***
Путь до клуба волонтёров показался мне долгим, очень долгим. Казалось, что бесконечным коридорам не будет конца: повороты, лестницы, переходы... От захлёстывающей с головой нервозности я потеряла всякую ориентацию в пространстве и просто бездумно брела за Сиромегури, стараясь только не отстать. Сердце бешено колотилось в груди, так и норовя выпрыгнуть наружу и удрать перепуганным зайцем, а его стук молотом бил по ушам. Ой-ой, что-то мне нехорошо. Почти подойдя к самой двери клуба, я вдруг почувствовала лёгкость в голове и сразу за этим — головокружение. Почудилось, что пол начал крениться, а коридор — изгибаться гигантской змеёй. Тело сэмпая качнулось и поехало куда-то на стену. Борясь с невесть откуда подступившей тошнотой — раньше подобного не было! — я инстинктивно опёрлась на стену, рядом с которой шла, остановилась и закрыла глаза. А потом меня так начало колбасить, что удерживаться на ногах стало неимоверно трудно. В ушах зашумело, загудело, и ощущение времени потерялось. — ...гами, что с тобой? — кто-то дёргал меня за плечи. — А? — я открыла глаза и проморгалась. Передо мной маячила обеспокоенное лицо Сиромегури: — Сагами, с тобой точно всё в порядке? Я тебя уже секунд пятнадцать тормошу. Она отступила назад, не сводя с меня встревоженного взгляда: — На тебе лица нет, кохай. — Д-да ничего, перев-волновалась просто. Всё хорошо, не стоит переживать, — довольно неубедительно промямлила я. Сэмпай недоверчиво посмотрела на меня, но решила не докапываться. — Хорошо. Подожди пока здесь — я тебя позову. Но если станет плохо, сразу дай знать, поняла? Я согласно кивнула. Сиромегури кивнула в ответ и постучалась, а затем открыла дверь и вошла: — Привет, привет! — О-о-о, здравствуй, Мегурин! — с энтузиазмом ответили ей изнутри. Сэмпай оставила дверь открытой, благодаря чему мне хорошо были слышны голоса внутри комнаты. Нарочно так сделала? Да, собственно, и не важно, лучше послушаю их разговор. После взаимных приветствий президент школьного совета перешла к сути: — Через несколько недель начнётся спортивный фестиваль, а кандидата на пост главы у нас нет. Вернее, не было десять минут назад. — Но ведь это же здорово! — воскликнул голос Юигахамы. — Что он нашёлся, я имею в виду. Затем раздался знакомый хмык. Я узнаю этот голос среди тысячи других — Хикигая. — У меня тоже есть одна кандидатура, — холодный голос первой ученицы школы легко разрезал пространство, словно раскалённый нож масло. Хм, интересный каламбур получился. Тем не менее, я непроизвольно поёжилась. Казалось, из открытой двери клубной комнаты дунуло холодом вечной зимы. Не зря Юкино Юкиноситу называют Ледяной Королевой — она целиком и полностью заслуживает своё прозвище. Тут поневоле станет не по себе... Но она говорила о некоей кандидатуре! Меня сразу бросило обратно в жар — шансы получить должность резко просели. Я напрягла слух, одновременно вновь пытаясь унять затрепыхавшееся сердечко. — И кто это? — теперь уже Сиромегури воскликнула. — Неужели ты хочешь себя предложить? Было бы здорово! «Какая надежда в её словах, будто от ответа зависит жизнь человека», — мрачно подумала я. Да, если Юкиносита решит стать председателем, то плакали мои и так призрачные шансы. Но до чего же быстро сэмпай ухватилась за эту возможность. Однако президента школьного совета можно понять — как организатор, Юкиносита гораздо лучше меня. Разогнавшееся сердце тотчас болезненно уколола зависть. Хочу во всём быть такой же успешной, как и она. — Нет, не себя, а Сагами. Что?! Я чуть не поперхнулась от неожиданности. Королева решила призреть на одного из крестьян? Наверное, уши подводят меня. — Я против, — сразу же прозвучал голос Хикигаи. — И я тоже, — а это уже Юигахама. Мои ладони сжались в кулаки. Так сильно, что ногти впились в кожу. Двое против одного. — Ты опять начнёшь пахать за вас обеих, а она и палец о палец не захочет ударить. — Снова заболеешь и сляжешь. Юкиносита разве болела? Не припоминаю такого. — В этот раз всё будет иначе, — спокойно ответил им холодный голос. Слова Юкиноситы что-то всколыхнули во мне. Я перестала слушать их разговор и задумалась. То, что глава клуба волонтёров выдвинула меня на пост председателя, честно говоря, застало врасплох. Уж от кого-кого, а от неё я совершенно не ожидала ничего подобного. На краткий миг появилось чувство благодарности к ней, которое пришлось быстро подавить — чтобы отсечь всякие глупые мысли. Она ведь просто жалеет меня и только — ничего особенного. А жалость унижает, между прочим. Поэтому посчитаю, будто она преследует какие-то свои, пока неясные, цели. Да, так и сделаю. Мои раздумья не остановили разговора за дверью. Вернувшись к реальности, я как раз услышала главный вопрос. — Мегурин, а кто твой кандидат? — спросила Юигахама. — Ты же ничего про него не сказала. Говоря по правде, меня жутко раздражает эта её манера добавлять окончания к именам. Нет, злит, если уж сказать начистоту. Причём она совершенно не обращает внимания на то, что тебе это неприятно. Добавляет и всё, — вот хоть тресни! Из-за чего иногда хочется заткнуть ей рот кляпом, чтобы помалкивала. — Сейчас узнаете, — загадочным тоном ответила Сиромегури, и я услышала приближающиеся шаги. Через пару секунд голова президента высунулась из дверного проёма: — Заходи! — и сразу исчезла, взмахнув двумя короткими косичками. Ну вот и здравствуй, моя точка невозврата. Если зайду внутрь, то идти на попятную окажется поздно и придётся тянуть лямку лидера — страшно боюсь этого. С другой стороны, если откажусь, то можно будет облегчённо вздохнуть и спокойно жить себе дальше, как ни в чём ни бывало. Очень заманчивый вариант, если подумать. Но тогда ничего не докажу этому хмырю Хикигае. Ну уж нет — не бывать тому! Я вдохнула и выдохнула пару раз, собирая волю в кулак. Вернее, в кулачок, причём совсем крохотный. Можно сказать, мышиный. Ладно, пора — тянуть больше нельзя. Отлипнув от стены, я почувствовала, как кровь отхлынула от лица и накатил очередной приступ слабости, но, сумев преодолеть его, направилась к двери на чуть ли не подгибающихся ногах. Тут же вернулись обратно та самая лёгкость в голове и головокружение. «Неужто опять? — материализовалась унылая мысль. — Как не вовремя!» Призрачной тенью я возникла в дверях. На мне тут же скрестились взгляды всех присутствующих в комнате: два изумлённых, один испытующий и ещё один — откровенно неприязненный. Ну, это ясно, чей. — Сагамин! — ахнула потрясенная Юигахама. Да замолчи ты! Глупые окончания, которые ты добавляешь к фамилиям с именами, меня злят. Хикигая же удивлённо хрюкнул, ну или издал очень похожий звук: свиней я только по телевизору видела, хоть и родилась в деревне. Мне прямо смешно стало, даже раздражение на Юигахаму пропало. Напряжение слегка отпустило, но всё равно моё лицо сейчас наверняка выглядело белым как снег. От посетившей мысли чуть не пробило на нервное хихиканье — Сагами-привидение. Бойтесь меня! — Ты? — Юкиносита удивилась не меньше Юигахамы. «Ну что, вновь пришёл твой «звёздный час», да, Минами? — всплыла непрошенная ехидная мысль. — Если опять начнёшь мямлить, то опозоришься ещё больше, да ещё и хлопнешься в обморок до кучи. Весело, не правда ли?» Решительно её отбросив, я подошла к главе клуба. Правильнее сказать, приковыляла — ноги были как свинцовые чушки. — Да, я. Острый взгляд двух голубых льдинок копьём пронзил насквозь. — Подумать только, сама вызвалась, — пробормотала между тем Юигахама. А куда деваться-то, предательница? Выбор у меня незавидный: «плохо» и «очень плохо». Не в силах отвести взгляда, я продолжала молча смотреть на главу клуба. Юкиносита, как сыч, не мигая смотрела в ответ. Солнце снаружи уже начало клониться вниз и било в глаза, постепенно окрашивая интерьер комнаты в жёлто-оранжевые тона. — Хотелось бы знать твою мотивацию, — холодный и требовательный голос Юкиноситы наконец разбил гнетущую тишину. Я вздрогнула и опустила глаза. Какая же она всё-таки страшная. — Хочу исправиться, — дребезжащим голосом сообщила я полу, — доказать себе и другим, что могу... что на меня можно положиться. Молчание было мне ответом. Превозмогая себя, я продолжила: — Буду стар-раться так, к-как только с-смогу. Говорила, заикаясь, и по-прежнему чувствовала на себе давящий взгляд Юкиноситы. Чего же ты ещё хочешь? Прошу, хватит на меня так смотреть — держусь ведь из последних сил. Исчезло раздражение, пропала неприязнь. Всё, что меня сейчас занимало, — это выдержать психологическое давление и не сломаться морально. Колоссальным усилием воли подавив яростный протест гордости, я опёрлась обеими руками на край парты и склонилась в поклоне. Школьная сумка соскользнула с плеча и повисла на запястье, но я не обратила на это внимания. Надо произнести ещё кое-что, сделать последний и самый трудный шаг. — Прошу вашей помощи. Мой голос умолк, и вновь воцарилась тишина. Я с облегчением почувствовала, что давящий взгляд Юкиноситы исчез, но выпрямиться пока не решалась. Слышно было только громкое сопение Юигахамы и моё прерывающееся дыхание, а Хикигая так и вовсе хранил молчание, будто мертвец. Сэмпай же вообще никак не ощущалась. Тишина просуществовала недолго. — Ну, если так, — в голосе главы клуба неожиданно прорезались тёплые нотки, — мы поможем тебе, Сагами. Я чуть не упала от нахлынувшего облегчения и последующей за ним слабости. Смогла. Я смогла! У меня получилось! Впрочем, сил на радость и ликование уже совершенно не осталось. В данный момент я чувствовала себя выжатой досуха, словно апельсин в блендере. Домой хочу. Кое-как разогнувшись и неуклюжим движением возвратив сумку на положенное ей место, я снова встретилась взглядом с Юкиноситой. Улыбка чуть тронула уголки её губ, а из глаз исчез холод. — Мы поможем, — повторила она. — Спас-сибо, — запнувшись ответила я, потом перевела взгляд на Сиромегури и спросила: — можно идти? Конечно, стоило бы остаться и ещё немного поговорить, обсудив самые общие моменты, но я была уже просто на последнем издыхании — ужасно перенервничала за каких-то четверть часа. Сэмпай кивнула, одним брошенным взглядом поняв моё внутреннее состояние: — Да, да, конечно. Встретимся завтра после уроков. — Хорошо. Медленно, почти механически, развернувшись, я направилась к выходу. Слабость усиливалась с каждым сделанным шагом, и я вдруг поняла, что комната начала расплываться перед глазами. Блин, ну только не сейчас. Прошу, не надо, лучше позже и дома. Дойдя до Хикигаи, я повернула к нему голову, попытавшись злорадно улыбнуться — ты проиграл! Но улыбка, сто процентов, получилась вымученной и жалкой. Меня внезапно повело вправо, так что пришлось вновь опереться на парту, нависнув над размытым пятном, представляющим сейчас одноклассника. Не уверена, но тот вроде вздрогнул от неожиданности — зрение подводило. — Сагами, тебе снова плохо? — опять забеспокоилась сэмпай. — Ни... ч-чего, — с трудом выдавила я, едва преодолевая наваливающуюся слабость. Пол потянул к себе со страшной силой. Ох, что-то мне действительно нехорошо — как пить дать снова будет приступ. Приложив неимоверное усилие, я попыталась выпрямиться. Получилось, но в глазах замельтешили цветные круги, потом в них потемнело, а голова превратилась в лёгкий воздушный шарик. Я с запоздалым удивлением поняла, что перестала чувствовать своё тело. А затем всё разом поглотила тьма...***
Я обнаружила себя стоящей на ровной дорожке среди прекрасного ухоженного сада, окружённого низеньким, не больше чем в полметра, аккуратным деревянным заборчиком, лишь обозначавшим его территорию. Никакой охранной функции он не выполнял — через него можно было перешагнуть без труда. Метрах в двадцати впереди стоял симпатичный деревянный домик в один этаж с нежно-салатовой крышей. Куда это меня занесло, скажите на милость? Поглядев влево-вправо, я разинула рот от изумления. Каких только цветов здесь не росло! Розы и рододендроны всех расцветок, лилии, гвоздики, фиалки, ромашки, пионы цвели в ухоженных клумбах. Присутствовали даже экзотические у нас васильки и колокольчики. И ещё много разных цветов, названий которых я вообще не знала. Примечательно, что все они, как на подбор, были пышными красавицами или красавцами. Восхитительная смесь сладких цветочных ароматов пьянила голову. Она у меня даже немного закружилась с непривычки. Вот это запахи! Они словно бы пропитывают тебя всю, без остатка заполняя лёгкие. Тут и там во всех направлениях от домика разбегались узенькие дорожки, выложенные очень красивым природным камнем, напоминающим белый мрамор. Что конкретно за камень, сказать не могу. Признаюсь, не сильна я в минералогии. В кристально же чистом прозрачном воздухе везде и во всех направлениях сновали насекомые. Басовито гудели огромные шмели, перелетая от цветка к цветку, которые от тяжести приземляющихся полосатых летунов, склоняли вниз свои головки. Своим компаньонам по сбору нектара более тонко вторили пчёлы, без устали вьющиеся вокруг клумб. Бабочки и вовсе неописуемой красоты порхали по саду, кружась над цветами и танцуя друг с другом. А выше всех стремительными росчерками мелькали здоровенные стрекозы в синюю и жёлтую полоску. Они зависали на краткий миг в одном месте, а затем молниеносно перемещались в другую точку, негромко стрекоча перепончатыми крыльями. «Матросик» и «Бомбовозик», — всплыли из глубин памяти почти забытые слова. Так их называли мальчишки в деревне. Поймать Бомбовозика, а уж тем более Матросика, практически никогда не садившихся, считалось у них большим достижением, которым они хвалились друг перед другом и... получали от меня тумаков, если я застукивала их поймавшими стрекозу. Я глубоко вздохнула — давно это было... Не отказалась бы снова вернуться в безоблачное детство и вновь прожить те годы на севере Японии. Жаль, это невозможно. На дорожку впереди из травы выскочила серая мышь-полёвка. Она принюхалась, замерла и посмотрела в мою сторону. Крошечные глазки-бусинки уставились на меня, мышь испуганно пискнула, а затем стремглав кинулась в траву на другой стороне дорожки, исчезнув из вида. Значит, здесь и мыши живут? Мм-м, интересно, как с ними ладит хозяин всего этого великолепия? И тут среди запахов я уловила один особенно сильный и давно знакомый — сирень! Где она растёт? Ещё раз поглядев по сторонам и не найдя искомого растения, я обернулась назад и тихо ахнула. По центру сада, прямо сзади меня, на круглом зелёном газоне росла высоченная берёза (никогда таких огромных не видела — пришлось голову задрать) в окружении той самой сирени. «Прямо как королева со свитой», — подумалось мне. Грациозный ствол берёзы прекрасно смотрелся на фоне белых цветков сирени, заставив на какое-то время застыть в немом восхищении, любуясь деревьями. Группа практически полностью скрывала за собой заднюю часть сада, поэтому вскоре я пошла по дорожке вдоль газона, сгорая от любопытства. Так и выяснила, что по углам забора позади расположились цветущие липы, по одной в каждом. К высоким, не ниже берёзы, деревьям можно было свободно подойти — дорожки вели и туда. Что я тут же и сделала чуть ли не бегом — обожаю их. Пока стремительно шла вперёд по извилистому пути, огибая клумбы с прекрасными цветами, пряный липовый аромат начал вытеснять остальные запахи. Даже сиреневый не смог долго ему противиться. Подошла, ласково погладила шершавую кору, прижалась к могучему стволу всем телом, обхватив его руками насколько возможно, и вдохнула полной грудью. Густой, насыщенный аромат сладкой патокой потёк в нос, дурманя, пьяня и кружа голову. Сердце ухнуло куда-то вниз и замерло. Ах, здорово-то как! Можно вечно так стоять, забыв обо всём. Время потеряло своё значение. «Наверное, стоит найти хозяина сада и познакомиться с ним, а то ведь невежливо разгуливать по чужой собственности как по своей», — пробилась мысль в затуманенную липовым цветом голову. Ох, точно! Я сразу же отлипла от любимого дерева и спешно направилась обратно к домику — не стоит выставлять себя в дурном свете. Шла и замечала, что ограда сплошь и рядом исчезала за декоративным кустарником, растущим вдоль неё, — настолько она была низкой. А за ней — широкое зелёное-зелёное поле почти до самого горизонта, на котором то тут, то там расположились другие похожие садики с домиками. Лишь в невообразимой дали, где необычное молочно-белое небо сливалось с землёй, виднелась кромка леса. Я даже остановилась, едва миновав берёзу с сиренью и вгляделась туда. Не отказалась бы увидеть лес поближе... Словно повинуясь моему желанию, он вырос, придвинулся, тёмной массой растёкшись, раздавшись в стороны. Ой! Я чуть за сердце не схватилась с перепугу. По самым грубым прикидкам, до него было очень далеко, много-много километров, но я обнаружила, что если всматриваться, то можно без труда разглядеть отдельные деревья, каждую веточку, каждую прожилку на листьях, словно мои глаза запросто могли становиться мощными биноклями. Проморгавшись на всякий случай — способность не исчезла! — машинально напрягла слух, и услышала шелест листвы. Это было уж совсем невероятно. Тем не менее, звуки из сада не исчезли, не стушевались, а как бы потекли вторым, независимым потоком, позволяя слышать и то, и другое. «Как так? Как такое возможно?!» — задавала я себе один и тот же вопрос, пока стояла, потрясённая до глубины души и отказываясь верить в происходящее. Но факты — вещь упрямая, как сказал кто-то. Я просто могла и всё тут. Как говорится: поставьте печать и получите посылку — она теперь ваша. Внезапно среди деревьев показался красавец-олень. И вновь я смогла разглядеть его в мельчайших подробностях, вплоть до отдельных волосинок на пятнистой рыжевато-коричневой шерсти. Удивительное дело. Я поневоле залюбовалась грациозным созданием. Он степенно вышагивал, словно владыка леса, осматривающий свои владения. Такое, по крайней мере, у меня создалось ощущение. Лесной король вдруг повернул голову и, казалось, посмотрел прямо на меня. Я аж вздрогнула, застигнутая врасплох — разве он тоже так умеет? Мои глаза встретились с оленьими, от взгляда которых холодок пробежал по спине. Они разительно отличались от чёрных гляделок его собратьев, коих я видела в Наре — ездила с родителями совсем маленькой. Наровские олени просто нахально лезли за едой, толкались и бодали друг друга, пытаясь первыми урвать заветное печенье. Чуть не повалили меня с ним прямо на землю — едва успела отскочить в сторону. А эти засранцы, нимало не смущаясь, принялись жрать обронённое угощение, в клочья разорвав бумажный пакет. Я тогда жутко перепугалась и разревелась от страха. Глупые, наглые животные, без проблеска интеллекта в глазах испугали меня. Родители потом долго утешали и купили целых две порции любимого клубничного мороженого. Больше в Нару мы не ездили. Нет, в отличие от тех зверей, его глаза светились разумом. Он пристально глядел на меня, словно надеясь что-то рассмотреть внутри. Могу поклясться — через пару секунд на его морде появилось удовлетворение. Чего ты там увидел, дивный зверь? Олень величаво, по-королевски, кивнул головой, качнув своими шикарными ветвистыми рогами, будто здороваясь со своим знакомым. Я машинально кивнула в ответ и тут же смущённо отвела взгляд, который упёрся в молочное безоблачное небо. Солнце не сияло на нём, сам небесный купол являлся одним гигантским источником света. И, в противоположность привычному дневному светилу, этот свет не слепил глаз. И вот, глядя в молочную высь, я почувствовала, как на меня снизошли покой и безмятежность. Нервозность, все негативные эмоции, которые я испытывала совсем недавно в школе, разом испарились и исчезли, оставив вместо себя ощущение необыкновенной лёгкости в теле и тишины в мыслях. Это было... сладостно. Не могу подобрать более точного слова. Что за сказочное место... — Осматриваешься, внученька? Опять вздрогнув от неожиданности, я повернулась к источнику голоса. На аккуратном крылечке стояла высокая красивая женщина лет двадцати пяти с распущенными длинными светло-русыми волосами. Густые пряди спускались ей практически до самого пояса. Одета же она была в молочно-белое платье по щиколотку, перехваченное на талии пояском золотистого цвета. На изящных ступнях красовались открытые сандалии в тон платью. Женщина тепло улыбалась мне, словно давно знала. Её серые глаза лучились добротой. Постойте-ка, не может такого быть, но... я кажется догадываюсь, кто это. И голос, этот вроде бы родной голос... В обычном состоянии мне бы потребовалось довольно много времени, чтобы сложить мозаику из разрозненных фактов в единую картину, но здесь вышло моментально. Мы с семьёй переехали в Чибу, когда мне исполнилось девять лет, а до этого жили в небольшой деревушке на острове Хоккайдо, недалеко от Саппоро. Вместе с нами в одном доме жила и моя бабушка, которая не разговаривала. Дед умер, не дожив и до сорока, но она смогла воспитать и вырастить трёх сыновей, одним из которых являлся мой отец, и двух дочерей. Родители рассказывали, что бабушка перестала говорить после смерти старшего сына, которого особенно любила. Он работал пожарным и погиб ещё до моего рождения, когда буквально вытолкнул из горящего дома женщину с ребёнком. Сразу после этого пылающая кровля не выдержала и обрушилась, похоронив его под горящими обломками — товарищи даже не успели ничего сделать. Страшный удар для бабушки, да и для отца тоже. Я навсегда запомнила её мягкую улыбку, необыкновенную доброту и тёплые ласковые руки, которыми она, поначалу, пока не научила саму, каждое утро заплетала мои волосы в длинную косу. Иногда при этом бабушка что-то тихонько напевала себе под нос. Я с замиранием сердца вслушивалась, пытаясь различить слова, но тщетно — звуки в них не складывались. Вот почему голос показался мне родным — я запомнила его звучание. Женщина, стоявшая на крыльце, была вылитая бабушка перед замужеством, фотографии которой хранились в семейном альбоме. И эти серые глаза с русыми волосами, которые передались мне по наследству, единственной из нашей семьи, между прочим, были точь в точь как у неё. Но ведь она давно уже умерла! Именно поэтому мы и переехали в Чибу — отец просто не мог оставаться в доме, где всё напоминало о его матери. Со мной же вышла двоякая ситуация: с одной стороны было горько осознавать, что её больше нет, а с другой... Бабушка словно бы спала в гробе, безмятежно улыбаясь. Мне бы плакать, да её мирный вид и навеки застывшее в чертах умиротворение не позволяли пролиться слезам. Будто она давно ждала своей смерти. Так бабушка и лежала во гробе, как живая, с навсегда замершей полуулыбкой на сморщенном, словно печёное яблоко, лице. А после, пока мы ещё не переехали из дома, мне иногда чудилось, что я ощущаю её незримое присутствие в своей комнате. По какой-то неведомой причине бабушка запретила себя кремировать и завещала похоронить рядом с могилой отца, на кладбище для иностранцев. И вот она, оказывается, жива... Но ведь так невозможно! Нельзя умереть и остаться живой. Может, у меня просто галлюцинации и сейчас я валяюсь без сознания на полу клуба волонтёров? Скорее всего, так оно и есть, но уж больно реальные ощущения. Кроме того, здесь лучше видится, слышится и думается. При галлюцинациях такого быть не должно, если мне память, конечно, не изменяет. — Бабушка Микава? — решив оставить философию на потом, неуверенно позвала я женщину на крыльце. — Да, когда-то меня так звали, — согласилась хозяйка (почему-то я ни чуточки не сомневалась в этом) прекрасного сада. Родной голос послужил своеобразным спусковым крючком. — Бабушка! — взвизгнула я и пулей рванула к ней по дорожке, отбросив всякие сомнения. Топот ног, несколько секунд бега — и вот я утопаю в её объятиях, как в том далёком беззаботном детстве. Счастливая улыбка сама собой нарисовалась на губах. Я помню, как босоногими мы с подружками бегали взапуски по улочкам нашей деревни, играя в догонялки. Потом досыта напивались свеженадоенного парного молока у соседки Кивари-сан и секретничали под раскидистой берёзой — местной достопримечательностью. Её давным-давно посадил отец бабушки, почти в самом начале прошлого века. Вечером же, когда я, уставшая, прибегала домой, бабушка Микава часто встречала меня на крыльце ласковыми объятиями. Как и сейчас. — Ужасно скучала по тебе! — чистосердечно призналась я, спрятав лицо у неё на груди. — И я тоже, моя дорогая Минами. Или, мне следует сказать, Ан... — Но как ты осталась жива? — перебила я, не дав ей договорить. — Не бери в голову, внученька, потом поймёшь, — нисколько не обиделась бабушка и неожиданно сменила тему, — тебе очень идут длинные волосы. Что? Я отстранилась и недоумённо посмотрела на неё. Затем запустила руку за шиворот и... почувствовала тугую заплетённую шелковистую массу. Так вот почему мне казалось, что голову немного тянет назад — волосы отросли. — Как это? — в который уже раз за сегодня озадаченно пробормотала я, теребя в руках перед собой некогда источник моей гордости, а потом — стыда. Длинная светло-русая коса, предмет зависти всех подружек в деревне, лежала у меня на руках. — Как это? — вновь спросила я, посмотрев бабушке прямо в глаза. Как будто смотрю в зеркало на саму себя... Её глаза лучились той неповторимой добротой, которой не было даже у мамы с папой. И ещё, в них затаилась еле заметная искорка хитринки, тоже доброй. — А вот так! — улыбаясь, объявила она и, не дав мне времени опомниться, продолжила: — лучше расскажи, как жила всё это время. Ну как здесь устоять? И я рассказала, опять прижавшись к ней, всё без утайки: как переехали в другое место, про свою страшную потерю (в этот момент она крепче обняла меня), лечение, учебу в школе и многое-многое другое. Слова лились из меня сами по себе, словно журчащий ручеёк в долине. Бабушка слушала, не перебивая и не переспрашивая. Её руки ласково гладили мою голову, лишь иногда на краткий миг замирая в особо переживательные моменты. Окончив свой рассказ, я почему-то испугалась, что это может быть вовсе не моя бабушка, а кто-то другой, поэтому спешно высвободилась из объятий и отступила на несколько шагов назад. «Бабушка» не сопротивлялась. Сомнения вновь набрали силу: передо мной стояла женщина в самом расцвете молодости, а никак не сухонькая, чуть сгорбленная старушка преклонного возраста. — Но всё же, почему ты жива, да ещё и молода? — воскликнула я, подозрительно косясь на неё. — Ты ведь давно умерла в преклонном возрасте! — Не веришь, что это я? — Очень хочу, но в такое непросто поверить, уж прости, — развела я руками в извиняющемся жесте. — Когда-нибудь ты поймёшь, — загадочно отозвалась женщина передо мной, а потом рассказала то, что могла знать только бабушка. — Помнишь, как тебя чуть не лягнула Миюка, когда ты попыталась её подоить? Я зарделась. Ну да, было дело. Дёрнула слишком сильно, и корова ка-ак двинет ногой. Едва увернулась от острого копыта, с перепугу свалившись со стульчика. В результате пропало почти целое ведро молока, которое опрокинуло животное. Мне было так неловко и стыдно перед бабушкой, что хоть под землю проваливайся. Но она всё сохранила в тайне, и Кивари-сан не ругалась на меня. — А помнишь, как дразнила соседских мальчишек, потом залезла на крышу, когда те захотели тебя проучить, и оттуда начала швыряться в них яблоками? — Помню, — я стыдливо потупилась. — Ты даже одному прямо в глаз попала. Он потом неделю с синяком ходил. — Ну я же после извинилась. И вообще — он по воробьям из рогатки стрелял! — Да я тебя не осуждаю. Бабушка вспоминала и вспоминала случаи из детства, о которых даже родители не знали. На меня накатила ностальгия по тем временам, пахнуло, будто взаправду, свежескошенной травой. Я ощутила вкус молока на губах, когда, торопясь и жадно глотая из кружки, утоляла им жажду, в лицо дохнул ветер из того случая, когда отец катал меня на вороном жеребце. Конь резво скакал по залитому солнцем полю, трава стремительно проносилась где-то внизу и убегала назад, а я сидела впереди папы, чуть не крича от восторга... Ясные, чёткие воспоминания о детстве в небольшой деревушке вставали перед глазами одно за другим, вновь даря давно забытые ощущения и чувства. Но то чудесное время ушло безвозвратно. — Шустрая ты была и озорная, но добрая, хоть и доставляла порой много хлопот. Сейчас, к моему великому сожалению, ты совсем другая, — с лёгкой грустинкой в голосе подытожила бабушка. Пока я отходила от лёгкого потрясения, переваривая услышанное, хозяйка сада подошла и легонько взяла меня за руку, побудив следовать за собой. — Вот смотри, — она подвела меня к пышному кусту огненно-красных, я бы даже сказала жгуче-красных, роз, — что ты видишь? — Розы, — непонимающе отозвалась я — зачем бабушка спрашивает очевидные вещи? — Красивые, правда? А пахнут? — Ну да, красивые, — согласилась я втянув носом воздух, — но почти не издают запаха. — Они и вправду практически не пахли. — А что? — А теперь дотронься до стебля, — она не ответила на мой вопрос. Я послушно чуть-чуть прикоснулась к ближайшему стеблю, усеянному шипами, и ойкнула, отдёрнув руку — на указательном пальце тотчас выступила капелька крови: — Больно! Пострадавший палец сейчас же отправился в рот. — Правильно, — удовлетворённо кивнула молодая бабушка, — у роз очень острые шипы, о которые легко уколоться. Затем она подвела меня к другому кусту роз, бутоны которого имели нежный бело-розовый цвет с розовой же каймой у самой чашечки. Уже с расстояния нос уловил тонкий аромат. — Тоже красивые, верно? — опять спросила бабушка. — Да, согласна. Цветы и впрямь были очень красивы. Вдобавок, кроме привлекательного вида в них чувствовалась и некая внутренняя, как бы лучше выразиться, гармония, чего явно не хватало первому кусту. Их красота была не кричащей и бьющей в глаза, а, можно сказать, благородной и ненавязчивой. — Теперь дотронься и до их шипов, — предложила она. С некоторой опаской — сказался предыдущий опыт — я с чмоканьем вынула палец изо рта и протянула руку. Но коснулась шипа уже другим пальцем, внутренне ожидая нового укола. Представьте себе моё удивление, когда тот согнулся от прикосновения, не причинив и толики вреда. — Ой! — вырвалось у меня. — Неожиданно, да, внученька? Мой согласный кивок послужил ей ответом. — Сейчас ты похожа на тот первый куст из роз: красива, но характер оставляет желать лучшего. Эта красота может обжигать и притягивать к себе, но в итоге твои личные качества неизбежно оттолкнут других людей. Пожалуйста, помни об этом. Голос бабушки по-прежнему не растерял той особенной доброты, всегда ей присущей. Она не осуждала, не поучала, а просто говорила с любовью и, мне показалось, с затаённой печалью. — И, напротив, второй куст из роз, — продолжила бабушка, — у цветов чувствуется внутренняя гармония. Пусть они и не так ярки и привлекают внимание, но любоваться ими никогда не надоест, верно? — Ты права, бабушка, — согласилась я, — но к чему всё это? — Вдохни их аромат, — вместо ответа предложила она. Вблизи розы пахли потрясающе, и я немного забылась, вдыхая тонкое благоухание, источаемое бутонами цветов. Мне даже пришлось сделать некоторое усилие, чтобы отступить от куста. — Как тебе? — с лёгкой улыбкой на губах, спросила бабушка, будто заранее знала мой ответ. — Почти невозможно оторваться, — искренне ответила я. — Чудный аромат. Бабушка согласно кивнула и взяла меня за обе руки, а её глаза — отражение моих — сразу посерьезнели: — Очень хочу, чтобы ты стала такой же, как этот второй розовый куст. Я нахмурилась от её слов: мне стало ясно, что она хотела сказать. Царившая в душе до сего времени безмятежность растаяла утренней дымкой, сменившись лёгким недовольством. Своей фразой бабушка подразумевала, что мне надо как следует поработать над собой. А этого не особо хотелось, по правде говоря, — работать над собой меня что-то не тянуло. — А если не стану такой? — с обидой в голосе спросила я. — Ты меня перестанешь любить? — Что ты, внученька. Любить я тебя никогда не перестану, — к её мягкой улыбке вновь присоединилась печаль, — но тогда мы больше не увидимся. — Вот как... Сразу после её слов свет от небесного купола начал усиливаться, быстро стирая окружающий мир, пока наконец всё не исчезло в ослепительной белизне. — Как закончишь школу, вернись ненадолго к нам в деревню, — донеслись до меня затухающие слова. «Зачем?» — подумалось мне напоследок, прежде чем уши заложило ватой абсолютной тишины.***
Сознание возвращалось медленно и неохотно, словно бредущий на давно опостылевшую работу офисный клерк, где его ждала куча недоделанных документов и недопитый вчерашний кофе после сверхурочки. Я будто бы неторопливо выплывала из тумана забытья обратно в реальность. Поначалу яркие, сочные образы чудесного мира стремительно ветшали перед мысленным взором, скукоживались и очень быстро рассыпались в невесомый прах, исчезнув без следа. Мне что-то снилось, правда? Мм-м, не могу вспомнить — голова словно мягкой стружкой забита, мешающей свободно мыслить. Я осознала, что потихоньку начинаю чувствовать своё тело. Едва-едва. И тут я услышала еле различимые голоса. — ...ами... — ...акция на све... — ... рак! Кто они и что там бормочут? Не могу разобрать. Голоса меж тем стремительно приближались, набирая силу. Я на чём-то сижу? — Её надо срочно отнести в медпункт! — обладательница голоса была явно не на шутку обеспокоена. Хмм, кто же она? — Согласна. Сагами надо как можно скорее привести в чувство. Этот же голос холодил, словно сквозняк зимой, но в нём тоже угадывались взволнованные нотки. Стоило ей только произнести свою фразу, как резким скачком вернулись ощущения тела. Я на самом деле сидела на полу с вытянутыми вперёд ногами, опираясь спиной на что-то твёрдое. Ох, жёстко! И, чувствую, спина онемела и затекла. Моя голова безвольно свисала вперёд, а чьи-то холодные пальцы — бр-р-р! — коснулись шеи. Я непроизвольно чуть вздрогнула, но решила пока не открывать глаз. — Пульс прощупывается нормально, — констатировал холодный голос у самого уха, — кроме того, мне показалось, что она пошевелилась. Знакомый. Как там её хозяйку зовут, Акинос... Укинос... Юкинос...сита. Да, она самая. Президент клуба волонтёров. — Но всё равно, её надо привести в чувство! У вас есть что-нибудь? Тот же самый знакомый голос. Сиро... Сиромегури. Сэмпай. Тоже президент, но уже школьного совета. Местная шишка. — Нет, — ответила Юкиносита, — но в медпункте — несомненно. — Так чего же мы ждём?! Хикки, неси её! Сколько эмоций-то — целый фонтан. Это, мм, Юига... Хагама. А, нет — Юигахама! Мда, голова совсем не варит — мысли трепыхаются, как муха в паутине. Так, осталось выяснить, кто такой Хикки. Долго мне ждать не пришлось. — Вот ещё. Чего удумала — девчонку на себе тащить! — раздался хорошо знакомый голос. — Сами и несите: вас целых три человека. А, так это, стало быть, Хикигая. Забавное ему прозвище Юигахама дала. Я бы даже сказала — обидное. Согласна, нечего ему меня на руках носить — не невеста, чай. Перебьётся. Пусть Юигахаму и носит — она точно от счастья помрёт, хи-хи. Сознание прояснялось, позволяя мыслям зашевелиться бодрее. Не слушая дальнейшей перепалки, я попыталась восстановить в памяти последние события. Так, вот мы с Сиромегури идём по коридору. Затем нахлынула слабость, головокружение, потом неуверенный вход в помещение кружка и просьба к президенту (я недовольно поморщилась — ненавижу просить и заискивать перед кем-либо). Юкиносита отвечает согласием. Моё внутреннее ликование, крайняя усталость и вскоре — потеря сознания. Что было после? Я изо всех сил напрягла память, почувствовав как лоб пошёл морщинами. Крайне смутно и обрывочно помню, будто попала куда-то и больше ничего. И ещё несколько слов удержалось в памяти: бабушка, сад, розовые розы, поехать в деревню (зачем?). Нет, не получается — обидно. Чувствую — это почему-то важно. И ещё одна мысль засела в голове: надо меняться. Зачем, для чего — без понятия, но необходимо. Ощутив как на лицо наползает недовольная гримаса, я тряхнула головой, глубоко вздохнула и открыла глаза — фиг с ним, потом разберусь.***
— Что произошло? Спорящие школьники тут же замолчали и, как по команде, посмотрели на задавшую вопрос девушку, которая сидела на полу, прислонившись к парте посреди комнаты. — Сагамин, ты очнулась! А мы-то думали, что с тобой делать — ты сознание потеряла, пульс вот искали, — тут же возбуждённо затараторила Юигахама, подскочив к ней и наклонившись. — Надолго? — вяло поинтересовалась та. — Лицо убери. Юигахама сразу насупилась, покраснела и отступила назад, встав прямо и сложив руки за спиной. Она обиженно засопела. — Сознание — около трёх минут. Пульс нащупать удалось, — вместо неё на вопрос ответила Юкиносита. — Как ты себя чувствуешь? Взгляд девушки на полу стал отсутствующим, словно она смотрела вглубь себя: — Да вроде нормально. Она попыталась подняться, но зашаталась, когда уже почти встала на ноги, взмахнув руками в отчаянной попытке удержать равновесие. Находящийся ближе всех Хикигая вовремя среагировал, схватив её за локоть. — Благодарю, — нахмурившись, проронила девушка, когда смогла встать более уверенно. Она слегка дёрнула руку на себя, освобождаясь. Но ей пришлось опереться о парту, чтобы вновь не упасть. Сагами отвернулась к окну, поджав губы. Садящееся за окном солнце пылающим румянцем разлилось по её лицу, придав волосам медный оттенок. — Да не за что, — тоже буркнул ей в ответ Хикигая, демонстративно отвернувшись к двери. «Строит тут из себя неизвестно кого, — с недовольством подумал он, — и зачем я только ей ту идею с фестивалем подкинул, дурень. Так был уверен, что она не решится на это. Выходит, недооценил я Сагами». Но всё же он тоже немного, самую малость, поволновался за одноклассницу, хоть и испытывал к ней ярко выраженную неприязнь. После неудачной попытки злорадно улыбнуться, Сагами вдруг побледнела и нависла над ним, а затем и вообще стала заваливаться назад — едва успел подхватить и аккуратно усадить на пол у парты. И в ступоре глядел, как по лицу девушки разлилась мертвенная бледность, и голова бессильно свесилась вперёд, словно у тряпичной куклы. Остальные молча наблюдали за их обменом «любезностями». — Сагамин, если бы не Хикки, то тебе бы не поздоровилось, — упрёк обиженной Юигахамы разрушил неловкую атмосферу в помещении. — Совершенно верно, — согласилась с ней Юкиносита, — хоть Хикигая почти всегда абсолютно бесполезен, но, не вмешайся он, сотрясение мозга тебе было бы обеспечено. Если честно, то меня поразило, что он успел тебя поймать, несмотря на свою крайнюю лень и общую медлительность. За словами Юкиноситы последовала небольшая пауза. «У неё просто талант унижать меня через похвалу, — угрюмо подумал Хикигая, — причём её совершенно не останавливает наличие посторонних людей». — Я-ясно, — пробормотала Сагами, повернувшись к говорившей. — Как ты? — к ней подошла Сиромегури. — Вроде бы ничего. Не беспокойтесь, Сиромегури-сэмпай, со мной всё будет хорошо. Я уже довольно неплохо себя чувствую. — Ну, ладно. Как скажешь, — Хикигая уловил беспокойство в голосе главы студсовета, — может, тебя проводить до медпункта? — Благодарю, но не стоит, — возразила Сагами, — я, пожалуй, пойду домой. Девушка осмотрелась по сторонам, будто что-то ища, и остановила свой взгляд на Хикигае, точнее, на его правой руке. В ней он держал школьную сумку одноклассницы — снял с плеча, чтобы не упала, когда усадил на пол. Так и стоял с ней всё время неизвестно зачем — мог бы на и парту положить, в конце-то концов. Сагами медленно, с явной неохотой, протянула к нему руку. Парень машинально поднял свою, и девушка забрала сумку, стараясь не касаться его пальцев своими. Затем она осторожно пошла на выход. Четверо провожали её глазами. У самой двери Сагами зашаталась, но успела схватиться за косяк и не упала. — Нет, тебе всё же стоит посетить медпункт! — подскочила к ней Сиромегури. — Пойдём! Сагами недовольно пробубнила что-то неразборчивое, но позволила обхватить себя за плечи. — До встречи завтра! — попрощалась президент совета, на миг обернувшись к остальным. Ответом ей был нестройный хор из голосов волонтёров. Они смотрели, как две девушки медленно вышли в коридор, направившись в медпункт. Сагами откровенно качало. — Осторожно, кохай, давай не будем спешить, — донеслось из-за двери. — Да что ты со мной как с маленьким ребенком обращаешься, ну пусти уже, — раздражённо проворчала Сагами. — Я — президент, и моя обязанность помогать... — Ой, да ладно тебе, сэмпай, — Сагами прервала Сиромегури, — только не начинай ездить по ушам, как директор на линейке. От его речей с них лапша так и свисает, отряхивать замучаешься. «С недостатком грубости у неё явно нет проблем, — подумал Хикигая, — хотя должен согласиться — наш директор любит напыщенные речи». — Не перебивай своего сэмпая, кохай. Я... Слова президента стали неразборчивы, а вскоре и вовсе затихли вдали. — Что за человек — никакой вежливости, — Юигахама наморщила лоб с досады, — так разговаривать с президентом школьного совета. Хикигая был с ней полностью солидарен — грубить Сиромегури у него бы язык не повернулся. — Вынуждена согласиться, — издала лёгкий вздох Юкиносита, — за словом в карман Сагами не полезет. «И теперь мне с ней работать до самого спортивного фестиваля, — промелькнуло у Хикигаи в голове, — вот я влип».