🦋🦋🦋
Не уснуть и не ослепнуть, Дождь — слезами на ресницах, Время — убивает, лечит… Осень — с запахом больницы. Первый снег укроет белым — Простыней, как приговором. Это — все, что я хотела, Наконец-то я свободна. Не согреть больничным светом, В темных коридорах — осень… Застываю. Без ответа… Ветер вдаль слова уносит… Я стираю свою память, Дальше — хуже, дальше -больше, Это все, что мне осталось, Это все, что мне дороже. Нити-нервы, руки-раны, Не упасть и не разбиться. Жить нам поздно, дохнуть — рано! Осень с запахом больницы…
Присущий больнице запах лекарств, стирильного белья… смерти. Клянусь ненавижу больницы, если бы только могла, то никогда не приходила сюда, даже близко не подходила. За все эти годы этот запах въелся в мой мозг. Не знаю, как тут работают врачи, это просто невыносимо. Каково это понимать, что человек умер на твоих руках, ожидая помощи, думая, что его спасут? За окном глубокая осень, Юнги лежит в палате и тихо наблюдает за вальсом бурой листвы. Он выглядит очень усталым, больница для него, подобна темнице. Он никогда не любил врачей, а тем более больничных стен, в этом мы с ним очень похожи. Его взгляд такой грустный, задумчивый и томный, как будто чего-то или кого-то ожидает. Смотрю на него, как дура, в палату не захожу — стою в дверях и любуюсь братом, представляя, то как совсем скоро он будет ходить, бегать, да все что угодно и все это на своих ногах! Одна картинка за другой. Появляются воспоминания, когда все было хорошо. Тогда мне казалось, что наша семья самая обычная, а мы самые обычные дети. Каждый из нас мечтал о чем-то возвышенном и романтичном. Мы ходили в школу и дурачились, дрались на переменах за конфеты… А что теперь? Раньше за конфеты, сейчас — за жизнь. Все по-прежнему, только ставки выросли… каждый шаг может оказаться последним. Так что надо хорошенько подумать прежде делать. А вот с этим у меня как раз проблемы. — Ты так и будешь там стоять или все же зайдёшь? — Юнги медленно поворачивает голову ко мне. Еле заметно в его глазах что-то загорается. Оно почти не заметное, неуловимое. Но я все же что-то вижу, а может кажется — воображение разыгралось. — Как себя чувствуешь? — как-то неловко и неуверенно подхожу к его постели и сажусь. А ведь недавно точно так же лежала я… лежала и плакала, ненавидела и умирала… — Нормально, а где ребята? — брат видит, что за дверью больше никого нет, озадаченно смотрит на меня. Мы ведь ему тогда обещали завалиться толпой и устроить погром в этой чёртовой больнице, чтобы начать надолго запомнили. — Они приедут завтра, не переживай, они про тебя не забыли. — почему-то возникло какое-то чувство неловкости, я не знала, что спросить или что рассказать. А ребят не было, потому что Тэхен поехал с Хосоком в суд, сегодня должны оправдать того, кто не виноват. Там будут журналисты, все это покажут по ТВ. На самом деле такая себе слава. Поэтому Хосок и поехал, чтобы оказать поддержку. — Мне вчера Чонгук писал, если честно не ожидал, думал, что вы с ним уже перестали общаться так тесно. Мне было приятно, что про меня не забыл. Я была удивлена тем, что он все же написал, думала, что теперь ему и дела до Юнги нет. Но после моих слов он все же написал. И я чертовски благодарна, ведь именно сейчас для моего брата каждое слово поддержки очень важно. А с Чонгуком они были хорошими друзьями, пока я все не испортила. — И что же он написал? — было и правда интересно. — Что как только я поправлюсь, то обязательно сыграет со мной в баскетбол. Сейчас у него завал с учебой и приехать не может. Знаешь, я так рад, что с ним познакомился. Он немного странный, но забавный. Мы с ним почти одного возраста. И знаешь, хоть он и зовёт меня Хеном, но я почти не чувствую разницу в возрасте. Чонгук очень рассудительный, внимательный и понимающий. Хорошо, что ты с ним познакомилась, я действительно этому рад. — Я тоже… — стала непривычно тихо, создавалось ощущение, что вся больница вымерла после этих слов. — Как ноги, что говорят врачи? — хотелось перевести разговор. Чонгук не та тема, на которую мне хочется говорить с братом. — Пока никаких изменений не чувствую. Говорят, что через недели полторы начнут заниматься реабилитацией. Если честно, то это волнительный момент — страшно. — брат поджал губы. Еще бы не было страшно, столько лет он был прикован к коляске. А теперь ему говорят «встань и иди». Любому на его месте было бы страшно. Придется начинать все сначала. Но пусть не переживает, у Юнги всегда есть поддержка. Пусть я не самый надёжный и красноречивый человек, но по крайней мере стараюсь сделать все, что в моих силах. — Всем нам бывает страшно, это нормально. Знаешь, я с нетерпением жду момента, когда тебя выпишут от сюда и мы пойдем с тобой тусить! — весь внешний вид, говорит, что после операции он чувствует себя как-то вяло и слабо. Хоть Юнги уже отошёл от наркоза, но все ещё слаб. Это вполне нормальное состояние, но все же, меня это немного озадачило. — Не поверишь, но я действительно по всем вам скучал. Тут так пусто без вас. Я уже привык к постоянным утренним перепалкам, ночным нажорам к холодильнику, шум и смех. Мне тут этого действительно не хватает. Мне тоже не хватает старой жизни, когда мы думали только о том, как заработать денег и оплатить счета. Удивительно, но так жить было проще. А теперь, деньги вроде есть, их немного, но на скромную жизнь хватает. Но теперь наш дом для отбросив стал пустым — не стало Джина, Хосок переехал, а теперь и Юнги в больнице. Теперь даже домой не хочется возвращаться — слишком пусто. Иногда бывали моменты, когда я думала, что лучше бы я и Юнги жили отдельно, а иногда хотелось и без брата. Признаюсь честно в этом. Но теперь я понимаю, что без всех этих придурков не могу жить. Вот такая вот штука… но почему-то с приходом осознания этого наше место пустеет. Те времена ушли, когда даже бедность не могла нас сломить. Мы были все вместе, держались друг за друга, стояли непробиваемой стеной… — А нам не хватает тебя. — Добрый день, — в палату зашла молодая медсестра, она выглядела просто потрясающе, уж поверьте мне. — извините, что отвлекают, но я должна сделать небольшой осмотр. Это не займёт много времени. Я молча отошла в сторону и начала наблюдать за манипуляциями девушки. Она очень бережно и аккуратно прикасалась к брату, ее длинные густые, тёмные волосы в тугом хвосте, падали на постель. Тоненькие маленькие ручки с особой заботой ощупывали ноги пациента, а нежный, ласкающий голосок расспрашивал о самочувствии. Смотря на это все, я поняла, что могу доверять этим людям, они точно поставят его на ноги. В этом нет никакого сомнения. Теперь мне просто надо довериться и ждать, точно также, как и брату. — Больше не буду вас отвлекать Мин Юнги, больше вам и вашей девушке не помешают в ближайшее время. — девушка улыбнулась и собиралась выходить, но Юнги остановил ее. — Извините, но это моя старшая сестра… — Оу… неловко вышло, прошу за это прощения. — медсестра вся покраснела, впервые вижу таких застенчивый работников больницы. — Извините, а можно узнать ваше имя? — мне захотелось знать как зовут девушку, которая так хорошо ухаживает за моим братом. — Джессика. — она сделала поклон и ушла. — Слушай, а она хорошая. Она нравится тебе? — я ведь видела, как он провожал ее взглядом, он всегда игнорировал тот факт, что нас иногда принимали за пару, а тут сразу же поправил ее. Кажется мой маленький влюбился… — Что за чушь ты несёшь?! — если бы у него была возможность, то непременно выпрыгнул из постели и отвесил мне подзатыльник. — Чего ты так остро реагируешь? Мне показалось, что она очень милая, и что ты на нее по-особенному смотришь. — извините, но улыбку больше не могла сдерживать, она только становилась все шире и шире. Так хотелось его подразнить — отвлечь от этих больничных стен. Шутки и колкости — единственное, что могло хоть немного разбавить эту стерильность. — Она — медсестра, а я — пациент, конечно, она будет мило себя вести со мной — это работа такая. И не смотрю я на нее по-особенному, не надо ничего выдумывать. Фантазия у тебя, Мирэ, слишком богатая! — Юнги быстро отводит от меня свой обиженный и смущённый взгляд. Раньше он не влюблялся, конечно со сто процентной гарантией не могу этого сказать, но это мои предположения. — Хорошо, я не настаиваю… Семья — это не обязательно те, с кем у тебя есть родство. Семья — это те люди, которые хотят, чтобы ты присутствовал в их жизни. Это те, кто принимает тебя таким, какой ты есть. Те, кто готовы на всё, лишь бы ты улыбался и те, кто тебя любит несмотря ни на что. Нет ничего дороже в этой жизни, чем твоя семья. Это родные люди, которые тебя не предадут и не оставят в беде. Это единственные люди, которые будут любить тебя таким, каков ты есть, несмотря на все твои недостатки. Это те, которые будут с тобой и в горе, и в радости. Те, которые верят в тебя до последнего. Семья— это ради чего стоит жить, это твои самые родные и близкие люди. И как бы нам сейчас ни было тяжело, нужно найти в себе силы и жить дальше, ведь мы сильные, мы справимся, мы семья, а семья в горе не бросает.🦋🦋🦋
Следующим днем приехали ребята, и мы все вместе немного пошумели в палате. Тэхен рассказал Юнги о том, что теперь он оправдан, что о нем теперь пишут статьи и показывают по телевизору. Правда звучало это не как хвастовство, как можно было подумать. Он смущался и совсем такая «слава» не нравилась. Теперь тысячи людей обсуждают его самую больную тему. Узнают на улице и тычут пальцами, кидают косые взгляды. Сейчас парень под большим давлением, все это пройдёт, найдётся новость, которая затмит эту, и все забудут про Ким Тэхена. Конечно, Юнги был рад таким новостям и даже прослезился. Он, как и все мы переживал за судьбу нашего Тэхени~. Казалось, что все начинает налаживаться, каждый отброс начинает новую жизнь… но только я пробиваю уже десятое дно. Как долго еще мне падать? За какой грех я так расплачиваюсь, неужели это все что я заслужила в этой жизни? Бывает ли равнодушная радость? Или любовь? Или счастье? Или дружба? Безразличие — половина смерти. Лучше хоть какие-то эмоции, чем это мертвое холодное равнодушие. Оно усыпляет сердце. Лишает полноцветности бытия. И ты сам становишься холодным и мертвым. Равнодушие— это беззвучный кошмар. Оно сравни одиночеству. Ты начинаешь казаться себе жалким и ненужным. Лишним… Словно в этом калейдоскопе событий для тебя больше нет места. Словно все роли в спектакле Жизни уже розданы, а твоя — самая важная — где-то затерялась. Или ты попросту прозевал свой выход. Безразличие — это паралич души. Оно заставляет тебя считать, что ты — твой внутренний мир с присущими ему чувствами, переживаниями, воспоминаниями и проблемами — никому не интересен. Оно убеждает тебя в том, что ты — пустое место. И со временем ты начинаешь в это верить. Этот этап принятия пустоты своей персоны, самый ужасный. Лучше огонь или лед, чем блевотная теплота равнодушия. Равнодушие страшнее жестокости. Оно — сущность бесчеловечности. Вот что я чувствую. Медленно отстраняюсь, почти разучилась выражать какие-то эмоции. Вроде бы и рада, но в то же время глубоко все равно. Тот случай лишил меня последней частички души. Я должна радоваться за свою семью, выразить это словами, ведь словесная поддержка тоже очень важна, но вместо этого я говорю самые заезженные фразы: «Я рада за тебя», «Вау, это невероятно», «Всегда в тебя верила». Всепоглощающая пустота… Задержаться в Сеуле у меня не получилось, Джонхен ожидал со мной встречи. Невозможно подобрать слов, о том как сильно я его ненавижу. Но даже эта ненависть притупляется, как и другие эмоции. Место нашей встречи так и оставалось неизменным. В этой комнате почти ничего не изменилось, кроме тех записок, которые в прошлый раз я заметила на стене. Парень смотрел на меня так пристально, ничего не говорил, молча сел и смотрел. Не хотелось разрывать этой тишины, хотелось раствориться во времени и пространстве. — Рассказывай. — слегка хриплый голосом говорит Чон. Кажется он, словно боится меня, но пытается доказать обратное. — Нет, для начала рассказывай ты! — в этот раз я была намерена получить ответы на вопросы, которые возникли у меня за этот промежуток времени. В воздухе витает страх, он не мой. Джонхен меня боится, по какой причине не знаю, да и мало интересно. Но именно в этот момент, я была намерена получить все свои ответы. — Зачем ты убил?! — Я не убивал!!! — он вскочил со стула, весь на иголках начал рассаживать из угла в угол, кидал беглый взгляд и кусал нижнюю губу. — Я не собирался этого делать! — старший Чон — трус. Так и знала, слишком труслив… — Но сделал… — Он сам убил его, я не говорил этого делать! Хотел приручить, чтобы он был зависим от меня, этот чертов Джин должен был стать моей шестеркой. Но что-то пошло не так… — Джонхен остановился напротив меня. — Дохен должен был поставлять ему наркоту, это все что он должен был делать. Но это придурок Джин захотел нас шантажировать, сказал, что сдаст копам. Дохен уже отмотал срок и не хотел снова загреметь… погорячился… — И убил? — Да! — никогда не думала, что смогу увидеть таким старшего Чона, который казался бесстрашный. Какими бы не казались, у каждого из нас есть слабости. Скрывай, не скрываю когда-нибудь это всплывёт. Так и с Джонхеном — он трус… — Слушай, я не хотел, чтобы этот придурок умирал, я не убийца, мне этого не нужно! — какие-то жалкие оправдания, несвязная речь. От нервов его зрачки начинают расширяться. Главное в этом диалоге — этот идиот проговорился, кто поставщик. Я работаю получше полиции. — А мой брат? — Мне было выгодно так тебя шантажировать. Хотел иметь над тобой полный контроль. Ты просто не понимаешь, мне необходимо избавится от этого подонка Пак Чимина. Ты единственная, кто может мне с этим помочь! Мне пришлось подкупить докторов в Сеуле, это было не так просто… Но я смог это сделать, я всего лишь ее отложил… не более. — Откуда у тебя была информация обо мне? — Я… у меня есть люди в участке… О Сехун всегда снабжает меня всей информацией стоит мне положить ему в карман, тоже самое и с Пак Чанёлем. Все эти копы продажные твари. Деньги правят миром. У меня есть деньги — я правлю Миром! Мирэ, ты же это понимаешь? Я буду платить тебе еще больше, только снабжай меня информацией, работай на меня и я сделаю твою жизнь. Ты никогда ни в чем не будешь нуждаться, только скажи, что хочешь, и оно станет твоим! — парень выглядел нездоровым в психическом плане, весь на иголках, нервный, постоянно бегающий испуганные взгляд. До ужаса жалкий. — Ты просто больной ублюдок! Наш разговор окончен! — больше я не буду иметь дела с Джонхеном, теперь мы увидимся в суде. — Подожди, ты… — Нет, я больше не собираюсь с тобой нянчиться. Что ты сделаешь? Убьёшь? Посмотри на меня, мне нечего терять, все что у меня было — потеряно. Давай, делай что хочешь, но терять мне больше нечего… Запись с диктофона была приостановлена. На первом этаже я столкнулась с родителями братьев Чон. Видеть их совсем не было желания, а вот они были очень рады меня видеть. — Мирэ, уже не думала увидеть тут, Джонхен все еще берет у тебя консультации? — госпожа Чон села на диван и пригласила меня на него. — Да, но это была последняя, думаю, что больше мы с вами не увидимся. — я просто искренне на это надеюсь, хочется забыть семью Чон, как самый страшный сон, кроме одного ее члена. Если мы все же и увидимся, то только в суде. Я не безвольный сгусток, если на них нет правосудия, то я им сама стану. Не умею прощать, не хочу больше терпеть. Это молчание уже сыграло злую шутку. — Знаете, мне очень нравится, что ты познакомилась с моими сыновьями. — женщина выдавливает улыбку и садится поудобнее. — Знаешь, хотелось бы чтобы наше общение просто так не обрывались. — Что вы хотите, давайте сразу к делу, у меня мало времени. — просто желание уйти из этого дома, пока не пересеклась с Чонгуком. — Чонгук, ты как раз вовремя! — его мать зовёт к нам и усаживает рядом со мной. Атмосфера начинает наколяться, это просто не возможно не уловить. — Скоро одно важное мероприятие, а как ты знаешь, Мирэ, моему младшему сыну уже исполнилось 18, пора бы ему выходить в свет. Я вижу, что ты девушка с большими амбициями и большим влиянием. Знаешь, не хочу хвастаться, но я чувствую таких людей, как я. Ах, ближе к делу. Я хочу, чтобы на этих выходных, ты составила компанию моему сыну. Вы будите хорошо смотреться рядом, представьте, сколько людей будет заинтересованно в вас двоих. — Мама… — Чонгук, это все ради тебя. Иногда возраст не имеет никого значения. Большое значение имеет влияние на людей. Ну так что как на это смотришь, Мин Мирэ? Сначала сходи на вечер, потом на другой, а затем и под конец можно, ведь в представлении этой женщины, я имею большое влияние, богатая, сильная и независимая. Было бы забавно, когда уже перед самой свадьбой выяснилось, что Мин Мирэ — отброс, что ничего у меня нет, что я самая обычная шлюха, с которой спал ее сын. Эта история меня бы позабавила, если жених был бы не Чонгук. — Извините, но я должна вам отказать. При все уважении к вам — нет. — Но почему, неужели у тебя уже кто-то есть?! — тут господа Чон пришла в настоящее недоумение. — Хочу сразу и честно сказать, что вы ошибаетесь на мой счет… — Мама, Мин Мирэ уже занята, у нее есть парень. Очень не красиво делать ей такое предложение. — подобного уже не ожидала я. Чонгук не захотел, чтобы я во всем призналась. — Оу… надо же… могу ли я узнать, кто этот счастливец? — Его зовут Пак Чимин, думаю, ты слышала о нем, мама. — теперь я поняла, он хотел сделать этим мне больно, тыкнуть прямо носов в то, что я личная подстилка Пака. — Но ведь у него есть жена Чхве… не помню имени… так как так? — Мама… личная жизнь других не должна нас волновать. Так что давай закроем эту тему, хорошо? Ты же видишь, что нашей гостьи очень неловко. — я не знаю, хотел ли он спасти или обречь меня этими словами. Больше было похоже на второе. — Оу… но разве, этот Пак будучи женатым может предложить что-то самостоятельной и состоятельной молодой девушке, с привлекательной внешностью. Я понимаю, что молодость и все дела, но надо смотреть более практичным взглядом. Любовница — это что-то временное. — она говорила это с такой интонацией, будто скажи я ей, что проститутка, она скажет, это ничего страшно — молодость. — Извините, мне пора идти… — Сынок, проводи Мирэ, пусть наш водитель отвезёт ее домой. Если передумаешь, просто дай знать. Чон не стал возражать своей матери и пошел со мной. Впервые, мне не хотелось ему ничего говорить, никаких оправданий, никаких признаний. Мне было нужно всего лишь одно его присутствие, еле уловимое дыхание. Все это по дороге из дома получила… — Зачем ты ходишь к моему брату? — Не волнуйся, больше не приду, наши с ним дела закончились… — было даже страшно посмотреть в сторону Чонгука. Не хочу видеть этот полностью разочарованный взгляд. — Спасибо, за брата, он был очень рад, что ты ему написал. — медленно я начала поднимать взгляд на парня, боялась обжечься, не сдержаться. Сердце от одного его присутствие отбивало бешеный ритм. — То что было между нами, не должно отразиться на моей дружбе с Юнги-хеном. Как дела с Паком, кажется ты идеально вписалась на роль его любовницы.— так холодно и безразлично брошенная фраза попадает прямо в цель — сердце. — Тебе хочется сделать мне больно… но знаешь, хватит тыкать меня в это дерьмо! Почему никто не может понять, что от всей этой жизни меня тошнит, что в последние время я только думаю о том, чтобы заснуть и больше не проснуться. Я устала от жизни, устала от своей беспомощности. Я просто УСТАЛА!!! Думаешь, мне приносит удовольствие спать с чужими мужчинами? Боже, этот самое отвратительное, в моей жизни. Ты считаешь, что только тебе больно, что только ты любил! Но черт тебя побери! Я тоже любила и люблю тебя, и если бы ты знал, как много боли это мне причиняло с самого начала. Мне было девятнадцать лет, когда я пошла на панель. Не от хорошей жизни, Чонгук… Знаешь, все до единого мне осуждали, но они не знали, почему я так поступаю. Меня жестоко избивали одногрупницы. Все считали, если я пошла на панель, то меня можно брать просто так. Почему я пошла по такому пути?! Да потому что нам с братом было нечего есть, я не могла оплатить его лекарства, нам нечего было носить, у меня не было зимней куртки. Мы ели через день! Я хотела, чтобы мой брат был счастлив, хотела, чтобы ни я, ни он никогда себе не отказывали ни в чем! Да, поэтому я стала проституткой! Я откладывала все деньги на операцию, чтобы Юнги мог ходить, играть в баскетбол, чтобы хоть он, мог жить нормальной жизнью. Можешь, считать это отговоркой, но я говорю так как есть. После каждой ночи, я плакала, я ненавидела себя. Я резала вены… от бессилия, моя жизнь перестала иметь ценность. Все только и знали, что унижают меня за такой образ жизни. Но черт, что вы мне предлагаете — сдохнуть в бедности, но с чистой совестью и душой?! Тогда катитесь на хер, лучше быть самой бездушной тварью! Я готова грызть камни, лишь бы дорогие мне люди были счастливы. Если бы ты знал, как бы я хотела, чтобы и ты был счастливым! Ты стал тем, кто вывел меня из тьмы в свет. Ты стал моим воздухом… Лежа в чужой постели, я думала о тебе, думала о том, как все это ужасно. Мне просто хотелось умереть. Только рядом с тобой я чувствовала себя человеком. Думаешь, что только тебе это знакомство принесло боль? Нет… познакомившись с тобой, я потеряла покой, а познакомившись с твоим братом забыла о сне. Твоя семья уничтожила, все то что мне так дорого! Ты не ослышался! Я буду судиться с твоим братом! Я хочу чтобы он сгнил в тюрьме. Удивлен? А знаешь почему я так ненавижу его? Он убил Джина, он продавал ему наркотики, это он его отправил на тот свет, именно Джонхен отменил операцию Юнги, он разрушил мою жизнь. Что ты мне скажешь на это, Чон… Теперь моя очередь, и поверь, даже ты не сможешь меня остановить. Говоришь, хорошая любовница Чимина? А знаешь, кто меня заставил стать ей?! Именно! Твой брат… давай расскажи, как сильно разбито твоё сердце. Это я вынашивала ребенка, не зная об этом, а потом потеряла его. Знаешь какого это носить в себе мёртвого ребенка? А я знаю!!! Я могла быть мамой. Это мог быть твой ребенок! Тогда я соврала, сказав, что это не твой ребенок, я не знаю чей он! Вот так вот, Чонгук, так что теперь мне скажешь?! Я никогда не была святой, ты просто этого не хотел видеть. Сколько раз тебя предупреждала, что разобьют сердце. Сколько раз?! Но ты всегда ко мне тянулся, а я не каменная… Это ты сказал, что никогда не разочаруешься во мне! Выбор отца моего ребенка не велик это либо ТЫ, либо ЧИМИН! Ну что? Теперь представь какого мне. Он мог быть от любимого мне человека или от человека, которого я никогда не любила. Эта мысль не дает мне спокойно спать. Может хватит делать каждый раз мне так больно. Я не вещь, я — человек. Вы все такие правильные, что мне так тошно жить в этом мире. Вы все учите меня жизни, но попробуйте прожить хоть один день этой чёртовой жизнь, посмотрите на мир моими глазами, ощутите всю эту боль. Каждую ночь, я говорила себе в утешение «Мирэ, ничего, есть, те кому в разы хуже, есть те кто голодают и не имеют крыши над головой». До какого-то момента это помогало, но почему я всегда должна себя сравнивать с теми кому хуже!? Мой брат, осуждает меня за это, а я делаю это для него. Скажешь, что меня об этом никто не просил, но мне важнее чужое счастье, чем свое, блядская человеческая натура. Да, для всех я одно сплошное разочарование, да пожалуйста, мне не жалко выплескивайте на меня свою ненависть, ведь я беднее, ниже по социальному статусу, у меня ведь нет бизнеса, собственного жилья, машины и личного водителя. Ведь это дает в этом уродском мире статус, уважение?! Давай, скажи, что я не права, Чон, чего же ты молчишь? Скажи какая я плохая, как сильно ты меня ненавидишь. Ну же… Чонгук молча смотрел и плакал. Я снова довела его до слез. Он плакал молча, но я чувствовала, как его душа разрывается на куски. Как все сказанные слова режут, как лезвие. Осуждайте меня за излишнюю грубость и прямолинейность. Но с меня хватит, я не буду больше молчать и терпеть. Я не каменная, всему приходит конец, даже моему терпению. — Мой брат не убийца! — он кричит на меня сквозь слезы. — Не веришь мне, тогда сходи спроси у него! Спроси, как он сделал из меня марионетку, как купил мою душу! Казалось, что этой трагедии, что разворачивалась в саду не было конца. Мы кричали друг на друга, говоря о том как больно каждому из нас. О своих сожалениях и так и не сбывшихся мечтах. Если бы это был сериал, то пожалуй я бы в эту сцену добавила дождь. Но на улице глубокая осень — скоро зима. — Ты был единственным, кому я не могла признаться, а все лишь потому что боялась потерять, хотела оттянуть неизбежное. Ты единственный человек, которого я смогла полюбить. И мне плевать, если целый мир будет против меня. Это пережить можно, но только ненависть одного человека я не смогу принять — твою! Знаешь, я уйду… уйду из твоей жизни, буду изо всех сил стараться не столкнуться с тобой, избегать встреч, не смотреть на тебя, если вдруг пересечёмся. Я все это сделаю, только лишь потому что ставлю твои чувства выше своих! Слегка влажные губы впиваются в мои. Становится до одури так хорошо, голова идет кругом. Я чувствую его губы на себе, Чонгук снова меня целует. Это был самый горький и самый сладкий поцелуй. Он не означал, что меня простили — это было прощание. В этот момент Чонгук не переставал плакать. Мужские слезы нечто другое, чем слезы женские. Они много солений. Похожи, на разорвавшуюся нитку жемчуга. «Не плачь!» — сказала я ему, «Я подарю тебе крылья». А после оторвала их. Старо, как мир и столь же действенно. Женские слезы на поверхности. Как разжимающаяся пружина. Мужские — пружина на сжатие, облегчение не приносят. Они, если уж и выкатились, то из самых затаенных уголков души. Едкие, щемящие, обжигающие глаза. А еще, слезы мужчины похожи на упавшие за борт весла, когда разжались руки. Сразу два весла! Ему нечем грести, а в небе раздаются зловещие раскаты грома. Женщины плачут для мужчин. Мужчины от женщин. Мужские слезы разъедают гранитный камень. Бередят рану, но не лечат. Они как сургучная печать, узаконивают боль, наделяют новыми полномочиями. Мужчина бессилен перед ними, его охватывает отчаянье. Мужчины плачут по — другому. Их слезы — это медленное осознание надвигающейся безысходности, стены. Их боль не выхватывается и не отпускается из сердца по семи ветрам, она лишь медленно усиливается. Он, конечно, успевает позавидовать: « Уж лучше бы кольнуло, как у нее, и отпустило». Но нет же. Боль наваливается бетонной плитой на его сильные плечи. Туча убежит. Солнце выкатит и осушит слезы женщины своими переливами. И она вмиг засветится, как солнечный зайчик. Послышаться гусли из сказки Садко, и женщина захочет пуститься в пляс. Мужчине в слезах, при проблесках солнца становится только хуже. Он спрячется в нору, в самый темный угол и будет пить боль крупными глотками, иногда забывчиво-мелкими, разбавляя виски или хорошей водкой. Всеми возможными вспомогательными средствами, попавшими в поле зрения, загоняющими боль еще глубже. Женщина, разобьет свой бокал, со свойственной ей от природы экспрессией и станет еще красивее и желаннее. Она скажет: « Я все могу!» И сделает это! Мужские слезы горьки, женские сладкие. Мужские — серная кислота, разъедающие душу. Женские — нектар, дарящий отдохновение. Мужские полны отчаянья, женские радужных надежд. Мужские — оплакивают, женские — возрождают. Если же он плача любит, то дарит ей глубину. Она же ему в ответ бессмертие.