Поле фей

      Утром в лабораторию Вильям пришел бледным, с темными кругами под покрасневшими глазами — на свое отражение он налюбовался всласть, когда пытался понять, к какому решению ему все же склониться. — Что скажешь, страдалец? — спросил доктор Найтроуд, как только увидел его. — Я постараюсь быть вам полезным, доктор, — от терзавших переживаний его голос был хриплым. — Вот как? Тогда сегодня будешь маркировать перспективные для дальнейшего проведения опыта цветы.       Не отойдя еще от вчерашнего потрясения, Вильям вынужден был вернуться в опытный кабинет, ставший для него адом на Земле. Доктор Найтроуд выдал ему ключ от кабинета, коды от дверей, необходимые для заполнения формы, проинструктировал о том, как маркировать растения и оставил наедине с ожившим кошмаром.       Проходя между рядов растений в лотках, которые разрывали маленьких доверчивых фей, он вынужден был часто прерываться на то, чтобы успеть добежать до туалета. Желудок бунтовал, но поскольку Вильям накануне не ел, то кроме желчи извергнуть его организм ничего не мог. Из-за общей физической слабости и подавленного психологического состояния работа по маркировке особей не шла.       Посмотрев в конце рабочего дня на пустые формы, доктор Найтроуд, никак не прокомментировав это, отпустил Вильяма домой.       Несмотря на то, что авторитет Стефана Найтроуда потерял в его глазах былой блеск, Вильям тем не менее был вынужден признать, что как бы ни была тяжела работа, данная ему доктором, он должен ее выполнить. Своим промедлением он никого не мог спасти: ни фей, ни жизни людей в будущем, если ему удастся когда-либо найти лекарство от старости. Придя домой, он озаботился тем, чтобы поесть и, выпив успокоительное, забылся тревожным сном.       Уже на следующий день Вильям со всей серьезностью приступил к своим новым обязанностям. Он искал растения, не убивающие фей, и заносил номера их лотков в формы, выданные доктором Найтроудом, забивал эти данные в электронные таблички над соответствующими растениями. В туалет все так же приходилось отлучатся, как и пить успокоительное, шмыгая носом и смаргивая слезы. Но долго жалеть себя теперь Вильям себе не позволял.       На обеде он встретился с встревоженной Ребеккой и постарался успокоить женщину, хотя даже Даниэла заметила его состояние: — О, период пыток от Сатаны уже начался? Что-то ты совсем взбледнул, Вилли, — прокомментировала она увиденное.       Вильям попытался успокоить женщин вялой улыбкой, в чем не преуспел, но и эта попытка стоила ему колоссальных усилий.       Как бы ему ни хотелось больше никогда не видеть эксперимент доктора Найтроуда, в лабораторию пришлось вернуться. Хотя бы по той причине, что чем быстрее он справится со своим заданием, тем быстрее убийства прекратятся. Домой Вильям уходил поздно по той же причине, стремясь сократить жертвы, пока не будет найдена причина, по которой растения ведут себя столь агрессивно.       После двух дней напряженной работы, заполненные формы легли перед Стефаном Найтроудом. — Что же, ты не совсем безнадежен. Теперь нужно собрать на анализы секрет с пестиков отмеченных цветов, — взглянув на формы заявил мужчина. — Я не совсем понимаю, как пестики цветов могут быть органами оплодотворения, — признался Вильям. — Пестики они только морфологически, их функция такая же, как и у мужского полового органа. Ни тычинок, ни пыльцы. Другой способ оплодотворения цветами гуманоидных насекомых был бы еще сложнее. — Значит, по сути, цветы и феи — это не разные царства? — В данном случае цветы — гибрид двух царств: растений и животных. Можно было сделать их исключительно растениями, но я предпочел повозится с репродуктивной системой, так оно больше на человеческие потрахушки похоже. С пыльцой было бы не так интересно. — Вы хотите сказать, что можно было обойтись неподвижными растениями и оплодотворением фей пыльцой? — Не думаю, что при нынешнем развитии генетики осталось хоть что-то невозможное, — кивнул доктор. — Но ведь если бы оплодотворение происходило при помощи пыльцы, жертв удалось бы избежать! — воскликнул Вильям. — Цветы меня интересуют именно в таком виде. Это одна из причин, почему эксперимент вообще был начат. Я не буду делать того, что мне не интересно, — отрезал мужчина. — И все-таки вы извращенец, доктор, — зло процедил он.

* * *

      Сбор анализов с пестиков занял еще неделю, в течение которой доктор Найтроуд объяснял на полученных образцах, что нужно искать под микроскопом и как это оформить документально.       Рвотные позывы приходили все реже. Вильям сосредоточился на пробирках для сбора образцов и капиллярных пипетках. Стрекочущие вокруг феи не обращали на него никакого внимания, растения тем более не проявляли никакой активности в его сторону.       Находиться рядом с мужчиной, когда тот работал над выделением ДНК, занимался клонированием или гибридизацией, проводил исследование секрета цветов, было одно удовольствие. Если абстрагироваться от того, что происходило в экспериментальном кабинете, и того, что доктор Найтроуд настоящее чудовище, то его исчерпывающие объяснения и четкие указания, сказанные сухим тоном, завораживали, рождая желание подчиняться глубокому голосу.       Вильям заметил, что его привлекает жесткость доктора, восхищает то, какие выводы он способен делать на основе, казалось бы, незначительных наблюдений. И хоть он не перестал считать мужчину бесчеловечным садистом, но не восторгаться его навыкам и знаниям просто не мог. — Ожидаемый результат, — сказал доктор Натроуд, когда секрет был собран как с цветов неубивающих партнеров, так и с цветов-убийц, изучен и систематизирован, — дефектный ген, определяющий работу фермента — моноаминооксидазы, молекулы которого распределяются вокруг точек соединения нервных клеток. Как раз в этих точках происходит передача нервного импульса от одной клетки к другой через вещества — нейромедиаторы, или посредники. При этом, часть веществ-посредников остается в пространстве между клетками, если они быстро разрушаются моноаминооксидазой — возбуждение также быстро гаснет. В противном случае, когда моноаминооксидаза повреждена — возбуждение растягивается, и цветы переходят от удерживания жертвы к уничтожению. — Но если вы с самого начала знали, в чем причина, зачем нужно было терять время на сбор анализов и их исследование? — Вильям вновь стал закипать. — Потому что это эксперимент, а не прогулка в парке аттракционов. Выводы и действия должны быть подтверждены фактами, причем правильно оформленными. — Но ведь эксперимент вы начали, потому что вам так захотелось? И почему сразу не подумали об агрессивности растений? — Одно дело — желание начать эксперимент, и другое — грамотное его проведение. Можно попробовать поиграть в бога, только не стоит забывать, что работать в результате все равно придется тебе самому. Что касается агрессии, то у каждого нового вида она проявляется в разной степени и причины могут быть самыми разными. Приходится на основе показаний опытов выявлять наиболее оптимальное сочетание генов для устойчивости нового вида. С первого раза ничего не получается, тем более при выведении новых видов существ. — Все равно это не исключает того, что эксперимент бесчеловечный, — пробурчал Вильям, не способный смириться с теми жертвами, с которыми ему довелось столкнуться, наблюдая за полем фей. — После выведения второй генерации тебе опять предстоит наблюдение за полем. Будешь отмечать цветы, которые и после вмешательства в генофонд будут убивать, — мужчина предпочел оставить выпад стажера без внимания. — Неужели они все равно будут убивать? — ужаснулся Вильям. — Это ты и должен будешь проверить.       Они выбраковали растения, которые убивали партнеров и вывели другие, с новыми характеристиками.       Маленькие пузатенькие феи до последнего момента перед родами рвались усесться на пестик. Когда приходило время, потяжелевшие феи располагались на листьях своих растительных партнеров, широко расставив ножки, и производили на свет личинку с гуманоидной головой. Личинки обжирали листья, росли, окукливались и вылинивали уже в половозрелых особей.

* * *

      Вторая генерация растений отличалась от первой. Растения пленяли фей и удерживали до конца полового акта исключительно нежно и аккуратно, не повреждая даже хрупких крылышек. Первый же день показал разницу между прежним полем безумного садиста и нынешним — мечтой эротомана.       Вильям продержался часа полтора, наблюдая за лианами, нежно обвивающими маленькие тельца и насаживающими их попками на сочащиеся пестики. Стрекочущие рядом феи с эрегированными маленькими членами лишь нетерпеливо попискивали, стремясь скорее оказаться в центре цветка. Гарем феечек кружил над сочащимся пестиком, выпячивая попки и примеряясь к новому секс-заходу.       Он вновь оказался в туалете, но теперь причина была иной. Собственный детородный орган требовал немедленного внимания. Жизнь не подготовила Вильяма к столь откровенному зрелищу. Если раньше возбуждение сходило на нет, стоило только заглянуть в соседний лоток, где растение разрывало фей на части, то вторая генерация была сплошь из сексуально озабоченных растений и фей. Отчаянно краснея, Вильяму все же пришлось заняться самоудовлетворением, в противном случае продолжать работу он бы просто не смог.       Подходя в конце рабочего дня к Стефану Найтроуду с пустыми формами, он сильно нервничал. А уж когда рука мужчины невзначай прошлась по его коже, когда тот забирал бланки, Вильяма и вовсе тряхнуло, как от разряда электрошокера. — Зачем мне опять наблюдать за полем? Там больше нет цветов-убийц, — не выдержав, спросил Вильям. — Ты в этом точно уверен?       Конечно, быть уверенным, не проверив все цветы, он не мог. И Вильям на вопрос доктора только грустно понурился. — Осталось всего-то проверить растения. Формы пусты, а это значит, что тебе не приходится больше наблюдать за умирающими подопытными. Разве ты не рад? — сказал Найтроуд. — Рад, — вяло ответил Вильям, не поднимая на мужчину взгляда. — Тогда доведи эксперимент до конца. Теперь-то уже ничего сложного. Осталось только подтвердить факт успеха.       Вильям не стал спорить, он бы просто не смог сказать мужчине, что эксперимент пагубно влияет на его либидо. Скрепя сердце, он просто решил вынести и это испытание на пути к своей цели.

* * *

      Следующие два дня Стефан Найтроуд имел удовольствие видеть нервного румяного стажера с сальным блеском во взгляде. Записи с камер в кабинете с опытом «поле фей» дали понять, что мальчишку весьма воодушевляет наблюдение за новым детищем. Дерганые движения мышонка угодившего в мышеловку, неловкая возня с одеждой и членом в туалете — Вильям возбуждал определенный интерес своей беззащитностью, источая ауру жертвы, причем жертвы, жаждущей получить сексуальную разрядку.       Стоило признать, что еще ни один его стажер не продержался столько времени в экспериментальных кабинетах. Вильям бледнел, блевал, ревел, орал, но всегда вовремя приходил в лабораторию. Он бубнил под нос вялые возражения, выкрикивал обвинения, а порой и оскорбления, но подчинялся, когда дело доходило до работы. В этом что-то было. Видеть метания мухи, попавшей в паутину, и ощущать себя пауком, которому подвластна судьба запутавшейся жертвы. Ни один клон не мог предложить ему столь сложную реакцию.       Стефан загорелся идеей поэкспериментировать над стажером. Впервые ему была любопытна реакция обычного человека. Захотелось увидеть в нем больше чем работника.