Руины

Три дня прошло с его пробуждения. И каждый день Снейп приходил к нему обрабатывать раны. Вечно молчаливый, вечно угрюмый, Северус методично вливал в него несколько зелий в заранее обдуманном порядке, менял повязки на ранах и заставлял есть. Со времени пленения организм Гарри так нормально и не восстановился. Непривычная худоба и бледность кожи… и глаза, нездорово горящие зелёным пламенем на сером лице. — Что с Томом? — спросил у лекаря Поттер на пятый день их игры в молчанку. — Почему я не могу его видеть? Зельевар вполне ожидаемо промолчал, с каменной маской на лице продолжая втирать лечебный раствор в спину Гарри, все ещё являвшую собой одну большую рану. «Отчаянные времена требуют отчаянных решений», — решил Поттер, разбивая все баночки-скляночки Северсуса об пол. — Что ты конкретно от меня хочешь, Поттер? — разъяренно процедил сквозь зубы Снейп. — От тебя? — воскликнул Гарри, — ничего! Мне нужен Том! И я найду его… *** Окрылённый яростью, летел Гарри по лестничным пролетам, безошибочно угадывая слабый магический след своего соулмейта. Сейчас Поттер не смог бы точно сказать, что сделал бы с тем, кто встал бы у него на пути. Явно ничего хорошего. — Том Марволо Реддл! — зло выкрикнул парень, влетая в комнату бывшего наставника. Ответом юноше послужила звенящая тишина… Но это не могло быть правдой! В состоянии близком к клинической смерти, Том лежал, распростершись на простынях, как страдалец, к кресту прибитый. И все это — по вине Гарри! *** — Гарри, может поешь? Все… ужинают сейчас… Словарный запас Гермионы иссякал, как вода в мертвом источнике. Гарри уже несколько часов, неподвижен и молчалив, сидел у койки Реддла, не отзываясь ни на какие просьбы. — Не трогай его, Герм, — мягко тронут Грейнджер за плечо ее голубоглазый спутник. — Пусть попрощается. Гарри, до того момента сидевший с опущенной головой, поднял лицо на Драко. Малфой ожидал увидеть красные пятна гнева, дрожащие губы, слезы, Мордред побери, но никак не это. Взгляд зелёных глаз был сосредоточен, как у думающего человека, все лицевые мышцы расслаблены в напряжении. Казалось, апатия поглотила Поттера совершенно. — Гарри… — Он будет жить, — ровным тоном произнёс Поттер. Гермиона по непонятной причине ощутила экзистенциальный ужас перед чём-то совершенно ей неизвестным, пугающим. — Пойдём, Грейнджер, придёт в себя — тогда и поговорите, — подтолкнул ее к выходу из комнаты блондин. Оглушённая тишиной и неадекватностью происходящего, девушка лишь молча повиновалась Малфою, не в силах контролировать свои движения. Гарри снова остался один. *** В книгах было написано, что для скорейшего выздоровления коматозника с больным надо разговаривать. Гарри говорил с Томом. Сначала, конечно, не в самой красивой форме, обвиняя того во всех смертных и не только грехах, заклиная девятым кругом ада и трёхглавым Люцифером. Потом гнев весь истощился, оставив место неясному принятию, граничащему с равнодушием. — И буду идти я вслед за твоим гробом, и в могилу рядом с тобой лягу, — любовно поправляя одеяло старшего волшебника говорил зеленоглазый. Надежда все ещё теплилась на дне его души. Том не реагировал никак ни на свет, ни на звуки, но Гарри все ещё верил, что настанет день, и Марволо «вспрянет ото сна», но с каждым днём эта вера все больше и больше гасла в нем. Пока не погасла совсем. — Гермиона, пойдём в библиотеку. — Когда? — девушка была поражена тем, что Гарри в ком-то веки решил выбраться из своей закрытой раковины асоциальности. — Да, хоть сейчас, — безразлично пожал плечами Поттер. — А… Том, ты ведь хотел… — Том Марволо Реддл — мертв, — слова Гарри серым пепелом опустились в наставшей вмиг тишине. — Пойдём, — схватив его за руку, коротко сказала Гермиона. Они вернулись в комнату Реддла, и Гарри не понимал, зачем они здесь. Он ведь все перепробовал: яркий свет в глаза, всевозможные шумы, чтение любимых книг Марволо, эти чертовые разговоры, в конце-концов… Бессмысленно! — Ты пробовал петь? Гарри смотрел на Грейнджер, как на восьмое чудо света. Она вообще в своём уме? Петь? Да, Гарри играл на скрипке и петь он, конечно, умел… Но как это поможет выздоровлению Реддла. — Не буду мешать, — слов Гермионы он почти не услышал, лишь понял, что остался в комнате один. — Сам напросился, — пояснил Гарри все так же неподвижному Тому, откашливаясь. — Что ж, песня, так песня… — Schlaf und schlaf, mein lieber Zauber, — начал на немецком Поттер, заведомо сомневаясь в справедливости своих действий, — Macht dein’ Augen bitte zu… Diese Blumen werd‘n aufblühen, — голос юноши становился крепче с каждой новой нотой, — Dieser Garten wird in grün… Он не надеялся, что Марволо очнётся. Надежда давно умерла, а в сердце поселилась холодная пустота. Но Гарри пел тихо, но чисто, и мертвая вера воскресала в его душе… «Stehe auf danach, mein Thomas, Dann du wirst mit mir allein… Wir werd‘n sprechen lang und ruhig, Wird mit uns nur diese Mond…» Вариант колыбельной на немецком впервые услышал Гарри от Тома, когда мальчик ему в свою очередь спел мамину песню. Иностранная песня показалась Гарри куда более красивой, ассоциируясь у него с чем-то пряным, яблочным, чем-то, неуловимо связанным с Томом Реддлом… Гарри так и не выучил на должном уровне, в понимании Марволо, немецкий, хоть говорил и достаточно бегло. Если Том проснётся, Гарри даже не сомневается, что первыми его словами станет сетование на неискоренимый акцент подопечного. Только все это будет если он проснётся… — Komm zu mir, meine Liebe… (возвращайся, любовь моя /нем./)— прошептал парень, бережно проводя ладонью по щеке Реддла. — Komm zu mir… — Höre… dich… (слышу тебя /нем./) Рука Гарри оказалась неожиданно сжата холодными, пока ещё слабыми пальцами. К раскрытой ладони брюнета прикоснулись сухие после долгого времени молчания губы. — Ты вернулся… — полностью очарованный происходящим шепнул Поттер. — Я вернулся, — подтвердил Реддл.