No Cock-Ups, Only Happy Accidents.

Чуя появляется на общей кухне в 4:07 утра, и он знает это точно, потому что он слушал тиканье часов и наблюдал за движением стрелок в течение последних восьми минут. Мягкое жужжание духовки – единственный звук, наполняющий безмолвную комнату, в то время как желудок Чуи урчит где-то на заднем плане. Обычно Накахара просматривал свои аккаунты в социальных сетях, ожидая, пока пицца нагреется, но его телефон всё ещё наверху. Он валяется в углу с тех пор, как он вошел в свою комнату и бросил на пол, и он до сих пор не осмелился прикоснуться к нему снова. Батарея наверняка уже сдохла. До сих пор он не набрался сил и мужества, чтобы справиться с этой неразберихой. Хотя он проспал весь день, его ум всё ещё, даже сейчас, слишком взбудоражен и перегружен, чтобы найти правильное решение, которое не "игнорирует проблему". Может быть, они с Дазаем и договорились ничего не делать, но у него руки чешутся что-то сделать – конце концов, общение с Осаму идет вразрез со всеми его инстинктами, – но он просто не знает, что именно. Пока он сидит и ждёт, его мысли снова начинают блуждать, фотографии ярко вспыхивают перед глазами, как бы он не старался сфокусировать взгляд на часах. Выхода нет, он просто не может заткнуть свой мозг и отвлечь его от вопроса "спал ли я с Дазаем?" К чёрту его разум за то, что он так плохо воспринимает неопределенность. Первобытные потребности заставили его встать с постели, и теперь он сидит на жёсткой скамье, голодный, всё ещё измученный, смущённый, разочарованный, раздражённый, голодный – или это уже было? – и многое другое, что он даже не может описать. Он хотел бы снова задремать и просто проспать остаток недели, пока инцидент не забудется и не исчезнет из памяти всех, но это, к сожалению, невозможно. Поэтому он продолжает смотреть на стрелки часов, положив голову на поднятую руку, и ждёт, когда они достигнут пятнадцатиминутной отметки, чтобы он мог вынуть пиццу. У него уже слюнки текут от этого запаха. Ему повезло, что сейчас середина ночи, иначе можно было бы поспорить, что, по крайней мере, ещё троих студентов заманил бы на кухню запах еды в надежде отхватить кусочек. Время, скорее всего, также является причиной того, что он до сих пор не пересекался ни с кем из своих друзей. Кто-то был у его двери днём – по крайней мере, он предполагает, что это было днем – и настойчиво стучал, но дверь была заперта, и поэтому Чуя мог игнорировать их довольно легко, зная, что они не ворвутся. Тем не менее, Чуя проверил коридор, прежде чем выскользнуть из своей комнаты. Только когда он уже сел. Ему пришло в голову, что он всё ещё в боксерах и рубашке Дазая, но переодеваться сейчас не стоит усилий. И он должен признать, пусть и неохотно, что ему довольно комфортно в этой одежде, но это может быть потому, что он уже привык к ней – что, вероятно, плохо, но, видя, что это никогда не повторится, и что он все равно скоро вернет их, он должен быть в порядке. Его попытка загипнотизировать часы и заставить их тикать быстрее проваливается, когда он слышит приближающиеся шаги. Прежде, чем мысль о том, чтобы спрятаться под скамейкой, приходит ему в голову, уже слишком поздно. Другой человек уже вошел в кухню и остановился как вкопанный. Чуя застывает, узнав их. Теперь, покрытый потом под толстовкой, Дазай смотрит на него в течение нескольких секунд, прежде, чем его плечи опускаются с усталым вздохом. – Конечно, кто же ещё, кроме тебя, это мог быть? Чуя прищурился. – Прости, что? Дазай продолжает идти к кухонным тумбам, открывая шкаф, повернувшись спиной к Накахаре. – Сейчас четыре часа утра, и из всех трёхсот человек, живущих здесь, именно ты находишься на кухне. И вообще, что ты делаешь? Для кого-то, чей язык сочится мнимой скукой и незаинтересованностью, Дазай делает смелую попытку поговорить с одногруппником, и Накахара не знает, что об этом думать. Он прекрасно обошёлся бы и без светской беседы. Но Чуя не станет затевать драку без причины, у них без того было достаточно дерьма. Он машет рукой в сторону печи, хотя Осаму не смотрит. – Готовлю? Разве ты не чувствуешь этого запаха? – Должно быть, пропустил, потому что единственное, что я чувствую, – это отвратительный запах жира и пота. – Отвечает Дазай, не сбиваясь с ритма, и ставит чашку под кофеварку. – Ха? – Ну и ублюдок. Чуя должен был бы знать лучше, чем ожидать, что что-то умное выйдет из его рта. Если его единственной целью было поиздеваться над Чуей и подействовать ему на нервы, то он отлично справляется, потому что рыжеволосый парень действительно хочет разбить ему нос кулаком. Прямо сейчас. – Что ты хочешь этим сказать? Громкий шум устройства почти обрывает слова Чуи, раздражая и без того взвинченные нервы ещё больше. Нарочито медленно, Дазай поворачивается, заложив руки за спину и вцепившись в стойку. Его глаза изучают Накахару с явной резкостью и презрением, когда они блуждают по фигуре Чуи, пока шум не стихает. – Я пытаюсь сказать, что ты воняешь, и даже не шучу. – Дазай морщит нос. – Почему ты всё ещё в моей одежде и почему не принял душ? Желание понюхать себя почти не подавляется, но Чуя борется за самообладание, стиснув зубы. Дело не в том, что он не знал, что ему ещё нужно принять душ – просто он не думал, что это так уж плохо. Хуже всего то, что Дазай, может быть, немного преувеличивая, кажется, не лжет, и внезапно Накахара чувствует себя очень неуютно там, где он сидит. Но душ действительно не был его главным приоритетом в последние несколько часов, признает он. – Я вообще-то не ожидал, что столкнусь с кем-то в это время. – Наконец ворчит он, немного побеждённый. – Я тоже, но, по крайней мере, я не бегаю так нецивилизованно. – Говорит шатен с фырканьем, которое Чуя предпочитает игнорировать. Больше всего его беспокоит то, что Осаму, похоже, вообще не заботится о том, что произошло. Как будто он уже забыл и простил своих друзей, и, если у него есть секрет, как так легко преодолеть это, Чуя хотел бы знать его. Потому что он, конечно, не такой, даже если бы они договорились никогда больше не говорить об этом. Керамика гремит, когда Дазай продолжает готовить свой кофе, и Накахара понимает, что ему нужно достать пиццу из духовки, если он не хочет съесть ее подгоревшей. К тому времени, когда Чуя разрезал её и снова сел за стол, подтянув ноги и упершись коленями в край стола, Осаму всё ещё не закончил готовить свой напиток. Образ Дазая, который он видит прямо перед собой, настолько отличается от того, что рыжий видел вчера утром, что ему трудно об этом думать. Но теперь, когда его руки и ноги прикрыты, как всегда, это кажется более естественным. Тем не менее, Чуя помнит, где были шрамы, и каким-то образом это немного меняет общую картину, позволяя ему взглянуть под другим углом. Жуя кусок, Чуя вопросительно приподнимает бровь, когда Осаму впрыскивает немного карамельного сиропа в свой стакан, ведь звук отвратительно громкий. – Фт... – Чуя сглатывает, заметив, что ему не следует говорить с набитым ртом, и пытается снова: – Что ты делаешь? – Почему он вообще хочет это знать? – Кофе. Разве ты не чувствуешь его запаха? И всё же ситуация ему знакома. Они всегда старались раздражать друг друга. Однако, только тогда, когда это было неизбежно. Прямо сейчас они не были вынуждены разговаривать друг с другом, и всё же они это делают. Чуя щурится, глядя на разные бутылки со сливками, сиропом и сахаром, которые шатен собирается убрать. – Допу-устим, – протягивает он, протягивая руку за очередным куском пиццы, – что это не просто сахарная бомба, которую ты собираешься проглотить. – Я не язычник, который пьёт чёрный кофе без всякого повода, – парирует Дазай, не давая пройти ни секунды. Кусок остаётся в воздухе, Чуя сидит так с открытым ртом. Пристальный взгляд бинтованного парня прикован к нему, когда он делает глоток из своего бокала, напряжённость, к которой он не готов, почти сокрушает Чую. Это заставляет его лицо пылать. Пицца снова опускается на тарелку. – Откуда тебе знать, как я пью кофе? – И он честно ожидает большего ответа, чем пожатие плечами. Дазай молчит, лениво потягивая напиток, который Накахара отказывается называть кофе. Но далее, Осаму остается там, где он есть, не показывая, что он намерен уйти. Он просто стоит и смотрит, как Чуя ест, просто с более мягким, пустым взглядом, который выбивает Чую из колеи. Ощущение, что он смотрит через него. Тишина падает, неловко покалывая в воздухе, и даже если Дадай, кажется, отключился, Накахара не любит, когда за ним так наблюдают. Он прочищает горло. – Хочешь кусочек? – Спрашивает он, чтобы разрядить неприятную атмосферу, не зная, как ещё это сделать. Быстро моргая, шатен снова фокусируется, теперь прямо глядя на него, и Чуя уверен, что тот откажется и уйдет. Но вместо этого он говорит: – Да, почему бы и нет, – и подходит, чтобы взять кусок свободной рукой, а Чуя больше не знает, что и думать. Они никогда не заботились о дружбе или доброте – ничто из этого не может быть найдено в тоне, которым они обращаются друг к другу, – а скорее о попытке превратить жизнь другого в ад. Так было всегда. Холодные, насмешливые, полные раздражения диалоги. Но сейчас всё совсем по-другому. Даже, если Дазай создаёт искусство из игры неосознанного гражданина, действие, которое он, кажется, освоил, рыжий парень может почувствовать, что динамика развития – за неимением лучшего слова – изменилась. Может быть, это крохотная разница в том, как Осаму держится рядом с Чуей, может быть, это то, как они внезапно чувствуют, что им приходится заставлять себя вести светскую беседу, может быть, это тот факт, что никто ещё не пытался избежать компании другого, Чуя не может точно определить, что именно поменялось. Всё, что он может сказать, это то, что это странно. Но как насчёт того, что последние двадцать четыре часа не были странными? – Ты знаешь, о чём они говорили весь день? Ход мыслей Чуя прерывается вопросом второго. Он качает головой: – Нет, я уже долгое время не прикасаясь к телефону. Дазай издает звук, который мог бы быть смехом, если бы он только что не откусил кусочек. – Великое решение. Там полный бардак. И Чуя солгал бы, если бы сказал, что от одного этого звука он снова чувствует усталость. – Ты уверен, что я хочу знать об этом? – В глубине души он надеялся, что разговоры о них уже утихли. – Думаю, нет. – Стул скрипит, когда Дазай тащит его назад, чтобы сесть напротив одногруппника. – Но ты не так уж много пропустил. Просто жуткое количество правок, требований правды и странных теорий о нашей предполагаемой сексуальной жизни. Чуя съеживается от этой формулировки, по его рукам бегут мурашки. Это действительно не устраивает его, утверждение, что у них есть что-то вроде общей "сексуальной жизни". – Ты прав, – бормочет он, – я действительно не хочу этого знать. – О, но они хотят этого. Улыбка, которая появляется на губах Дазая, не что иное, как ужасающая. Холодная вспышка пронзает Накахару, когда его сердцебиение ускоряется. – Что ты им сказал?.. Улыбка пропадает так же быстро, как и появляется, Осаму запихивает последний кусок и проглатывает его одним глотком своего напитка. – Я? Я им ничего не сказал. В конце концов, мы же договорились. Чуе трудно сказать, честен ли он или просто притворяется невинным. Но он не может продолжать расследование. Приближается ещё один звук шагов, и на этот раз напрягается не только Чуя. Если бы у кухни был другой выход, он бы воспользовался им прямо сейчас, чтобы не быть замеченным с Дазаем. Из тени появляется силуэт, и человек смотрит на свой телефон, когда он невнимательно входят в кухню, шаркая мягкими тапочками по полу. Осаму и Чуя молчат, когда Гин входит в комнату, и только когда она почти у холодильника, она замечает их присутствие. Глаза удивлённо расширяются, затем раздается громкий свист. – Это что-то вроде перекуса после секса? – Беспокоит то, что этот комментарий звучит как самая естественная вещь, слетающая с её языка. У Чуи мгновенно пересыхает во рту. Дазай, однако, остается невозмутимым: – Конечно, потому что это было бы нормально для нас. Теперь сделай снимок и отправь его в группу. Давай, выполняй свой долг. На секунду Гин, кажется, задумывается об этом, но затем кладет телефон в карман, к облегчению Чуи. Девушка садится за стол, беря в руки стакан с лимонадом. – Что вы двое вообще здесь делаете, если это не последствия бурной ночи? Последствия бурной ночи. Чуя презирает эту фразу. – Совпадение, – протягивает он в ответ, и на его губах появляется рычание, – и опять же, мы не спали друг с другом. – Внезапно последний кусок пиццы перестает быть таким аппетитным, как раньше. – Конечно нет, – невозмутимо отвечает Гин. – А мой брат просто лжец. Шлепок, который она дает бедру Дазая, внезапно пугает обоих парней. – А этот болван много раз говорил, как прекрасно будет выглядеть Чуя, склонившись над столом, так что я тебе ни на секунду не верю. Чуя чувствует, что его снова будет тошнить. Удивление сменяется хмурым взглядом, когда Дазай пристально смотрит на нее: – Никогда я такого не говорил. – Его челюсти заметно сжимаются, вся ситуация становится всё более и более неудобной – хотя, не для Гин, которая, очевидно, не собирается затыкаться. – Ну конечно же! Нет смысла отрицать это! – Она почти сияет. Попутно она выхватывает пиццу из тарелки Чуи. В любом случае, он больше не возражает. – И я помню, как Чуя ныл, что ты не позволил ему залезть к тебе в штаны в ванной. Он был очень расстроен из-за этого. Честно говоря, я никогда не видела тебя такой надутой, Чуя. Хуже. Дела идут все хуже и хуже, и Чуя не желает ничего, кроме как повернуть время вспять, чтобы исправить то, что они сделали, чтобы он был избавлен от этого унижения. Не имеет значения, что это его друзья, которые, видимо, шутят, это всё ещё неловко, и неопределённость будет падением Чуи. Ничто из того, что говорит Гин, не звучит так, как будто это могло случиться. Это выводит его из себя. Он может быть кем угодно, но, черт возьми, он не шлюха, особенно не для Дазая, и, может быть, в этом всё дело. – Знаешь, Гин, в данный момент ты говоришь так, словно выдумываешь всё это только для того, чтобы увидеть, как мы страдаем. – Он бросает взгляд на Дазая, который тут же наклоняется вперёд, прислушиваясь. Гин наклоняет голову. – Зачем мне всё это выдумывать? Да ладно, не прикидывайся дурачком, мы все знаем, что это случилось. Ты даже не жаловался, когда Дазай шлёпал тебя по заднице, а мы все знаем, как это рискованно. Чуя замирает. Что? Что сделал Дазай?- Люди знают, что они не должны делать этого с ним – он думает, что он сделал это более, чем ясно с течением времени, – но тот факт, что он был достаточно пьян, чтобы позволить Дазаю... он даже не понимает, как он произносит безмолвное "что?", пока Дадзай не наступит на ногу под столом и Накахара не зашипит от боли. Было ли это действительно необходимо? В этот самый момент Гин давится своим напитком, и не нужно много времени, чтобы понять, что она только что поняла. То, как расширяются ее глаза и раскрывается рот, вызывает тревогу. Она прочищает горло. – Ты ведь этого не помнишь, верно? Лицо Осаму превращается в непроницаемую маску, но другая нога болезненно давит на пальцы ног Чуи. Не отвечай. Только не облажайся. Скорее всего, их выдает неспособность Чуи делать бесстрастное лицо. – Ты действительно не знаешь, – шепчет она, прежде чем остановиться. – Подождите. Если вы этого не помните, то сколько же вы помните? Может быть, если бы они ответили быстрее, убедительным тоном, убедительным аргументом, они могли бы изменить ситуацию. Но они этого не делают, и Чуя чувствует, как краска отливает от его лица, когда Гин выдыхает. Дазай, почти бросаясь через стол, не успевает стащить ее телефон. Гин мгновенно вскакивает на ноги и лихорадочно печатает. – Вы лжецы! Я не могу в это поверить. Вы двое не трахались, вы даже сами себя не знаете! Срань господня, все изменилось к лучшему. Чуя вскакивает, соскальзывает со своего места и идет за Гин, чуть не спотыкаясь при этом о её ноги. Но Акутагава, быстро избегая его протянутой руки, протанцовывает через кухню, не прекращая печатать. – Гин, прекрати! Мы никогда этого не говорили! – Но вы ведь и не отрицали этого! Вы не можете сказать, что не трахались, когда вы даже не знаете! Всё ещё преследуя её, Чуя не смотрит на Осаму, но его голос звучит так же, как и весь день, когда он говорит: – Я уверен, что мы бы знали. Перестань быть такой гадкой, Гин. Она хихикает, ныряя за пределы досягаемости Чуи. Только когда она действительно забирается на неработающую плиту, Чуя сдаётся, наблюдая за ней с земли с нахмуренными бровями. Он чувствует себя как в детском саду, но черт возьми, что происходит. – Знаешь, мы уже почти решили, что пока не будем об этом говорить, – начинает Гин, улыбаясь ему, – но это открывает гораздо больше возможностей. Телефон жужжит несколько раз, и это не Гин. Вытащив устройство из кармана, Дазай колеблется мгновение, прежде, чем разблокировать, и любопытство берет верх над рыжим парнем. Последний взгляд, затем он садится рядом с Дазаем, оглядываясь через плечо, чтобы мельком увидеть разговор. Дазай немного напрягается, когда их руки соприкасаются, но прежде, чем Накахара может отступить, он расслабляется, поэтому Чуя остается. Название группы все еще беспокоит его. "ДазаЧу" буквально звучит как чихающий звук. Позади них хихикает Гин. Гин: внимание, пожалуйста Тачихара: А? Ацуши: Да? Куникида: почему вы все проснулись? Гин: те, для кого мы это устроили, лгали нам, можете себе представить? Йосано: экзамены закончились, пора испортить свой график сна Koё: кроме того, ты тоже не спишь ЧТО? Тачихара: ПРОСТИТЕ Йосано: Я ТАК И ЗНАЛА Гин: они сказали, что не трахались, хотя на самом деле никто из них ни черта не помнит о той ночи. В заключение они даже не знают, трахались они или нет. Спасибо, что пришли на мою лекцию Тачихара: дерзость, блин Йосано: Идиоты. Они полнейшие идиоты Koё: значит, они всё-таки трахались Я имею в виду, посмотри на это /Фото/ Тачихара: плюс Акутагава сказал, что слышал их. Дело закрыто. Гин: они трахались. Когда приходит последнее сообщение, Чуя резко поворачивает голову и видит Гин, сидящую на кухонном столе, всё ещё улыбающуюся и явно довольную собой. – Теперь тебе лучше?– Шипит голубоглазый. Он ничего не может с собой поделать, сжимая кулаки и наблюдая, как она болтает ногами, словно нетерпеливый ребенок. – О да, конечно, – но затем ее нижняя губа выпячивается вперед в надутом виде. – Погодите. Если вы этого не помните, мы никогда не узнаем, было ли это хорошо. – Чуя считает, что она даже не была бы так разочарована, если бы узнала, что провалила экзамен. – Зачем тебе вообще это знать? Голос Дазая звучит так громко и резко рядом с его ухом, что Накахара вздрагивает от неожиданного шума. Это не звучит чисто сердито, но Осаму определенно был сыт, и Гин тоже может сказать, что фальшивая надутость падает. – Кто сказал, что у меня в этом есть нужда? Я просто хочу, потому что это весело. – Вы понимаете, что издеваетесь над реальными людьми. У нас тоже есть чувства, идиотка, –ругает её Дазай, и на секунду девушка, кажется, тоже вбивает это в её толстый череп, выглядя немного жалко. Но только на секунду. Потому что потом она пожимает плечами: – Не будь таким жесткой. Это просто забавно, потому что это вы, ребята. Посмотрите на себя, стоите так близко и смотрите на один и тот же телефон. Три дня назад мы не подпускали вас ближе, чем на четыре фута, потому что вы могли ввязаться в драку. Не думайте, что мы смеёмся над вами, а вместо этого заключаем мир между вами, а также помогаем вам выяснить, что же на самом деле произошло! Если Чуя и слышал раньше шутку получше, то не может вспомнить. Помощь. Конечно. Потому что заявление о том, что они занимались сексом снова и снова, – это лучшая поддержка, которую он когда-либо получал. – А ещё, – продолжает она, – тебе, Дазай, казалось, что Чуя чертовски воняет. Негодующе отмахиваясь от неё, он собирается ответить, когда Осаму усмехается и щёлкает по картинке, которой Коё выложила ранее, что слишком легко захватывает внимание Чуи. Это один из тех случаев, когда Дазай прижимает парня к стене, целуя его до потери сознания. Сцена, которую они уже видели. Просто ещё одна картинка с другого ракурса. Что действительно заставляет его желудок упасть, так это следующее сообщение. Тачихара: таааак ... теперь, когда это установлено, мы должны задать настоящий вопрос здесь. Кто сверху? Гин противно громко фыркает, а Осаму не сводит глаз с экрана. Чуя слышит, как крутятся его мысли. Удивительно, что он когда-нибудь станет свидетелем этого. Дазай, лишенный остроумного дерзкого ответа. Или любой ответ ради этого. Если он этого не сделает, то сделает Чуя. Он вырывает телефон из рук, гнев берет верх. Koё: о мальчик мой, даже не начинай меня заводить Йосано: зная Чую, то он либо актив, либо дерзкий пассив, я не принимаю критику. Тачихара: пожалуйста, как будто Дазай когда-нибудь подпустит кого-нибудь к своей заднице Koё: но Чуя слишком властный, чтобы быть снизу Дазай: ВЫ ВСЕ ЕБАНУЛИСЬ, НАДЕЮСЬ, ВЫ ЭТО ПОНИМАЕТЕ Тачихара: ХАХА, откуда он взялся? Ацуши: разве Аку не говорил, что Чуя кричал? Я имею в виду, похоже, что он был снизу, но хз, я не хочу делать предположений Куникида: то, что я не хочу слышать Дазай: ПОЖАЛУЙСТА, ЗАТКНИТЕСЬ Теперь это Дазай, который смотрит через плечо Накахары, но до сих пор он ни на что не жаловался, оставляя разговор с Чуей, что совершенно правильно, потому что это обсуждение никто не должен иметь. Как они посмели? Он почти уверен, что его щёки ярко-красные, по крайней мере, они горят. Йосано: О, человек, о котором идет речь, заговорил Коё: Дазай, не будь таким злым, это для научных целей Не принимай это близко к сердцу Гин: это не Дазай, это Чуя с телефоном Дазая Ацуши: правильно ли я это прочитал? Йосано: Ам, что. Теперь они вместе? Koё: Лол, он злой Тачихара: черт возьми, мы действительно свели их, да? – ГИН, КЛЯНУСЬ БОГОМ! – Чуя, не глядя, сунул телефон в руки Осаму, с таким же успехом он мог бы его уронить, но он слишком занят поисками Гин. Девушка, однако, уже бежит прочь с бутылкой в руке. – Мне пора. Увидимся! – С этими словами она исчезает, быстрые шаги затихают, когда она удаляется. В мгновение ока это снова только они, и Дазай смотрит на свой всё ещё вибрирующий телефон, как на инопланетянина. Это просто не прекращается. Следующая волна вибрации, однако, втягивает Дазая обратно в ситуацию. Вздохнув, он щиплет себя за переносицу. – Я их ненавижу. – Солидарен. – Чуя скрестил руки на груди, прислонившись к холодильнику. – Ну, не совсем, но это чертовски утомительно. – М-м-м, – только и говорит Дазай, снова сосредоточившись на групповом чате, и между его бровями пролегает складка. Чуя ещё не решил, действительно ли он хочет увидеть это, но он лишен этого решения, когда шатен протягивает руку, показывая ему экран. Гин: я была почти убита ржунимагу Тачихара: что они вообще делали вместе??? Гин: не знаю, наверное, после секса перекус на кухне Йосано: внезапно я решила, что мне больше никогда не захочется входить в эту комнату Тачихара: просто убедитесь, что вы не касаетесь стола Ацуши: а почему так? И стоит ли мне это знать? Тачихара: может быть, Дазай наконец-то трахнул Чую, нагнув Чуя читает, и по коже у него бегут мурашки. Гин действительно способна вызвать хаос, не так ли? Сначала видео, теперь это. И хотя она действительно прилагает усилия, одно определенно верно: они не часто остаются в одной комнате, не вступая в спор. К счастью, это наверняка изменилось, потому что прямо сейчас Чуя не думает, что у него осталось достаточно умственных способностей, чтобы справиться с их обычным дерьмом. Он достаточно обеспокоен тем, почему их друзья так заинтересованы в их сексуальной жизни – НЕ сексуальной жизни – сексуальных предпочтениях – тьфу, неважно. Последние несколько минут прекрасно показали, что это не утихнет легко. Каждое взаимодействие, разговор, прикосновение вновь разжигали интерес их друзей, приводя к новым страданиям. Им придётся решать, как с этим бороться. Даже если бы они согласились, что в конечном итоге не имеет значения, если они облажались, это, очевидно, происходит с их друзьями по какой-то грёбаной причине, и Чуя не хочет сталкиваться с этим ежедневно. Он просто не может с этим справиться. Сухой вздох заставляет Чую поднять глаза. Читая последнее сообщение для себя, Дазай бормочет: – Хм, похоже, я действительно сказал это, Гин не лгала. Его обвинение уже вылетело у него из головы – Чуя, на самом деле, не мог просто придумать случайные вещи, – но активное осознание этого оставляет неприятный привкус на его языке. Желая избежать обсуждения себя на столе, Чуя спрашивает: – Что теперь? – Его разум не предлагает решениё, как помешать им сделать это большим делом. Дазай резко вскидывает голову, встречаясь с ним взглядом. – Ну, я думаю, у нас есть три варианта. – Три. – Да. Мы можем продолжать отрицать всё, что они не могут доказать, но я сомневаюсь, что это сработает. Во-вторых, мы можем игнорировать их навсегда и просто делать вид, что весь этот разговор не происходит, и ждать, пока они устанут от него. – Он делает паузу. Но, когда он не продолжает вдаваться в подробности, вместо этого уставившись на Чую, как будто он ждал, что у второго будет понимание, изменяющее мир, Чуя вопросительно выгибает бровь. Он хочет снова лечь спать. Почему Дазай тянет с этим? – А третий вариант? Расправив плечи, Дазай криво улыбается. – Третий вариант – сбить их с толку. Он не понимает этого. – Сбить их с толку? – Спрашивает рыжеволосый парень, будучи единственным, кто сейчас в замешательстве. Что бы это значило? Дазай пожимает плечами. – Поиграй с ними, заставь их думать всё, что они хотят, просто чтобы разрушить их предположения в следующую секунду. Все ещё в недоумении, Чуя щурится. – Это звучит как ужасная идея. Разве мы уже не остановились на втором варианте? Принимать всё как есть, потому что мы ничего не можем изменить? – Если это то, что ты хочешь сделать, почему ты вообще спрашиваешь меня о наших возможностях? Дазай прав. Почему он вообще спрашивает? Дело не в том, что многое изменилось, и остановить их было бы совершенно невыполнимой задачей. Чуя винит своё измученное состояние ума в том, что он задает глупые вопросы. Единственное, что он сделал, – это предоставил новые вопросы. Что, чёрт возьми, Дазай имеет в виду, пускать их в заблуждение? Чуя осторожно обдумывает свой дополнительный вопрос, убеждаясь, что он разумен, прежде, чем произнести его. – Значит, мы так и поступим?” Еще одно пожатие плечами. – Если хочешь, то почему бы и нет. Подняв из-за этого шум, лучше не станет. Но в том, как он это говорит, есть что-то такое, что заставляет Накахару нервничать. Недоверие поселяется в его кишках, и даже в попытке Дазая ободряюще улыбнуться есть что-то хитрое, вызывающее тревожное давление. Сейчас они сидят в одной лодке, и если бы кто-то попытался перевернуть их, им пришлось бы грести в том же ритме, чтобы оставаться над водой. Однако, Чуя начинает опасаться, что опрокидывать их будет не кто иной, как сам Дазай. – Теперь, когда всё решено, у меня есть последний вопрос, прежде, чем я снова отправлюсь спать, – прерывает Дазай дребезжащую мысль рыжика. Он не злится на вынужденный перерыв. – Валяй. Дазай встает со стула, берет чашку и тарелку с собой, чтобы положить их в посудомоечную машину. – Интересно, что обычно происходит, когда кто-то шлепает тебя по заднице? Инстинктивно Чуя сильнее прижимается спиной к поверхности позади себя, скрипя зубами. Чуя почти рычит. – Если ты когда-нибудь попытаешься это выяснить, я позабочусь о том, чтобы ты не мог сидеть на заднице целыми днями, – это не пустая угроза, люди это знают, и он может только надеяться, что Дазай тоже получит записку. Дазай смеётся слишком громко и радостно на данный момент. – Я почти уверен, что это моя реплика, когда я собираюсь трахнуть тебя на столе, пассив. Он открывает рот, закрывает его и снова открывает, но нет слов, которые Чуя мог бы произнести в тот момент, которые не были бы тирадой оскорблений и "кем ты себя возомнил?" и прежде чем он успевает ответить, Дазай уже выходит за дверь, лениво махнув рукой и сказав "Пока", что всё ещё звучит слишком самодовольно. Почти, но только почти, Чуя кричит "Я не снизу!", но решает не делать этого, не рискуя, что кто-то ещё услышит это. Он всё ещё обдумывает всю эту встречу, когда входит в свою комнату в общежитии и запирает за собой дверь. По неизвестной причине его первым побуждением является проверить свой телефон, который живет за счёт последних клочков батареи, но этого достаточно, чтобы проверить его сообщения. Сначала он пытается побороть это желание, но, увидев, что никто из важных людей не написал ему, он не может удержаться, чтобы не открыть этот проклятый групповой чат. На самом деле он не читает сообщения, а только просматривает их, поскольку все они кажутся одного рода. Одна фотография, которая была отправлена, однако, выделяется из других, цвета слишком яркие, чтобы быть снятыми в баре, но она была поднята в разговоре о заднице Чуи. И воздух, который он резко втягивает, когда видит, кто его послал, холодит ему зубы. Это единственное сообщение, которое Дазай отправил после ухода Чуи и до того, как оно было напечатано на кухне. Снимок был сделан в тот момент, когда Чуя покинул комнату Осаму, и внезапно часть сегодняшнего разговора предстаёт в совершенно ином свете. Из них двоих Дазай, несомненно, самый большой лжец. " – Я им ничего не сказал. " Дазай: / Фото/ Хотя, у него очень красивая задница