Two Weeks

      ‒ Как тебе вечер? ‒ шепнул Маркус, подойдя со спины к задумчивому, стоящему в отдалении от всех Коннору. Как он и предполагал, тот вздрогнул, а ещё чуть не пролил на свой новенький тëмно-синий смокинг шампанское из бокала, что держал в руках – а вот это в планы Маркуса уже не входило. Он положил руку на спину чуть ниже лопаток Коннора и провел ею до поясницы, улавливая его шумный вздох.       Коннор перехватил его ладонь, обернулся и одарил Маркуса укоризненным взглядом, в котором, вопреки действиям Андерсона, вместо неприязни читалось явное желание. Но на них смотрели, а Коннор всегда оставался Коннором, поэтому он всунул в руку Маркуса свой фужер, наполовину заполненный игристым, и ровно ответил, выдерживая контакт взглядов:       ‒ Нравится, а тебе?       ‒ Если бы не живой джаз, то мы бы уехали отсюда ещё час назад, ‒ Маркус усмехнулся, отсалютовал парню и сделал пару глотков из бокала. ‒ И игристое, оно тоже неплохое.       Коннор чарующе улыбнулся и перевёл взгляд куда-то за спину собеседника, вглядываясь в небольшую группу людей на другом конце банкетного зала, в котором проходил совместный предновогодний корпоратив архитектурной студии Манфреда и ещё нескольких дизайнерских бюро, работающих в содружестве.       Праздник был крайне скучным и ничем не отличался от предыдущих новогодних корпоративов. И только один присутствующий на нём человек не позволял Маркусу забыть, что даже если корпоративы и остались прежними, то жизнь самого Маркуса Манфреда уж точно претерпела значительные изменения. И виновником одного являлся мужчина чуть старше тридцати, с бледной кожей и еле заметными на ней редкими веснушками, а также россыпью родинок по всему телу, которые Маркус любил соединять между собой, проводя языком от одной к другой, оставляя за собой влажную дорожку. Мужчина с карими глазами, взгляд которых мог заставить сиюминутно продать ему душу; с красивыми губами, которыми он вытворял в постели такое, что даже от воспоминаний об этом Маркусу становилось внезапно нечем дышать; с зачëсанными назад каштановыми волосами ‒ Манфред знал по личному опыту ‒ гладкими и ароматными. Этот человек всегда держал спину прямо, чуть вздëргивал подбородок, если ему что-то не нравилось, являлся профессиональным переговорщиком с полным набором юридических терминов в лексиконе, но когда дело доходило до разговоров о чувствах, порол откровенную чушь, каждый раз заставляя Маркуса невольно улыбаться. И звали этого мужчину…       ‒ Коннор? ‒ позвал Маркус.       ‒ М? ‒ Андерсон повернулся (он всегда покупался на этот трюк), и Манфреду нужно было лишь слегка податься вперёд, чтобы поцеловать его, что он тут же и сделал. Поцелуй вышел не слишком глубоким, но Коннор уступил желанию и, пусть невольно, но ответил на него. А когда Маркус отстранился, то поймал на себе долгий осуждающий взгляд тёмных глаз, сопровождающийся не слишком убедительным ворчанием: ‒ Поздравляю, теперь мы ‒ звёзды вечера.       ‒ Ну и как тебе купаться в лучах славы? ‒ со смешком в голосе спросил Маркус.       ‒ Ничего, ‒ невозмутимо отвечал ему Коннор, ‒ но вон та милая леди с четвёртым размером груди, ‒ он бросил быстрый взгляд за спину Манфреда, куда смотрел до этого, ‒ весьма разочарована наличием у тебя партнера. Судя по пренебрежительному взгляду, что она сейчас на меня кинула, ‒ Коннор послал женщине вежливую улыбку и слегка склонил голову в приветственном жесте, ‒ то, что этот партнер мужского пола, бесит её ещё больше.       ‒ Это Эмма Хиггс, ‒ пояснил Маркус, проследив за взглядом Андерсона, ‒ мы вместе учились на архитектурном.       ‒ А в университете у неё тоже был четвертый размер, или она уже потом накопила и приобрела его? ‒ Коннор забрал бокал из рук Маркуса и одним глотком осушил его.       ‒ Между нами ничего не было, если ты об этом, ‒ Манфред рассмеялся: ревнующий Коннор крайне забавлял его и совсем чуточку (на самом деле ни черта не чуточку) возбуждал. Хотелось прямо тут, разве что отведя в более уединенное помещение, доказать, кто Маркусу по-настоящему нужен. ‒ Мы ‒ друзья, и наши бюро иногда работают вместе.       ‒ Не знал, что у архитекторов тереться о плечо коллеги своими… своим четвёртым размером, нашептывая при этом что-то на ухо ‒ вполне себе обыденный дружеский жест, ‒ скептически отозвался Коннор, упорно избегая встречаться с Маркусом взглядом.       Манфред подошел чуть ближе, притесняя Андерсона к фуршетному столу, и сделал вид, что поправляет воротник накрахмаленной рубашки любовника.       ‒ Знаешь, что нравится мне гораздо больше? ‒ шепнул он. ‒ Когда кое-кто конкретный сначала трëтся о меня своим стояком, а потом умоляет, чтобы его поимели, ‒ сказал над самым ухом Коннора, понизив голос, и сию же секунду услышал, как тот тихо выругался, хватаясь пальцами за край стола так, что аж костяшки побелели. Ещё бы: они встречались чуть больше месяца, однако в преддверии Нового года и Рождества стали видеться гораздо реже ‒ у Коннора настало время годовых отчётов, и тот едва ли не ночевал в своём полицейском департаменте. Маркус ждал их совместного похода на корпоратив как праздника, словно Рождество сегодня, а не послезавтра.       ‒ Понятия не имею, о ком ты, ‒ Андерсон держался отлично для того, кто ‒ Маркус готов был поклясться ‒ скучал по нему всё это время также, как и Манфред скучал по нему.       ‒ Он весьма хорош собой, умён и порой использует лексику, которой можно вызвать если не дьявола, то точно пробудить какое-нибудь древнее зло.       ‒ А сам-то, ‒ фыркнул Коннор, ‒ модильоны, дентикулы, каннелюры, апсиды, люкарны…       ‒ Ты нашел в библиотеке словарь архитектурных терминов? ‒ Маркус не сдержал смешок и отступил от Коннора на шаг, у проходящего мимо официанта взял ещё один бокал игристого.       ‒ Учебник по истории архитектуры, ‒ ответил Коннор, ‒ в отличие от юридических справочников там хотя бы картинки есть, поэтому мне даже понравилось…       ‒ Постой, ‒ перебил его Маркус, внутри зародилось подозрение, ‒ то есть ты подготовился к сегодняшнему вечеру? ‒ Губы невольно расползлись в улыбке, которую Манфред совершенно не мог сдержать. ‒ Ты подтянул теоретическую часть по архитектуре, чтобы суметь поддержать разговор на вечеринке?       ‒ Что за удивлëнный тон! ‒ воскликнул Коннор. Маркус видел, что как бы тот ни старался ‒ тоже не мог помешать самодовольной улыбке появиться на губах. ‒ Это банальные правила этикета.       ‒ Хорошо, ‒ Маркус негромко рассмеялся. ‒ Хорошо, мистер Андерсон, может, тогда обсудим местный интерьер? Вам не кажется здешний барочный стиль слегка вычурным?       ‒ Прошу прощения, мистер Манфред, может, вы имели ввиду арт-деко? ‒ переспросил Коннор с самым что ни на есть невинным видом ‒ как раз-таки на такого Андерсона попадаться было опаснее всего, ибо невинность его в эти моменты выглядела настолько правдоподобно, что можно было забыться и поверить, что Коннор на самом деле такой.       ‒ Да, именно это я и хотел сказать, ‒ Маркус кивнул и заулыбался ещё шире.       ‒ Проверка пройдена? ‒ Коннор скептически изогнул бровь, снова забрал бокал из рук Маркуса и приложился к краешку губами, медленно потягивая напиток.       ‒ Пройдена, теперь вам полагается награда, ‒ Манфред понизил голос, ‒ через пятнадцать минут я зачитываю поздравительную речь, после чего мы ретируемся к выходу, вызываем такси и едем к тебе.       ‒ Идёт, ‒ согласился Коннор как-то слишком быстро, что вызвало у Манфреда смутные сомнения. Он прищурился, и Андерсон, поймав на себе взгляд, полный подозрения, всё с тем же невинным видом пояснил: ‒ Тебе утром в аэропорт ‒ забирать Шерил, а от меня ведь ближе ехать.       Однако глаза, блеснувшие хитрецой, выдали Коннора с потрохами.       Сорока минутами позже сцепившиеся в тесном объятии Маркус и Коннор буквально вывалились из лифта на пятнадцатом этаже высотного дома, где жил Андерсон. Маркус уже бывал здесь ‒ в небольшой без изысков, но уютной квартире бойфренда. Ему нравилось здесь бывать, здесь всё пахло Коннором: от пледа до полотенец и постельного белья ‒ чёрного постельного белья, на котором при лунном свете кожа Коннора казалась совсем белой. Маркус добровольно жертвовал ласками, чтобы ненадолго отстраниться и окинуть взглядом того, кто был распростëрт перед ним, с такой готовностью принимавший всё, что Маркус хотел ему дать. Он сотни раз рисовал Коннора, но ни один из этих рисунков не передавал полностью того, каким Коннор был на самом деле.       Потому что дело было не во внешности даже и отнюдь не в сексе, хоть секс ‒ это всё-таки достаточно важная составляющая отношений; дело было в том, что именно он из себя представлял как человек, со всеми своими особенностями, достоинствами и недостатками. В некоторые моменты Коннор мог быть святой простотой, особенно в отношении своей дочери, в другие же ‒ расчëтливым прагматиком, ищущим во всём логику, тщательно анализирующим свои решения, считающим, что «то, во что для нас лучше верить ‒ истинно» и всё в том же духе.       Но столкнувшись с мировоззрением Маркуса, он, кажется, не мог поверить в то, что жить можно по наитию, не выстраивая планов на ближайшую пятилетку. Например, взять незапланированный отпуск посреди квартала и отправиться в Альпы, Египет, Фареры или выбрать вообще какое-нибудь экзотическое для отдыха место вроде России, чтобы пройтись по улочкам города, описанного в произведениях Достоевского. Маркус не собирался менять мировоззрение Коннора, однако не без удивления заметил, что тот в восторге от новых знаний о том, как ещё можно жить, и сделал вывод, что из-за занятости у Коннора просто не было возможности приобрести этот опыт. Что ж, если Коннор готов к новым открытиям и к совместному будущему, то Маркус с удовольствием покажет ему все грани жизни, о которых знал сам.       Кое-как Коннору всё-таки удалось отпереть входную дверь, и они, так и не разорвав поцелуй, оказались в кромешном мраке прихожей. В голове Маркуса продолжала звучать «Thank God It's Christmas», которая играла, когда они покидали банкет, а чужие губы настойчиво сминали его собственные. Коннор притиснул его к стене, целовал исступлëнно и жадно, не скрывая зубы, прикусывал нижнюю губу Манфреда ‒ в этом был весь Коннор, когда у него напрочь отказывали тормоза. И Маркусу безумно льстило, что причиной такого состояния Андерсона был он сам. Из него самого рвалось наружу что-то звериное, когда Коннор вёл себя так настойчиво и развязно, как сейчас, когда он прямо в прихожей, не успев даже раздеться, опустился перед Маркусом на колени и принялся расстëгивать ремень на его брюках.       ‒ Подожди, ‒ чуть ли не с болью в голосе прервал его Маркус. ‒ Постой. Боюсь, если мы сейчас не притормозим, то надолго меня не хватит.       ‒ Хочешь выпить чаю? ‒ донëсся снизу самый что ни на есть вежливый тон голоса Коннора.       ‒ Нет, чëрт… ‒ нервно хохотнул Маркус, ‒ хочу тебя, только тебя, ‒ выдохнул он и тут же ощутил, как прохладные пальцы забираются под ткань брюк и нижнего белья, затем освобождают от этой ткани возбуждëнный донельзя член, после чего по головке скользит что-то влажное и тёплое ‒ язык Коннора, ‒ и Маркус стиснул зубы, чтобы не застонать. Но стон всё равно вырвался из горла, когда Андерсон вобрал в себя член практически до основания ‒ а ведь он почти забыл, что тот так умеет, и господь милосердный, как же восхитительно это Рождество и Коннор рядом! Он запустил пальцы в волосы на загривке Андерсона, нарушая идеальный порядок причёски, стиснул пряди в кулаке, заставляя их обладателя охнуть с членом во рту, побуждая двигаться быстрее. Но Коннор внезапно отстранился и прислушался.       ‒ Маркус, это… телефон? ‒ спросил он.       Манфред выругался, осознав, что из его кармана раздаётся мелодия входящего вызова. Странное и очень неприятное дежавю нахлынуло на обоих.       ‒ Ответь, вдруг что-то важное, ‒ сказал Андерсон, поднимаясь на ноги и целуя Маркуса в уголок губ. Выражения лица Маркус не видел, но голос звучал серьёзно.       Момент был испорчен, и пока Коннор включал свет и снимал верхнюю одежду с себя и заодно и с Маркуса, вешал её в шкаф, Манфред достал из кармана брюк смартфон, чтобы посмотреть, кто это так сильно напрашивается быть внесëнным в Тетрадь смерти.       ‒ Саймон, ‒ Маркус вздохнул, взглянув на экран.       ‒ Саймон? ‒ повторил за ним Коннор, недоумëнно вскидывая брови. ‒ Кто это?       ‒ Это мой давний друг, вы не знакомы, он живёт в Нэшвилле, ‒ пояснил Маркус. ‒ Интересно, что ему понадобилось в половину двенадцатого ночи? Коннор, я…       ‒ Ответь, ‒ ласково произнёс он и провёл ладонью по щеке Маркуса, словно говоря: «Всё хорошо, я не в обиде».       Пока Маркус разговаривал с Саймоном, Коннор успел сделать чай и отправился в душ. Манфреду хотелось бросить всё и вся и рвануть вслед за ним, но на том конце убитый горем друг рассказывал, что не может найти себе места из-за того, что очередная девушка бросила его накануне Рождества. Его постоянно бросали ‒ за последние пару лет раза четыре уже и всё время по одной и той же причине.       ‒ Она сказала, что не чувствует себя рядом со мной женщиной из-за того, что я слабохарактерный, хобби у меня не мужские и вообще я работаю в цветочном магазине, ‒ Саймон, звонивший Маркусу по видеосвязи, выглядел удручëнным ‒ кому бы понравилось, если бы его бросили за день до Рождества? ‒ Я никчëмный, да? Хреновый из меня мужик…       ‒ Не принимай её слова за чистую монету, Сай, если ей нужен стероидный игрок в американский футбол, это не значит, что такие нужны всем, ‒ спокойно отвечал Маркус, уже расположившийся на диване в гостиной. Этот разговор обещал быть долгим. ‒ Ты ‒ такой, какой ты есть, и перекраивать себя ради вот таких девиц не стоит.       ‒ Она сказала, что я веду себя как… как баба! ‒ воскликнул он. ‒ И ною как баба, и вообще всё делаю как баба...       ‒ Эмбер, да? Эмбер ‒ ограниченная. Вся суть свободы выбора, кем и каким быть, в том, что мужчина может вести себя как угодно в рамках морали и закона ‒ иметь мягкий характер, работать на «женских», ‒ он сделал кавычки пальцами, внезапно вспомнив, как подобный жест делал Коннор, ‒ должностях, да хоть платья носить и краситься и при этом иметь право называть себя настоящим мужчиной. Равно как и женщина, посвятившая себя не материнству, а карьере, отказывающаяся от псевдо-женственных каблуков и платьев – называть себя настоящей женщиной. Ты найдёшь ту, которая примет тебя таким, какой ты есть, Сай.       ‒ Уже какая по счёту женщина уходит от меня по плюс-минус одной и той же причине, ‒ сокрушëнно произнёс он. ‒ Мне так хреново, Маркус, ты бы только знал… Ещё и перед Рождеством, а ведь мама звала нас провести праздник вместе.       ‒ Ну и что? Ты считаешь, что было бы лучше, если бы она сделала это после праздников? ‒ Маркус невольно оторвал от экрана смартфона взгляд, переводя его на Коннора, который, озорно подмигнув бойфренду, прошёл мимо ‒ вне захвата камеры, само собой ‒ на кухню, видимо, за чаем. И был он абсолютно обнажëн, судя по мокрым волосам ‒ Манфреду нравилось, как они завивались, будучи влажными ‒ и каплям на светлой спине, он только что вышел из душа. Приложив все имеющиеся усилия, Маркус заставил себя остаться на диване, хотя вместо этого хотелось сгрести провокатора в крепкие объятия и искусать всего за то, что столь демонстративно расхаживает перед ним в таком виде.       ‒ Ты не дома? ‒ Саймон прищурился, вглядываясь в обстановку за спиной Маркуса.       ‒ А? Нет, не дома, ‒ Манфред не сдержал улыбки.       ‒ Ты у своего сексуального юриста что ли? ‒ Сердце Маркуса рухнуло в пятки, потому что голос Саймона раздался на всю гостиную, и Коннор, находящийся на кухне, прекрасно всё слышал.       ‒ Ага, ‒ просто ответил архитектор, замечая, как из-за дверного косяка показывается голова Коннора с заинтересованным выражением на лице. ‒ У него.       ‒ О… О! Так я помешал?! Маркус, прости! ‒ взмолился парень.       ‒ Ничего, ничего, ‒ успокоил его Манфред, ‒ всë в порядке, ‒ и опасливо глянул на Коннора, который одобрительно кивнул ему, снова скрылся на кухне и загремел там посудой.       Через минут пятнадцать (и все эти пятнадцать минут Саймон расписывал, какими их с Эмбер отношения были прекрасными в самом начале) Коннор показался в гостиной и, оставляя на кофейном столике кружку с ароматным фруктовым чаем, хотел было удалиться в спальню, но Маркус похлопал по месту на диване рядом с собой, тем самым пытаясь показать, что просит его остаться, пусть и не участвуя в разговоре. Что доверяет ему личную беседу с другом. Сначала Коннор удивлëнно вскинул брови, немного помедлил, однако в итоге все-таки остался. Но расположился не на диване, как предложил жестом Маркус, а завернулся в плед и сел в его ногах, прислонившись к ним спиной. Взял ноутбук и открыл в ворде какой-то документ, и судя по тому, что Маркус не мог понять больше половины слов на странице ‒ документ этот был рабочий.       Где-то примерно через полтора часа, когда Саймон рассказывал о том, как сильно хотела познакомиться его мама с Эмбер ‒ Маркус старался быть хорошим другом и слушал очень внимательно, насколько мог, конечно, ‒ Коннор отложил ноутбук и просто откинул голову на чужое колено. Манфред не удержался от того, чтобы не запустить во вьющиеся густые волосы пальцы, и стоило ему это сделать, как Андерсон расплылся в довольной улыбке и томно посмотрел снизу вверх. После чего он медленно повернул голову и потерся щекой о маркусово колено, заставляя слова утешения застрять в горле архитектора. Нет, он не испытывал терпение любовника, он бы не стал, прекрасно слыша всю историю бедняги Саймона. Он просто скучал, и ему, как и Маркусу, хотелось не столько секса, сколько просто касаться ‒ кожа к коже.       Пора бы обоим уже признать, что они влюбились друг в друга как два подростка, однако если Маркусу на это было искренне плевать ‒ ему стыдно не было ни капли, то Коннор… Сложно было разобрать, что именно у этого человека творилось в голове, и Манфред ни в коем случае не хотел нарушать его душевных устоев варварским методом. Сначала ‒ узнать, и как можно лучше.       Рука Маркуса переместилась с волос и легла на щёку Коннора, большим пальцем он огладил чуть выступающую скулу и периферическим зрением увидел, как тот блаженно прикрыл веки. Сердце мужчины ускорило темп, в который раз давая знать, что этот человек, Коннор Андерсон, нужен ему не только в качестве любовника. Изначально, может, и хотелось именно сексуальной близости, но со временем Манфред начал понимать, что в их отношениях есть кое-что похуже одного только желания заниматься сексом (по крайней мере, с его стороны). То, о чём взрослые мужики вслух обычно не говорят. Но жизнь устроена так, что не во всём можно быть уверенным по одному только взгляду ‒ такое бывает лишь на страницах любовных романов. Иногда чувства и планы на будущее необходимо обсуждать, что нравится отнюдь не всем. И что-то подсказывало, что Коннор не любитель тем а-ля «А что это между нами тут происходит?». Поэтому от невозможности поделиться своими догадками с объектом чувств сводило скулы, сжимало сердце, парализовало голосовые связки ‒ ну не мог он сказать Коннору об этом в лоб. Просто не мог. Почему ‒ загадка века и для самого Манфреда.       К трëм тридцати после получасового вдохновляющего монолога Маркуса Саймон наконец пришёл к выводу, что он должен двигаться дальше и оставить Эмбер в прошлом. Сам Манфред воскликнул бы «Аллилуйя!», если бы не боялся разбудить свернувшегося рядом под пледом Коннора, который так и не оставил его, разве что только переместился на диван. Маркус распрощался с другом и облегчённо выдохнул. Было ли ему стыдно за то, что он только и делал, что ждал окончания их разговора? Было, но не настолько сильно, как хотелось прижать Коннора к себе. Он старался быть честным с самим собой, получалось не всегда, но в отношении чувств к Коннору лгать было… контрпродуктивно?       ‒ Эй, Коннор, ‒ позвал Маркус, убирая телефон в карман. Коннор завозился под пледом, но не ответил. ‒ Спишь? ‒ Он наклонился к нему и коснулся губами виска. Ему ответили размеренным дыханием спящего. Будить его было бы кощунством, но на диване нормально не поспишь ‒ вдвоём уж точно. Поэтому он встал и, просунув руки под Коннора, поднял его. Завтра на полный удивления вопрос «Как ты меня вообще до кровати дотащил?» он ответит, что сделал это без труда. Сегодня же… Донëс, не уронил ‒ и слава богу. Кажется, в тренажëрном зале пора повышать рабочие веса.       Уложив спящего в постель, он разделся и лёг рядом. Обнимая Коннора, он вдыхал чудесный и ставший уже таким привычным аромат его тела и волос и, прежде чем уснуть, успел подумать, что эти полторы недели разлуки (а может, и всю свою жизнь) ждал именно этого момента. После чего Маркус погрузился в глубокий, лишённый сновидений сон.

***

      ‒ Маркус! Мы проспали!       Утро двадцать четвертого декабря напоминало небезызвестный фильм о мальчике, которого накануне Рождества забыли дома. Кажется, Маркус вымотался и утром совсем не услышал будильник, однако от тотального опоздания в аэропорт его спас удачно проснувшийся Коннор. Архитектор оделся так быстро, что любой пожарный позавидовал бы, благо в этой квартире была его сменная одежда (как и в его доме одежда Андерсона ‒ просто забытая или всё-таки оставленная на всякий случай?), и за дочерью не пришлось ехать в парадном костюме.       ‒ Школьная постановка в семь, лучше приехать к шести, чтобы девочки успели переодеться, ‒ напомнил Коннор, пока Маркус одевался в прихожей. ‒ После окончания едем в дом Ридов-Андерсонов, дресскод ‒ дурацкий свитер. Если наденешь нормальный ‒ отец, конечно, зауважает, но с Гэвина станется тебя с вечеринки выгнать.       ‒ Я понял, ‒ Маркус усмехнулся, накидывая на плечи пальто, пока Коннор открывал ему входную дверь. ‒ Знакомство с твоей семьёй словно хождение по минному полю ‒ одному угодишь, другой во враги запишет.       ‒ Главное, чтобы я не записал, ‒ снова эти честные-пречестные глаза и невинная улыбка, которую захотелось тут же сцеловать с пересохших губ, что Маркус не преминул осуществить. ‒ Такси ждёт, ‒ выдохнул довольный Коннор ‒ ведь именно этого он и добивался, а Манфред был не прочь поддаться.       Они оба услышали, как соседняя по площадке дверь открылась, и из-за неё показалась невысокая старушка в старенькой, но ещё вполне себе роскошной шубке и каскетке, усыпанной стразами. Её взгляд мазнул по двум стоявшим в дверях неоднозначно близко друг к другу мужчинам, затем вернулся, и на миг женщина обомлела, ошалело уставившись на них. Собственно, Маркус не мог её ни в чём винить: мало того, что они мгновение назад целовались, так один из них был в одном только нижнем белье ‒ Коннор вряд ли планировал показываться в таком виде соседям и в спешке просто-напросто забыл одеться, успев натянуть на себя только бельё.       ‒ Доброе утро, миссис Уорд, ‒ его аж перекосило, уши за одно мгновение стали цвета спелого помидора, румянец также начал проявляться и на бледных скулах. Однако держал лицо он неплохо, и его смущение заметил только Маркус, еле сдерживающийся от того, чтобы не расхохотаться в голос ‒ такие умопомрачительные лица были как у старушки, так и у самого Коннора.       ‒ Доброе утро, Коннор и, эм… ‒ наконец очнулась старушка, тут же потупила взгляд в пол, засуетилась, закрывая свою дверь на ключ.       ‒ Маркус, ‒ Андерсон одарил своего любовника, который уже закусил губу, лишь бы только не рассмеяться, убийственным взглядом, обещая самую страшную расправу, если тот потеряет над собой контроль.       ‒ Очень приятно, ‒ Маркус протянул женщине руку, и она, разобравшись с дверью, коротко пожала её, не сдержав беглого оценочного взгляда, коим окинула мужчину.       ‒ Как Фредди? Собираетесь к нему на Рождество? ‒ буднично поинтересовался Андерсон.       ‒ Всё в порядке, он… хорошо, ‒ слегка запнувшись, ответила старушка и поспешно добавила: ‒ С плохой компанией больше не связывается, никаких наркотиков после… того раза.       ‒ О, я был в нём уверен, ‒ вещал Коннор так, словно не стоял в одних трусах перед пожилой женщиной. Ну, по сути закона он не нарушал ‒ был в пределах своей квартиры. Но ему было настолько неловко, что румянец уже даже на груди и шее выступил. ‒ Фредди не стал бы нарушать закон после предупреждения о том, что в следующий раз условным сроком он не отделается, ‒ внезапно Андерсон сверкнул глазами, и старушка вздрогнула.       ‒ Конечно, он не из тех, ‒ поспешно сказала она. ‒ Фредди ‒ хороший мальчик.       ‒ О, вы, верно, торопитесь? Не будем вас задерживать, ‒ нотка самодовольства проскользнула в тоне его голоса. ‒ Счастливого Рождества, миссис Уорд!       ‒ Счастливого Рождества, Коннор и, эм…       ‒ Маркус, ‒ мягко подсказал ей Манфред.       ‒ Да, счастливого Рождества, Коннор и Маркус, ‒ женщина неловко кивнула и поспешно удалилась по направлению к лифтам.       ‒ Что. Это. Сейчас. Было? ‒ делая акцент на каждое слово, спросил Маркус. Он широко улыбался своему парню, выражение лица которого сейчас больше напоминало что-то между мукой и триумфом. ‒ Что за демон в тебя вселился? Это же просто старушка!       ‒ Эта милая леди является эпицентром всех слухов, что ходят по нашему дому, ‒ сказал он, поморщившись. ‒ Но мне повезло выбить её сыну условное после того, как его поймали на хранении марихуаны ‒ было непросто. Надеюсь, намёк она поняла, ‒ он посмотрел в сторону, куда ушла женщина, и внезапно воскликнул: ‒ Господи, Маркус! Такси!       ‒ Дьявол… Я без ума от тебя, знаешь? ‒ Манфред потянулся к нему и легонько чмокнул в висок.       ‒ Знаю, поезжай уже! ‒ Андерсон отпихнул от себя Маркуса, и тот увидел на его губах наполовину смущëнную, наполовину самодовольную улыбку.       ‒ Встретимся в шесть! ‒ крикнул ему напоследок Манфред, уже направляясь к лифтам.       ‒ Дурацкий свитер не забудь! А то драмы от Гэвина ‒ это настоящий пи…       Манфред не услышал окончания фразы, так как створки кабины закрылись, и лифт повëз Маркуса вниз.

***

      ‒ А если я забуду слова? ‒ со слезами на глазах спрашивала Шерил у Маркуса, когда они уже находились в гримерке. Вокруг отца и дочери то и дело сновали другие ребята, участвующие в постановке, учителя и работники школы, причастные к театральному кружку. Где-то неподалёку он слышал голос Коннора, который вёл любезную беседу с одной из мамочек, ожидая, пока Лана переоденется в свой сценический костюм. Маркус не слышал, о чём именно они говорили, но судя по неестественно звонкому смеху женщины, он пытался шутить. А шутил Коннор весьма скверно, хоть и умилительно, и дамочка эта смеялась вряд ли потому, что ему всё-таки удалось выдать остроумную шутку. Однако сейчас Маркусу необходимо было сосредоточиться на том, чтобы успокоить дочь.       ‒ Ну во-первых, ты вряд ли забудешь слова, милая, ‒ спокойно ответил ей отец, присаживаясь перед малышкой на корточки и заглядывая в её ясные глаза. ‒ Мы сотни раз повторяли их, и ещё сотни раз ты блестяще отыграла свою роль на репетициях. А во-вторых, если такое случится, то это не критично. Даже Бейонсе может забыть слова своих песен, если сильно волнуется перед выступлением. Уж поверь мне, я столько раз терялся на презентациях своих проектов, и знаешь, что меня спасало? ‒ спросил у малышки, которая вздохнула и вопросительно посмотрела на отца. ‒ Импровизация, милая, ‒ Маркус погладил дочь по голове и произнес, ‒ Мы все ‒ я, Коннор, Лана, мама, пусть она и не здесь, ‒ в тебя верим. Ты справишься.       ‒ А дедушка? ‒ внезапно спросила она. ‒ Он на меня смотрит с небес?       ‒ Ну конечно, ‒ заверил её Маркус, сглатывая комок, вставший поперек горла при упоминании отца. ‒ Вот только смотрит он на тебя не с небес, он живёт вот тут, ‒ Маркус приложил руку к своей груди. ‒ В моём сердце и твоём, и не умрёт, пока мы его помним.       ‒ Шерил, ты готова? ‒ в поле зрения показалась женщина в костюме дерева ‒ миссис Гибсон в не совсем обычном для неё амплуа. ‒ О, мистер Манфред, добрый вечер, ‒ она улыбнулась мужчине, который приветственно кивнул женщине и помог дочери встать с высокого табурета, на котором та сидела всё это время и напрочь отказывалась выходить на сцену. ‒ Шерил, нам пора.       Девочка пригладила торчащие во все стороны кудряшки и совсем по-взрослому решительно кивнула. Маркус ободряюще ей улыбнулся, удивляясь тому, как всë-таки она выросла, стёр с её пухлых щëчек остатки слёз и передал дочь воспитателю. Сам же отправился в зрительный зал и по дороге встретился с Коннором, облокотившимся о перила лестницы и всё ещё беседующим теперь не с одной, а с целыми тремя мамочками, которые глядели на него так заворожëнно, словно он их загипнотизировал. Что ж, это он может. Маркус остановился в отдалении, наблюдая за Андерсоном, которые вёл оживлëнный диалог с дамами, не хотел мешать и решил посмотреть на него с этой стороны.       ‒ О, мистер Андерсон, кажется, на вас смотрят, ‒ одна из мамочек хихикнула и кивнула в сторону Маркуса. Наверно, он смотрелся весьма нелепо и, может даже, немного жутко, пристально всматривающийся в каждую черту лица Андерсона.       ‒ Ох, я вас знаю! ‒ воскликнула вторая женщина. ‒ Вы ‒ отец малышки Шерил! Прекрасное дитя!       ‒ Точно-точно! У неё ваши глаза, ‒ оживленно закивала третья дама.       ‒ Маркус Манфред, ‒ представился он, подходя ближе и протягивая каждой женщине руку для рукопожатия под пристальным чуть прищуренным взглядом теперь уже Коннора, а потом он протянул её ему и наткнулся на чистое искреннее недоумение. Андерсон ответил на рукопожатие с таким видом, словно утром не провожал Манфреда, стоя на пороге своей квартиры в одних лишь трусах, словно этой ночью не расхаживал перед ним по всей квартире голышом, а вечером накануне не скучал на архитектурном корпоративе, ревнуя Маркуса к коллеге с формами, словно чуть больше месяца назад не ворвался в дом Манфреда, не целовал его, а потом не стонал под ним, освещаемый тусклым светом уличного фонаря, пробивающегося сквозь неплотно зашторенные окна. Череда воспоминаний пронеслась в мыслях Маркуса, заставляя его улыбнуться Коннору краешком губ, призывая его улыбнуться в ответ.       ‒ О, мальчики, да вы знакомы, ‒ сказала одна из женщин. Слишком долгое рукопожатие выдало их. ‒ Точно, ваши девочки общаются!       ‒ Да, они подружились, ‒ Маркус кивнул, нехотя отпуская руку Коннора, прохладные пальцы которого дарили ощущение спокойствия и умиротворения.       ‒ И мы, кстати, тоже, ‒ Андерсон обернулся к слегка обескураженным женщинам и ослепительно им улыбнулся. ‒ Идём? ‒ сказал уже Маркусу, беря его за руку ‒ Маркус почти слышал ошеломлëнные вздохи со стороны мамочек. ‒ Представление скоро начнется.       ‒ Всего доброго, дамы, ‒ успел сказать им на прощание Маркус, увлекаемый Коннором к выходу из закулисья.       ‒ Кажется, я плохо на тебя влияю, ‒ шепнул он ему на ходу.       ‒ Замолчи, иначе я затащу тебя в тёмный угол и сделаю с тобой там всё, что планировал сделать прошлым вечером, ‒ пригрозил Андерсон, улыбаясь.       ‒ А как же представление? ‒ криво усмехнулся Маркус.       ‒ Вот именно! Мы не имеем права пренебречь первым представлением наших дочерей! Поэтому не доводи меня, ‒ его глаза грозно сверкнули.       ‒ День каминг-аутов какой-то...       Пятнадцать минут спустя, сидя в зрительном зале, он всё равно немного волновался за дочь, как и Коннор, ерзавший на стуле рядом, за свою. Помещение постепенно наполнялось людьми; вскоре показались родители Коннора, которым он, немного волнуясь, представил Маркуса как своего партнера. Мама семейства Андерсонов оказалась женщиной добродушной, она светло и искренне улыбнулась Манфреду, когда тот галантно предложил ей сесть рядом с собой; у Коннора и Ланы были её глаза ‒ теплого кофейного оттенка. Севший по другую сторону от неё отец Коннора, Хэнк Андерсон, хоть и пожал руку архитектору, подозрение во взгляде голубых глаз так и кричало: «Я не доверяю тебе, парень, и буду следить за каждым твоим движением, жестом и словом. И если мне что-то не понравится ‒ пеняй на себя». Что же, от детектива полиции со стажем в несколько десятков лет он другого и не ожидал.       Справа от Коннора уже заняли свои места семейство Ньюборнов ‒ мать Ланы Кэра и её нынешний муж, кажется, его звали Лютер. Пока Маркус обменивался любезностями с миссис Андерсон, он услышал краем уха, как Кэра восхищëнно шепнула Коннору: «Какой он у тебя классный!» ‒ усмехнулся про себя, но оборачиваться не стал.       Перед самым началом появились запыхавшиеся Риды-Андерсоны ‒ брат-близнец Коннора (Маркус изумился тому, как они были похожи и как непохожи одновременно) и его супруг Гэвин Рид. Последний окинул Манфреда придирчивым взглядом, когда тот подал ему для рукопожатия руку, но ответил на жест и даже сказал «Очень приятно», разве что таким тоном, с которым желают скорейшей смерти. Что ж, и к этому Маркус был готов. Судя по рассказам Коннора, личностью Рид был весьма… неординарной. Но ещё, всë по тем же данным, что дал ему бойфренд, причиной сложного характера являлись трудное детство в неблагополучной семье и непростая жизнь, в течение которой Гэвину Риду постоянно приходилось бороться со своим прошлым и его отголосками. Коннор считал его вполне себе искренним человеком, который за членов своей семьи готов порвать любого.       Ричард Андерсон же выглядел спокойным и невозмутимым, если бы во взгляде не читалась готовность к хладнокровному убийству, «если ты обидишь нашего Коннора» ‒ вызвал бы доверие. И даже не смотря на то, что обижать он Коннора не планировал, страшно было не на шутку.       Отличная семья ‒ волшебная и сказочная, как само Рождество.       Детский спектакль прошёл на ура. Лана и Шерил, отыгрывающие двух сестëр-фей ‒ откуда в истории про рождение Иисуса феи, Маркус в душе не чаял ‒ стали настоящими звёздами вечера. В основном из-за финальной песни, которую исполняли всем составом, но эти две девчонки пели громче всех. Само собой, после такого от гордости за свое чадо на глаза наворачивались слёзы, как у самого Маркуса, так и у рядом стоящего и исступленно хлопающего Коннора. Но кто по-настоящему расчувствовался, так это Рид – из вежливости Манфред не стал оборачиваться, но прекрасно слышал за своей спиной несколько всхлипов и сдавленную фразу «Господи, Ричи, в своей жизни не видел ничего трогательней!» голосом зятя Коннора. Искренне удивился этому, однако не стал комментировать даже мысленно.       Плавно празднование сочельника переместилось в коттедж Ридов-Андерсонов, и Маркус с удовольствием выразил своё восхищение домом с точки зрения профессионала вслух, чем заслужил себе от владельцев плюсик к карме. Шерил, Лана и (внезапно) Хэнк тут же отправились играть с местным котиком по имени Абсент ‒ креативности тем, кто его так назвал, явно не занимать. Они разместились под огромной ёлкой, стоящей посреди просторной гостиной. Понаблюдав за ними какое-то время, Манфред решил, что можно позволить себе самую малость расслабиться. Коннор, Гэвин, Ричард и миссис Андерсон отправились на кухню корпеть над праздничным ужином и на предложение помощи от Маркуса ответили категорическим отказом. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как пойти обследовать полки с книгами, находящиеся в дальнем конце гостиной.       Основой местной библиотеки была программистская литература, но проскальзывали и знакомые Маркусу имена классиков, как Достоевский, Лондон, Хемингуэй, Сэлинджер. Ещё на полках стояли фотографии, на которых мелькали лица всех членов семьи Андерсонов и Рида в разных комбинациях друг с другом. Здесь были ещё незнакомые Манфреду лица, определённо имеющие с Андерсонами ту или иную степень родства. Маркус ухмыльнулся широко улыбающемуся Коннору, смотрящему на него со свадебного фото Гэвина и Ричарда.       В отличие от своего парня Маркус вырос в маленькой семье ‒ он, приёмный отец и сводный брат. Мальчишки не особо ладили, и их отношения не улучшились даже после смерти Карла, разве что в поздравительной рождественской открытке от Лео вместо «С Рождеством, самозванец» последние несколько лет значилось «С Рождеством, мошенник, присвоивший себе всё наследство». Смысл фразы огорчал, но по крайней мере Лео, кажется, научился использовать ещё несколько слов и даже составлять из них сложносочинëнные предложения. На самом деле брату досталась часть наследства после смерти Карла, но дом и картины известный художник решил передать своему приëмному старшему сыну. Это решение было вызвано тем, что у Лео были большие неприятности с наркотиками.       Размышления Маркуса прервал Фрэнк Синатра, сообщавший о том, что за окном ‒ снег, а в камине горит огонь, что сегодня им некуда торопиться, поэтому можно посидеть у огня, а снег… Пусть себе идёт. Эту песню мог поставить только один человек.       ‒ Карл любил слушать её в Рождество, ‒ сказал Маркус, не оборачиваясь и продолжая разглядывать фото. В груди под слоем вязаной ткани свитера ‒ по дресс-коду дурацкого, зелёного в радужные капкейки ‒ под кожей, мышцами разлилось щемящее тепло из-за воспоминаний об отце, об их не самом счастливом, но совместном Рождестве. ‒ Ты здесь, но как же праздничный ужин?       ‒ Справятся и без меня, ‒ ответил вставший по правую от Маркуса руку Коннор ‒ в свитере не менее дурацком: фиолетовом с кислотно-оранжевыми, немного пришибленными, судя по их взгляду, леопардами и нахлобученном на голову колпаке. Он проследил за взглядом Манфреда и сообщил: ‒ Выпускной класс, ну и убогий же у меня был костюм.       ‒ Цвет «хамелеон», тогда было модно, ‒ Маркус усмехнулся. ‒ У меня тоже был такой. Кэра… отлично выглядит, вы уже… ‒ он, сам не понимая отчего, внезапно запнулся.       ‒ Встречались ли мы уже? ‒ озвучил незаданный вопрос Коннор. ‒ Нет, она позвала на выпускной вон того рыжего здоровяка, ‒ он указал на внушительных размеров молодого человека в третьем ряду.       ‒ А ты кого звал на выпускной? ‒ спросил Маркус, разворачиваясь к Коннору.       ‒ Никого, я пошёл один, ‒ тот пожал плечами. ‒ Не то чтобы мне было как-то принципиально идти туда именно с кем-то.       ‒ Хочешь сказать, что такого красавчика никто не позвал на выпускной? ‒ с сомнением поинтересовался Маркус.       ‒ Ты думаешь, я все школьные годы выглядел как на этом фото? ‒ он рассмеялся. ‒ Если бы ты видел меня в другие дни, то не узнал бы в местном задроте Андерсоне нынешнего меня. А ещё я носил брекеты, парни с брекетами никому не нравятся.       ‒ Надо будет попросить у миссис Андерсон показать мне твои детские фото, ‒ губы Манфреда растянулись в коварной улыбке, на что Коннор лишь закатил глаза и спросил:       ‒ А что у тебя? Каким ты был в свои школьные годы? Стой, давай погадаем? Ты ведь любишь это дело, ‒ он с хитрецой посмотрел на Маркуса, тот кивнул, соглашаясь на предложенную авантюру. ‒ Я уверен практически на семьдесят пять процентов, что ты был президентом студсовета, хорошо учился и занимался в школьном кружке, или даже в двух. Хм, рисование и какой-то спортивный. Американский футбол? Плавание?       ‒ Художественный кружок и фехтование, ‒ Маркус повернулся к нему и кивнул. ‒ Откуда ты знаешь, что я был президентом студсовета?       ‒ Элементарно, я всегда западал на самых лучших парней в школе, с возрастом это не изменилось, ‒ его честные глаза сверкнули дьявольскими огоньками. ‒ А на выпускной ты пригласил самую красивую девушку школы?       ‒ Нет, ‒ Маркус покачал головой и улыбнувшись краешком губ, добавил, ‒ она пригласила меня.       ‒ Ну, почти. Ты был таким успешным… Карл, наверно, гордился тобой, как и ты сейчас гордишься Шерил, ‒ он обернулся и глянул через плечо на девочек, которые оставили в покое бедное животное, вместе с Хэнком переместились на диван и сейчас играли в какую-то настольную игру. Несмотря на суровый вид, Хэнк оказался прекрасным заботливым дедом, и ему, кажется, по-настоящему нравилось проводить время с малышнëй. ‒ Ты точно не против провести сочельник с нами?       ‒ Мне больше не с кем его проводить, ‒ просто ответил Маркус. ‒ Карла больше нет, с Норт я бы даже под дулом пистолета его не стал проводить, разве что Шерил бы попросила, но она всё прекрасно понимает о нас с Норт многим лучше нас самих. А Лео… он даже дверь мне не откроет. Поэтому я и Шерил рады быть с тобой и твоей семьёй сегодня. Наверно, это Рождество ‒ одно из немногих самых счастливых для меня, помимо детских и пары тех, что были в самом начале семейной жизни… Ох, чëрт, прости, ‒ поспешно сказал он, видя, как меняется выражение на лице Коннора. ‒ Не время для внезапных откровений.       ‒ А по-моему, самое время, ‒ Андерсон покачал головой. ‒ Я тут понял, что совершенно ничего о тебе не знаю, Маркус. Почему у тебя плохие отношения с братом? Как прошло твоё детство? Почему ты решил стать архитектором? И ещё много-много всего.       ‒ А хочешь? ‒ осторожно спросил Маркус.       ‒ И снова этот удивлëнный тон? ‒ Коннор задорно улыбнулся ему.       Вечер прошёл в тёплой обстановке, если не считать тяжёлых оценивающих взглядов, что Маркус ощущал на себе с той стороны стола, где сидела чета Рид-Андерсон. Миссис Андерсон очень аккуратно задавала вопросы о работе Маркуса, его хобби, местах, где ему доводилось бывать; о семье при Шерил не считала приемлемым спрашивать. Однако когда девочки, быстро управившись с ужином, отправились на поиски Абсента под предводительством Хэнка, женщина решилась заговорить об отце Маркуса.       ‒ Манфред ‒ фамилия небезызвестная в здешних кругах, ‒ произнесла она. ‒ А вы знаете, Маркус, я была знакома с вашим отцом лично…       ‒ Правда? ‒ Маркус чуть не подавился стейком. ‒ Позвольте узнать, откуда?       ‒ Я закончила местный колледж искусств, ‒ женщина отложила приборы и взяла бокал с вином, отпила из него немного и озорно сверкнула тёмными глазами. ‒ Что вы на меня так смотрите?! ‒ воскликнула она, глядя в удивлëнные практически идентичные лица сыновей. ‒ Я не всю жизнь была домохозяйкой, я даже оценщиком в галерее поработала. Так вот… ‒ она снова взглянула на ожидающего истории Маркуса. ‒ На втором курсе, когда я была еще молода и свежа, у нас началась дисциплина «история живописи», которую должен был вести начинающий очень сексуальный, – на этом моменте Коннор, Ричард и Маркус еле удержались, чтобы не прыснуть, Гэвин же методично запихивал в рот листья салата, однако улыбку ему тоже не удалось скрыть, – художник Карл Манфред. ‒ Она мечтательно вздохнула. ‒ Надеюсь, ты не против, что я так о нём говорю, это всë-таки твой отец...       ‒ Нет-нет, всë в порядке, ‒ поспешил заверить её Маркус. ‒ Пожалуйста, продолжайте, миссис Андерсон.       ‒ Все девчонки на потоке были от него без ума, да и я уверена, что несколько мальчишек ‒ тоже; такой он был, этот профессор Манфред… С обворожительной улыбкой, одухотворëнный и возвышенный. Наверно, он был единственным преподавателем, на чьи пары ходили абсолютно все, даже самые заядлые прогульщики. Особо смелые пытались подловить его после занятий, напроситься в группу по живописи, которую он вёл в качестве дополнительных занятий. Я была не из таких, ‒ она деланно поправила свою прическу и хитро улыбнулась Маркусу. ‒ Я ему симпатизировала, но навязываться было не в моём стиле. И вы только представьте моё удивление, когда однажды после пары по истории живописи он просит меня задержаться! Эми Харпер и Джуди Лью ‒ главные его поклонницы, чуть там же в обморок не попадали от зависти. ‒ Маркус услышал, как Коннор давится смешком, уткнувшись в салфетку, маскируя смех под желанием вытереть губы. ‒ Он сам лично пригласил меня в свою группу и делал это так неуверенно, словно боялся, что я его не так пойму, ‒ продолжала рассказывать миссис Андерсон, и Маркус слушал её очень внимательно, жадно глотая каждое слово женщины ‒ ничего подобного о своём отце он не знал. ‒ Я сделала вид, что безумно занята и пообещала подумать над его предложением, но на занятие в итоге, конечно же, пришла ‒ видели бы вы, как он просиял, когда я открыла дверь и вошла в аудиторию…       ‒ Мам, у тебя был роман с Карлом Манфредом? ‒ бесцеремонно спросил Ричард, уже не сдерживая смех. ‒ Ты никогда не говорила.       ‒ Вот ещё! Буду я с вами подобным делиться! ‒ фыркнула женщина и бросила своим сыновьям: ‒ Отцу не вздумайте рассказать.       ‒ Детройт тесен, кто бы мог подумать, ‒ произнёс Маркус. ‒ Почему же вы расстались?       ‒ Он уехал, ‒ с грустной улыбкой ответила женщина. ‒ Мы не смогли долго поддерживать связь на расстоянии, а потом я встретила Хэнка. Но я ни о чём не жалею, если бы этого не произошло, то у него не появился бы прекрасный ты, а у меня вот эти два оболтуса, да и вы бы с Коннором тогда не встретились…       ‒ Я ‒ приёмный сын Карла, ‒ мягко сообщил Манфред и, поймав на себе удивлëнный взгляд женщины, добавил: ‒ Мои биологические родители умерли от передоза, когда мне было пять, ‒ говорил он, чувствуя на себе пристальный взгляд Рида. ‒ Что удивительно ‒ я очень хорошо помню их и… жизнь с ними. После их кончины я попал в детройтский приют святой Елены, из которого меня забрал Карл. Он дал мне всё ‒ воспитание, образование, любовь, жизненные принципы, возможность выбирать своё будущее, и я очень ему за это благодарен. Я скучаю по нему, потому что он был единственным близким мне человеком до появления Шерил, поэтому… Спасибо вам большое за то, что позволили взглянуть на него ещё раз через ваши воспоминания, ‒ он нежно улыбнулся слегка растерянной женщине и перевёл взгляд на Коннора, сидящего рядом с не менее недоумевающим видом, ‒ и за Коннора тоже спасибо. ‒ Он взял его руку под столом и крепко сжал; прохладные пальцы сжали его ладонь в ответ.       Финальным аккордом праздничного ужина стал вкуснейший тирамису, что приготовили миссис Андерсон на пару с Гэвином. После чего большая компания переместилась в гостиную, где уже был приглушен свет, играла рождественская музыка и сверкала разноцветными огоньками наряженная ель.       Где-то около одиннадцати Шерил и Лана начали клевать носами, и миссис Андерсон отправилась укладывать малышек в постель. Они остались в гостиной чисто мужской компанией: Хэнк, Ричард, Гэвин, Коннор и Маркус. Ещё где-то в дальней части комнаты шуршал украденной обëрточной бумагой полосатый котёнок по имени Абсент. В воздухе повисло явное напряжение, которое до этого момента сглаживала своим присутствием миссис Андерсон, но сейчас её не было, а значит, разрядить атмосферу некому.       ‒ Виски? ‒ первым нарушил напряжëнное молчание брат-близнец Коннора.       ‒ Плесни немного, ‒ отозвался Хэнк.       Маркус кивнул Ричарду, прекрасно понимая, что отказ могут счесть за грубость. В камине трещали горящие поленья, в динамиках играли Wet Wet Wet ‒ та самая песня, которую в одном из любимых рождественских фильмов Маркуса так отчаянно пытался перепеть Билли Мэк в исполнении Билла Найи. Манфред ощущал тепло, исходящее от рядом сидящего Коннора; хотелось просто закрыть глаза, откинуться назад, утонуть в мягких подушках дивана и расслабиться, само собой, крепко прижав к себе при этом Коннора.       ‒ Так значит, это в вас тогда въехал Коннор, ‒ подал голос Хэнк, принимая от сына бокал, на четверть заполненный виски. Маркусу подали такой же, как и всем остальным, кроме Коннора, который потягивал столовое вино, прихваченное с ужина.       ‒ Почти, ‒ Манфред кивнул, ‒ это я въехал в Коннора. И весьма удачно, надо признать, ‒ он бросил короткий взгляд Коннору, при этом ровно и совершенно чистосердечно (научился этому трюку у него же) пояснил: ‒ Повреждения были не слишком существенные для обоих участников ДТП.       ‒ Скучные у молодёжи нынче способы знакомства, ‒ проворчал Хэнк, отпивая из своего бокала. ‒ Вы двое ‒ в пробке, эту парочку вообще общие знакомые свели, ‒ он кивнул на Ричарда и Гэвина, устроившихся у самого камина. Они напоминали бы образцовую семью, если при словах Хэнка у Рида на лице не появилось выражение, что ещё одно слово старика, и тот быканёт на него. И только рука Ричарда, лежащая на колене супруга, сдерживала того от необдуманных действий. Кстати, рука эта ещё и триггером для Хэнка являлась ‒ каждый раз, когда он смотрел в их сторону, кривился так, словно ему не виски налили в бокал, а чистый неподслащëнный лимонный сок.       ‒ Ну твоё с мамой знакомство-то поинтереснее прошло, ‒ скептически произнёс Ричард. ‒ Куда нам до вас.       ‒ Вот именно, ‒ глава семейства Андерсонов кивнул и пояснил специально для Маркуса: ‒ Патрулировали ночью с напарником город, когда поступил вызов о беспорядках у музея мирового искусства. Приехали, повязали нетрезвых буйных студентов, решивших устроить какой-то протест.       ‒ Одной из студенток была наша мама, ‒ закончил за него Коннор.       ‒ Самая буйная из всех, между прочим, вырывалась так, что оставила мне фингал под левым глазом и ногтями подрала руки, ‒ гордо добавил Хэнк.       ‒ А за что они боролись? ‒ поинтересовался Маркус.       ‒ За разрешение провести выставку какого-то художника, выходца из Детройта, ‒ ответил мужчина, пожав плечами, и взгляды всех, кроме него, устремились на Маркуса. Кажется, студенты боролись за выставку Карла Манфреда ‒ Маркус решил порыться в архивах Карла, ему стало интересно, что это была за выставка и почему её запретили. Он внезапно почувствовал прикосновение холодных пальцев к руке, покоящейся на бедре ‒ Коннор положил свою руку поверх его и сплëл пальцы. Хэнк, видя это, только фыркнул, залпом допил остатки виски и, вставая с места, произнёс: ‒ Ладно, хватит с вас на сегодня допросов, ‒ сказал он, определённо обращаясь к Маркусу. ‒ Вы, парни, как хотите, а я не стал бы мешать Санте делать свою работу ‒ девчонки расстроятся, если утром не найдут подарков под ёлкой. Счастливого… Рождества, ‒ он поджал губы, словно сдерживая какую-то едкость, что в итоге ему всё-таки удалось.       Проходя мимо, Хэнк хлопнул Коннора по плечу, словно говоря этим жестом «Ладно, одобряю, встречайтесь» и скрылся в коридоре. Маркус позволил себе улыбнуться только после того, как услышал его тяжёлые шаги на лестнице.       ‒ Вам тоже показалось, что он хотел сказать «счастливого голубого Рождества»? ‒ прищурившись, спросил Ричард.       ‒ Определённо, ‒ в один голос ответили Маркус, Коннор и Гэвин.       ‒ Хэнк всегда такой или только по католическим праздникам? ‒ спросил Маркус.       ‒ Обычно он ещё хуже, на работе ‒ так вообще, ‒ заверил его Гэвин. ‒ Андерсоны в принципе все какие-то припизднутые…       ‒ Да уж, не без этого, ‒ Манфред хохотнул.       ‒ Эй! ‒ возмутились в голос близнецы.       ‒ Прости, сладенький, ‒ приторно проворковал Гэвин, обращаясь к Ричарду.       ‒ Не переживай, я выдержу тебя любым, даже когда у тебя начнется маразм, ‒ вторил Риду Маркус, поворачиваясь к слегка возмущëнному Коннору и наклоняясь для поцелуя.       ‒ Ты старше меня на шесть лет, у тебя он начнётся быстрее, так что это мне придётся тебя таким терпеть, ‒ парировал парень и вопреки ожиданиям не отстранился, а наоборот ‒ закинул руки Манфреду на шею и притянул его ближе к себе, сталкиваясь с его губами своими со вкусом красного сладкого.       ‒ Фу блять, фу нахуй, да вы ещё более мерзкие, чем мы, ‒ брезгливо проворчал Гэвин. ‒ Один ‒ ноль в вашу пользу.       Но Маркус и Коннор его уже не слышали.

***

      ‒ Как девочки? ‒ поинтересовался Маркус у вошедшего в комнату Коннора. Они вчетвером ‒ Маркус, Гэвин и близнецы ‒ ещё немного посидели внизу, выпили по паре бокалов виски, под взаимные подколки разложили под елью подарки и разошлись по спальням. Коннор решил заглянуть к девочкам ‒ проверить, всë ли у них в порядке, а Маркус отправился сразу в комнату, что выделили им двоим Риды-Андерсоны. Выпитый алкоголь немного ударил в голову, но пьян Маркус не был, и эта тяжесть во всём теле являлась скорее последствием непростого, напряжëнного и насыщенного событиями дня, что подходил к своему логическому завершению, которого Манфред подсознательно ждал, и ожидание это тянулось подобно вечности.       ‒ Спят безмятежным сном, они устали сегодня, ‒ ответил Коннор, с ходу падая на мягкую постель рядом с Маркусом, даже не раздеваясь. ‒ И я устал, ‒ признался он и глухо добавил, ‒ и ты устал.       ‒ День получился богатым на впечатления, ‒ уклончиво проговорил Маркус.       Лежащий на животе Коннор повернулся на бок лицом к мужчине, который уже успел раздеться и забраться под одеяло, пока тот ходил проверять дочерей. Андерсон так и не снял свой дурацкий колпак, в котором был похож на эльфа-трудягу с фабрики Санты. Департамент полиции Детройта сложно было назвать фабрикой по производству подарков, но Маркус всё равно представил суровых полицейских, пытающихся уложиться в месячный план по производству и подгоняемых Коннором. А в самом дальнем уголке Гэвин Рид корпел над платьицами для подарочных Барби и еле слышно, но чрезвычайно красноречиво матерился.       ‒ Тебе было непросто сегодня, ‒ сказал Андерсон, глядя в глаза Маркуса. Его собственные поблескивали в свете разноцветной гирлянды, так заботливо развешенной над кроватью кем-то из хозяев этого дома, видимо, для полного погружения в атмосферу праздника. Либо в качестве насмешки ‒ определённо, одно из двух.       ‒ Да, но это ничего, ‒ ответил ему Маркус. ‒ Думаю, когда Шерил будет знакомить меня со своим избранником ‒ я буду вести себя гораздо, гораздо более придирчиво.       ‒ А я заведу досье на того, в кого влюбится Лана, и буду регулярно пробивать его по всем полицейским базам, проверяя на причастность к преступной деятельности, ‒ Коннор красиво улыбнулся.       Маркус повернулся к нему всем телом, протянул руку и положил её на щёку парня, большим пальцем огладил сухие губы, которые тут же этот палец прихватили, вызывая у Маркуса судорожный вздох. Но Манфред отчего-то не торопился приступать к каким-либо действиям. С одной стороны хотелось страстно, бурно и чтобы взахлеб, а с другой – не менее хотелось долгих взглядов, медленных касаний и впитывать, впитывать всё, что он видел, что ощущал, как на своей коже, так и внутри ‒ в груди, откуда при виде Коннора по всему телу разливалось жидкое тепло.       ‒ О чём ты думаешь? ‒ спросил Андерсон, который по странному стечению обстоятельств тоже никуда не спешил.       ‒ О нас, ‒ просто и честно ответил Маркус, пальцами неторопливо скользя по бледной шее, касаясь каждой маленькой родинки на ней.       ‒ И как у нас дела? ‒ Манфред услышал, как дыхание Коннора несколько участилось, однако тот всё ещё лежал не двигаясь и прямо смотрел на него.       ‒ Всё. Очень. Плохо, ‒ ответил он, делая акцент на каждом слове. На точëном лице парня появилось выражение растерянности и даже испуг, но загадочная улыбка, которую не смог сдержать Манфред, кажется, дала ему понять, что его слова не стоит воспринимать буквально.       ‒ Оцени безвыходность нашего положения по десятибалльной шкале.       ‒ Девять, ‒ ответил было Маркус, но Коннор неожиданно поймал его руку и приложился губами к кончикам пальцев по очереди. От этих действий перехватило дух, и архитектору пришлось изменить свой первоначальный ответ: ‒ Девять и пять десятых.       ‒ А что будет, когда мы достигнем десяти по этой шкале безбашенных Маркусов? ‒ выдохнул он, обжигая горячим дыханием запястье Манфреда.       ‒ Девять и семь десятых, ‒ констатировал тот сипло. ‒ Тогда я признаюсь тебе кое в чём, о чём у настоящих мужиков говорить не принято ‒ твой отец не оценит.       ‒ Пап, ты спрятался под кроватью? Вылезай оттуда немедленно! ‒ наигранно приказал Коннор и добавил уже спокойно: ‒ Не вижу его здесь. А чтобы оценить сказанное тобой… Я, конечно, не эксперт, но думаю, что он должен находиться как минимум в пределах этой комнаты. Если тебе принципиально признаться мне в любви в его присутствии, так уж и быть, я могу его позвать.       ‒ Давно ты научился шутить? ‒ искренне удивился Маркус, поднимаясь на локте. ‒ Взял у кого-то пару уроков?       ‒ Прошёл онлайн-обучение на тему «шутки в постели или как испортить прелюдию перед сексом», ‒ Коннор усмехнулся, пододвинулся к Маркусу, буквально вжимаясь в того телом, и поднял на него замутнëнный взгляд. ‒ Скажешь?       ‒ Скажу, ‒ выдохнул Маркус. Он немного помедлил, пытаясь облачить слова во что-то более или менее приемлемое, не совсем слащавое и не избитое, а потом мысленно плюнул на все попытки и твёрдо произнес: ‒ Я, чëрт возьми, люблю тебя, Андерсон.       ‒ Уверен? ‒ спросил парень с лукавой улыбкой, за которую его хотелось то ли убить, то ли трахнуть.       ‒ Более чем, ‒ прошептал Маркус, наваливаясь на него всем телом и сминая податливые губы в требовательном поцелуе, и Коннор отвечал. Как Коннор отвечал… Его прохладные руки блуждали по обнажëнному торсу Маркуса, заставляя смуглую кожу под ними покрываться мурашками, мышцы невольно напрягаться, а самого Манфреда – судорожно хватать ртом воздух прямо сквозь поцелуй.       До Андерсона его, Маркуса, никто ещё так не целовал ‒ столь жадно, с чувством, с расстановкой, несомненно желая заставить несчастного архитектора лишиться рассудка одним лишь поцелуем. А может, просто никто не имел над ним столько власти, сколько было у Коннора? Коннора, который всегда внимательно его слушал, по-дурацки и невпопад шутил; который напрочь замёрз, ожидая Маркуса у его дома в тот промозглый ноябрьский вечер; который не высмеял его мгновение назад, когда тот неуклюже признался в своих глупых чувствах. Коннора, одетого в отвратительнейший свитер, при взгляде на который хотелось данный предмет гардероба немедленно сжечь и праздничный колпак вместе с ним в печь закинуть. Коннора, который прижимался сейчас к Маркусу, обнимая того за плечи. Коннора, еле уловимо пахнущего вином и своим классическим парфюмом с хвойными нотками, щекочущими нос. Его Коннора.       Он выгибался, охотно подставляясь под ласки Маркуса, не стесняясь показывать, как нуждался в них, как хотел того, кто их дарил. Он разводил ноги шире, позволяя любовнику удобнее устроиться между них, вжавшись в его пах своим, запрокинул голову ‒ прямо как тогда, когда это случилось у них в первый раз, шумно выдохнул через приоткрытые губы и сжал Маркуса бёдрами. И Маркус снова поймал себя на том, что отстранился от него только лишь для того, чтобы насладиться этим видом.       Рождественский колпак давно сполз, и тёмные волосы Коннора, в свете одной лишь гирлянды казавшиеся графитово-чëрными, были растрëпаны, несколько прядей спадали на покрывшийся испариной высокий лоб с едва заметными мимическими морщинками. Грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, а в бедро Маркуса упирался его твёрдый член, натянувший ткань джинс, скорее всего, делая их неимоверно тесными. Коннор подался тазом вперёд и недвусмысленно потерся пахом о бедро Манфреда, посылая ему цепкий взгляд.       ‒ Мне тридцать семь, вроде бы опытный и прожжëнный, но у меня дух захватывает от вида такого тебя ‒ это вообще законно быть таким? ‒ просипел Маркус.       ‒ Боюсь, тогда у тебя остановится сердце, когда я сделаю… ‒ Коннор положил руки на плечи Манфреда и, опрокинув его на лопатки, устроился на нём сверху и закончил свою фразу, ‒ сделаю вот так.       Он навис над Маркусом, коснулся губами небритой щеки, потерся о неё своей, прихватил губами мочку уха, побуждая Манфреда сдавленно охнуть, зарыться пальцами в шелковистые вьющиеся волосы, стискивать их, оттягивать назад, заставляя Коннора запрокинуть голову. По открывшейся бледной шее Маркус, немедля ни секунды, прошёлся губами, где-то прикусывая нежную кожу, где-то оставляя на ней следы, которые не сойдут ещё пару дней точно. И все это время Коннор вжимался в него, нетерпеливо тёрся, тихо и хрипло постанывая.       Руки сами потянулись снять с Коннора этот мерзопакостный свитер, а затем, обхватив его за талию, прижать голой грудью и животом к себе, сливаясь с ним в новом поцелуе. В паху уже болезненно ныло, хотелось прикосновения холодных пальцев к горячему члену, хотелось оказаться им во влажном рту Коннора, и крепко держа того за волосы, насаживать этим ртом на возбуждëнную плоть.       Маркус почти рыкнул, когда рука Андерсона ощутимо сжала его член через ткань белья ‒ всë-то он знал, словно мысли читать умел. Манфред подхватил Коннора под ягодицы и уложил на постель лопатками, снова оказываясь сверху.       ‒ Ты испортил все мои планы, ‒ выдохнул Коннор.       ‒ Может быть, но у меня есть кое-какая идея, ‒ шепнул он в ответ и перевернул любовника на живот. Устроив руку на его затылке, он отстранился и оглядел бледную напряжëнную спину с проступающими мышцами, не слишком выразительный, но приятный глазу плавный изгиб талии, по которому тут же прошёлся пальцами свободной руки, остановившись у кромки джинс. Андерсон покорно приподнял ягодицы, позволяя руке Маркуса скользнуть к ширинке и расстегнуть её. После чего Манфред чуть приспустил эти джинсы на ягодицах и на миг застыл, любуясь открывшимся видом.       ‒ Ну же, ‒ поторопил его Коннор, и джинсы эти в мгновение ока полетели на пол вместе с бельëм и носками, трусы Маркуса в следующим миг постигла та же участь.       Манфред, просунув руку под его живот, поставил парня на четвереньки, коснулся губами загривка, выступающего позвонка на шее, обвëл его языком, по позвоночнику спустился ниже ‒ между лопаток, по изгибу поясницы, ещё ниже…       ‒ Что ты собрался сделать? Ты с ума со… ‒ окончание фразы утонуло в стоне, когда язык Маркуса скользнул между ягодиц Коннора. Тот упал лицом в подушку и глухо простонал снова, когда чужой язык скользнул внутрь, а сильная мозолистая ладонь обхватила возбуждëнный подтекающий предэякулятом член. Парень не сопротивлялся и лишь чуть шире расставил ноги, тяжело дышал и сдавленно охал в подушку, когда язык Маркуса проникал особо глубоко или когда тот сменял его пальцами, чтобы укусить Коннора за подтянутую твёрдую ягодицу, оставляя на ней покраснения и следы зубов. Маркус знал, находись они сейчас в месте, где их никто не смог бы услышать ‒ Коннор стонал бы до сорванного голоса, и это так нравилось Манфреду: знать, что тот не в силах сдерживаться из-за его действий. Сейчас же он, наверно, искусал себе все губы, пытаясь сдержаться; искусал так, что те воспалëнно припухли. И судя по тому, как легко в него входили два пальца ‒ он уже был готов, как и сам Маркус, у которого стояло так, что аж мышцы живота сводило. Вот только...       ‒ Коннор, у нас проблемы: я не захватил с собой ни смазку, ни презервативы.       ‒ А я… захватил, ‒ он поднял голову и торжествующе посмотрел на Маркуса. ‒ В сумке ‒ маленький карман слева.       На заплетающихся ногах Маркус отправился на поиски необходимого к шкафу, где Коннор оставил сумку с вещами, а когда вернулся, увидел не сменившего позы Коннора, медленно себе отдрачивающего. И чуть не задохнулся от открывшегося вида: тёмные глаза, следящие за тем, как Маркус надевает презерватив, разрывает одноразовую упаковку со смазкой и выдавливает её уже не на пальцы, а прямиком на член; его рука, двигающаяся вверх и вниз по члену; спина, прогнутая в пояснице; округлые ягодицы, призывно задранные вверх.       Закончив со всеми приготовлениями, Маркус вернулся и встал на колени позади Коннора, положил руки на ягодицы и слегка раздвинул их, оглядел его с этого ракурса и, чувствуя, что его терпению пришёл конец, скользнул приставленным к анусу членом внутрь. Коннор закусил подушку и тихонечко заскулил. Внутри него было безумно, до неприличия тесно. Входя в Коннора сантиметр за сантиметром и выбивая из того тяжёлые вздохи, Маркус едва сдерживался, чтобы не сорваться на быстрый темп. Он целовал его шею, плечи, верх спины, обнимая одной рукой, второй упираясь в спинку кровати. Касался губами влажного от выступившей испарины виска, тёрся небритой щекой о коннорову ‒ гладкую и прохладную.       Андерсон сам заëрзал на члене Маркуса, прося продолжения, когда тот замер, войдя практически полностью, и Манфред осторожно толкнулся в него. Коннор зашипел, но ещё сильнее прогнулся в пояснице, позволяя тем самым проникать в себя ещё глубже, и вот теперь уже Маркус не был способен сдержаться, да и Коннор начал уже практически сам насаживаться на его член, но к своему больше не прикасался ‒ оба уже на грани, оба хотели друг друга так, что оттягивать момент уже не было ни сил, ни желания. И он ускорился, продолжая обнимать одной рукой Коннора, извивающегося под ним, изнывающего от перевозбуждения, шепчущего его, Маркуса, имя.       Смуглые пальцы сильнее впились в светлую кожу на чужом плече, так контрастируя с ней даже в неярком свете переливающейся всеми цветами гирлянды. И это казалось Маркусу таким привычным, таким естественным… Он прикипел к Коннору за такой короткий срок настолько, что дальнейшей своей жизни без него, кажется, уже и не представлял. Он не жалел о сказанном, не жалел, что осмелился открыться ‒ это было одним из самых верных решений в жизни Манфреда. И что бы ни готовило для них будущее, он хотел быть рядом с тем, кого сейчас так сильно вжимал в себя; хотел засыпать с ним, лицезреть его заспанного по утрам, только разлепив глаза; хотел увидеть жизнь его глазами и показать, какой видит её сам.       Манфред уткнулся носом в затылок парня и вдохнул непередаваемый аромат его волос. Мир грозил вот-вот схлопнуться, оставив их двоих наедине друг с другом и своими чувствами. Толчок, ещё один, Коннор так упоительно сжался внутри, и по телу Маркуса прошла судорога оргазма. Все мышцы в одно мгновение сократились, в глазах потемнело, а затем на него накатила волна полнейшего расслабления. Судя по тому, как Коннор рухнул на постель, тот пережил примерно тоже самое и примерно в одно время с Маркусом. Маркус упал без сил рядом с ним, оба тяжело дышали, пытаясь прийти в норму после пережитого.       Манфред протянул руку и положил её на взмокшую спину Коннора, тот повернул голову, блаженно улыбнулся своему парню и хрипло произнёс:       ‒ С Рождеством?       ‒ С Рождеством, ‒ ответил Маркус, находя в себе силы подвинуться ближе и заключить объект своих чувств и желаний в объятия, прикрыл глаза, просто наслаждаясь моментом. И тут ему пришло в голову кое-что уточнить. ‒ Кон, ты же не запирал дверь?       ‒ Нет, ‒ слегка помедлив, ответил тот.       ‒ А ты рисковый, ‒ Маркус рассмеялся, прижимая его к себе ещё теснее.       ‒ Задушишь, ‒ сдавленно пожаловался парень.       ‒ Нет, у меня на тебя большие планы, ‒ Манфред усмехнулся.       ‒ Расскажешь?       ‒ Когда-нибудь...       Ему стало легче от того, что Коннор теперь знал правду. Маркус не хотел давить на него, понимая, что тот, возможно, не готов бросаться громкими признаниями после всего полутора месяцев отношений. Но в сочельник Манфред ещё не догадывался, что через пару дней рано утром ему придёт сообщение от К. Андерсона, текст которого будет звучать так: «Доброе утро, Маркус. Я взвесил все за и против, проанализировал свои чувства к тебе и решил, что тоже тебя люблю. Приеду в семь тридцать. Хорошего дня».