По истечении недели доктор Найтроуд допустил Вильяма до ассистирования. Вернее, Вильям все так же выполнял команды принеси-подай, но быть даже в такой мере сопричастным тому, что творил главный научный сотрудник НИИ на операционном столе, было чем-то волшебным.
Постепенно доктор Найтроуд доверил Вильяму маркировку и описание генетического материала, заполнение бумаг, связанных с опытами.
Поведение доктора Найтроуда не то чтобы изменилось, он все так же пропадал неизвестно где, но зато теперь давал Вильяму задания, которые занимали его на весь рабочий день. Да и отношение от позиции «ты для меня пустое место» перешло к позиции «раз уж я должен тебя терпеть, то займись чем-нибудь полезным». Вильям был рад изменениям в отношении к нему мужчины и надеялся когда-нибудь завоевать признание и уважение того, он буквально ходил за своим кумиром по пятам, ловя каждый жест и слово.
То, что происходило под стеклом микроскопа с генетически модифицированными в результате опытов доктора Найтроуда клетками было, по мнению Вильяма, за гранью человеческих возможностей и знаний. Он готов был сутки проводить в лаборатории, описывая бесчисленные экспериментальные образцы, маркируя их и систематизируя базу данных. Чем больше ему позволялось видеть и делать, тем больше Вильям убеждался в абсолютном гении этого человека. За две недели совместной работы авторитет доктора Найтроуда в глазах Вильяма поднялся до небывалых высот, он даже сравнивал его с Богом и был свято уверен что, по крайней мере, богом в генной инженерии доктор точно является.
— С сегодняшнего дня ты допущен в первое помещение для проведения опытов, — сказал доктор Найтроуд в начале третьей недели. — Будешь там следить за тем как проходит эксперимент «Поле фей».
— Поле фей? — повторил странное для эксперимента название Вильям.
— Сейчас сам все увидишь и поймешь, почему он так называется. Но сначала я должен напомнить, что все, что ты увидишь и узнаешь в этой лаборатории, не подлежит разглашению. Надеюсь, это понятно?
— Конечно! — с готовностью закивал Вильям, взбудораженный мыслью о том, что доктор, наконец, допустит его до чего-то серьезного.
Впрочем Вильям не мог вообразить, что может быть более впечатляющим, чем уже виденное им под микроскопом. Пока он пребывал в мечтаниях и ожидании чуда, профессор провел его к одному из закрытых помещений лаборатории, с табличкой на двери, которая гласила что это «Кабинет для опытов №1».
Набрав код доступа, доктор Найтроуд провел Вильяма в небольшую комнату, где они надели бахилы, ватно-марлевые повязки и перчатки. Следующая дверь оказалась не запертой, и вела в помещение, ярко освещенное люминесцентными лампами.
Вильям не сразу понял, на что он смотрит. Огромное пространство было зелено от растений, которые росли в продолговатых лотках и тянули свои извивающиеся, словно змеи, лианы, заполняя все пространство вокруг ярко красных цветов. Он не смог припомнить ни одного вида растений, части которых двигались бы столь активно. Над ярко-красными цветами летали, пронзительно пища, крупные насекомые. Только присмотревшись, Вильям, не веря себе, понял, что это маленькие человекоподобные существа с прозрачными крыльями. Размер человечков был около десяти сантиметров, и они действительно напоминали фей. Ни о чем даже близко напоминавшем подобное он не знал и не предполагал, что существование такой, почти волшебной расы, возможно.
— Феи — гуманоидные существа мужского пола. Впрочем, уровень сознания у них не велик, то есть заговорить они никогда не смогут, — начал объяснять доктор Найтроуд, дав Вильяму пару минут на то, чтобы рассмотреть ряды цветов с летающими над ними феями. — Целью эксперимента являлось создание самодостаточной сексуальной цепи.
— Сексуальной? — прошептал пересохшими губами Вильям решив, что ослышался.
— В общем, они должны безостановочно трахаться, — пояснил мужчина. — Для этого цветы выделяют большое количество феромонов, которые привлекают фей. Когда феи подлетают и попадают на цветок, происходит спаривание и оплодотворение. Цветы размножаются вегетативно, феи живородящие. Жизненный цикл каждой особи от трех до десяти дней.
— Так мало?
— А зачем больше? Крылья быстро снашиваются, да и пестик цветка тоже, после стольких-то попок фей, — пожал плечами доктор Найтроуд.
— Что?
— Просто подойди поближе и посмотри, так тебе будет понятнее, — вздохнул мужчина.
Вильям послушно подошел к ближайшему растению с цветком и стрекочущими рядом с ним феями. В центре цветка уже находилась особь с прозрачными трепещущими крылышками. Неподвижное личико феи с огромными красными фасеточными глазами и усиками, торчащими из копны волос, было очень трогательным. Крылышки походили на стрекозиные и насчитывались в количестве двух пар. Голое тельце феи действительно было мужским, миниатюрным и безволосым, но анатомически полностью идентичным взрослому человеку. У наблюдаемой особи была эрекция и фея активно терлась ею о пестик цветка, который торчал из центра красного цветка. Когда на рыльце пестика появилась капелька, ползающая рядом с цветком лиана устремились к фее и, ухватив существо поперек туловища, стала нещадно тыкать в пестик. Фея активно помогала лиане, раздвигая ножки и стремясь оказаться промежностью на пестике. Процесс «стыковки» выглядел довольно забавно, особенно стрекочущая крылышками и коротко попискивающая при каждой неудачной попытке фея.
Вильям был так увлечен происходящим сидя на корточках перед лотком с цветком, что не замечал ничего вокруг: ни доктора внимательно следившего за ним, ни кружащих вокруг цветов прочих фей.
Яростные попытки феи и стискивающей ее лианы наконец закончились тем, что пестик оказался в заднем проходе стрекочущего создания. Издав долгий писк, существо на пестике начало двигаться. Процесс оплодотворения оказался очень возбуждающим, так что Вильям покраснел и смущенно отвел взгляд.
— Смотри внимательно, — предостерег его доктор Найтроуд. — Сейчас увидишь причину, по которой этот эксперимент считается неудачным.
Взглянув на фею, активно двигающую попой на пестике Вильям покраснел еще сильнее, но отвернуться больше не пытался. Лиана, стягивающая фею поперек туловища, тянула маленькое тельце вниз. К первой лиане постепенно подтягивались и другие, они оплетали податливое тело по рукам и ногам, шебуршась у пестика с феей.
Трепыхания маленького создания стали более резкими, попискивания громкими и частыми. Вильям нахмурился, не понимая, того что происходит, когда невообразимая возня у пестика вдруг распалась на фрагменты. На пестике не осталось, казалось, ничего. Оплетенная лианой правая нога феи зияла кровавым разрывом и белой костью в центре бурого месива. Туловище с выдавленными внутренностями, торчащими через задний проход и левой ногой были у другой лианы. По отдельности оторванные руки. Головы видно нигде не было. Какое-то время лианы еще мяли изуродованное тело, прежде чем отшвырнуть остатки.
— Жидкости тела феи крайне привлекательны для растения, но только те жидкости, которые вырабатываются в организме живой и возбужденной феи. Феромоны распадаются в течение примерно тридцати секунд после смерти феи, и тогда растение теряет интерес к жертве, — пояснил доктор Найтроуд.
Вильям заторможено перевел взгляд на останки феи под листьями растения и ему стало плохо. В лотке не было видно земли. Под зелеными листьями были заметны только изуродованные трупики фей.
— Мне нехорошо, — пробормотал Вильям, стягивая ватно-марлевую повязку, прежде чем его затошнило.
Среди стрекотания и тонкого писка фей он начал различать множество громко и резко попискивающих существ и следующий за этими звуками треск разрываемых лианами маленьких тел. От отвращения рвотные позывы стали сильнее, перед глазами темнело и кружилась голова.
Вильяму еще не доводилось видеть что-то столь жуткое и бессмысленное, как это поле. Он отказывался понимать, как можно было, создав подобную красоту, так безжалостно с ней обойтись.
— Твоя задача проста, нужно находить и отмечать экземпляры растений, которые не убивают. Затем будешь брать у них образцы тканей, — слова доктора Найтроуда с трудом доходили до сознания Вильяма.
— Зачем? — выдавил он.
— Чтобы выявить и устранить причину, по которой одни растения убивают, а другие нет.
— Я не об этом, — мотнул головой раздавленный творящимся вокруг Вильям. — Зачем нужно было создавать подобное?
— Я уже говорил, что цель эксперимента — создание самодостаточной сексуальной цепи, — раздраженно повторил мужчина.
— Но ради чего? Зачем мучаются все эти существа? — отчаянно воскликнул Вильям, поднимая к доктору лицо, по которому катились слезы.
— Ради эксперимента, разумеется, — приподнял бровь Найтроуд. — Потому что мне так захотелось.
— Вы чудовище, — прошептал он, неверяще глядя снизу вверх на мужчину, — ужасающее, аморальное, беспринципное… Монстр!
* * *
Стефан Найтроуд поморщился от громкости истеричного вопля. Эпитеты вроде «чудовище» или «монстр» он уже не раз слышал в свой адрес, они не вызывали в его душе никакого отклика. Он давно привык работать без ассистентов, еще ни один из них не продержался у него больше трех недель. Юные изнеженные идеалисты вылетали от него со слезами, голося оскорбления. У него не возникало даже желания наказать наглецов за хамство. Все, на что они были, по его мнению, годны это стать материалом для его исследований, бессловесной плотью под скальпелем.
Очередной стажер был таким же. Бледным, с посиневшими губами и заплаканным лицом, блюющим у его ног от толики того, что он мог ему показать. И это исследователь? По мнению Стефана таким неженкам стоило сразу отказываться от практической деятельности, раз немного крови могло привести их в подобное состояние.
— Я могу быть хоть самим Сатаной, но пока директор НИИ одобряет мои методы, подобные этому эксперименты продолжатся — они слишком выгодны. Позволь заметить, что на основе моих экспериментов создано большинство современных лекарств. А если тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь уйти.
— Эксперименты? Такие как этот? — с ужасом пробормотал стажер, вглядываясь в его лицо.
— Конечно. Это только первый кабинет для проведения опытов, а тут их семнадцать плюс помещение для моих игр.
— Каких еще игр?
— А это уже тебя не касается. Лучше решай, останешься здесь работать или нет.
— Сейчас? — побледнел стажер Андерс.
— Ответ можешь дать завтра, — разрешил он и предостерег, — но либо ты будешь делать, что я тебе говорю, либо проваливай.
* * *
До конца дня у Вильяма все валилось из рук. Он не пошел на обед, где должен был встретиться с Ребеккой, забыв о нем напрочь. Когда вспомнил, решил, что так даже лучше, иначе женщина встревожилась бы, увидев его в нынешнем состоянии.
Гений доктора Найтроуда ужасал. Создать совершенно новый вид существ! Такое, по мнению Вильяма, было под силу разве что Богу. Однако то, что происходило в реальности с созданными гением существами, могло привидеться только в страшном сне. Неверие. Отвращение. Злость. Отчаяние. За один день мир из волшебной сказки, полной радужных перспектив, превратилась в кромешный ад без проблеска надежды.
Не будь у него на размышление так мало времени, он бы забился куда-нибудь и просидел в апатии с неделю, но доктор Найтроуд столько времени ему не дал. Вильям был полностью сломлен. В таком состоянии инстинкт самосохранения кричал только об одном — необходимости убираться подальше от психа, у которого в восемнадцати помещениях лаборатории происходят вещи, возможно, похуже насилия и убийств невинных созданий.
Но робкая надежда и детская вера в добро останавливали Вильяма от немедленного бегства. Он никак не мог понять, как, с виду вполне адекватный мужчина, способный создавать прекраснейших существ, мог позволить умирать им такой ужасной смертью? Казалось, тут закралась какая-то логическая ошибка, что-то, что мешало Вильяму осознать правду. Он так хотел верить, что гениальный доктор не может быть монстром, что это какое-то чудовищное недопонимание, страшное заблуждение, и в здании, где он находится, не гибнут сотнями маленькие феи, которым и жить-то дано от силы десять дней.
— Доктор Найтроуд, а разве нельзя остановить опыт раз он неудачный? — тихо спросил Вильям, когда ближе к вечеру обнаружил Найтроуда в зоне криоконсервации.
— Эксперимент удачный. Просто были учтены не все факторы. Это случается при создании модифицированных клонов. Нужно время для выявления недостатков. Потом еще найти пути их устранения.
— Но это надо прекратить немедленно! — воскликнул Вильям.
— Только потому что тебе что-то не понравилось?
— Потому что это омерзительно и бесчеловечно!
— Феи — не люди, они мало чем отличаются от мышей или дрозофил, используемых обычно в опытах, просто внешний вид немного другой.
— Но им больно, они страдают! Прямо сейчас там умирает еще одна фея.
— Мышам и крысам тоже больно, но никого это не останавливает. Что касается фей, то все они в любом случае умрут через десять дней, вопрос только в том, будет ли от этого польза для эксперимента.
— Нет, вопрос в том, какой смертью они умрут, мучительной или нет! — не выдержал Вильям рассудительного тона мужчины. — Остановите это сейчас же!
— Мой ответ «нет». Но ты можешь поговорить с директором, в конечном итоге — это он любит нанимать моралистов и защитников прав кошек и собак.
— Так и сделаю! Прямо сейчас пойду к нему, и он запретит продолжать этот бесчеловечный эксперимент.
— Ну-ну, — отмахнулся от него доктор.
* * *
Соломон Диез тоскливо смотрел на молодого человека перед собой. Очередной стажер Найтроуда сидел напротив него в кресле и бился в истерике, прощаясь со своим идеализмом. Его секретарь Дженифер отпаивала беднягу успокоительным, благо девушка уже подобного насмотрелась и знала, что делать. Судя по сбивчивым жалобам Вильяма, Стефан Найтроуд допустил его к помещениям для проведения опытов.
До момента, когда им приходилось сталкиваться с «жертвами во имя науки» стажеры были вполне терпимы к личности доктора, а вот потом начинался сущий ад из нытья и угроз. В такие моменты Диез начинал понимать Стефана и его отношение к стажерам. Ему самому хотелось залезть от причитаний и сырости, разведенной Вильямом, под стол. А ведь это был далеко не первый и даже не десятый подобный случай.
— К сожалению, Вильям, доктор Стефан Найтроуд ведущий специалист НИИ, разработчик большинства наших проектов. Без его экспериментов современная наука не достигла бы своего нынешнего развития.
— Но как же феи? — с надеждой глядя на него, спросил Вильям.
— Ничего не поделаешь — это необходимые жертвы.
— Но эксперимент, затеянный ради «бесконечной сексуальной цепи», — это же совсем не научно! — воскликнул парень.
— В таком случае у Стефана все эксперименты не особо «научные», вот только их результаты за гранью самых смелых мечтаний большинства деятелей науки и даже фантастов.
— Но то, что происходит на самом деле — убийство. Это аморально!
— Стефан Найтроуд — гений, а у гениев своеобразные представления о морали. Послушай меня, Вильям, наука требует жертв и только те, кто способны их приносить, добиваются в ней хоть чего-то. Либо ты смиришься с вынужденными жертвами, либо тебе лучше оставить мечты о научных открытиях. Стефан далек от идеала, но именно он бесконечный источник открытий всего НИИ, отказаться от которых я не могу, да и мне просто не позволят. Деятельность Стефана дает слишком богатые плоды, чтобы отказываться от нее в угоду морали.
* * *
Вернувшись домой, Вильям, не раздеваясь, завалился на кровать. Свернувшись калачиком, он то срывался в новую истерику, то успокаивался, казалось, задремав. Мысли не давали забыться полноценным исцеляющим сном, он морально вымотался до полной апатии, но душевная боль вновь и вновь возвращалась.
Директор Диез заставил его задуматься о своей цели — лекарство от старости из-за открывшихся возможностей доктора Найтроуда не казалось такой уж недостижимой мечтой. А вот в своих силах найти заветную вакцину если не побеждающую смерть, то отдаляющую ее на неопределенный срок, он сильно сомневался. Утеряв веру в добродетель и чистоту мира, с попранными идеалами и принципами, все, что у него осталось это мечта, которая вдруг оказалась не такой уж далекой. Вот только сил принять правила игры, в конце которой ждал вполне определенный для него приз, не было. Стоила ли цель того, чтобы предать самого себя?
Вильям вспомнил свою бабушку и то, каким она была светлым и добрым человеком, то, как тяжело ему было без ее заботы и тепла, как больно было терять родного человека. Ничто уже не сможет вернуть нежных рук, когда-то даривших ему покой и защиту. Однако если бы он смог найти лекарство от старости, кому-то другому это смогло бы продлить жизнь и счастье быть с близкими. Может сам он уже никогда не сможет спать спокойно, но возможность дать шанс на счастье другим у него была.
Стоя на перепутье, Вильям вдруг понял, что несбыточные мечты имеют свою цену. Осталось только решить, будет ли эта цена для него приемлемой.
