«Интересно, какими представляли нас наши предки? Наверняка думали, что следующее поколение будет куда более свободным и счастливым. Оправдали ли мы их надежды? Ответьте на этот вопрос сами. Мы живём в новом времени, где существует свобода выбора и слова, и там, где империум доминантов* — главный бич общества. Это то, что как раз-таки отменяет два первых главных права, обнуляя их до простой фиктивности. Это то, что тормозит развитие всего, не даёт истинному потенциалу многих людей принести пользу нашему миру. Молчать — не выход. Это не факт протеста, это — немое соглашение на всё, что нам кидают в лицо в виде новых и новых законов. Мы много лет уже закрываем глаза на это, но если вы наконец-то осмелитесь приоткрыть их, то заметите, что в плюсе не остаётся никто. Кроме нашего «расцветающего» государства конечно. Что доминанты, что сабмиссивы, что просто люди — никто не чувствует себя на своём месте, смиряясь с выданной ролью. Метка — это не вы, это всего лишь малая часть вас. И она не должна быть самым решающим моментом в вашей жизни. Я не боюсь говорить об этом, и я хочу, чтобы вы тоже не боялись. Скоро всё изменится, просто оставайтесь сильными и не теряйте себя». Мистер Х
Мужчина одним движением пальца пролистывает ленту комментариев, внимательным взглядом осматривая каждый. Он не дурак и прекрасно знает, что к своей аудитории стоит прислушиваться. И с ещё большей долей внимания относится к негативным отзывам. Не тупо следовать за всем, что хотят люди, но и не идти наперекор, вызывая неприятные чувства. Это знает каждый хороший стратег. Он должен им стать словно хороший друг, который наставляет, а не пытается управлять, заставляя думать так, как удобно лишь ему. Пишут многое. С удовольствием он отмечает, что большинство его поддерживает, высказывая такие же смелые и новаторские мысли. Конечно, не обходится и без всяких ущемлённых домов, которые считают, что у них всё в мире прекрасно, и привилегий ни у кого нет. Мужчина усмехается, понимая, что таким уже вряд ли поможешь. Это те самые ребята, которые вместо того, чтобы защищать жертву, наоборот, накинутся на неё, добивая. Ярые патриоты и фанатики — явно не его аудитория. Правительство не гнушается использовать всем известный опиум для народа — религию — прикрывает всё божественным даром и не скупится на ложь в своих телевизионных программах. Практически везде льётся пропаганда «счастливой семьи», детей воспитывают таким образом, что при пробуждении метки в них просыпается либо беспощадный садист, либо прирождённый мазохист. Некоторые из тех, кого не коснулось извращение в виде чужих имён на теле, считают везунчиками, так как природа наделила излюбленных всеми доминантов умением приказывать, отчего несмышленые сабы могли покончить жизнь самоубийством. Злые на общество, на систему и на весь мир в целом обладатели незамысловатых букв на запястье пользовались возможностью и изводили родственных душ. Всё происходящее казалось своеобразным естественным отбором, где слабых либо сразу убирали, либо они были под покровительством законных… хозяев? Учитывая магическую способность домов, несчастный саб не мог не подчиниться даже самому идиотскому приказу. — Смотри, — парой щелчков пальцев мужчина подзывает к себе другого, что стоял совсем рядом. Тот наклоняется совсем близко, тоже осматривая информацию в небольшом экране телефона. — Что скажешь? — Скажу, что ты довольно неплох, — задумчивым голосом тянет его знакомый, сам себе кивая, — умело манипулируешь умами большинства. Я тобой восхищён, хён. Это нам очень на руку. — Эй, неправда, я совсем не манипулирую, — в ответ он получает лишь хитрую улыбку, на которую остаётся лишь недовольно вздохнуть, — просто даю им хорошую пищу для размышлений, но в одном ты точно прав — это нам поможет и очень сильно. Люди в основном похожи на стадо баранов, где один отличившийся ведёт за собой остальных. Главное, чтобы у человека имелись ораторские способности. Его друг кивает, одобряюще хлопая по плечу мужчину. Благодаря ему шансы хоть что-то изменить в этой гнилой системе возросли. Осталось только этим воспользоваться. Хотя неудивительно, что именно хён смог пробудить в чужих сердцах желание бороться. Он всегда был таким.***
«Странное чувство. Ты будто существуешь, но постоянно смотришь в зеркало и задумываешься, а действительно ли человек передо мной — я? Это я сейчас умываюсь, чищу зубы? Тогда почему я не чувствую себя самим собой? Абсурд полный, и на шизофрению смахивает, что даже забавно». Ты настолько сильно потерялся в своих противоречиях, что порой и не знаешь, что чувствуешь на самом деле. Чимин запутался, он не может понять, что в его душе сейчас преобладает: желание продолжать казаться сильным или примкнуть к обычному образу тихого парня, прекратив свои жалкие попытки что-то менять. Попахивает романтизированной всеми, кому не лень, биполяркой из-за терзаний внутренних чувств. Юноша то и дело меняет образы, пытается вести себя как обычно, однако с навалившейся популярностью это выходит не так уж и удачно. Белобрысый змей даже подкинул пару вещичек, прошипев что-то про неподобающий вид. Пак не из бедных, но одевался скромно и в обществе девиц, чья сумочка стоит дороже, чем отцовский автомобиль, смотрелся как-то неуместно. Чимин мысленно называл себя золушкой, пусть всё это и временно. Ничего плохого не происходит, он просто живёт дальше. С Тэхёном не общается, сам не идёт на контакт, а тот после их последнего разговора и сам перестал пытаться. И Пак не знает, радует его этот факт или наоборот злит до невозможности. Внутри всё смешалось в абсолютную дикость, и сложно разобрать, что просто минутная слабость, а что в самом деле то, чего ты хочешь. Он знает, что все проблемы сейчас — лишь в его голове, но, сука, никак с ними разобраться не может. Пак не разобрался в их странной связи, ведь Тэхён никогда не обращал внимания на влюблённые взгляды в свою сторону. Не замечать такой красоты невозможно, отчего пара любовных писем в розовых конвертах не были чем-то из рода вон выходящим. Безвкусная старомодность. Разумеется, светские львицы не задерживали на нём взгляд дольше положенного, однако обычные смертные, как и сам Чимин, забывали о приличиях. Как вообще солнечного парня сумел заполучить в свои лапы Юнги? Очередная загадка, ответ которой, скорее всего, он не узнает. Не в этом положении точно. Теперь оставаться наедине с собой не приятное времяпровождение, а возможность в очередной раз погрызть себя изнутри. Осудить за неправильные действия, упасть в море самокопания, добивая и без того своё хрупкое моральное состояние. С виду для всех он, наверное, стал крутым, но внутри — ещё хуже, чем был «до». Перевоплощение из серой мыши в благородного принца в глазах окружающих выдалось на ура, только вот огромного удовольствия это не приносило. Всё это лживое внимание, и похвала не спасает от пустоты внутри. Он не смотрит, куда идёт, просто шагает бездумно. Останавливается в каком-то переулке, прислушиваясь к шуму, и прячется в темноте, чувствуя, как внутри волна страха поднимается. Голова пустеет разом, и думаешь лишь о том, чтобы это оказалась обычная шумная компания таких же, как и он сам, молодых людей, что не навредят. В последний раз, будучи в такой ситуации, он узнал не то, что хотел бы знать. — Какого хуя, а? Я тебе ясно сказал — домой вали и чтобы до моего прихода даже не смела нос высовывать, — гремит чей-то грубый голос в безлюдной арке. Тихим эхом отдаются слова, неприятно оседая лезущими в голову воспоминаниями об относительно недавних днях. — Я просто хочу работать, Минсу, что в этом такого? — звучит второй голос. Тонкий, девичий, заплаканный, вот-вот — и сорвётся. Непонятно, почему от девушки ощущается природная слабость и страх похуже, чем у Чимина из-за четверых псов во главе Мина. Неужели это её… У Чимина дыхание задерживается, видя, что парочка людей чуть приблизилась к нему, и теперь он, отчасти, но может их видеть. Ему всё ещё страшно из-за ауры парня, однако это чувство усиливается. — Нельзя. Нельзя. Нельзя! Я сказал, ты сидишь дома, слышишь, — мужская рука грубо хватает чёрные волосы, слегка наматывая на кулак. Наверняка это ужасно больно. — Сука, ты меня слушаться должна. Каждый мой приказ вбей себе в голову и не смей перечить, хотя бы это ты можешь понять, дура? Благодари бога за то, что я такой добренький, и не приказал тебе по-настоящему. Или хочешь вновь примерить роль собачки? Тонкое, хрупкое тело трясётся почти беззвучно, слышны лишь тихие всхлипы. Юноше противно всё это видеть, сочувствие к бедной девушке внутри прорывается сквозь страх и тревогу, заставляя сердце болезненно ныть. Он знал, что такое происходит повсеместно, но не сталкивался с этим раньше так близко. Пак, как и все, успешно закрывал глаза на такие ситуации, ведь в разборки соулмейтов лезть запрещается. Никто не имеет права на сабмиссива больше, чем доминант, даже родители-бедняги отодвигались на второй план. Рыжеволосый всегда избегал таких стычек, старался не влезать, но отчего-то не может пошевелиться сейчас. И эту власть он счёл прекрасной? Эту вседозволенность и, якобы, превосходство? — Я тебе ноги переломаю, шагу ступить без моего ведома не сможешь, — скалится мужчина грубо, безумными глазами смотря на свою пару, — а теперь встала и домой. Домой быстро пошла! Он толкает тело девушки, и та шатается, но быстро начинает идти вперёд, как ей и сказано, а её «надзиратель» следует сзади, покидая место разговора. Чимин ещё несколько минут прячется в темноте, прежде чем развернуться и пойти домой в обратном направлении. Он чувствует, как его потряхивает изнутри, как сердце бьётся быстро-быстро, как у кролика. Ему невероятно жаль, что он такой трус и не смог помочь этой незнакомке. Умом понимает, что не смог бы сделать ничего против того парня, поступок этот правильный, но гадко на душе. Куда ему, позорному слабаку, тягаться с кем-то, вроде него. Хах, всей его смелости хватило лишь на жалкий шантаж, а когда кому-то реально понадобилась помощь, он испугался, спрятался, словно пугливый страус головой в землю, ведь так правильно, так всегда учили, так живут не первый век. В реальности он нисколько не изменился, лишь наглее стал. Кому он врал вообще? Вместо смелости и храбрости в нём прибавилось лишь наглости и умение казаться сильным. Может нужное, только вот в критичной ситуации его театр одного актёра с прахом провалится, а ещё глупые мысли, что вот такая вседозволенность — это офигеть как круто. Вёл себя как глупый ребёнок: подлый шантаж устроил, с другом поссорился, при этом накрыв возлюбленного самыми ласковыми словами. И, может, в эту минуту, он на секунду задумывается. Почему этот чёртов Мин Юнги всегда был лучше него. Да, тот садист, возможно, у Юнги эго больше всего земного шара, но он хотя бы не притворяется. Он ведь тогда без страха в глазах Чимину отвечал, пусть и волновался. Он действительно сильный человек, быть может, и не такой даже ужасный, в то время как сам Пак — жалкая копия оригинала. Дешёвую сцену устроил не только блондину, но и лучшему другу. Так стыдно. Юноше пора бы и над собой поработать. Сбросить все маски: тихого ученика, послушного сына, крутого студента, якобы уверенного парня и прочее враньё. Может ему наконец-то пора стать настоящим Пак Чимином, который был всегда, но спрятан под грудой других социальных ролей. На улицах уже пусто, и он этому чертовски рад, потому что было бы очень неловко, заметь кто из прохожих мокрые дорожки слёз, что поблёскивают на лице в свете фонарей. Внутри словно пружина, что закручивалась всё сильнее и сильнее, выстрелила, сломалась. Не удержалась под напором эмоций, как и сам Чимин, который слёз сдержать больше не может. Мама всегда говорила, что не стоит обесценивать свои проблемы и говорить, мол, вон, посмотри, кому-то хуже, ведь у каждого свой предел, и что один пройдёт с огромной лёгкостью, другого может поломать окончательно, поэтому он позволяет себе эту слабость, украдкой лишь вытирая лицо краем свитера. Домой в таком виде он приходить не хочет, зачем зря волновать родных? Те наверняка начнут задавать кучу неудобных вопросов, парень знает, что только заботы ради, но знает ещё то, что, скорее всего, разноется ещё сильнее, чего не хотелось бы, поэтому он находит небольшую лавочку во дворе дома, оглядываясь по сторонам, вроде пусто, и прохожих не наблюдается — оно же и к лучшему. Чимин присаживается, разрешая себе поплакать сильнее, уже особо не сдерживаясь. Раньше в детстве он делал так часто, ведь это действительно помогало. Просто выплёскиваешь эмоции наружу, не копя их в сердце, плюс к тому ещё и эндорфин вырабатывается, что успокаивает в последствии, но с возрастом он стал запрещать себе так делать, ведь их всех учат, что проявление эмоций — слабость, непозволительная роскошь. Ему нужно было казаться сильным, чтобы никто и не подумал, что внутри у него такая мягкая душа. Он мог быть кем угодно — тихоней, крысой, терпилой, но слабаком, который ноет, — никогда. Хотя бы в собственных глазах Пак не должен был пасть ниже плинтуса, но всё это — Тэхён, Юнги, боль внутри и сердце, которое ноет беспрерывно, — совершенно выводило его из привычной колеи. Последней каплей стала эта сцена, что, наверное, забудется совсем не скоро. Внутри ещё где-то теплится нота страха, что подстёгивает слёзы литься с новой силой. Юноша обхватывает голову руками, опуская её меж коленей. Когда-то он слышал, что это помогает справляться с паническими атаками. Он не уверен, что это чувство можно так назвать, но вдруг поможет. Ему сейчас лишь бы просто в норму прийти, хотя бы немного. — Ты в порядке? — голос приятный, нежный. Чимин сразу отзывается, поднимая голову. — Тебе нужна помощь? Всхлипывает шумно, оглядывая незнакомца с ног до головы, про себя отмечая, что тот красивый чертовски, и от этого снова хочется в себя закрыться. Перед ним такой красавец стоит, а он, наверняка, выглядит жалко, весь заплаканный, с красным лицом и вспухшим носом. То ещё зрелище, не из самых приятных. Везучий, видимо, нарываться на незнакомых людей. — Н-не нужно, — звучит тише обычного, звучит и плаксиво, до скрежета зубов. — Всё нормально. Но мужчина не уходит, напротив, цокает недовольно и присаживается рядом, поворачиваясь в его сторону. Чимин очень хочет разозлиться, но не может. Сил не осталось ни на что, поэтому он тупо прикрывает лицо ладонями, чтобы хоть как-то скрыть свой позор перед незнакомцем. — Что у тебя произошло? — интонация ласковая, добрая, хочется проникнуться и в самом деле рассказать хоть кому-то, что на душе творится, но парень терпит. — Может быть я смогу подсказать что-нибудь. Сделаю доброе дело. — Не нужно мне тут добродетелей, — тут же ощетинивается Чимин, цепляясь за последнюю фразу, — идите, к-куда шли, вас наверняка заждались. В ответ ему смеются ярко и заразительно. Пак на это лишь фыркает, сам не замечая, как его постепенно начинает отпускать от истерики. Присутствие этого мужчины действует странным образом, словно его напоили горсткой успокоительных. — Не хочешь говорить значит, да? — Пак слегка руки от лица убирает, замечая, как хитро на него смотрят карие глаза. В них нет и доли презрения, лишь лёгкое беспокойство и понимание. — Тогда я скажу тебе парочку вещей. В нашей жизни всё циклично, никогда не будет идеально хорошо, но и никогда не будет очень плохо. Всё, что происходит у тебя, ты выдержать способен, а если чувствуешь, что уже держаться не можешь, то прими помощь близких, они никогда не оставят, а если и их нет, то хотя бы послушай странного незнакомца, ладно? Скоро станет легче, время правда лечит. Чимин убирает руки на колени, неловко сжимая края свитера, и украдкой смотрит на действительно слегка странного мужчину, в хорошем смысле, ведь какой обычный человек стал бы в их мире помогать кому-то слабому? А он вот всё ещё сидит рядом, словно беспокоится. И если признать правду, то отчасти он действительно помог. Хотя бы тем, что отвлёк от всех этих гнетущих мыслей. — Я вижу, ты меня услышал, молодец, — на его волосы ложится ладонь, что треплет приятно их в разные стороны. — Давай я подвезу тебя домой? Не бойся, я не маньяк, можешь отослать номер моей машины, кому хочешь. Просто не хочу оставлять тебя одного в потёмках. Что скажешь, ребёнок? Раньше бы рыжеволосый никогда бы на такое не согласился, но сейчас что-то внутри словно подсказывает, что это будет самым верным решением. Он несмело кивает, даже не обижаясь на последнее сказанное слово, хватаясь за протянутую руку в ответ. «Скоро станет легче, время правда лечит». Хотелось бы верить.