Бездна Вероятностей

      Они выбрались из дома, когда закатное солнце окрасило аллею Мальфаса насыщенной рыжиной. И, не успев пройти и пары шагов, услышали громкий оклик со стороны купален. Тараэль увидел женщину средних лет, просто одетую, в косынке, удерживавшей седеющие волосы, и влажном фартуке. Прачка. Она помахала рукой Рэйке и бросилась к ней через мост, придерживая серые юбки.       — Хранитель, — запыхавшись, поприветствовала она ее, а потом поклонилась и Тараэлю. — Мессир.       Тараэль, который не был мессиром даже в своих детских мечтах, пораженно уставился на нее, а потом, спохватившись, принял скучающий вид. Никто не знал, кто он и откуда родом. Одет он был прилично, прогуливался по Кварталу Знати в компании Прорицательницы Ордена. За беспутного беспризорника его никто принять не мог.       Наверное.       — Жозель, — мягко улыбнулась Рэйка, — здравствуй! Утром я не видела ни тебя, ни Бетту. Опять племянница захворала?       — Ох, благослови вас Мальфас, мадам, — вновь поклонилась прачка, — вы правы. Болезненней ребенка не встречала! Сама мучается, бедняжка, и нам жизни не дает!..       — Сходите к Оре, чародейке с рыночной площади. Она — хорошая женщина и неплохо разбирается в травничестве. Уверена, она осмотрит девочку и придумает, как облегчить ее страдания. Но если сомневаетесь, я могу замолвить за вас словечко перед местными апотекариями.       Щеки Жозель залило слабым румянцем. Преодолевая робость, она вцепилась обеими руками в свой фартук и опустила глаза. Тараэль был… впечатлен. Несмотря на статус хранителя, Рэйка не воротила нос от простого люда. Многих из них она знала по имени, запоминала то, что они рассказывали о себе, и помогала им, если возникала необходимость. Но Тараэль не понимал, зачем ей это нужно.       — Боги наградили вас добрым сердцем, мадам, — прошептала прачка и сморгнула слезы. — У нас нет лишних денег, а мне совесть не позволит просить Ору помогать нам за просто так. Но мы выкрутимся, да позволит нам это Мальфас!.. Я ведь не за жалостью к вам подошла! — спохватилась женщина. — Девочки рассказали мне, о чем вы спрашивали их с утра. Они не смогли сказать вам ничего путного, но думаю, я смогу вам помочь!       Или же все-таки понимал? Тараэль в задумчивости перевел взгляд с прачки на просветлевшую лицом Рэйку. Возможно, дело в выгоде? Солнечные дети по природе своей были наивны: на доброту они отвечали добротой. В особенности — простой люд. Для них было непривычно, когда аристократы с пути безупречных или зажиточные эрудиты относились к ним как к равным. Рэйка отличалась от них: не смотрела свысока, не отгоняла от себя царственными жестами. Пусть она и была чужестранкой, но постепенно жители Арка мирились с этим.       — Моя Бетта время от времени подрабатывает прачкой у мессира Даль’Мерсера, забирает его грязное белье каждый день в семь утра, — таинственным шепотом сказала Жозель. — Старик — тот еще затворник: прислуги у него нет, стражник — всего один. Бетте было жаль его, и она не раз говорила ему нанять себе хотя бы кухарку и горничную, но он отказывался. Так что все уже привыкли, что в доме он постоянно один. А тут… Бетта, как обычно, пришла к нему с утра, постучалась. Старик открыл дверь, чтобы передать ей корзину с бельем, и тут Бетта увидела в коридоре аэтерна! По описанию, точь-в-точь такую, какую вы разыскиваете, хранитель! Бетта тогда обрадовалась, что Даль’Мерсер внял ее словам и взял помощницу… но ровно через несколько дней он пропал.       Рэйка в задумчивости оттянула нижнюю губу.       — А что же охранник Даль’Мерсера? Ты знаешь, где мне его найти?       — Фергюс-то? — прачка расстроенно покачала головой. — Не получится вам так просто поговорить с ним, мадам! Как только Даль’Мерсер пропал, Фергюс подождал его немного, а потом плюнул и нашел себе другую работу. Он теперь живет на Фермерском побережье. Прислуживает какому-то богатенькому земледельцу, но точно не Бореку.       Движение сбоку заставило Тараэля отвлечься. Неподалеку от них стоял небольшой, деревянный прилавок. Должно быть, когда-то там продавали хлеб или молоко, но теперь он стал лишь незадачливой декорацией для Квартала Знати. Тараэль видел, что местные дети часто используют его в играх.       Сегодня за прилавком расположилась уже знакомая ему девочка. Кажется, ее звали Мили. Посадив на прилавок своего хвостатого калеку, она кормила его маленькими кусочками мяса прямо из рук. Котенок боязливо жался к деревянной столешнице, но исправно принимал еду. Любой страх отходит на второй план, если тобой управляет голод.       Но вовсе не эти двое привлекли внимание Тараэля, а группка мальчишек в нескольких метрах от них. Они усиленно делали вид, что заняты играми друг с другом, однако один из них, темноволосый, курчавый пацан, не скрываясь, в упор смотрел на Мили. То, что он — главарь, Тараэль понял сразу же: он был выше и старше других мальчишек, и те то и дело боязливо поглядывали на него, словно ожидая или тумаков, или приказов. Хотелось бы Тараэлю знать, что это будут за приказы. Ему не понравилось, как пацан смотрит на Мили. Глаза у него были холодными, как у подколодной гадюки. Таких глаз не бывает у хороших людей. Такие глаза бывают у грабителей родом из Подгорода, которые выпотрошат тебя за горсть монет и даже не поморщатся.       Тараэль оглядел аллею Мальфаса. Одного из стражников он заметил у купален, другого — у лавки с магическими товарами. Оба они были в непосредственной близости от мальчишек: если те затеют что-то дурное, их успеют остановить. В конце концов, о безопасности солнечных деток стража Арка должна заботиться лучше, чем о безопасности заморышей из Подгорода. Тараэль… надеялся на это.       — Надеюсь, мессир Даль’Мерсер ничем не провинился перед Орденом? — с тревогой спросила, тем временем, Жозель. — Или эта аэтерна оказалась какой преступницей?       Рэйка успокаивающе потрепала прачку по плечу.       — Орден всего лишь хочет знать, не случилось ли с ним чего, — соврала магичка и потянулась к кошелю, спрятанному за широким поясом доспеха.       — Это хорошо! Этот старик — тихий и мирный человек, ни на что плохое он не способен — по глазам видно!.. — закивала женщина, но осеклась на полуслове, когда Сафран протянула ей мешочек с нежно звякнувшими внутри монетами.       — Ты мне очень помогла, Жозель, — пояснила Рэйка и вложила мешочек в ослабевшие от неожиданности руки прачки. Зажала ей пальцы вокруг мягкой ткани.       — Спасибо.       — Но ведь я… Ведь я вовсе не за этим… Любой следующий пути…       — Вовсе не любой, — Рэйка ласково улыбнулась ей, и рот прачки удивленно округлился. — Возьми, я настаиваю! Этого хватит, чтобы Ора осмотрела твою племянницу. Потом обязательно расскажешь, как все прошло.       И магичка коснулась локтя Тараэля, маня его за собой. Он медленно тронулся с места, но напоследок оглянулся на Жозель. Поджав дрожащие губы, женщина развязала врученный ей мешочек и робко пересчитала монеты. Там было куда больше, чем нужно чародейке с рыночной площади. И куда больше, чем скромная прачка могла заработать за несколько месяцев ежедневного труда. Этого ей хватит и на лекарство, и на мясо с овощами для целительного бульона, и на новое одеяло для больной.       Прачка одной рукой прижала мешочек к груди, а другой закрыла лицо, скрывая от всего мира свои слезы.       — Ты швыряешься деньгами, как песком, — заметил Тараэль, зашагав рядом с Рэйкой.       — Это не так. А Жозель вполне заслужила награду.       — Ты выделила ее среди других прачек. Не думаю, что они проникнутся к ней любовью, когда узнают об этом.       Однажды, еще будучи ребенком, Тараэль увидел, как попрошайки на рынке Подгорода озлобились на своего более удачливого товарища, отловили его в темном переулке и разбили голову о выступающую балку одного из бараков. Его гроши они разделили поровну, а его остывающее тело бросили в том же переулке на съедение вездесущим крысам.       — Жозель не дура, она не будет хвастать деньгами, — нахмурилась Рэйка.       Она вела его в дальний закуток Квартала Знати, к огромной беломраморной статуе, изображавшей нежную девушку с корзиной цветов.       — Ты действительно веришь, что никто не удивится, когда узнает, что у бедной прачки появились деньги на лечение ребенка?       — Если возникнут вопросы, она выкрутится. Скажет, что откладывала понемногу и, наконец, накопила нужную сумму. Не драматизируй, Нарис! Люди, подобные Жозель, знают, как выжить, мирно и тихо.       Тараэль с трудом промолчал. Он мог бы сказать, что не драматизирует, а понимает, каково это — выживать в нищете. Знает, чем может обернуться доброта мягкосердечных аристократов, не задумывающихся о последствиях своих широких жестов. Но Рэйка была упряма: читать ей нотации так же бесполезно, как пытаться проломить каменную стену лбом.       Всю оставшуюся дорогу Сафран шла впереди него. Погруженная в свои раздумья, она не обращала внимания на происходящее вокруг. Наконец, они остановились у самого дальнего дома на аллее Мальфаса, и Тараэль критично осмотрел его. При всем своем великолепии жилища аркской знати казались ему до отвратительного одинаковыми. В них не было индивидуальности, которую можно было найти даже в бараках Подгорода. Все, как один -идеальные, камешек к камешку, кое-где тронутые плющом, с узкими витражными окнами.       Парадные двери дома были удачно скрыты статуей той самой девушки. Стража редко патрулировала этот закуток, что моментально делало жилище Даль’Мерсера мечтой любого вора. Тараэль был уверен, что от грабежа старика спасало лишь то, что лихачи из Подгорода редко совались к аристократам, предпочитая живиться в Южном квартале или в домах у рыночной площади. Скупщики не любили, когда им приносили слишком дорогие цацки — их было сложнее сбыть.       Рэйка в нерешительности склонилась над дверным замком, но Тараэль, закатив глаза, отодвинул ее в сторону. Пока они работали вместе, он успел заметить, что магичка ужасно управляется с отмычками. До сносного взломщика ей было так же далеко, как фермеру — до места под крышей Храма Солнца.       — Не из легких, — вынес вердикт Тараэль, придирчиво изучив механизм. — Если постоишь на стреме, я постараюсь управиться как можно быстрее.       Уговаривать Рэйку не пришлось. Облегченно вздохнув, она сделала приглашающий жест рукой.       — Развлекайся!       Возможно, она тоже помнила свое фиаско в Убежище, когда она билась над сундуком Ша’Гун добрых несколько минут, а Тараэль, которому надоело ее копошение у самого носа, справился с замком за считанные секунды. Но все было предельно честно — так считал Тараэль. Он умел управляться с отмычками, луком и мечом. Рэйка была плоха во всем вышеперечисленном, но от ее магии дрожали стены. Как говаривал Первый Провидец: человек не может быть хорош во всем.       — Нужно было дождаться глубокой ночи, — проворчал Тараэль, выуживая отмычку из потайного нагрудного кармана. — Что ты будешь делать, если стража заметит, как Прорицательница Ордена беспардонно ломится в запертый дом? Ты говорила, что мы провернем это дело незаметно.       — Именно так мы и делаем. Ты видишь рядом хоть одного стражника?.. Быть Прорицательницей Ордена очень выгодно, дорогуша, — откликнулась Сафран. Она, уперев руки в бока, следила за каждым движением Тараэля. И нервировала этим. — Если стража все же заметит нас, я просто улыбнусь, извинюсь и скажу, что нахожусь здесь по заданию грандмастера. А ты — очаровательный наемник, любезно согласившийся мне помочь.       — С каких пор хранителям разрешено взламывать замки ради Ордена?       — Ради Ордена хранители могут даже выбивать дверь с ноги, — фыркнула Рэйка. — Ведь с ними благословение Мальфаса!       «И правда, — подумал Тараэль, вслушиваясь в скрежет замка под отмычкой, — Орден — та же Ралата, только доспехи у них подороже».       — Ты скоро? — нетерпеливо задергалась Сафран.       — Помолчи.       Спустя мгновения, растянувшиеся во времени подобно маленькой вечности, он наконец-то нащупал язычок замка, и механизм, открываясь, мелодично щелкнул. Тараэль с облегченным вздохом распахнул дверь и тут же поморщился — в нос ударил запах застоявшейся пыли, килийских специй и чего-то тухлого. Перед ним предстал узкий, темный коридор. Солнечные лучи, проникавшие с улицы, высвечивали ряды книжных и алхимических шкафов, тянувшиеся у его стен.       — Лучше сразу наколдуй своего светлячка, — посоветовал Тараэль, почувствовав, как Рэйка выглядывает у него из-за плеча. — Закроем дверь — и не увидим ни зги.       В коридоре для двоих оказалось тесно, и он прошел вперед, внимательно оглядывая полки и подмечая каждую деталь. В груди разлилось теплое чувство предвкушения. Проклятье, как он, оказывается, по этому скучал! В Ралате он делил обзяанности вести расследования с еще двумя Голосами, а Первый Провидец зачастую отправлял его на задания на поверхности — Отец не мог прожить и месяца, не поручив своим агнцам найти для него что-то древнее и опасное. Тараэлю все это было в радость: он забывал обо всем на свете, погружаясь в выполнение поставленной задачи. Но чем ближе было Вознесение, тем меньше заданий генерировал Отец, сосредоточившись на раскопках проклятого храма Черных Весов. Единственным развлечением Тараэля остался подбор наемников для пополнения рядов пушечного мяса.       — Что мы ищем? — спросил он, заглядывая в левый проход из коридора.       То была гостиная. Мягкие, килийские подушки были разбросаны прямо на полу, ноги тонули в ворсистых коврах прямиком из Киры. Округлые окна были плотно занавешены тяжелыми, темными шторами. И, куда ни посмотри, везде громоздились стопки книг.       — Если бы я знала! — с досадой цокнула языком Рэйка, выглядывая из кухни. — Нам нужно что-то, что укажет, куда мог пропасть Даль’Мерсер.       — Вряд ли он оставил нам карту и обвел на ней нужное место углем.       — Ого, да он был настоящим алхимиком!       Сафран его, конечно же, не слушала. Тараэль прошел вслед за ней на кухню и увидел, как она с любопытством вертит в руках диковинного вида ступку.       — Такие редкие ингредиенты… — отметила магичка и покачала головой. — Но должна признаться, кухня — не лучшее место для алхимических экспериментов. Возможно, он чем-то болел и добавлял какие-то лечебные смеси в еду? Хм…       Краем уха слушая ее бубнеж, Тараэль прошелся мимо кухонных полок. Наклонился к очагу и увидел, что в нем не было ни дров, ни пепла. Интересно.       — Интересно, — вторила Рэйка его мыслям. Она изучала листки, взятые ей с алхимического столика. — Тут десятки рецептов лекарственных зелий и смесей от всяческих старческих заболеваний, но один отличается…       Подозрительно прищурившись, Тараэль присел на корточки и сунул руку в узкое пространство между кухонным столом и буфетом. Магический огонек Рэйки беспрестанно летал от хозяйки к ее спутнику, и в момент, когда он завис над ним, Тараэль увидел припрятанные в углу клочки бумаги. Их оказалось три штуки. И были то незаконченные письма. Он по очереди раскрыл их.       На первом из них аккуратным почерком было выведено: «Дорогая Эсме! Надеюсь, ты прочтешь это письмо, а не выкинешь сразу же, как поймешь, от кого оно…», — и зачеркнуто несколько раз. В некоторых местах острие пера прорвало тонкую писчую бумагу, брызнуло чернилами. Злость, отчаяние, стыд. Раздражение. Вот, что чувствовала Тара — кто еще мог писать из дома Даль’Мерсера этой громкой девице? — когда писала это письмо.       Тараэль взялся за второе. «Эсме! Надеюсь, твоя труппа до сих пор в Киле, и это письмо сможет дойти до тебя. Я знаю, прошло немало времени, и мы расстались не самым лучшим образом, но все же надеюсь, что ты не выкинешь письмо сразу же, как поймешь, от кого оно. Мне необходимо поделиться с тобой всем тем, что происходит со мной, потому что, несмотря ни на что, я продолжаю любить тебя и…». И вновь — зачеркнуто. Так же зло и отчаянно, как и в прошлом письме — крест-накрест. Тараэль вспомнил, как Эсме переживала, что помешает счастью и довольству Тары, и усмехнулся. Эта девочка была какой угодно, но не счастливой. Даже если уверяла в обратном — в той версии письма, которая все-таки попала в руки Эсме.       Третье письмо можно было назвать почти завершенным, но большая его часть была залита чернилами — по досадной неосторожности или в порыве слепого бешенства. Тараэль смог разобрать лишь последние строки: «…чувствую, что, наконец, на своем месте. Все обрело смысл, даже мой недуг почти не мучает меня. Но знаешь, Эсме, по-настоящему счастливой я бы стала, будь ты рядом со мной. Я все чаще задумываюсь: смогла бы ты простить меня — опять? Смогла бы ты дать мне еще один шанс? Но я не могу просить тебя бросить труппу и пересечь океаны, лишь бы потешить мои глупые надежды. Я люблю тебя, и поэтому…». В некоторых местах чернила плыли вслед за водяными разводами. Тара плакала, пока писала это письмо.       — …я точно знаю зелье, которое делается по этому рецепту. — В задумчивости Рэйка привалилась бедром к алхимическому столику и потянула за рыжий локон свободной от листов рукой. — Это… странно.       «Как и эти письма, — подумал Тараэль. — Почему Тара не сожгла их, не выбросила с остальным мусором? Спрятала так, как будто поспешно избавлялась от улик. Ей нельзя было связываться с кем-либо? Даль’Мерсер едва не застукал ее, она все поспешно спрятала, а потом у нее не было времени, чтобы окончательно избавиться от писем?»       — Это зелье давали жителям Остиана после того, как они взбунтовались против режима Храма Творца. Они проливали кровь наравне с людьми Наратзула Арантэаля и участниками сопротивления, но до этого большинство из них даже не знало, каково это, отнимать чью-то жизнь, — Рэйка вздохнула. Ее взгляд, внезапно тяжелый, чужой, уперся в никуда, и Тараэль вдруг понял, что она говорит о том, что видела своими глазами. — Было столько трупов… Столько смертей, боли и горя… Когда адреналин покинул людей, многие из них сломались. Кто-то погрузился в тяжелую меланхолию, кто-то не мог спать из-за кошмаров и бесконечного чувства тревоги. Маги Наратзула были озабочены их состоянием и выдали всем, кто был хоть как-то знаком с алхимией или травничеством, рецепт этого зелья. Его нужно было давать больным по два раза в день, чтобы стабилизировать их эмоциональное состояние… Действительно интересно.       — Что именно? — устало спросил Тараэль. Он чувствовал, что ему недостает знаний.       — Эсме думала, что Тара подвержена какому-то проклятью: она была то абсолютно нормальной девчонкой, то тухла на глазах. Но Даль’Мерсер поил ее этим зельем, и оно… помогало ей. Я вижу, что необходимых для зелья ингредиентов осталось совсем чуть-чуть.       — Знаешь, мне было бы легче понять, о чем ты толкуешь, если бы ты рассказала мне все, что знаешь об этом деле, — резко оборвал ее Тараэль.       Рэйка уставилась на него рассеянным взглядом. А потом как будто очнулась и встряхнулась.       — Девчонка Эсме, Тара, с самого рождения была… особенной, — заговорила она, тщательно подбирая слова. — Все считали, что она проклята, но ни один маг, ни один апотекарий не мог помочь ей. Ее жизнь напоминала ад: очень часто она проваливалась в своего рода темную апатию. Ей ничего не хотелось, еда не имела вкуса, сон не приносил отдыха, люди становились ей отвратительны. Но Эсме любила ее и всеми силами старалась помочь продлить нормальное состояние и отодвинуть неизбежный приход меланхолии. Иногда ей это удавалось, иногда нет. Так продолжалось восемь лет — столько помнит Эсме.       А потом в один прекрасный день Тара вернулась домой окрыленная. Она сказала, что на рынке к ней подошла женщина и сказала, что знает о ее состоянии, и что пугаться его не стоит. Сказала, что Тара не одинока в своей особенности, и что если она хочет быть среди подобных себе, то должна отправляться на Эндерал. Что ее состояние — это лишь результат того, что она находится не в том месте, не с теми людьми и слишком далеко от своего истинного предназначения.       Эсме испугалась, что Тару созывают в какой-то культ. С трудом, но она отговорила ее от затеи плыть за «истинным предназначением» на другой материк. Объяснила ей, что именно такими сладкими речами легковерных дурочек завлекают в неприятности. Тара послушала ее, а через некоторое время и сама удивилась, как могла так легко поверить абсолютно незнакомой женщине. Но с той поры срывы Тары начали происходить все чаще, их отношения дали трещину, и они разругались. Тара обвинила Эсме в том, что она мешает ей исцелиться, найти способ быть счастливой, и ушла из их труппы. Эсме же была так обижена, что не стала останавливать ее.       И вот, два месяца назад Эсме получила письмо от Тары. В письме говорилось, что она наконец-то обрела спокойствие, уплыв на Эндерал. Ее здесь действительно ждали, а влиятельный член их группы даже организовал ей место на корабле. Эсме это встревожило настолько, что она не могла позволить себе стоять в стороне. Она дождалась корабля до Эндерала и приплыла сюда… Думаю, это потому, что она до сих пор любит ее.       Тараэль, не сдержавшись, громко фыркнул.       — Что? — нахмурилась Рэйка.       — Если любишь человека, то никогда не бросишь его, — презрительно выплюнул Тараэль. — Не будь такой наивной, она здесь вовсе не поэтому!       — Ситуации могут быть разными, — покачала головой Сафран. — Иногда лучшее, что ты можешь сделать для того, кого любишь, это отпустить.       — Не парь мне мозги, — Тараэль распрямился, сжимая в руках три незаконченных письма Тары. — Если тебе нужно кого-то удерживать или отпускать, то это означает лишь то, что этот «кто-то» в тебе не заинтересован, ты ему не нужен, а ты, как последний дурак, живешь в иллюзии.       — Ты не можешь просто взять и перестать любить кого-то! — возмутилась Сафран.       — Ты можешь не начинать любить. Любовь — это привязанность, а привязанность — это слабость. Любую слабость можно обуздать.       «Можно?»       — Это что, одна из истин Раласа? — язвительно уточнила Рэйка и уперла руки в бока. — Ну, хорошо, Нарис, раз ты заделался экспертом в отношениях, то расскажи мне: отчего же Эсме приплыла на Эндерал?       Тараэль удивленно посмотрел на нее. Разве это не очевидно?       — Из-за чувства вины. Она не досмотрела за этой Тарой, и та попала-таки в культ. И из-за чувства уязвленной гордости: кто-то, но не она, сделал Тару счастливой. Восемь лет против одной единственной поездки на корабле — ну разве не обидно? Но не будь этого письма, твоя Эсме никогда бы о ней не вспомнила.       Несколько секунд Рэйка мерила его мрачным взглядом, а потом вдруг расхохоталась.       — Ты уникум. Как можно быть таким идеалистом и скептиком одновременно?       От смеха рыжие локоны соскользнули с ее плеч и тяжелыми волнами упали ей на грудь. Тараэль отвернулся.       — Все это неважно, — буркнул он. Он сосредоточился на воспоминании, как изменилось лицо Сафран в одно мгновение рассказа. Сделалось бледным и злым. — Мне интересно, что это за женщина, которая первой нашла Тару?       Он услышал, как Рэйка отошла от алхимического стола. Стук ее каблуков оборвался, когда она ступила на киранийские ковры гостиной.       — Я тоже спросила об этом у Эсме. И именно ее ответ послужил началом моего интереса. Видишь ли, эту женщину я знаю. Мне кажется, что все дерьмо этого мира так или иначе связано с ней… Скажи мне: в Ралате знают об Очищении?       — Об Очищении? — неуверенно повторил Тараэль, заходя в гостиную. Он чувствовал себя потерянным щенком, хвостом таскаясь за Рэйкой из комнаты в комнату.       — Да. Знаешь историю о пирийцах? Не было ни стихийного бедствия, ни войны подобно той, что устроили когда-то звездники и аэтерна, но целая цивилизация — разом, в одно мгновение — исчезла с лица земли, не оставив от себя ни костей, ни пепла. Некоторые думают, что они сами накликали на себя катастрофу, однажды вовремя не обуздав свои амбиции в науке и магии. Некоторые думают, что они эволюционировали. Наверняка в своих суждениях эти «некоторые» опираются на религию пирийцев, гласящую, что в конце жизни они становятся слишком мудры, чтобы держаться за свои земные тела. Но это бред, конечно. Помнишь, я рассказывала тебе, отчего меня зовут Прорицательницей? Из-за Эха — способности видеть прошлое… Прошлое пирийцев в том числе.       Рэйка остановилась у камина и подняла с полки узорчатый кубок — лишь бы чем-то занять руки.       — На самом деле они погибли. Все до единого. Сгорели в белом огне. Но они боролись до последнего, назвали этот огонь Очищением. Прошли десятки тысяч лет после того, как они потерпели неудачу, и теперь… Теперь настал наш черед.       Мысли в голове Тараэля взорвались нестройным хороводом. Он-то думал, что Отец говорил о войне с неримцами или вовсе бредил, вещая своим агнцам, что им необходимо вознестись до того, как на мир обрушится беда. Но что если подонок знал больше, чем говорил? Одержимый пирийскими культурой и религией, за четыреста лет он мог докопаться до самых скрытых истин.       — И как со всем этим связана эта таинственная женщина? — осторожно уточнил Тараэль.       Кубок хрустнул в руках Сафран, и магичка сдавленно зашипела, разжимая ладонь и позволяя осколкам упасть на пол.       — Я почти уверена, что Очищение — ее рук дело, — с мстительным удовольствием она наступила носком сапога на уцелевшую ножку кубка. Та жалобно хрустнула под ее весом. — Мы встречались с ней раньше. Она… Именно после встречи с ней во мне появилось Эхо.       — Она маг? Но разве маги способны одаривать кого-то способностями?       — Нет, — зло ответила Рэйка. — Я вообще не уверена, что она человек. Она была им когда-то, но сейчас… Ты бы видел ее, Тараэль. Она… нечестивая тварь. В ней больше нет ничего человеческого, даже самой крохотной эмоции. Когда я встретилась с Отцом, я была поражена их сходством.       — Они могут быть знакомы? — ужаснулся Тараэль.       Мир казался ему полным грязи и тьмы из-за того, что он смог породить Отца. Но если по земле ходят еще подобные ему?..       — Если только он — ее ярый почитатель. Ему было четыреста лет, а ей… Я с трудом могу представить, как долго она живет. Благодаря изысканиям Храма Солнца и Эху, мы знаем, что пирийцы не были первыми жертвами Очищения. Бессчетное количество циклов смертей до нас — и после нас, если мы облажаемся. И она была при каждом из них.       Мог ли Отец знать о существовании этой женщины? Его притягивало все темное, нечестивое и воспевающее разрушение. И если она была связана с его обожаемыми пирийцами…       — И ты думаешь, что культ, в который попала Тара, связан с этой женщиной? И Ралата тоже?       — Не знаю насчет Ралаты, но про культ хочу выяснить, — Рэйка тоскливо улыбнулась. — Ну так что, поможешь мне?       Без лишних слов Тараэль протянул ей письма Тары. Сафран с жадностью впилась в их строки, но чем дольше она читала, тем печальнее становилось ее лицо.       — Бедная девочка, — пожалела наконец магичка. — Эсме не дала мне взглянуть на письмо, которое все-таки получила… Думаю, Тара отчаянно хотела сделать его менее грустным.       Тараэль пожал плечами. Так ли важно, чего хотела эта аэтерна?       — Теперь мы точно знаем, что прачка видела здесь именно ее, — произнес он. — Осталось выяснить, куда пропали она и Даль’Мерсер.       — Я думаю, они ушли, чтобы встретиться с другими членами культа, — неуверенно закусила губу Рэйка и огляделась по сторонам. — Только погляди вокруг: он коллекционировал все, что мило сердцу! Наверняка где-нибудь мы найдем что-то, что укажет нам значимое для него место. Возможно, нам повезет, и Эхо поможет мне заглянуть в прошлое… О, а что это за дверь?       Магичка обогнула Тараэля и прошла в дальний угол гостиной. Там за книжными шкафами спряталась дверь, которую сам Тараэль заприметил сразу же, как зашел.       — Скорее всего, она ведет в подвал, — поделился он своими соображениями.       — Возможно, — покладисто согласилась Рэйка. Она подняла руку, но замерла, когда между ее пальцами и красным деревом осталось несколько миллиметров. Приглядевшись, Тараэль заметил странную рябь, как будто Сафран коснулась чего-то жидкого, но невидимого. — Вот только я не знаю ни одного погреба, который охранялся бы такими мощными чарами! Алхимик, да и к тому же — маг? Какой любопытный персонаж, этот Даль’Мерсер!.. Дай мне несколько секунд, я уберу его заклинания.       Подобравшись поближе, Тараэль принялся внимательно наблюдать за ней. Он никогда не скрывал своего интереса к магии и жалел, что сам он, несмотря на острые уши, ей практически не обладал. Его магических сил хватало лишь на Призрачные прыжки, что очень помогало ему в бою. Но даже этим трюком он овладел с большим трудом — и оттого невероятно собой гордился. Рэйка же творила магию так легко, как дышала. Поначалу Тараэлю казалось, что ее силам нет границ, что она умеет сотворить любое заклинание. Но чем дольше он ее знал, чем больше видел в бою, тем быстрее понимал, что Сафран, бесспорно одаренный маг, умела убеждать, что ей все по плечу. Она страдала от чародейской лихорадки так же, как и другие маги. А еще ей совершенно не давалась магия света, что казалось символичным: темной магией, псионикой и энтропией, Рэйка владела более чем неплохо.       Однако бичом магички была стихийная магия. Гром и молнии подчинялись ей, и это было так невероятно, что в первое время Тараэль мог застыть с разинутым ртом, глядя, как их общие враги оседают на землю с выжженными глазами и обугленными телами. Только чудо спасало его от пропущенных стрел и ударов меча. Но он ничего не мог с собой поделать: наблюдать за Рэйкой в бою было отдельным видом эстетического удовольствия. Она была так же прекрасна, как и разрушительна ее магия.       Вот и сейчас Рэйка плавно вела широко раскрытой ладонью вниз. Заклинания Даль’Мерсера горели под ее прикосновением, подобно паутине, и осыпались на пол пеплом.       — Готово! — с победоносной улыбкой известила Сафран, и Тараэль понял, что все это время даже не дышал.       Она осторожно схватилась за круглую ручку и потянула на себя. Дверь подчинилась ей с неохотным, ржавым скрипом. Тараэль заглянул внутрь через плечо Рэйки и пораженно поднял брови.       — Посторонись-ка, — недолго думая, он отодвинул притихшую магичку в сторону.       За дверью должен был быть подвал. Просто обязан. Но там был спуск в пещеру. На земляных стенах висели незажженные факелы, вниз уходили вырубленные прямо в камне ступени. Прислушавшись, Тараэль услышал вой сквозняка и далекий шум протекавшего над главными залами пещеры Ларксаса.       Задание Рэйки с каждой минутой нравилось ему все меньше.       — Я впереди, а ты — за мной, — скомандовал он, доставая Гадюку из ножен.       И, не дожидаясь возражений Сафран, ступил на первую ступеньку.       ***       Дратис вел его по просторным, светлым коридорам замка с такой поспешностью, что Баизак, то и дело останавливающийся, чтобы осмотреться, едва поспевал за ним. Все ему было здесь знакомо и — незнакомо одновременно. За пределами тронного зала он бывал лишь дважды: когда искал опочивальню канцлера и когда преследовал убегавшего от расправы Баратеона. Стоило ли говорить, что ему не удалось что-либо запомнить? Сейчас, казалось бы, спешить было некуда, но регент явно думал иначе.       Комнаты Дратиса располагались в восточной части спального крыла и напомнили Баизаку о скромном жилище Аркта той же аскетичной простотой. Бормоча себе что-то под нос, бывший военный маршал Таранора подошел к рабочему столу, расположенному у окон во всю стену, и принялся копошиться в стопке писем. Заметив заинтересованный взгляд Адалаиса, Дратис по-доброму усмехнулся.       — Ты не представляешь, сынок, сколько почты я получаю ежедневно! Каждый хочет моего внимания, совета, приказа, аудиенции… Ты наверняка догадываешься, что для меня это тяжкий труд.       — Не любите политику? — улыбнулся Баизак.       — Никогда не любил, — подтвердил регент. — Я — военный человек до мозга костей. Никогда не думал, что мне придется проводить большую часть своего времени, слушая политические дрязги и приструнивая обнаглевших лордов! Мое место — поля боя, среди моих солдат.       — Представьте, что дебаты с обнаглевшими лордами — тоже поле боя, — посоветовал Адалаис, — и вам необходимо выиграть этот бой.       — Именно таким самовнушением я и развлекаю себя каждый день. — Дратис, наконец, нашел, что искал. Два небольших белоснежных конверта с вскрытой одинаковой темно-бордовой печатью на них. — Но очень печалюсь, что не могу снести противнику голову. Это был бы быстрый, чертовски хороший бой!       Баизак вгляделся в печать на воске. Было в ней что-то отдаленно знакомое, но он не мог понять что.       — Письма от Ордена магов, — поставил точку в его рассуждениях Дратис. Он тяжело оперся на стол обеими руками и стал выглядеть еще старее. — Теперь они, правда, кличут себя Советом, с позволения Таранора пригрели себе место при королевском дворе и бьются за политическую власть. Моя самая страшная головная боль!       — Отчего же? — осторожно спросил Баизак и уселся в кресло у стола регента.       — Они повсюду, по каждому вопросу у них есть свое мнение! — пожаловался Дратис. — Этот Балин… С тех пор, как король Таранор назначил его главой Совета, он заделался невозможным засранцем! Я приказал ему изучить дестабилизацию магии, издал указ о создании исследовательской группы, но он все жмется и гнется, как девица в первую брачную ночь. Зато письма мне шлет с исправной регулярностью! Это, — регент взмахнул одним из пресловутых конвертов, — я получил четыре дня тому назад. В тот самый день, когда ты вернулся.       Баизак неуютно завозился в кресле. Он понял, к чему клонит Дратис, и это ему совершенно не понравилось.       — Хотите сказать, — медленно проговорил Адалаис, — что это письмо обо мне?       — Конечно, — регент ненавидящим взглядом уставился на печать Совета. — Видишь ли, это письмо стало вторым за день. Балин настойчив, но методичен. Отправлять сразу два письма — не в его манере. Он пишет мне огромные послания и присылает их в одном конверте, пухлом как откормленный младенец. Поначалу я даже подумал, что он окончательно свихнулся, но… теперь я вижу тебя и знаю, что с головой у него все в порядке. Относительно. Но твое появление явно выбило его из колеи.       С прерывистым вздохом Дратис отошел к окну и запрокинул голову к ясному небу. Вся его фигура говорила о великой усталости. Баизак покрепче сжал посох в руках, стараясь скрыть волнение. Он почувствовал, как Наратзул телепатически тянется к нему, приказывая держать лицо и слушать дальше.       — Не знаю, где ты скитался все эти годы, сынок, но ты явно упустил тот момент, когда бывший Орден магов сменил курс. Давай-ка я объясню тебе, что к чему. После вашего с господином Арантэалем исчезновения Таранор кинул все возможные силы на ваши поиски. Он не хотел верить, что вы погибли, но после года поисков с сожалением сдался. Он не хотел становиться королем, считал себя недостойным — не дотягивающим до уровня Наратзула Арантэаля. Но обстоятельства были против него: трон Нерима пустовал, и многие лорды принялись облизываться на вакантное место. Таранор не мог позволить недостойному человеку возглавить страну, за свободу которой мы проливали кровь, пот и слезы. Он собрал войска, подавил сопротивление и с горечью принял корону.       Не выдержав, Баизак ухмыльнулся в ладонь. Он почувствовал смех Наратзула, перемешанный с его собственным весельем. Их обоих умилила вера Дратиса в чистые помыслы своего короля.       Коарек был прекрасным актером: будь он гонимым всеми аэтерна, то с легкостью пополнил бы ряды какой-нибудь из странствующих по просторам Нерима трупп и обеспечил ей стабильный заработок и любовь публики. Представить, что он с горечью принял корону, было попросту невозможно. Или же Дратис говорил о каком-то другом Тараноре, с которым ни Баизак, ни Наратзул не были знакомы.       Чванливый, самовлюбленный и везде находящий выгоду исключительно для себя — вот каким был правитель Северного королевства. Он украшал замок своими портретами, по всему Кабаэту стояли его статуи в полный рост. Он был готов заслужить любовь и почтение простого народа любыми способами, но не для их спокойной жизни, а чтобы потешить свое эго. Ему повезло, что на его веку началась борьба за свободу от тирании Рожденных Светом. Он сразу же занял нишу великого избавителя и защитника прав жителей Нерима — и купался в обожании людей.       Дратис вырастил его. Он видел, как из мальчика Таранор превращается в мужчину, из представителя Баратеона в Северном королевстве — в короля. Было удивительно, что он так слепо верил лишь в лучшее в своем воспитаннике. Но, возможно, любовь сродни родительской сыграла с ним дурную шутку.       — Нас беспокоил Орден магов, — продолжил регент, и Баизак поспешно вернулся к его рассказу. — Совет как будто бы ждал, когда тебя, сынок, и Наратзула Арантэаля начнут считать погибшими. Они сразу же сменили политику, приговаривая, что делают это исключительно для того, чтобы народ, далекий от магии, постепенно начал принимать ее. Видишь ли, они полностью отреклись от идей своего мертвого лидера, начали говорить, что свержение Богов Света — печальная необходимость, которую они поддерживали лишь потому, что у них не было другого выбора. Добившись места среди советников короля, Балин произнес чувственную речь, где объяснял, как горько им было понимать, что Рожденные Светом никогда не приняли бы мировую, что Баратеон загнал их в угол и вынудил идти по пути, с которым они всей душой были не согласны, следовать за жестокими, кровожадными людьми. Мол, хотел бы он, чтобы свержения Храма Творца в Остиане происходило более деликатным способом, чтобы захват Эрофина не был столь кровавым…       Волну гнева, вырвавшуюся из Пожирателя, можно было потрогать руками. Баизак понимал чувства Наратзула, его страшную обиду. Он вцепился в подлокотник кресла свободной от посоха рукой, обшивка затрещала под его пальцами. Все, что накопилось в нем с первого дня возвращения, вырвалось наружу жгучей яростью.       Пузатая чайка с криком уселась на перила небольшого, круглого балкона, приютившегося за окнами комнаты регента. Адалаис, не контролируя себя, с ненавистью уставился на нее, и птица вдруг заверещала, высоко задрав голову. Из ее глаз и клюва вырвался огонь, и она, исходя дымом, камнем рухнула вниз. Дратис вздрогнул и со страхом оглянулся на своего гостя.       — Мой мальчик? — прошептал он, но Баизак не слышал его.       Эти проклятые идиоты! Предатели, мерзкие лизоблюды! Они с комфортом отсиживались в Горном монастыре, пока Баизак и Наратзул, Мерзул и Марвин, Каллисто и Ким рисковали жизнями. Умирали.       Мерзул, Марвин, Каллисто, Ким… Ким! Баизака согнуло пополам от заполонившей его боли. Пока он странствовал по мирам, у него не было времени на горе. Он отрешился от потери, не дал себе и секунды, чтобы оплакать друзей.       Темные шелковистые волосы, ласковые серые глаза, робкий нрав. Ким не до конца понимала, чего добивается Наратзул — думала, что Арантэаля заботят лишь судьбы людей. Она не была допущена до закрытых совещаний и представляла, что Орден борется не с самими Богами Света, а с людьми, которые извратили их религию. Ким не была создана для войны, она была слишком доброй и сострадательной. Она хотела быть особенной, чтобы защищать, чтобы предотвратить распри, чтобы освободить рабов из гнета избалованных господ.       И все же Ким творила магию, бралась за лук и стрелы, чтобы быть равной Баизаку. Шла в бой, хоть это и противоречило ее натуре. Не бросила его даже тогда, когда в страхе перед истинными целями Наратзула бежала из Эрофина. Вернулась, желая помочь ему в последней битве с Сарантой. И умерла от ее клинка.       «Я люблю тебя», — едва слышный шепот. И кровавые пузыри лопаются в уголках ее губ.       Он не понимал ее чувств — до той самой секунды, когда стало слишком поздно.       Баизак не смог спасти ее, не смог защитить. Он не смог спасти никого, но все они отдали свои жизни за что-то большее, чем они сами. Как смел этот Совет, это отребье, наживаться на их жертве и одновременно с этим порочить ее?!       «Баизак! — голос Наратзула загрохотал в его ушах, подобно боевому горну. — Баизак, возьми себя в руки!»       — Мой мальчик! — загрубевшая от бесчисленных боев, не привыкшая к ласке рука Дратиса с отеческой нежностью сжала его плечо.       Баизак вздрогнул и дикими глазами взглянул на регента. Он стоял посреди разгромленного кабинета, противясь завывающему ветру, воткнув в пол острие меча, чтобы его не отнесло в сторону.       — Мой мальчик, — повторил Дратис, — мне очень жаль.       И гнев оставил Баизака. Он обмяк в кресле, закрыв лицо руками. Его посох с громким стуком упал на пол. Ветер стих.       «Повезло, что ветром ты управляешь лучше, чем огнем, — раздраженно произнес Наратзул в его голове. — Иначе замок вспыхнул бы, как чертова свечка!»       — Простите за кабинет, — пробормотал Баизак.       Дратис, усевшийся перед ним прямо на пол, громко хохотнул.       — Ничего страшного! Я и сам громлю его время от времени, когда все эти самовлюбленные лорды доводят меня до белого каления. Позову слуг, и они мигом все исправят. Они уже привыкшие… Это ты меня прости, сынок. Я рассказал тебе это лишь за тем, что так было правильно. Но я представляю, как больно слышать, что люди, ради которых ты рисковал головой, поливают тебя грязью. Несправедливость жизни: чем больше ты делаешь для кого-то, тем легче им вытирать о тебя ноги!       Он помолчал немного, а потом добавил:       — Чайку жалко! Бедной птичке досталось ни за что.       Баизак истерично хихикнул сквозь слезы. Ким понравился бы Дратис. Жаль, что они так никогда и не встретились.       — И все же, — шмыгнул он носом, — из-за чего вы затеяли этот разговор про Совет, регент? Вы изначально были обеспокоены, я заметил. И вы так и не рассказали, что было во втором письме.       — Ты путешествуешь с цепным псом Совета, мой мальчик, — просто ответил Дратис, и Баизак почувствовал, как леденеет все внутри. — Уж не знаю, как он набился тебе в спутники, но ты повел себя наивно, согласившись на его компанию. Говорил ему о своих планах?       Адалаис облизнул онемевшие губы и принялся лихорадочно вспоминать. Да, он без задней мысли щебетал с Акарусом обо всем, что придет в голову. Но было ли у стража время, чтобы связаться с Орденом и передать Совету ценную информацию? «Он мог делать это, пока я спал, пока плескался в банях», — с ужасом сообразил Баизак. Если это так, то проклятый Балин знает обо всех его планах, включая поход в Инодан.       Баизака затошнило. Действительно, как он мог быть таким наивным? Акарус всегда нравился ему, казался хорошим, искренним парнем. Он был так предан делу Наратзула… Но и Орден был когда-то предан ему. Неужели за все то время, проведенное в одиноких скитаниях, он, Баизак, так истосковался по компании живого существа, что даже не задумался, отчего страж так рвется с ним в путь? Похоже на то.       — Это было наивно, — повторил Дратис с тяжелым вздохом. — Во втором письме Балин написал, что ты сбежал из Горного монастыря, но они предвидели это. Направили с тобой своего человека и надеются, что так они смогут отслеживать твой путь и, в случае необходимости, предотвратить очередную трагедию, если, мол, ты возьмешься за старое.       Седьмое, ебаное пекло! Баизак уронил лицо в ладони и застонал. Придурок, какой же он придурок!       — Эх, сынок!.. Думаю, тебе нужно немного времени, чтобы осмыслить происходящее, — Дратис с кряхтением поднялся с пола и вложил меч обратно в ножны. — Ты можешь оставаться здесь столько, сколько потребуется. Совет не узнает, что ты в замке. Во всяком случае, от меня. Я буду молчать и прикажу страже не распространяться о твоем прибытии… Будем надеяться, что ребята еще не успели растрепать о тебе в казармах.       Смешно. Баизак был готов врать регенту, чтобы тот позволил ему беспрепятственно перемещаться по замку, но в итоге ему не понадобилось никаких усилий, чтобы добиться желаемого. Он не верил в то, что Дратис не утратил хорошего отношения к нему. А настоящую змею проглядел.       — Я прикажу слугам приготовить для тебя комнаты, — продолжил Дратис, — а ты постарайся сделать вид, что относишься к своему спутнику, как и прежде. Лучше, когда отправишься в путь, сделай это тайно, а его оставь здесь. Ну, или поступай, как знаешь…       Баизак медленно поднялся с кресла. Регент с тревогой взглянул на его лицо и вздохнул. — Ладно, вижу, ты захочешь выбить из этого аэтерна правду, характер у тебя только с виду мягкий. Скажи мне, чтобы я знал, что предпринять: что ты сделаешь с ним, если он подтвердит, что сливал всю информацию Балину?       — Я убью его, — тихо, но твердо ответил Баизак. — А потом вернусь в Горный монастырь и положу конец этому Совету.