       Вот падла! С обреченностью стаскиваю кинутую *цензура* как боевой снаряд подушку и переворачиваюсь на спину. Вот же нежность ходячая, /цензура/!       — Я встал.       Уже одетая и даже накрашенная *цензура* скептически оглядывает меня, думая, видимо, стоит ли ей швырнуться чем-то потяжелее.       — Красавчик. У тебя пять минут, а потом мы идем на свиданку.       — Куда? — в полупрострации кошусь я на *цензура*. Как-то медленно включается мозг, никак не соображу, чего она от меня хочет.       — На свиданку. Ты меня не зовешь, приходится брать все в свои руки.       П-ф-ф-ф.       Остается только умыться воздухом и побить себя по щекам, чтобы прийти в адекват.       — И куда мы идем? — осведомляюсь с обреченностью в голосе, ибо придется собираться быстро, а я все еще сплю.       — В статьи.       Полминуты спустя мы выходим из дома: я в костюме, галстуке и очках; она в джинсах и любимой футболке. Засунул свое чсв подальше, зато надел личину интеллигента и гордо размахиваю публицистическим опытом. *цензура* в своем перманентном приподнятом настроении и уже готова писать жизнеутверждающие комментарии.       — Куда мы идем? Надеюсь не к *автор, к которому у нас принципиально разное отношение*?       Она хитро улыбается, заставляя меня нервничать. Не, свиданки — это хорошо, но иногда они в нашей паре заканчиваются какой-то творческой несуразицей. Поэтому и нервничаю: я еще не отошел от факта, что закончил «Мир каждой привязанности», и предпочел бы пока остаться без творческих всплесков.       — О, тебе понравится!       Хм. Нет, вкусу *цензура* я доверяю, но «понравится» — понятие растяжимое. Особенно если учитывать, кто его произносит.       Она присылает ссылку. Ну давай посмотрим.       Статья про бету?       — Статья про бету? — поднимаю я бровь.       — Тебе понравится.       Уверенность ее тона настораживает. Сама же *цензура* весело проскакивает по строчкам и вообще выглядит так, будто жизнь удалась.       Не понимая пока причину ее хорошего настроения, пробегаю взглядом по первому абзацу. А вдруг это слишком высокоморальный юмор, до которого я не дойду? Тогда же будет стыдобища!       Но все сомнения рассеиваются второй же строчкой.       К концу первой страницы я уже смахиваю слезу от смеха.       — Йашка? Серьезно? — успокаиваясь от истерики, утыкаюсь в ее плечо. *цензура* нежно гладит меня, успокаивая.       — В тот раз была серьезная тема, так что я подумала, почему бы не поразвлечься.       Солнышко улыбается, перечитывая. Рад, что ей так же весело, как и мне.       — Ох, ты уже оставила коммент?       — Угу, — не собирается скрывать она.       Читаю мысли, оставленные ею. Мило. Ты такая толерантная, солнце, просто невозможно! Но…       — Тоже оставишь?       — Мне кажется, тут не хватает толики адекватности. А вдруг другие юные авторы прочитают и решат, что все так? Не думаю, что будет весело.       *цензура* с интересом наблюдает, как я хожу вокруг, потом около, притаскиваю адекватные слова, строю фразы. Занятие утомительное, но, я уверен, полезное.       — Готово.       Смотрим на мой коммент. Как по мне, выглядит вполне дружелюбно и полезно. Но вдруг эту оценку дает чсв, а не разум?       — М? — тыкаю я в слова.       — Выглядит отлично, — кивает *цензура*. Я хватаю ее за запястье, притягиваю к себе и целую в щеку.       Возвращаемся мы оба в приподнятом расположении духа. Хорошая свиданка, легенькая, даже мозг почти не пришлось включать. А главное — повеселились.       Но *цензура* разбудила меня, значит, я теперь бодр и готов к активным действиям. Поэтому треплю *гав* за ухом, но не спешу разуваться.       — Ты сваливаешь куда-то? — недоуменно смотрит на меня уже вошедшая в квартиру *цензура*.       — Это была твоя часть свиданки, теперь будет моя. Пойдем. — она смотрит неодобрительно. — Да не бойся, никаких больше Мерседесов в Делимобиль, я понял. Пойдем.       Если бы мне поставили задание найти человека с самым кислым лицом на планете, я бы без раздумий взял *цензура* в тот момент, когда она поднималась со мной по ступенькам. Увидь знакомые нас вместе, сказали бы, что Вселен опять издевается. И это с учетом, что я не издеваюсь над ней в принципе!       — Нас запалят менты.       — Успокойся.       — И посадят на четырнадцать суток!       — Расслабься.       — Ты надо мной издеваешься!       — Да хватит орать! — разворачиваюсь я к ней, — А то нам и правда конец!       Она надувает щеки, но покорно идет за мной молча. Я щелкаю ключом, надеясь, что у бабулек с этого этажа уже не очень хороший слух. Хотя тут еще и нюх, и опыт… так что, если честно, просто уповаю на удачу. Снимаю замок. Мы с *цензура* осматриваемся, но, кажется, фортуна на нашей стороне.       — Не говори, что не нравится.       По ее лицу совершенно не понятно, скрывает ли она эмоции или действительно ничего не чувствует. Только я думаю, где бы нам лучше постелить плед, как чувствую, что она упирается носом в мое плечо.       — Красиво.       Она откровенно не сопротивляется, и я позволяю себе обнять солнышко.       — Ты еще не была здесь?       — Неть.       Целую ее в лоб, давая понять, что все в порядке и она может спокойно оглядеться. Мы стоим, рассматривая пейзажи *город*, наслаждаясь летним ветром и солнцем. Дом *цензура* высотный, так что до нас даже почти не доносятся звуки суеты. Как будто личный островок посреди океана стали и бетона. Только для нас.       — Но если нас загребут менты, тебе и расхлебывать! — шипит она.       Да, конечно, солнышко, всегда пожалуйста.       Мы откупориваем вино и раскладываем фрукты на покрытии из резиновой крошки. Тайные желания *цензура* не оправдываются, и доблестных сотрудников ни я, ни она пока не слышим.       — Ты будешь пить сидр? — косится она на полулитровую бутылку. Я пожимаю плечами, — И кто из нас еще мужик, Вселенский?       Определенно ты, солнышко. Это даже не обсуждается.       Наливаю ей вина. Чокаемся. За то, что мы так случайно встретились, любимая.       — Атмосферно, да? — отрываю себе еще черешенку.       — Неплохо. Не думала об этом в таком ключе.       Она потягивает вино и смотрит вдаль. Похожа на натурщицу Эдварда Мунка.       — Люблю российские города. Думаю, в них есть очарование. То, что мы считаем обыденностью, отражается в зеркалах души. И только остановившись, мы действительно осознаем, что все вокруг нас — прекрасно.       Глубокий вздох.       — А еще пафоснее и запутаннее можно?       — Не, это край, — подумав, признаю я. — Но можешь спросить меня про мироощущение или про «Стального алхимика», тут я готов говорить так витиевато и запутанно, что даже сам не разберусь.       — Нет, я спрошу про Алхимика, а ты тут же и откинешься, — справедливо рассуждает *цензура*.       Но конец! Финал! Это осознание, что Эд и Ал могли совершить обмен тел на алхимию в любое время, а все это путешествие было для того, чтобы Эд осознал сущность алхимии, признал ее инструментом, а не целью! АХ!       Срочно надо переключаться!       — Когда ты познакомишь меня со своими родителями?       *цензура* давится персиком.       — Чего?! С кем, /цензура/?!       — С родителями. С теми, кто создал тебя как автора. Я хочу с ними познакомиться!       Ага, сейчас. Разбежался.       — Не раньше, чем ты познакомишь меня со своими! — это война.       Я тяжело вздыхаю. Ну почему с ней всегда так сложно? Почему бы просто не рассказать? Я же ее не о педофильных фантазиях о ребенке-Гильгамеше спрашиваю!       Примечание от *цензура*: когда я во время редактирования прочитала этот абзац, то издала такой вопль ярости и негодования, что на меня упала штукатурка. Ребенок Гильгамеш — это священно!       — Ты их уже знаешь, я тебе Америку не открою.       — Ты так-то моих тоже знаешь, так что не выпендривайся тогда!       Ну хорошо. Давай играть.       — Моя мама — Идея. Идея найти. Порассуждать. Не писанина ради писанины, а письмо ради содержания. Идея понять… через персонажей. Рассказать миру то, что я чувствую. А моего отца зовут Желание. Донести то, что я считаю верным и правильным, чем хочу поделиться. Желание показать свое творчество и получить на него отклик. Поделиться идеями. А, ну и Выпендреж, конечно, без него никуда. Двигатель моего прогресса, не меньше.       Смотрю на нее. Шутки шутками, а делиться с ней личным — ничем не уступает эстетическому оргазму. Ты и твоя ментальная близость, *цензура*, — то, без чего мне теперь не обойтись.       — /цензура/ ты глубокий.       — Спасибо за оценку, — улыбаюсь я и снова целую ее в щеку, — а теперь твоя очередь. Ты обещала.       — Да ты и сам все знаешь! — она очень живо кусается словами, — Ничего вот такого вот (~˘▾˘)~. Люблю Гила, люблю Энкиду, люблю Гилкиду! Fate! Веселье, Вселен, я развлекаюсь!       В ее глазах блестят озорные огоньки. Она — что-то совсем другое, неизведанное, такое далекое от меня, что, кажется, мы никогда не пересечемся в творчестве.       — Я знаю, что это не все. — хватаю ее и притягиваю к себе. Она сопротивляется, как кошка, которую тащат в ванную, но я все равно целую ее губы. — И однажды ты мне расскажешь!       Шипит и кусается, называет меня извращенцем и ужасным типом. Царапается, извиняется. Утыкается носом в плечо и ластится.       — Однажды. Но не сегодня, — мягко шепчет, пока я глажу ее по волосам.       — Как скажешь.       Мы допиваем алкоголь. Солнце клонится к закату. Красиво, ничего не скажешь. И только с ней. Холодает. Хоть вечер и летний, а все равно, похоже, ветер северный.       — Потанцуем? — встаю я       *цензура* смотрит с сомнением.       — Танцы? Вдвоем? Ты и я? Не думаю, что это хорошая идея.       — Да ладно тебе!       — Мы друг друга поубиваем, пока только музыку будем выбирать!       — Ты под «Немного нервно», я под «Пошлую Молли». Все окей. А потом мы устанем и пойдем спать, как тебе?       — Звучит как идиотский план.       — Ну и отлично. — протягиваю ей руку. Она, недолго думая, берется за нее и тоже поднимается, — а начнем с медляка.       Жду, пока телефон найдет колонку, и выбираю трек. Кладу руку ей на талию, она, слава Богу, недолго думает и соглашается с этим распределением ролей. А то с нее сталось бы заставить меня танцевать в женской позиции.       Три, два, один… *цензура* смотрит на меня убийственно. Я не могу сдержать улыбку, чем вызываю еще больший ее гнев. Песня исполнителя, которого она на дух не переносит, разносится по крыше.       — Ну ты и /цензура/!       — От /цензура/ слышу.       Она корчит рожу и делает шаг. Вальсируем.