Бездна Вероятностей

Предисловие автора: 1. без преувеличений, соавтором этой главы является прекрасная Eiry with a thistle . Мало того, что в обсуждениях с ней родились многие идеи для сюжета, так уже после этого она подтирала мне сопли, когда я безобразно ныла ей о том, что «все плохо» ©, смотрела мои черновики, указывала на ошибки, сюжетные и смысловые, и предлагала варианты, которые, по итогу, и стали конечным результатом. Было бы неправильно сделать вид, что в этот раз я справилась только своими силами. Бесконечная ей благодарность за помощь и поддержку. 2. Данная глава напрямую связана с «Разговор 1. Об Остиане, религиозном фанатизме и пользе вина». Герои, что появляются здесь, были упомянуты в нем, но лишь мельком. Чтобы никого не смущать новыми именами, я заранее дам небольшое пояснение: Матиус — повстанец, что спас Рэйку; Мара — магичка, что ее учила. Приятного вам прочтения, душевных выходных и хорошей следующей недели!) _____________________________________       Один слуга допустил ошибку, из-за которой его господин потерял много денег. После этого избил его хозяин палкой почти до смерти. Творец видел это, но не вмешивался, потому как хозяин был прав, и слуга заслужил наказание.       Однако месяц спустя в хмельном дурмане убил хозяин жену слуги. Но никто не осмелился призвать его к ответу. Тогда послал Творец своего посланника, и сказал тот слуге: «Наказание полагается каждому, если он виновен, будь то хозяин или слуга. А потому как женщина, которую он убил, была твоей женой, ты можешь выбрать сам, как именно ты хочешь наказать его. Но обязан ты наказать его соразмерно его деянию. Так хочет Творец».       И на следующий день слуга пришел к господину, когда тот еще спал, и привязал его веревками к кровати. Потом взял палку и стал бить хозяина до тех пор, пока тот не перестал дышать.

Рания. Книга проповедей. Слуга.

      Нерим. Южное королевство. Лето 8 230 года.       С тяжелым сердцем Матиус распахнул двери в убежище повстанцев и вступил в каменные коридоры с низким потолком, освещенные частым рядом факелов. Все, кто встречался ему на пути, приветствовали его легкими поклонами. Матиус проходил мимо, не удостоив их и взглядом. Он был не в настроении быть любезным. Он считал минуты, когда закончится этот проклятый день, и воспоминания перестанут мелькать перед его глазами, вернувшись туда, где им самое место — в ночные кошмары.       Негласное правило: пусть чья-то жизнь и закончилась, но жизнь других продолжалась. Солнце вставало на востоке и опускалось на западе, день сменял ночь, храмовники устанавливали новые столбы и жгли неверных во имя Творца. Имена стирались из памяти, даже родные и близкие. Горевавшие так долго, так отчаянно, однажды понимали, что забывают лица умерших, их голоса и привычки. Матиус знал, что он — не исключение, он не старался быть им. Но один-единственный день в году перечеркивал его забвение.       Не желая лишнего внимания, Матиус ускорил шаг. Он мечтал поскорее оказаться в полумраке своей комнаты, упасть лицом в подушки и уснуть. Поутру ему станет легче дышать, его мысли потекут в привычном русле. «Скорее бы».       Он проходил мимо приветливо открытых дверей в столовую, когда из-за одного из столов вскочил Карлос и, дожевывая на ходу, бросился за ним.       — Командир! — окликнул он Матиуса, и тот едва слышно застонал.       Еще одно негласное правило: пока ты — «командир», твои чувства никого не волнуют.       Матиус не сбавил шага, зная, что Карлос обязательно догонит его. Так и произошло. Поравнявшись с ним, он зашагал рядом.       — Сегодня в убежище собралось много народу. Это не к добру: все чувствуют — что-то намечается, — начал друг издалека, и Матиус недовольно скривился.       Он терпеть не мог пустые разговоры, и Карлос, будь он проклят, знал об этом.       — Ближе к делу.       — Рэйка здесь.       Выругавшись сквозь зубы, Матиус остановился и смерил друга мрачным взглядом. Тот нервно отвел глаза.       — И в каком она настроении?       — Скажу тебе честно, дружище: я прибегнул к стратегическому отступлению, когда завидел ее в одном коридоре со мной. От ее злости дрожит воздух.       «Этого и стоило ожидать», — подумал Матиус, но его сердце противно кольнуло. Да, Карлос был прав: предчувствие перемен разлилось в воздухе, и все ощущали его, как охотничьи псы — долгожданный, потерянный след. Люди нервничали, а Рэйка и вовсе не находила себе места.       Матиус боялся, что в один прекрасный день окончательно потеряет над ней контроль.       — Где она?       — В твоей комнате, — Карлос кивнул в сторону поворота в следующий коридор. — Вот, решил тебя предупредить, а заодно — дать совет.       — Это какой же? — усмехнулся краем рта Матиус.       — Беги, — с серьезным лицом ответил друг. — Ты и так выглядишь как дерьмо, а она из тебя последние соки вытянет. Подожди где-нибудь, пока она перекипит. Поговорите в другой день.       «Бесполезно», — подумал Матиус и покачал головой. Рэйка была упряма: быстрее начнется новый Звездопад, чем она уйдет, не заполучив того, что хочет. К тому же, Матиусу претило прятаться от этой малявки, какое бы грозное впечатление она ни производила.       — Ну, если что, зови на помощь, — Карлос ободряюще похлопал его по плечу. — Но лучше не надо. Мне совсем не хочется вкусить ее неудовольствия.       — Это потому что ты — слабак, — фыркнул Матиус и, махнув рукой, оставил друга позади.       Признаться честно, он надеялся, что девчонка повременит с выяснениями отношений, что в ней еще осталась хоть толика почтения к этому дню. Его надежды не оправдались, и это, черт возьми, злило его.       Когда-то все было иначе.       Ранна, мать Рэйки, частенько рассказывала ему об аразеальской культуре, религиозных обычаях степняков. Те почитали своих предков как в жизни, так и в смерти. Они верили, что после того, как человек умирает, его дух остаётся в этом мире бестелесным отголоском, сплетенным с воздухом и землей, огнем и водой, чтобы охранять потомков, направлять их по правильному пути. Шаманы племен могли слышать их волю и помогать воплощать ее в жизнь, а раз в год, в день смерти, проводили ритуалы, позволяющие родственникам выразить свою любовь и признательность, почтить память усопших. Обычно это происходило в месте захоронения — аразеальцы не сжигали своих мертвецов, а возвращали их тела земле — Матери, что всех породила. Но если случалось так, что тело не было погребено, использовалось место силы — место, имеющее для умершего огромное значение, место, где он был спокоен и счастлив при жизни.       Ни у Ранны, ни у маленькой Риззет не было могил. Останки дикой ведьмы и ее выродка кое-как оторвали от обугленных столбов и бросили в общую кучу к другим телам. Выкрасть их оттуда у повстанцев не было никакой возможности — как и распознать их среди других несчастных, предавших Творца. Огонь отнял у них все, что делало их теми, кого помнили и любили. Матиус так и не смог смириться с этим. Он чувствовал свою вину, чувствовал, что сделал недостаточно. И даже то, что он исполнил последнее желание Ранны и спас ее старшую дочь, не облегчало его душу. Что толку от этого спасения?       Я спас ее, чтобы годами смотреть на ее падение и ускорять его.       Прости меня, Ранна, милая. Если сможешь — прости.       Но Матиус нашел место силы. Точнее, он вспомнил о нем, когда до его безумия оставалось всего пара шагов, и оно стало его отдушиной. За Остианом, в нескольких милях от восточных ворот, за кольцом высоких каменистых глыб прятался дикий пляж. Ранна обнаружила его после того, как храмовники уничтожили Южный путь за грехи поселенцев перед Творцом, и ее семья оказалась одной из немногих счастливчиков, кому удалось выжить и перебраться в хибары на окраине Остиана с разрешения Храма. Он сделался местом их редких ночных встреч, местом, где Матиус и Ранна были свободны и счастливы.       Когда Матиус узнал, что, кроме этого, Ранна водила туда дочерей, то был отчасти смущён. Было в этом что-то неправильное, хотя и в духе Южного королевства. Когда у тебя нет выбора, ты довольствуешься малым, смешивая происходящее в ядовитый клубок. Это был уединенный пляж, где каждый мог почувствовать себя в безопасности. Ранна, Рэйка и Риззет строили там замки из песка, слушали голоса духов моря, прикладывая к ушам ракушки. То были прекрасные минуты спокойствия и довольства жизнью.       Когда Матиус привел туда Рэйку, осиротевшую и абсолютно потерянную, девочка зарыдала так, что ему показалось, будто у него вот-вот разорвется сердце. Он не умел ладить с детьми, раньше видел дочерей Ранны лишь издали, и совершенно не знал, как успокоить ребенка, оплакивавшего слишком взрослое для него горе. Но он старался. Он, блядь, старался.       Ранна рассказывала дочерям многое о своей родине, но о ритуалах, касающихся загробной жизни, речь, конечно же, никогда не заходила. Матиус поведал Рэйке о них. Девочке было нужно утешение, связующая нить с теми, кого она потеряла. Матиус полагал, что аразеальские обычаи помогут ей обрести опору под ногами. Всегда приятно знать, что даже смерть не в силах разрушить узы между родными людьми.       В их распоряжении не было ни одного шамана, но они справлялись и без него. Каждый год, в день смерти Ранны и Риззет, Матиус и Рэйка отправлялись на заветный дикий пляж. В карманах девочки прятались подарки: разноцветные ленты в волосы, которые так любила Ранна, и тряпичные куклы для Риззет. Они сжигали их, наблюдая, как дым поднимается в небо, как ветер разносит пепел по земле и морским волнам. Матиус научил Рэйку верить, что, теряя материальную форму, гостинцы попадают в невидимый мир духов и радуют тех, кому они были предназначены.       Об Ублюдке они никогда не вспоминали. Уж если за что Матиус и был признателен Маре, так это за то, что за годы обучения Рэйки, ведьма вытравила всю больную любовь к папаше из ее головы.       Так продолжалось два года. На третий год Рэйка не пришла на пляж. Матиус искал ее до позднего вечера и, наконец, нашел в укромном уголке на крыше «Розы ветров» — по подсказке Аладжи, владелицы сего дивного заведения. Уже тогда девчонка была окружена иллюзиями, но еще работала посудомойкой. Скоро это изменилось, а вот злой, темный взгляд исподлобья, которым Рэйка наградила незваного гостя, остался с ней навсегда.       Матиус упустил момент, когда все пошло наперекосяк. Слишком занятый своими делами, он наивно полагал, что Рэйка не нуждается в его чутком контроле — она всегда казалась самостоятельным ребенком. К тому же, он не мог дать ей того воспитания, которого требовали ее особенности, и после некоторых раздумий позволил взять ее под крыло единственному, по-настоящему умелому магу среди повстанцев — Маре. Уже тогда он понимал, что ни к чему хорошему это ученичество не приведет, но альтернативы у них не было.       Так вышло, что он оказался прав. Что хорошего можно было ожидать от суки, которая вопреки запрету привела ребенка на казнь его семьи? Со слов Мары, она хотела, чтобы Рэйка поняла, что ее враг не эфемерен, что у него есть лицо. «Не переживай, Матиус, я объяснила ей, что твой акт слабости — спасение их душ, а не их умерщвление».       Акт слабости — две стрелы, слетевшие с дрожащей тетивы одна за другой, когда Матиус понял, что не может позволить огню забрать их жизни.       Когда-то храмовники искалечили тело Мары, и с тех пор она с не меньшим упорством калечила чужой разум. Она извратила всю сущность Рэйки, слепила ее на свой манер, а Матиус… Матиус не замечал, что происходит, до тех пор, пока не стало слишком поздно. С ужасом он искал в дочери Ранны ребенка, который перешагивал через свою боязнь огня, чтобы поджечь приготовленные духам предков дары, и не находил его. От него не осталось даже отголоска.       Мара не верила ни в Богов, ни в Творца и высмеивала наивные обычаи аразеальцев. Будучи магом Цивилизованного мира, она трактовала ритуалы шаманов на свой лад и не видела в них ничего кроме обмана и самообмана. И Рэйка, конечно же, впитывала ее уроки словно губка — другого ориентира у нее попросту не было.       — Нет ничего сильнее человеческого сознания, но одновременно с этим — нет ничего слабее, — говорила она заученными фразами, когда Матиус пытался выяснить, как глубоко проросли корни ведьминого влияния. — В погоне за утешением человек может убедить себя в чем угодно. Вот почему грамотный псионик с такой лёгкостью внушает объекту то, чего нет. Нужно лишь знать, с какой стороны к нему подступиться.       — Для своей связи с духами шаманы принимают зелье из особых трав, — объясняла девочка, когда Матиус спрашивал, отчего же она считает ритуалы аразеальцев ерундой. — Оно помогает им расширить сознание и слиться разумом с тайным миром духов. Как видишь, звучит интересно, но правда куда скучнее. Их сознание действительно расширяется под воздействием наркотических свойств ингредиентов зелья. И в итоге разговаривают они не с духами, а со своим подсознанием. Все ответы, все решения проблем, правильные или не очень, они получают от самих себя. А что касается ритуалов для потомков… Они сжигают дары не так, как это делали мы с тобой, Мэт. Для этого разводится ритуальный костер из веток, опять же, особого, магического дерева. Мара не помнит его названия, но наверняка и в нем есть нечто, что одурманивает людей.       Матиус не был религиозным человеком и чувствовал логику в ее словах, однако… Они жили в мире, полном магии и тайн. Аразеальская культура зиждилась на них. Она существовала с незапамятных времён, о способностях местных шаманов хоть единожды слышал каждый житель Вина, и даже могущественные Боги так и не смогли обратить степняков в свою веру. Крестовые походы на их территории те встречали яростным сопротивлением, и за все время оккупации цивилам, ведомым волей Рождённых Светом, не удалось продвинуться вглубь Аразеаля. Вряд ли силы вольного народа, позволявшие им столь долго отстаивать свое право на жизнь, заключались лишь в самообмане и наркотических веществах в крови шаманов. Скорее Мара обманывала себя и свою ученицу, уверившись, что достаточно умна, чтобы найти ответ на вопрос, который мучил магов Цивилизованного мира на протяжении столетий.       — Я знаю, что ты пытался поддержать и утешить меня, — сказала тогда, на крыше «Розы ветров», Рэйка и воинственно вскинула подбородок, видя недовольство Матиуса, — но мне не нужно утешение. Я вспоминаю о матери и сестре каждый день, но более не буду тешить себя дурацкими надеждами, будто они слышат и защищают меня. Они мертвы, и я должна помнить об этом.       — Для чего? — спросил Матиус, чувствуя недосказанность.       — Чтобы трудиться усерднее и стать сильнее, — ответила девочка так медленно, будто объясняла простые истины несмышленому ребенку.       — Для чего? — упрямо повторил он. То, что она сказала, не было ответом.       И тогда нехорошая, злая улыбка впервые скривила ее губы.       — Чтобы поквитаться с теми, кто убил их.       Наблюдая, как разворачиваются события после этого разговора, Матиус должен был радоваться тому, что Рэйка не считает убийцей его. Но вместо этого он чувствовал вину — за каждую каплю крови, что она пролила.       И вместо того, чтобы попытаться что-либо исправить, он лишь покаянно склонял голову. Способности девчонки были нужны повстанцам в той же мере, что и способности Мары. Он ничего не мог поделать с этим. А даже если бы и мог, то оставил бы все как есть.       Дожидаясь его, Рэйка зажгла свечи и беспардонно откупорила бутылку бренди, которую он держал для особого случая. Стакана она то ли не нашла, то ли не искала вовсе и мелкими глотками пила прямо из горла, развалившись в кресле и положив ноги на письменный стол. Синие юбки ее платья задрались до колен, но ее это не смущало.       После четырех лет в «Розе ветров» ее не смущало ровным счётом ничего.       Благодаря Карлосу, Матиус смог подготовиться к тому, что увидит ее, и все равно — вздрогнул. Действительно, сегодня был особенный день. Он привык, что девчонка окружена чертовыми иллюзиями, не позволяющими храмовникам узнать в ней ту, от кого остался лишь пепел на полу, и чью мать они сожгли за дикое колдовство. Сначала эти иллюзии наводила Мара, потом — сама Рэйка, освоившаяся в своих умениях. Лишь изредка она позволяла увидеть свое настоящее лицо. Иронично, что именно этот день стал тем самым пресловутым исключением из правил. На секунду Матиус испугался, что окончательно сошел с ума и видит призраков наяву.       Рэйка была похожа на Ранну так, что становилось больно. Те же рыжие волосы, те же высокие скулы и чувственные губы, тот же аккуратный нос. Только глаза у нее были зеленые — наследство от папаши, — когда у Ранны они были светло-карие, ореховые. Матиус был бесконечно благодарен за это отличие, иначе он бы рехнулся.       Зато за другие отличия он проклинал весь мир. При всей схожести, девчонка напоминала злого близнеца матери. Красота Ранны была легкой и яркой. От ее смеха пело сердце. От нее всегда пахло солнцем, морем и луговыми травами. Красота же Рэйки была обволакивающей и темной. Когда она хохотала, все внутри вздрагивало, и подкашивались колени. И за запахом ее духов — что-то травяное, что-то ягодно-цветочное — прятался другой запах — темной магии, крови и глухого отчаяния.       Ранна была бы в ужасе, узнай она, в кого превратилась ее дочь. «В кого я превратил ее», — с горечью поправил себя Матиус и закрыл дверь в комнату.       — Где ты был? — Рэйка стукнула бутылкой бренди по столу и сузила глаза. — Я жду не первый час.       — Не беда, — холодно отрезал Матиус, прошел к столу и вырвал бутылку из ее пальцев. — В отличие от тебя в этот день я все ещё нахожу время для памяти.       Неприятная улыбка тронула темные губы Рэйки, но она промолчала, и Матиус наклонился к тумбочке, доставая стакан. Подумал и добавил к нему второй.       — Зачем ты пришла? — спросил он с тяжёлым вздохом. — Ни я, ни Каразал не вызывали тебя.       — Не прикидывайся дураком, — процедила Рэйка. — Ты прекрасно знаешь, зачем я здесь.       — Просвети меня, — ухмыльнулся Матиус и плеснул бренди в свой стакан.       Конечно же, он знал.       Злобно поджав губы, девчонка медленно поднялась с кресла и, упёршись обеими руками в стол, подалась вперед. Теперь их разделяли не больше десяти сантиметров, и Матиус едва справился с собой, чтобы не дрогнуть и остаться на месте.       — Вчерашняя операция, — по слогам произнесла Рэйка. — Та самая, ради которой я убила три месяца, Мэт. Какого хрена?       — А что с ней не так? — деланно нахмурился Матиус. — Благодаря полученной тобой информации она прошла успешно. Повстанцы покинули шахту быстрее, чем туда нагрянули храмовники, забрали все необходимое и даже успели замести за собой следы. Ни одного убитого или раненого.       Руки Рэйки сжались в кулаки. Она оттолкнулась от стола и заходила по комнате. Матиус со скрытой тревогой наблюдал за ней из-за стакана и понимал, что так мечется хищник по клетке.       — Вы взорвали шахту, — наконец сказала девчонка.       — Мы ничего не потеряли, — пожал плечами Матиус. — Залежи серной руды и без того иссякли, лабораторию Габора мы перекинем в другое место. У него будет достаточно запасов для дальнейшей изготовки пороха…       — Вы взорвали шахту до того, как прибыли храмовники, Мэт! — рявкнула Рэйка, резко повернувшись к нему. Ее глаза загорелись бешеным огнем. — Когда я пришла к тебе с этой информацией, ты сказал, что теперь мы сможем дать этим мразям отпор! Черт возьми, почему вы не взорвали шахту после того, как они вошли внутрь? Это была группа из двенадцати храмовников. Ерунда, если сравнить с их общей численностью, и победа, если вспомнить, что за последние годы мы лишь жевали сопли и мечтали о лучшей жизни!       — План изменился, — просто сказал Матиус, усаживаясь в опустевшее кресло и стряхивая с карты Южного королевства, разложенной на столе, песок с ботинок Рэйки. — И Каразал одобрил это. Может, выскажешь свои претензии ему?       На щеках девчонки проступили лихорадочно-красные пятна.       — Это не похоже на него, — покачала головой она, и Матиус развел руками.       «Так и есть, — подумал он. — И этим нужно пользоваться».       Каразал был их лидером с тех самых пор, как Ягал, Лаваил и Гордек приняли решение выйти из тени, которой Храм Творца окутал своих истинных правителей. Это произошло в переломный момент, когда Южное королевство поняло, что более не может стоять против объединенных атак Срединного и Северного королевств. Храмовники обрушили проход между своими землями и долиной Фальтринд, надеясь, что это остановит объединенную армию соседей, но те не растерялись: перебросили войска на восток и ударили по культистам со стороны Велленфельса.       В тот страшный день люди ни о чем не подозревали, но стоило закату окрасить небо в кроваво-красные тона, как в их дома ворвались храмовники. Они выгоняли на улицы стариков, калек и хворых детей.       Повторилась Ночь чистоты, и была она страшнее предыдущей. Тогда, больше века тому назад, Храм Творца посягнул на жизнь лишь тех несчастных, кто ещё помнил, что представляло собой Южное королевство до того, как контроль над ним перехватили храмовники. В этот раз все было куда прозаичнее: он выкашивал тех, кто не мог платить налоги, чтобы обогатить обнищавшую казну, и чьи рты было бесполезно кормить.       Конечно, правители объяснили свой поступок иначе, и когда Матиус думал о том, что это объяснение сработало, то ему становилось страшно. Впитавшие учения Храма с молоком матери, подавляющее число южан верило тому, что было сущим кошмаром для любого разумного человека. Матиус проклинал тот день, когда вражеская стрела нашла свое последнее пристанище в его теле, и он был вынужден остаться на чужой земле. Его, солдата Срединного королевства, приютила и выхаживала добросердечная семья из Южного пути. Глава семейства спрятал его за бочками в погребе, когда город заполонили храмовники. То был Карлос: тогда — спаситель, а сейчас — единственный верный друг среди повстанцев.       Правители выступили перед народом с проникновенной речью: Отец их, Творец, хочет защитить рабов своих, хоть и поступками своими они не раз огорчали его. И для этого он требует от них доказать свою готовность к великой жертве.       Кое-как добравшись до маленького, узкого оконца на улицу, Матиус слушал громоподобный голос Лаваила и чувствовал, как уходит земля из-под его ног. Его командир частенько поговаривал, что южане безумны через одного, но он так и не смог поверить в это — пока не увидел их безумие своими собственными глазами.       — Славьте Отца нашего, Творца, и тогда он приведет нас к спасению! Мы воспрянем, очистимся от греховной скверны, что принесли за собой чужаки, — кричал Лаваил в толпу, и Матиус видел, как многие из тех, кого заранее приговорили к смерти, покорно склоняют головы, а кто-то из них даже падает на колени и воздевает руки к небу в безмолвной молитве.       Матиусу хотелось выбежать наружу, сделать хоть что-нибудь, чтобы прекратить этот кошмар наяву, но он был ранен, слаб и беспомощен против толпы фанатиков и мог только плакать, словно маленький мальчик, зажимая рот ладонью.       Их всех сожгли, перед этим проткнув сердца кинжалами. Тех, кто был не согласен, колесовали за предательство Творца. Так и очистились зерна от плевел. А на следующее утро вокруг Южного королевства замерцала магическая стена. Творец милостиво принял жертву рабов своих и защитил их от ереси.       В ту ночь Каразал потерял отца и сестру-калеку, и у него хватило ума не лезть на пики храмовников. Но ненависть, что вспыхнула в его душе страшным огнем, подтолкнула его к действиям. Матиус и Карлос, которые тоже не могли остаться в стороне, быстро вышли на него, и с той поры началась история южных повстанцев.       Каразал был умным, хватким человеком, однако с каждым годом все глубже погружался в темные мысли. И Мара, ведьма, что он привел к повстанцам чуть погодя, способствовала этому больше всего. Так считал Матиус, хотя Карлос иногда замечал, что он, обвиняя ее во всех грехах, относится к ней слишком предвзято. Но Матиус чувствовал, что с ней не все чисто.       Чувствовал — и все равно отдал ей Рэйку.       Какой у него был выбор? Девочка нуждалась в учителе.       — Значит, Каразал одобрил этот план, — сказала Рэйка, вырывая Матиуса из пучины воспоминаний и самобичевания. — Но именно ты предложил его, не так ли? Это мягкосердечие… выдает тебя с головой. Проклятье, Мэт! — Внутри Матиуса что-то болезненно дрогнуло: на ее лице появилось беззащитное, ранимое выражение. Однако, спустя мгновение, от него осталось лишь тусклое воспоминание. — Я умасливала этого храмовника, этого чокнутого Элкора, три месяца. Исполняла все его желания, улыбалась, льстила… Он возглавлял этот отряд. Я была уверена, что больше никогда не увижу его.       — И что же? Я был должен разрабатывать план исходя лишь из того, что ты мечтаешь отправить побольше храмовников на тот свет? — нахмурился Матиус. Когда девчонка только начинала, для установления контроля над чужим разумом ей был нужен год. И вот, спустя пять лет, она жаловалась на три месяца. — На данный момент мы ещё не готовы к открытой конфронтации с храмовниками.       — А когда мы будем готовы, Мэт? — резко спросила Рэйка. — Сколько лет я слышу одно и то же? Но у нас есть порох, у нас есть магия… Осталось лишь по-настоящему возжелать сделать что-то реальное.       — Какой ценой?       Девчонка с изумлением уставилась на него, и Матиус, глотнув ещё бренди, едва слышно повторил:       — Какую цену ты готова заплатить, чтобы сделать «что-то реальное»?       — Любую, Мэт, — раздражённо начала было Рэйка, но Матиус грохнул стаканом по столу и оборвал ее:       — Значит, ты — дура.       Она ответила ему поражённым молчанием, и он устало расползся по креслу.       Этого дерьма Матиус хлебнул сполна. Когда Каразал собрал первых повстанцев, желание отомстить храмовникам затмевало их разум настолько, что они совершенно не думали о последствиях своих действий. Они разработали дикий, рисковый план, скрываясь в подвалах Южного пути, и осуществили его, когда сборщики налогов Храма собрались посетить город. Они перехватили их повозку на горном перевале, победили охрану количеством и убили самих сборщиков. Самые крепкие ребята переоделись в форму храмовников и отправились в местное здание Храма. Их безропотно пустили внутрь. И, когда беж каменных полов окрасился в красный цвет, повстанцы объявили независимость Южного пути. У них была поддержка жителей, но — ровно до тех пор, пока город не окольцевали разъярённые посланники Творца под предводительством Гордека.       Южный путь был уничтожен. Большинство жителей из тех, кто не успел или не захотел уйти за Каразалом, были убиты. В живых остались лишь те, кто мог принести Остиану пользу.       — Ну, так что, девочка, — спросил Матиус, закончив свой рассказ, — хочешь заплатить такую цену?       — Это был изначально глупый план, Мэт, — возразила Рэйка.       — А ты могла бы предложить лучше? — усмехнулся он. — Что там у тебя, Мары и вам подобных в голове? Использовать порох, чтобы подбросить в воздух Храм Творца? Отравить высших храмовников? А может, шарахнуть по кому-нибудь из них псионикой и перебраться из борделя в золочёные залы Храма?       Зелёные глаза Рэйки гневно сузились, и Матиус понял, что наверняка в чем-то угадал. С презрением покачав головой, он добавил:       — Вам плевать, как отразится на других людях ваше желание отомстить. Но сопротивление создано не для мести, и я рад, что Каразал все ещё помнит об этом. И помнит о своих ошибках.       Надолго ли?       — Ты все извращаешь, — отвернулась Рэйка. В ее голосе зазвучала обида.       — Не ври себе, — тоскливо улыбнулся Матиус. — Я говорю правду.       Некоторое время девчонка молча расхаживала по комнате; ее плечи, обтянутые синим сукном платья были опущены. Матиусу хотелось верить, что он в коем-то веке достучался до спящего сознания Рэйки, но он слишком хорошо знал, что за мысли реют в ее голове. Она злилась, что он смеет судить ее, хотя ни черта не понимает. Как и большинство людей, перенесших боль и потери, Рэйка думала, что никто и никогда не страдал так же, как страдает она.       Наблюдая, как она мечется между простой одноместной кроватью и тремя высокими книжными полками в ряд, Матиус ломал голову: что же с ней делать? Ее злость никуда не денется и принесёт немало проблем, когда наступит момент для холодной головы.       А наступит он совсем скоро. Вести, что Матиус получал из других королевств, говорили о том, что шестерёнки механизма наконец закрутились. Если Орден магов не забудет о своем обещании поддержки, то Южное королевство — в том виде, что оно есть сейчас, — долго не протянет.       Оставалось лишь одно: дать этой злости выход. Дать ей то, чего она так хочет, пресытить, чтобы она утихла до поры до времени.       Прости меня, Ранна.       — Вот что, — сказал Матиус, — если ты закончила злиться и глупить, я наконец-то расскажу, почему мы изменили план с шахтой. Кто знает, может, эта причина тебя устроит, — язвительно добавил он.       Рэйка, помедлив немного, поставила книгу, что взяла с одной из полок, на место и настороженно посмотрела на него, ожидая подвоха.       Но подвоха не было.       — Слушай внимательно, — вздохнул Матиус, покосился на початую бутылку и плеснул в свой стакан еще немного бренди. — У нас есть все основания полагать, что среди наших «ушей» завелась крыса и — уже давно.       Шелестя юбками, Рэйка присела на край его стола и откинула за спину тяжёлую копну волос. Ее глаза посветлели, раздражение в них сменилось задумчивостью.       — Шпионы храмовников?       — Именно так. Раньше они действовали умно и почти незаметно: то, что происходило, можно было списать на мелкие неурядицы и просто неудачный день. Но что-то изменилось. То ли сменился доносчик, то ли у кого-то поджимает время. Наши часовые уже несколько раз замечали лазутчиков Храма неподалеку от нашего убежища. Как ты можешь представить, просто так они бы в эти дебри не забрели.       — Логично, — кивнула Рэйка, и Матиус постучал по месту на карте, где располагалась взорванная шахта.       — Также маловероятно, что храмовники узнали о нашем месторождении благодаря милости своего Творца. Я действительно хотел устроить им смертельную ловушку, но, подумав немного, решил поступить хитрее. Убей я храмовников, их внимание сосредоточилось бы на нас и тех, кто, предположительно, помогает нам. Но я разозлил их и заставил задуматься о честности своего источника… или о том, что не одни они настолько умны, чтобы заслать во вражеские ряды шпионов.       — Это… имеет смысл, — вновь согласилась Рэйка, пусть и с некоторой неохотой. Она все ещё злилась на него.       — Безусловно. Я не сомневаюсь, что ты сделала свою работу хорошо, и Элкор никогда не вспомнит, что сам выболтал тайны храмовой операции хорошенькой розочке. И это даёт нам фору. Пока храмовники поспешно шерстят свои ряды в поисках предателя и наседают на своих осведомителей, мы сплетем свои сети. Я уже распорядился, чтобы несколько человек выдвинулись в Остиан.       — Они распространят ложную информацию? — догадалась девчонка.       — Ложную, да не совсем. Мы дадим храмовникам то, что они так долго хотели узнать. Пожертвуем одним из подземных ходов в Срединное королевство.       Рот Рэйки изумлённо приоткрылся, ее взгляд скользнул по столу. Зная, что она ищет, Матиус достал сложенную вдвое карту Нерима из-под карты Южного королевства, развернул ее и указал на отмеченную бурым углем точку входа.       — Пещера Руллока? — Рэйка растерянно посмотрела на него. — Но Мэт, ты уверен? Это — хороший ход. Будет глупо потерять его!       Из-за изоляции Южного королевства здешним повстанцам было тяжело. С одной стороны их зажимала пустыня, с другой — отравленная магией местность в районе Кратера, и места для маневра у них оставалось мало. Вынужденные прятаться почти что на виду, они не могли позволить себе громкого сопротивления, и все же — находили способы, как насолить Храму Творца. Одним из таких способов была помощь южанам, которые хотели сбежать из-под пяты Ягала и его подельников.       Над организацией этой сети Каразал трудился не один год. Среди повстанцев и им сочувствующих нашлись те, кто поведал ему о старых, давно заброшенных ввиду истощения жил шахтах. Их расцвет пришелся на ту пору, когда Храм Творца еще не пришел к власти: Морские врата были портом для торговли Нерима с Тирматралем и Киле, а право на работы в некоторых из богатых месторождений делилось поровну между Срединным и Южным королевствами, что породило создание сквозных шахт. После воцарения храмовников и начала вражды между соседями все договоренности были забыты: Эрофин интересовало лишь возвращение удобного международного порта, а проход между частями шахт был обвален срединниками после того, как Храм вознамерился использовать его для незаметного переброса солдат на вражескую территорию.       Никто из ныне живущих не помнил, где находятся эти шахты, но после долгой и кропотливой работы над картой Нерима Каразал и Матиус отобрали несколько наиболее подходящих мест. Все они были рядом с горной грядой, отделяющей Срединное и Южное королевства друг от друга, а за ней, в долине Фальтринд, располагались несколько до сих пор используемых срединниками шахт. Это была зацепка, и повстанцы ухватились за нее обеими руками.       В трех точках они ошиблись, одну — угадали, а вторую — нашли абсолютно случайно. И, по большей части, как бы Матиусу не хотелось это признавать, то была заслуга Мары. Каменные големы, созданные ведьмой, шли туда, куда Каразал побоялся отправлять своих людей, и находили то, что повстанцы никогда бы не обнаружили своими собственными силами.       Им повезло, что магическая стена, созданная храмовниками, проходила лишь на поверхности.       После этого дело оставалось за «малым» — расчистить завалы. Каразал был уверен, что они справятся, Матиус относился к его оптимизму скептически. Мара была бесподобным псиоником и энтропистом, но никудышным элементалистом, а обращаться за помощью к диким магам, оккупировавшим старые аэтернские руины неподалеку от Кратера, никто не захотел. Положение спас Карлос. В один день он вернулся в убежище, сияя, как начищенный медяк, и ведя за собой крепкого, чернобородого мужчину. Мужчина представился Габором, хорошим знакомцем небезызвестного в рядах повстанцев алхимика Пестеля и — отличным подрывником. Каразал решил довериться его словам и не прогадал.       Первый ход располагался за пустыней, окольцевавшей западную часть Южного королевства. Он начинался в пещере Руллока и заканчивался в шахте Песнь Тьмы, неподалеку от монастыря Тирин. Второй же находился между магическим катализатором и заброшенным поселением, Эльтридор, на востоке. Переправляемые по нему беженцы выходили в Срединном королевстве рядом с Зильдреном и Святилищем.       — К сожалению, теперь ход через пещеру Руллока может оказаться смертельно опасным для беженцев, — вздохнул Матиус. — Когда я связывался с первосвященником Араторниасом в последний раз, он передал, что Песнь Тьмы собираются закрыть. Где-то в горной породе образовалась щель, в которую пробрались черные тролли. Изолировать ту часть, где они принялись обустраивать себе новый дом, надолго не получилось — эти твари прорвались дальше.       — Проклятье! — выругалась Рэйка. — Неужели так сложно выделить отряд стражников, чтобы зачистить шахту? Она до сих пор богата рудой, и…       — Срединники заняты войной с Северным королевством. Эрофин мобилизовал всю армию, численность стражи во всех поселениях сократилась до минимума, — объяснил Матиус. — Никто не хочет подвергать оставшихся стражников риску быть сожранными или растерзанными на части. Этим вопросом займутся после окончания военных действий. То есть нескоро.       — Но… А как же тот боковой проход, что мы нашли год назад? — Рэйка чиркнула ногтем ближе к точке, обозначавшей Тирин. — Он узкий и нестабильный, однако…       — Никаких «однако». В любую минуту там может произойти обвал, и я не желаю терять своих людей и беженцев из-за глупого пренебрежения, — отрезал Матиус. — К тому же, именно этим ходом и воспользовался мой посыльный, когда нес послание Араторниасу. И, по его словам, тролли подобрались к нему слишком близко. Он проскользнул мимо них лишь потому, что был один, но группу людей эти твари мигом учуют.       Между бровей девчонки пролегла глубокая складка. Матиус понимал ее недовольство. Несмотря на недружелюбные пески пустыни, пещера Руллока была куда безопаснее восточного хода. Вот уже три года Рэйка входила в группу повстанцев, сопровождающих беженцев и защищающих их во время перехода в Срединное королевство, и знала, что куда проще расправиться с пустынными ящерами, чем одолеть кратерных мутантов и элементалей. Но также она знала, что куда лучше встретить врага на открытой местности, чем отбиваться от него в узком пространстве. Тролли только казались огромными, неповоротливыми тварями. На деле же они развивали немалую скорость, приближаясь к жертве, и компенсировали отсутствие ловкости широким размахом своих когтистых, тяжелых лап. Даже один экземпляр предоставлял опасность, а стая… Стая не оставляла своей жертве ни единого шанса на спасение.       — Жаль, — наконец покачала головой Рэйка. — Мне нравилось работать с монахами Тирина. Они делали все возможное, чтобы беженцы нашли крышу над головой.       — Маги тоже никогда не отказывали им в помощи, — заступился за Орден Матиус. — Попробуем управиться лишь в кооперации с ними. Других вариантов у нас все равно нет.       Рэйка уныло кивнула и, подобрав юбки, опустилась на его кровать.       — Так как ты хочешь провернуть это дело? — спросила она. — Ты собираешься действовать в обход «Оазиса»?       — Напротив, он станет заключительным штрихом моего плана.       Когда повстанцы подготовили подземные ходы, их внимание сосредоточилось на том, как известить людей о возможности сбежать из королевства. Это должен был быть ненавязчивый слушок. Ненавязчивый, но достаточно четкий для того, чтобы его услышали, а главное — поняли. Им помогла Аладжи, владелица «Розы ветров», и подсказала дальнейший план действий.       В Остиане, помимо «Розы», находился еще один бордель — «Оазис». И если «Роза» была по карману лишь знатным господам — в основном, храмовникам, — и гордо возвышалась посреди города, то «Оазис» располагался в портовом районе и принимал чернь. Храму он был интересен лишь как плательщик налогов, сами же посланники Творца туда заходить брезговали.       Несмотря на различия в клиентуре, мамочки борделей водили друг с другом тесную дружбу, и, когда Аладжи посвятила Эльвиру в план повстанцев, она после некоторых раздумий согласилась участвовать в нем. В конце концов, за это ей обещали долю с суммы, полученной от будущих беженцев.       Хотел бы Матиус помогать жителям Южного королевства безвозмездно, но без денег сопротивление долго не протянуло бы. Помимо покупки еды, одежды и контрабандного оружия им было нужно платить своим «ушам».       Уловившие суть слуха, жители королевства шли в «Оазис». Там их принимали специально отобранные девочки и, получив оплату, переправляли их к повстанцам. Когда они встречались — каждый раз в новом месте, — проводилась последняя проверка честности будущих беженцев магией. Если проверка заканчивалась успешно, то тогда стороны договаривались о перебросе. Действовали четко — раз в месяц или два — и переправляли от одного до трех человек. Обычно беглецами оказывались молодые пары или одинокие люди. Лишь несколько раз попадались семьи, и тогда повстанцам приходилось подстраивать несчастные случаи, скрывавшие их исчезновение за смертью или от рук разбойников, или от пожара.       Конечно, все проходило не без запинки. Было бы наивно предполагать, что посланники Творца настолько тупы и глухи, что не прознают о проворачиваемой под их носом афере. Спустя несколько месяцев успешного переброса они подослали в «Оазис» перевоплощенного в беженца храмовника. Операция шла успешно, пока он не оказался с проституткой один на один. Матиусу не было известно, что пошло не так: то ли девчонка не сплоховала и заподозрила в слезливой истории парнишки подвох, то ли сам парнишка перенервничал и перегнул палку, — но с той самой минуты удача отвернулась от группы захвата. Проститутка прикинулась дурочкой: хлопала глазами, показывала грудь и говорила, что знает лишь один потайной ход к спасению, и он — у нее между ног. Храмовник не был готов к таким разговорам и уж тем более — к демонстрациям. Он подал своим товарищам знак, и те, не разобравшись в ситуации, ворвались в «Оазис» — в масках, с оружием наголо, обуянные стремлением покарать неверных.       Возможно, секрет Эльвиры состоял в том, что когда ты большую часть жизни имеешь дело с пьяными матросами, шахтерами и грузчиками, то твое искусство убеждать и умасливать возрастает до завидных высот. А возможно, в тот день над мамочкой взошла счастливая звезда. Так или иначе, ей удалось втолковать храмовникам, что хоть ее заведение и являет собой колыбель разврата, но в глубине души каждого из работающих здесь жива преданность Творцу, и что она знать не знает ни о каких делах с повстанцами. Его посланники смягчились до испытательного срока, за время которого «Оазис» должен был доказать свою верность не словом, а делом. Храму были нужны беглецы и повстанцы — или те, кто похож на них.       Как преданные рабы Творца могли подвести его? Эльвира с легкостью заключила сделку с храмовниками, а на следующее утро связалась с Аладжи. Она была не против продолжать сотрудничество с повстанцами, но — за удвоенную плату. Каразал поскрипел зубами и согласился с ее условием — благо, к тому времени вопрос с деньгами у повстанцев был решен. Он пообещал проституткам защиту, а также — регулярную поставку неверных беглецов.       Роль «неверных» была отдана тем, кто был неугоден сопротивлению, и для того, чтобы храмовники не почувствовали обмана, Мара (а вскоре — и Рэйка вместе с ней) ломала сознание обнаглевших разбойников и крыс. Посланники Творца были в восторге, отправляя грешников на костры или колеса, и лишь одно печалило их: среди казненных не было неуловимых повстанцев, а сами они так и не прознали, где находятся заветные подземные ходы. Проститутки не рассказали им об этом — хотя бы потому, что и сами не знали таких подробностей.       Как же счастливы они будут, подумал с ухмылкой Матиус, когда наконец заполучат желаемое!       — У нас есть люди, которые ни разу не показывались «ушам», — поговорил он и усмехнулся. Показывались — сильно сказано. Повстанцы прятали свои лица от сочувствующих, зная, чем грозит излишняя беспечность, и не желая проверять силу их верности. — Как я сказал, уже вчера я приказал им пройтись по ним и сыграть в новичков-недотеп. Они проговорятся про нашу проблему с подземным ходом, скажут, что в нашем распоряжении остался лишь один из них. После этого мы выждем пару дней, чтобы крыса успела доложить об этом своим хозяевам, и пошлем к храмовникам девочку из «Оазиса». Она расскажет им, что повстанцы хотят изменить правила переброса, и что, возможно, бордель более не будет участвовать в нем.       — И тогда они подумают, что теряют контроль, — рассудила Рэйка. — О новом связующем звене между повстанцами и беженцами они могут и не узнать.       — Да. Поэтому предугадать их действия несложно. Раз в наших руках, руках повстанцев, остался лишь один подземный ход, они захотят пресечь любую возможность покинуть их земли. Думаю, совсем скоро с нами свяжется новый «беженец».       — И каков наш план? — спросила Рэйка.       Уголки ее губ поползли, ширясь в довольную улыбку, тонкие ноздри затрепетали, когда она облегчённо вздохнула — девчонка и без того догадалась, каков их план. И пришла в восторг от своей догадки.       Во имя всех Богов и духов, прости меня, Ранна. Прости.       — Конечно же, мы не откажем бедняге в помощи. Мы проводим его до пещеры Руллока. По пути столкнемся с храмовниками и перебьем их всех, кроме одного — того, кто сможет рассказать нам о крысе и… о чем-нибудь еще. После любезной беседы с ним вернёмся в убежище, и уже Каразал будет решать, что делать с доносчиком. О реакции храмовников можно не переживать. Они не придадут случившееся огласке, как это могло бы быть в случае с шахтой. Они не смогут выставить нас великим злом и, одновременно с этим, не смогут пресечь волнений, что поднимутся среди людей, когда те узнают, что подземные ходы действительно существовали. К тому же, они будут думать, что их потери стоили того, ведь теперь у повстанцев нет ни одного подземного хода.       — Надеюсь, когда эти идиоты полезут исследовать свое сокровище, тролли не побрезгуют закусить ими, — мечтательно вздохнула Рэйка.       — Теперь ты сменила гнев на милость? — мрачно усмехнулся Матиус и протянул ей стакан с бренди.       — Все зависит от того, сколько храмовников мы встретим по дороге в пещеру, — протянула девчонка, принимая стакан.       — Побольше двенадцати, будь спокойна.       — Тогда и вовсе забудь, что я злилась на тебя, — рассмеялась Рэйка и осушила стакан одним махом.       ***       Их план выстрелил спустя неделю. К тому моменту, когда Аладжи вызвала ее в свои комнаты, радостное предвкушение выветрилось из головы Рэйки, оставив лишь боязнь, что Матиус поставил на карту слишком многое, что храмовники окажутся умнее, чем думали повстанцы. Внутри Сафран натянулась невидимая, тонкая струна, грозившаяся порваться в любую минуту.       — Сегодня после службы в храме ты отправишься в складские помещения под Остианом, — вместо приветствия сказала хозяйка «Розы». За окном стояло раннее утро, и на женщине был лишь шелковый бирюзовый халат, небрежно подвязанный тонким поясом под пышной грудью. В руках она сжимала длинный мундштук и, развалившись на широком подоконнике, лениво щурилась на парящих над морской гладью чаек. Легкий бриз лениво играл ее черными вьющимися волосами, разнося по комнате сладкий аромат духов. — На месте тебя будет ждать Федор. Вы двое встретитесь с нашим милым беженцем и договоритесь о перебросе.       — Известно, кто будет играть его роль? — спросила Рэйка, между делом, покусившись на тарелку с фруктами, что стояла на низком столике у окна.       Ей нравилось работать с Федором. Крупный, светловолосый детина отлично управлялся с секирой, снося противнику голову быстрее, чем тот успевал понять, что происходит. Его отец был кузнецом при Храме, но потом его колесовали за хищение металла — чего он, конечно же, не делал. Мать, не выдержав потери, покончила с собой, бросившись в залив, их дом приватизировали служители Творца, и Федор, пятнадцатилетний парнишка, очутился на улице, где его и подобрал сердобольный Карлос.       — Молодая кровь, — отозвалась Аладжи, покачала остроносым тапочком, державшимся на пальцах ее ноги лишь благодаря чуду, и добавила: — Мальчик из очень влиятельной семьи, ему пророчат высокую должность. Храм расстроится, если потеряет его, но… не слишком.       — Почему же?       — В этой семье трое сыновей. Даже при потере одного из них храмовники не обеднеют.       Рэйка ухмыльнулась и кинула в рот крупную виноградину. То, что храмовники принимали к себе лишь тех, кто мог хорошо заплатить им за это, секретом не было. То же касалось и образования. Читать, писать и, уж тем более, считать в Остиане могли лишь те, у кого в карманах звенели лишние монеты.       — С тобой он разговаривать не будет, — продолжила Аладжи, пуская ароматный дым через нос. — Он воспитан по всем канонам Храма: женщина для него — пустое место, мерзкий, греховный сосуд. Слово возьмет Федор. Насколько я знаю, Матиус уже поднатаскал его. Но выдвигаетесь вы завтра ранним утром, так что будь готова.       О, Рэйка была готова.       — А что с засадой? Ты выяснила, сколько будет человек?       — Все подробности потом, — отмахнулась Аладжи, спрыгнула с подоконника и прошла к кровати с разложенными на ней нарядами. — Во время службы в город проберутся Карлос и Мара, они будут ждать тебя и Федора здесь. Они-то и сориентируют вас по плану.       Рэйка, посветлев лицом, кивнула. Она не видела Мару вот уже несколько недель. Она знала, что все это время пожилая магичка провела неподалеку от Морских врат, и надеялась, что ей удалось подобраться к разгадке тайны этого места еще ближе.       Если слухи не врали, прошлые главы Храма организовали там место для проведения кровавых ритуалов в честь своего Творца. С приходом Ягала храмовники потеряли к старому порту всякий интерес. Или — так могло показаться. Вход в башни врат был накрепко запечатан магией.       Каразал клялся, что видел, как в Ночь чистоты дым от жертвенных костров, поднимаясь к небу и игнорируя направление ветра, тянулся на юго-запад — в сторону Морских врат. Это заинтересовало Мару. «Если это правда, — сказала магичка, игнорируя скептический взгляд Матиуса, — то в стенах Храма Творца прячется знатный энтропист, а за магической печатью в порту — нечто куда большее, чем место для кровавых ритуалов». Доказательств тому ни у нее, ни у повстанцев не было, и все же она придерживалась теории, что тайна Морских врат может быть связана с магической стеной, возведенной вокруг Южного королевства. Чтобы доказать ее, Маре было нужно придумать способ, как уничтожить печать с дверей башни или обойти ее, да так, чтобы маг, создавший ее, ни о чем не прознал.       — Постарайся не делать такое умное лицо, — посоветовала Аладжи, проходя мимо Рэйки и шлепая ее по заду, — иначе наш маленький храмовник заволнуется. А пока — возвращайся к себе. Найди платье поскромнее да смой всю краску с лица. Сегодня в храме читают проповедь «Теленок», мы должны выглядеть смиренно.       В ответ Сафран недовольно закатила глаза. Еженедельные походы в храм были обязательны для каждого остиановца. Исключений не делалось ни для кого, будь ты высший храмовник или проститутка. На входе в храмовую площадь стоял человек с длинным списком рабов Творца. Одной рукой он отмечал пришедших, а другой — собирал с них подать. Если кто-то из столичных жителей под влиянием бунтарских настроений решал не явиться на проповедь, оскорбленные в лучших чувствах храмовники навещали его сами. Нерадивому грешнику отвешивали от двух до пяти ударов плетьми, а после этого с него снимали двойную сумму подати.       Стоило ли говорить, что храмовая площадь едва ли не лопалась от количества людей, желавших проникнуться мудростью посланников Творца?       — Если вы, люди, цените лишь внешний вид, то это — следствие вашей несовершенности, — с чувством продекламировала Рэйка, пятясь к двери, и хозяйка «Розы», рассмеявшись, подхватила:       — «Но зачем же Творцу делать людей безобразными?» — спросил пастух.       — И ответил посланник: «Потому что люди — лишь отбросы его творения».       На проповедь они пришли в числе самых последних. Сборщик подати, шелковым платком утерев пот со лба, отметил их в своем списке, принял деньги и слабо махнул рукой, разрешая им пройти на храмовую площадь. На морском горизонте собирались штормовые облака, и Остиан плавился от невыносимой жары. Тень не обещала спасения, и все же два часа под палящим солнцем довели бы Рэйку до предсмертной агонии — платье она натянула поверх туники и штанов. Сириус знал это и двинулся вперед, плечами расчищая им место у высоких стен.       Пока Мартинез вещал о невежестве владельца мертвого, искалеченного теленка и мудрости посланника Творца, Рэйка высматривала в толпе храмовников и представляла, кого из них пошлют в засаду на повстанцев. Ей было безразлично, кого убивать, и все же — стоило подготовиться к атаке, отыскав слабые стороны противника.       Мартинез объявлял приговор, то и дело опасливо косясь на Ранну, что билась в тесных путах и умоляла пощадить ее маленькую дочь. Его голос визжал и дрожал — он боялся, что безумная дикая ведьма сожжет их быстрее, чем они сожгут ее. Храмовые маги наложили на нее проклятье безмолвия, но это не успокаивало его.       Против воли Рэйка то и дело поглядывала на один из балконов храма и — чувствовала, как в животе сворачивается знакомый, ледяной узел. На нем стоял высокий, черноволосый человек в сияющих доспехах и цепким взглядом зеленых глаз осматривал собравшуюся толпу остианцев. То был Францискус.       Высшие чины храмовников не могли проигнорировать эту казнь. Францискус наблюдал за ее ходом из тени пальм и отдал приказ поджигать хворост, как только отгремело последнее слово приговора. Он смеялся, когда Ранна страшно закричала, услышав треск пламени под ногами Риззет, но пораженно затих, когда две метко пущенные стрелы оборвали страдания дикой ведьмы и ее выродка.       «Никто не сжалится над тобой, мразь, — подумала Рэйка, с трудом унимая дрожь в руках. — Когда я приду за тобой, ты будешь гореть — долго и мучительно».       В конце проповеди она растолкала прикорнувшего у стены Сириуса, и они в числе первых покинули храмовую площадь. В ближайшей подворотне Сафран стянула с себя платье, вручила его зевающему другу и, как и было оговорено, припустила в сторону порта.        «Беженец» не заставил себя ждать: не успели Федор и Рэйка обменяться приветствиями и натянуть плащи с низкими капюшонами, как перед ними предстал мальчишка, едва отпустивший усы, и представился Игорем. Играл он хорошо, хоть и без задора: его печальная история жизни входила в разряд самых банальных, а сумма, что он обещал доплатить, если повстанцы не будут тянуть с перебросом, была непомерной для несчастного беженца. Ему повезло, что они нуждались в его участии в этом спектакле так же, как и он — в их.       Договорившись, что они встретятся на рассвете на тропе паломников у Второго столба, Федор и Рэйка проводили юного храмовника скептическими взглядами и телепортировали в подвалы «Розы ветров». Там, в небольшой комнатушке, дверь в которую была спрятана за винными бочками, уже собралась разномастная компания. Аладжи и Карлос склонились над большой картой Южного королевства, водя пальцами по тропам, пересекавшим пустыню. Мара, вытянув больную ногу вперед, самозабвенно выжигала руны на простенькой подвеске. Завидев ученицу, она улыбнулась краем испещренного тонкими белыми шрамами рта.       — Итак, приступим, — кашлянул Карлос, когда все — за исключением Мары — сгрудились у стола. — Как нам стало известно, уже сегодня группа храмовников выдвигается в пустыню, чтобы подготовить западню. Они не дураки — понимают, что наш подземный ход не может начинаться в пустыне, — и затаятся в начале ущелья, что идет к горной гряде. В этом ущелье много рукавов и карманов — есть, где спрятать и людей, и коней. Думаю, они позволят вам проехать внутрь, чтобы в момент нападения заключить в кольцо.       — «Беженца» будут сопровождать пятеро повстанцев, вы — в их числе, — подхватила Аладжи, поправляя корсет. — Остальные присоединятся к вам, как только вы активируете портал.       — Портал активируешь ты, лисичка, — проскрипела Мара и бросила Рэйке готовую подвеску. — Прежде, чем начнешь убивать этих свиней, позаботься о том, чтобы не ошибиться в призыве. Портал должен работать так долго, чтобы позволить подкреплению пройти сквозь него.       — Не ошибусь, — уязвленно буркнула та и, сунув подвеску в карман, уточнила: — Ты тоже придешь?       — Как я могу отказать себе в удовольствии порешить парочку-другую храмовников? — усмехнулась магичка и кивнула Карлосу, возвращая ему слово.       — От Второго столба вы, как и обычно, телепортируете к убежищу нашего старого-доброго Отравителя, — продолжил он. — В этот раз, по понятным причинам, он вас встречать не будет — уверен, вы это переживете, — но подготовит для вас лошадей.       — Будьте осторожны и не думайте, что храмовники будут сражаться в половину силы, — вставила Аладжи. — Они планируют то же, что и мы: перебить всех, кроме одного, кто расскажет им и о подземных ходах, и о других планах повстанцев.       — Ты будешь довольна, лисичка, — вновь подала голос Мара. Потянувшись к своей трости, она тяжело поднялась на ноги. Ее колени громко хрустнули, заставив магичку зашипеть от боли, и Федор поморщился и неловко отвёл глаза. — Храмовников возглавляет твой знакомец, Элкор.       Карлос бросил на нее неодобрительный взгляд, но ни Мара, ни Рэйка не обратили на него внимания. Словив ответную улыбку наставницы, Сафран облегчённо вздохнула. Осознание, что она больше никогда не увидит этого мерзкого, волосатого ублюдка, не услышит его хрипящую отдышку и не почувствует его потные ладони на своем теле, заставляло ее сердце радостно петь. А надежда, что именно она утопит его последний вздох в вязких песках пустыни после того, как повстанцы закончат с допросом, и вовсе заставила ее позабыть о трёх месяцах, когда она была вынуждена терпеть его общество. «Оно того стоило, — подумала Рэйка и огладила рукоять кинжала на поясе. — Определенно стоило».       — Да, — подтвердила Аладжи, которая с неприязнью наблюдала за Марой, проковылявшей до стола с винным графином. Гранёный бокал, повинуясь желанию магички, влетел в ее сухую ладонь. — Элкору «повезло»: Ягал обещал ему прощение, если он возместит свой провал с шахтой, добыв ему подземный ход.       — Как благодушно! — фыркнула Мара и отсалютовала наполненным бокалом Рэйке: — Так выпьем же за то, чтобы бедняга Элкор не разочаровал хозяина… посмертно.       Рассвет встретил их свинцово-серым небом, нависавшим над Остианом удушливо-низкой периной, и отвесным ливнем. Штормовые облака, надвигавшиеся в сторону Остиана, ещё ночью дрогнули под напором горячего духа прибрежной пустыни, недовольно отгремели далёким громом, а поутру опустились на землю белесой пеленой тумана. Когда Рэйка добралась до Второго столба, видимость сократилась до жалких десятков футов.       Там ее встретили Федор и нетерпеливо подпрыгивающий Игорь. Присев на корточки и стянув тканевую маску на подбородок, повстанец курил самокрутку, а храмовник, изворачиваясь то так, то эдак, пытался рассмотреть его лицо под капюшоном. Федор ухмылялся и низко опускал голову. Причин скрываться у него не было, но парень не изменял привычкам.       Завидев Рэйку, Игорь надменно скривился.       — Эта идёт с нами?       — А тебе это совсем не по душе, дорогуша? — не сдержавшись, фыркнула Сафран. Знал бы пацан, что он совсем не в том положении, чтобы задирать нос!       Лицо храмовника вытянулось — греховный сосуд заговорил с ним без его на то разрешения.       — Творец отвёл женщине другую роль, — выплюнул он брезгливо. — Она не должна заниматься мужскими делами.       Федор усмехнулся и раздавил окурок о землю.       — Странно, — мягко улыбнусь Рэйка, наблюдая, как напарник распрямляется и крепит секиру за плечо, — роли у мужчин и женщин разные, а на кострах они горят одинаково.       — Посмотрим, как ты запоешь, когда в пустыне на тебя нападет песчаник, — добавил Федор, похлопав покрасневшего от злости храмовника между лопаток, — и между тобой и этой тварью окажется лишь эта женщина.       Рэйка бросила на напарника благодарный взгляд и достала из кармана куртки телепортационный кристалл. Федор привычно положил руку ей на плечо, но Игорь заартачился. «Идиот, — подумала Сафран, — узнай Элкор, как глупо ты подрываешь операцию, он бы содрал с тебя три шкуры». Цокнув языком, она потянулась к мальчишке, сама ухватила его за воротник рубахи — хотя с большим удовольствием прихватила бы за горло и придушила его, — и позволила завихрениям портала поглотить их.       В старых руинах поселения, где притаилась башня Отравителя, их ждали ещё трое повстанцев. Все они были знакомы Рэйке по совместным перебросам. Они поздоровались друг с другом короткими кивками, пока Игорь с перекошенным лицом поправлял воротник, и оседлали нетерпеливо гарцующих коней.       Сильный ветер гнал волны песка в двух метрах над землёй, но видимость была терпимой — туман окутал лишь прибрежную часть королевства. Убежище Отравителя находилось на границе между пустыней и гористой местностью: то тут, то там земля бугрилась каменными валунами, неровным строем тянувшимися до самой горной гряды, между ними росли литопсы, песчаные акации и даже робкие, низкие пальмы. Время и песчаные бури потрудились над некогда мощенной камнем дорогой к шахтам, и все же ее остатки вертлявой лентой уходили на возвышенность к ущелью.       Федор возглавил их отряд, и они, не сговариваясь, пустили лошадей в галоп. Храмовника они заключили в плотное кольцо, но тот был слишком занят, чтобы заметить их маневр. Время от времени он посматривал на повстанцев, и по его глазам, видневшимся из-за тканевой маски, Рэйка видела, что мальчишка прикидывает, на кого напасть первым. «Помечтай, — милостиво разрешила она. — Умрёшь счастливым».       От убежища Отравителя до начала горного перевала было не больше трех миль, и с каждой минутой, что приближала их к засаде, настроение повстанцев менялось. Рэйка чувствовала, как от каждого из них пышет нервное предвкушение. Кто-то, как и она, долгие годы ждал шанса поквитаться с храмовниками, а кто-то всего лишь хотел поскорее покончить с этой резней — желательно, при этом выжив. Страха не было — лишь нежелание налажать. Несколько раз Рэйка проверяла подвеску Мары на шее и чувствовала покалывание в пальцах. Работает, успокаивалась она, вспоминала связку и тянулась к склянкам с зельями, спрятанным в потайных кармашках куртки.       Карлос оказался прав, просчитывая стратегию храмовников. Отряд повстанцев успел проехать лишь сотню футов вглубь ущелья, когда протрубил рог, и небо над ними прорезал боевой крик, горы вздрогнули эхом десятков пар копыт. Храмовники ринулись на них со всех сторон, и лошадь под Рэйкой, взбрыкнув, испуганно заржала. С трудом удержавшись в седле, Сафран повернулась к Игорю, занося руку для удара, но голова мальчишки, встретившись с секирой Федора, уже описывала красивую дугу в воздухе. Его кровь брызнула в глаза Рэйки, и она зашипела, резким движением опуская тканевую маску и утирая лицо.       — Давай! — рявкнул Федор, сдирая с головы капюшон. — Пока они не потеснили нас дальше в ущелье, активируй чертов портал!       ***       Портал открылся точно в срок, и Матиус взмахнул рукой, отдавая приказ к наступлению. Карлос, вооруженный тяжёлым топором, возглавил ход повстанцев, Матиус и Мара его замыкали. Сквозь вой магического вихря доносились крики, ржание лошадей и лязг оружия. Перекинув меч в левую руку, Матиус оттянул ворот сюртука и прижался к губами к маленькой броши из камней и перьев, когда-то сделанной почти что в шутку, но теперь воспринимаемой абсолютно всерьез.       Он не верил в Богов, которым насрать на этот мир, и уж тем более — в кровавые культы, возведённые извращённым людьми в ранг религии. Он верил, что любовь Ранны защитит его даже после ее смерти. Краем глаза он заметил снисходительный взгляд Мары, но лишь усмехнулся. Старая ведьма не верила ни во что, что могло бы спасти ее душу, и давным-давно променяла ее на всепоглощающую пустоту в груди. Матиус презирал ее, но одновременно с этим — он понял это лишь сейчас — ему было жаль ее.       В портал они шагнули вместе и — тут же очутились в эпицентре битвы. В нескольких сантиметрах от лица Матиуса просвистела стрела, другую он отбил мечом и взревел, выискивая среди мешанины тел свою первую жертву. Неподалеку от портала Карлос схлестнулся с двумя храмовниками. Он широко размахнулся топором, и один из посланников Творца отпрянул в сторону, оступился о камень и кубарем полетел в сторону Матиуса. Тот рванул вперед, целясь острием меча храмовнику в горло, но Мара опередила его. Признаться честно, Матиус никогда не подозревал, что ее искалеченное тело еще может быть таким ловким.       А зря, понял он, глядя, как ведьма одним отточенным движением достает спрятанный в трости клинок и вонзает его в раззявленный рот храмовника. Матиус не должен был, но забыл, кем она являлась до того, как попасть в плен к посланникам Творца. Одной из глав магов королевского двора Эрофина. Командиром их специального подразделения.       «Твою мать», — подумал Матиус, когда кровь из раны храмовника, вместо того, чтобы смешаться с песком под его головой, крупными каплями поднялась в воздух, повинуясь движению руки Мары.       — Хорошо, — прошептала ведьма, прикрывая глаза и сжимая ладонь в кулак. Ее седые волосы, выбившись из узла черных лент, развевались на ветру белыми, длинными змеями. — Как же хорошо!       Когда она разжала кулак, на ее ладони вспыхнул призрачно-голубой свет. Пахнуло озоном и гнильем, и кровь убитого храмовника, словно живая, потянулась к этому свету, закружила вокруг него, обволокла плотным, красным коконом. А потом мир вокруг Матиуса будто взорвался.       Он ослеп и оглох от пронзительного, вибрирующего визга. Когда он, наконец, смог сориентироваться в пространстве, то увидел, как по полю боя скачет кровяной голем. Каждый миг он менял форму, вился вокруг обезумевших от ужаса храмовников и лошадей, валил их на землю, вцепляясь в их тела клыкастой пастью. Мара, наблюдая за своим творением, улыбалась, но ее качало, как молодое деревце на ветру. Создание этого монстра отняло у нее слишком много сил.       — Избавь меня от своей жалости, — хмыкнула она, когда Матиус придержал ее за локоть. — Лучше иди и прикончи парочку-другую свиней. Командиру негоже прохлаждаться, когда его люди рискуют своими жизнями.       И Матиус ринулся в бой. Кровь застучала в его висках, заглушая все звуки вокруг. В его груди пробудилось, заворочалось чудовище — то же самое, что жило в Рэйке и Маре, в каждом из повстанцев. «Убей их всех, — рычало оно, выпуская когти. — За Ранну, за малышку Риззет, за каждого ребенка, мужчину и женщину, замученных на кострах, на дыбах, на колесах, забитых плетьми во имя Творца!». Он рубил, резал и колол храмовников, кому посчастливилось спастись от ведьминого монстра. Они падали на землю бездыханными мешками с дерьмом, и Матиус наслаждался бы этим зрелищем, не видь он среди убитых и повстанцев.       Чуть погодя, он заприметил Федора и Рэйку. Оба спешились и, спиной к спине, вели бой у выхода из ущелья. Федор без устали размахивал секирой, а Рэйка наносила псионические удары, то и дело прикладываясь к склянке с магическим зельем. Ради этого боя она сняла с себя все иллюзии: каждую каплю магии, что текла по ее венам, девчонка хотела потратить на храмовников. Ее лицо побелело от напряжения, рыжие волосы на его фоне сделались еще ярче, но в глазах ее горел дикий, торжествующий огонь. Она упивалась каждой новой смертью, что видела вокруг себя.       Когда Матиус бросился к ней на подмогу, она повернулась к Федору и что-то крикнула. Парень кивнул ей в ответ, и в следующую секунду они потеснились к стене ущелья. Рэйка, оказавшись за спиной напарника, опустошила целую склянку зелья и, сунув руку в карман куртки, достала охапку вороньих перьев.       Отвлекшись на храмовника, кинувшегося к нему наперерез, Матиус пропустил момент сотворения, но смог сполна насладиться результатом ее трудов. В небо над ущельем взлетели, исходясь клочьями тьмы, крупные вороны. Заложив головокружительный вираж, они обрушились на головы храмовников. Острыми когтями они рвали их капюшоны, выклевывали им глаза. Голем Мары поприветствовал их оглушительным ревом.       Через считанные минуты бой был окончен. Матиус осел на землю, сплевывая вязкую, кровавую слюну и зажимая неглубокую рану на боку. Воздух в ущелье смердел потом, кровью и распотрошенными кишками. Монстр Мары и вороны Рэйки с шипением рассыпались пеплом.       — Кажется, мы победили, — слабым голосом известил Карлос, опускаясь на камень рядом с Матиусом. — Вот же черт, с этими тварями у них не было и шанса на победу!       — К такому никогда не будешь готов.       — Жаль только, что с собой они утащили немало наших ребят, — поморщился друг.       Матиус кивнул. Да, они знали, на что шли, знали, что не все вернутся домой, но терять людей всегда тяжело. Их было пятнадцать повстанцев, когда открылся портал, двадцать — с группой переброса. В живых осталось тринадцать человек. Успокаивало ли то, храмовники — с той же численностью — были перебиты? Нет.       — А что Элкор?       — Немного потрепан, но в целом — весьма неплохо. Как по мне, он с нетерпением ожидает начало допроса.       — Тогда не будем его томить, — усмехнулся Матиус и тяжело поднялся на ноги. Украдкой он вновь оттянул воротник сюртука и поцеловал брошь. Спасибо, любовь моя.       Рэйка лежала на старой дороге с обращенным к молочно-белому небу лицом. Она тяжело дышала, приложив руку к вздымающейся груди, из ее носа текли тонкие струйки крови — то ли от удара, то ли от перенапряжения. Девчонка как будто прислушивалась к себе, и в глазах ее Матиус видел лишь растерянность. «Что, милая, удивлена? — подумал он, проходя мимо нее. — Сколько ни убивай, легче не станет. Никогда».       Элкор, в окружении трёх повстанцев, обнаружился у левой стены ущелья. Он был повязан по рукам и ногам крепкой веревкой, к его шее были приставлены три клинка. Шлем слетел с его головы, и его рыжеватые волосы окровавленными клоками топорщились в разные стороны. Когда Матиус подошёл к нему, храмовник кинул на него угрюмый взгляд исподлобья.       Несколько секунд Матиус пристально рассматривал посланника Творца. Обычный мужик, наверняка его ровесник. В его внешности не было ничего отталкивающего, однако к горлу Матиуса подступил ком ядовитой тошноты. «Какие мерзости ты творил с моей девочкой целых три месяца, ублюдок?», — подумал он и, не сдерживая себя, размахнулся и опустил ногу на лицо Элкора. Под тяжелой подошвой его сапога что-то хрустнуло, и храмовник пронзительно взвыл, завалившись на бок.       Никогда раньше он не видел клиентов Рэйки так близко. И лучше бы им никогда не показываться ему на глаза, иначе «Роза» крупно прогорит, оказавшись в не состоянии платить храмовый налог. Скорее всего, прогорит в буквальном смысле этого слова. И никакие родственные связи хозяйки не помогут ей.       — Мэт! — крикнула Рэйка, и тогда-то Матиус понял, что заносит ногу для нового удара.       Он оглянулся и увидел, что девчонка смогла подняться на ноги и теперь ковыляет к нему.       — Дай мне пять минут, — проговорила она, — и я поговорю с ним. В допросе нет нужды. Он и так расскажет мне все, что знает.       Ну, конечно, вспомнил Матиус. Контроль над разумом, три «убитых» месяца. И большая, большая удача встретиться со зверушкой во второй раз — уже по-настоящему.       — Хорошо, — согласился он и в последний раз пнул храмовника под ребра.       Вместо пяти минут Рэйке понадобился час. Ее сознание, изнуренное псионическими атаками и энтропией, отказывалось функционировать в обычном магическом режиме. Кажется, маги называли это состояние лимбом. Матиус не старался запомнить, о чем болтали Рэйка и Мара, когда углублялись в свои ведьмовские обсуждения.       За это время повстанцы успели растащить тела убитых по двум кучам: одна — для храмовников, другая — для павших товарищей. Карлос всматривался в лица последних, запоминая, есть ли среди них семейные люди. Он взял на себя ответственность сообщить их родственникам и возлюбленным горестные вести.       Элкора же отволокли в чудом уцелевшую башню старого форта, перед этим удостоверившись, что внутри него не засели песчаники или пустынные пауки. Храмовник бился в руках повстанцев, обещая им самую страшную кару Творца, но был слишком слаб. Пара ударов в живот и вовсе отбили у него всякое желание сопротивляться.       Когда, наконец, к ним присоединилась Рэйка, повстанцы расступились, давая молодой магичке проход.       — Разве ей не нужно… не знаю, превратиться в розочку, для того чтобы этот подонок узнал ее? — шепотом спросил Карлос, наблюдая, как она присаживается на корточки рядом с храмовником.       — В этом более нет нужды, — откликнулась Мара. Она спрятала свой клинок обратно в трость и устало навалилась на нее всем телом. Матиус слышал, что в плену ей переломали все кости рук и ног. Чтобы исцелиться — если это можно было назвать исцелением, — ей понадобилось несколько лет, да и Пестель, алхимик, работающий с повстанцами, потратил на нее немало восстанавливающих зелий. Бывали дни, когда ведьма и вовсе не могла встать с постели. Любые физические нагрузки превращали ее жизнь в кошмар наяву. — В его сознание накрепко вплетена вероятность, где лисичка… его лучший друг, если хотите. В каком бы облике она ни предстала перед ним, он узнает ее.       Матиус зябко передёрнул плечами. Он не знал, откуда в Рэйке взялись подобные таланты. Ее папаша не имел даже крохотной связи с Морем Вероятностей, Ранна иногда улавливала его колебания… Разве этого достаточно? Матиус ни черта не понимал в этой магической чепухе, но способности Рэйки иногда по-настоящему пугали его.       — Ну, здравствуй, сладкий, — проворковала Рэйка, и руины башни погрузились в звенящее молчание.       Замолкли даже шепотки. Повстанцы с опасливым интересом уставились на развернувшуюся перед ними сцену.       Кокетливо улыбаясь, Рэйка огладила заросшую щетиной щеку Элкора кончиками пальцев. Матиуса передёрнуло от омерзения. Вздрогнул и храмовник, но в следующее мгновение его глаза подернуло пеленой. Пахнуло озоном.       — Всемогущие Боги! — выдохнул Карлос. — Это… поразительно.       «Это страшно», — мысленно возразил Матиас, глядя, как заулыбался Элкор — словно малое дитя, увидевшее мать. Пересилив себя, он подошёл ближе, чтобы не пропустить ни слова.       — Только посмотри на себя, — поцокала языком Рэйка. — Ты выглядишь ужасно, мой милый. Больно?       — Очень, — плаксиво пожаловался Элкор.       — Ну-ну, — магичка успокаивающе похлопала его по раненому плечу. Храмовник всхлипнул, сцепив зубы, но и не подумал увернуться от ее прикосновения. — Уверена, скоро тебе станет лучше.       — Станет, обязательно станет, — согласился он. — Только не уходи!       — Не уйду, — мягко улыбнулась Рэйка. — Знаешь, милый, мне нужна твоя помощь.       — Все, что угодно! — подобострастно заверил ее Элкор, и Матиус поморщился.       Было в этом нечто абсолютно неправильное, противоестественное. Не зря псионику занесли в разряд запрещённой магии: храмовник или нет, никто не заслуживал подобной участи — стать безвольной марионеткой в чужих руках.       Но без нее повстанцы беззащитны, как младенцы.       Вновь пахнуло озоном, и Рэйка украдкой глотнула зелье, поддерживая силы.       — Ты доблестно сражаешься с повстанцами, с этими мерзкими предателями Творца. И чтобы одержать над ними победу, любые методы хороши, не так ли?       — Они порочат наши земли, — кивнул Элкор. — Я так рад, что ты понимаешь это!       — Конечно. Уверена, не я одна. Скажи мне, сладкий, кто ещё помогает тебе очистить наше славное королевство от этой скверны? Сегодня ты одержал столь славную победу, отбив подземный ход…       — П-победу? — зрачки храмовника дрогнули и расширились, заполняя радужку чернотой.       — Конечно, милый, как ты мог забыть?       Элкор потерянно повесил голову, и губы Рэйки злобно скривились. Мара пристукнула тростью по земле.       — Явный перебор в образах, — недовольно прошипела ведьма, и Карлос с испугом оглянулся на нее.       — Она провалилась?       — Хрена с два! — рявкнула Рэйка, наградив повстанца бешеным взглядом. — Он у меня на крючке!       Ее зашатало, когда она придвинулась ближе к храмовнику, и магичка опустилась на землю, опершись о его плечо. Голова Элкора откинулась назад, и Матиус увидел, как из его носа хлещет кровь.       И вдруг в его голове зазвучал голос Ранны. Закрыв глаза и затаив дыхание, Матиус вслушался в этот далёкий, едва слышный звук.       …И вместе они извратили дух огня, заставили его позабыть о созидании в угоду разрушению. Он и сам не заметил, что начал сеять лишь смерть, ведь духи сильны, но добры и наивны, и думал он, что продолжает протягивать избранному племени руку помощи…       — Точно! — вдруг радостно воскликнул Элкор. Кровь капала с его подбородка, но он смотрел лишь на победно улыбающуюся Рэйку. — Это была славная битва!       — Я верю, милый, — кивнула та, — верю. Но кто помог тебе? Кто рассказал, где эти неверные запрятали свой подземный ход?       — Я никогда не встречался с ней лично, — озадаченно признался Элкор, и по рядам повстанцев прошелестел возбуждённый гомон. — Но знаю, что ее муж помогает этим безбожным ублюдкам. Мы хотели казнить его за неверность, — добавил он, — но решили обождать, пока глупая баба приносит нам пользу.       Противный холод окольцевал затылок Матиуса и спустился вниз по позвоночнику. Он вздрогнул и понял, что в глубине души мечтал ошибиться.       Краем глаза он словил растерянный взгляд Рэйки, облизнул пересохшие губы и прохрипел:       — Спроси: как долго эта женщина работает на них?       — Вы… Вы поступили мудро, милый, — девчонка ободряюще сжала колено храмовника, и тот заулыбался, довольный ее похвалой. — Как вы нашли ее?       — Это она нашла нас, — поправил ее Элкор. — Семь лет назад она сдала нам дикую ведьму… Ту самую, что мы сожгли. Ты наверняка слышала об этом. Это было громкое дело. Как же зовут эту бабу?.. Тимана?.. Тамана?..       Земля дрогнула под ногами Матиуса, и он накренился вбок. Но вместо того чтобы попытаться удержать равновесие, он вцепился в ворот сюртука и вслепую нащупал брошь Ранны. Побледневший Карлос едва успел подставить ему плечо.       Не может быть. Этого не может быть.       Он подозревал кого угодно, но не семью Октава.       Они были знакомы ещё с Южного пути. Октав побоялся вступить в ряды повстанцев, но никогда не отказывал им в поддержке. Его семье, как и семье Ранны, посчастливилось выжить в резне, что устроил Храм, выкашивая неверных, и перебраться на окраины Остиана, устроиться помощником в продуктовую лавку.       Все беженцы Южного пути жили по соседству, и именно Октав сообщил Матиусу, что Ублюдок окончательно свихнулся: запил, принялся поднимать руку на беременную жену и маленькую дочь. Матиус принял меры, но, на случай, если Ублюдок запамятует, попросил Октава следить за ним.       Он помнил его жену, Тамину. Она казалась простоватой и безобидной: немного в теле, с темными волосами и милым, румяным лицом. Ранна частенько помогала ей с первенцем: показывала, как правильно пеленать и укачивать его, варила отвары из успокаивающих трав.       Рэйка тоже помнила ее. Конечно же она, блядь, ее помнила. И, уже вступив в ряды повстанцев, узнала про роль Октава в их деле.       — Рэйка, — позвал ее Матиус. Ему не понравились ее остекленевшие глаза.       Не отзываясь, она отползла от взволнованно завертевшегося Элкора и кое-как встала. Из ее груди вырвался то ли задушенный всхлип, то ли смех, и она зажала рот рукой.       Рэйка понимала, что в ту ночь храмовники узнали о произошедшем в ее доме от кого-то из соседей. Иначе и быть не могло. Но имя доносчика не было известно. Матиус не стал ворошить это осиное гнездо, хотя в первое время не меньше Рэйки хотел отплатить кровью за кровь. Он вспомнил, как Ранна презирала жестокость.       — Всем — прочь! — сипло прокаркала Мара. Она не отрывала настороженного взгляда от ученицы, и, когда ни один из повстанцев не двинулся с места, ведьма взмахнула тростью. — Я сказала — прочь!       — Оставьте нас, — подтвердил Карлос, и только тогда люди поспешили наружу, под палящие лучи пустынного солнца.       С силой растерев лицо ладонями, Матиус подошёл к Рэйке. Плечи девчонки крупно вздрагивали, воздух вокруг нее раскалился и проникал в лёгкие нестерпимым жаром.       Рэйка боялась огня, пусть за годы и научилась справляться с необходимостью быть рядом с ним. Но огонь, как ни странно, ее любил. Именно его она неосознанно призвала из тысячи возможных вероятностей в ту ночь, и он без колебаний бросился на ее защиту. Вот и сейчас он окружил ее невидимым коконом и лишь ждал приказа явить себя.       — Рэй, — вновь позвал ее Матиус, — не дури.       — Он не мог не знать, что творит эта сука, — прошептала она. Ее лицо блестело от слез, губы дрожали, но в ее глазах плескалась тьма. — Он не остановил ее, когда она побежала к храмовникам. Он ничего не сказал в защиту…       — Рэй, он…       — Не смей защищать его! — взвизгнула Рэйка. — Они сдали нас храмовникам, а потом пришли на казнь! Я видела их! Они стояли в первых рядах с печальными лицами и смотрели… — гнев пережал ее горло, заставив задыхаться. — Они просто стояли и смотрели, как горит моя семья!       Боль прострелила левую сторону груди Матиуса и колючим шаром сосредоточилась над солнечным сплетением. Его сердце колотилось, словно безумное. Что он мог сказать? Что он мог сделать? Рэйка повторяла все его темные мысли и придавала им новую форму. Больную. Страшную.       Матиус оглянулся на Карлоса и Мару, но они не спешили ему на помощь. Друг проверял пульс потерявшего сознание Элкора, а ведьма, орудуя тростью, с независимым видом рисовала руны на песке. «Защитные руны», — узнал Матиус и скривился. Стоило ли удивляться, что чертова старуха пеклась лишь о своей безопасности?       Ранна, помоги мне подобрать слова!       — А потом? — голос Рэйки звенел, срывался и рычал. — Потом они зажили, как ни в чем не бывало! И в любой удобный момент нашептывали храмовникам новости!       Совсем немного, но им было, что нашептать. Со временем Октав из помощника превратился в хозяина продуктовой лавки и частенько помогал сопротивлению с провизией — всего понемножку, чтобы Храм не заподозрил хищения. Обычно его повозку принимали на нейтральной территории, и оттого Октав не знал, где находится убежище повстанцев. Но с последней поставкой в серную шахту все пошло наперекосяк, и предатель прознал о ее местонахождении. Матиус не переживал на этот счёт. Он доверял Октаву в память о днях, когда тот присматривал за Ранной.       Как глупо. Все лежало на поверхности, не так ли?       — Рэй, — тихо проговорил Матиус. Колючий шар в его груди переместился выше, к горлу. Рана на боку нестерпимо жгла и заливала бедро теплой кровью. — Я понимаю…       — Нет, Мэт, — прорычала сквозь злые слезы Рэйка, сунув руку в карман куртки, — не понимаешь. Ты ни хрена не понимаешь!       Вспышка телепортации ударила Матиуса по глазам. Он прыгнул вперёд, надеясь, что если не остановит девчонку, то хотя бы перенесется с ней — куда бы она ни направлялась. Но он не успел — лишь зачерпнул пустыми ладонями угасающий фиолетовый свет.       …Ранна, устроившись на боку, выводила на его груди неведомые знаки, а Матиус, млея от ее ласки, любовался игрой лунного света в ее рыжих волосах.       — Осознав, что произошло по его вине, дух огня обезумел, — шептала она, заканчивая свой рассказ. — Он вырвался из тела шаманки, обратился неукротимой стихией и погнал воинов по степям, выжигая все на своем пути. Тогда на помощь людям пришли другие духи. Они победили его, но — немалой ценой. Небеса разверзлись, проливаясь дождем, дрожала и вздымалась земля…       — Да уж, история не из весёлых, — покачал головой Матиус. — Знаешь, мне ужасно жаль этого духа.       — Мне тоже, — кивнула Ранна. — Он думал, что все люди похожи на его старую подругу, и не видел в них зла. Его обманули, воспользовавшись его наивностью.       — Так что же с ним стало после того, как другие духи победили его?       — Этого никому не известно. Но аразеальцы верят, что он до сих пор бродит по той выжженной пустыне, несчастный и оскверненный.       — И надеется, что появится кто-то, кто освободит его? — догадался Матиус.       — Освободит и вернёт его к свету, по которому он так тоскует, — прикрыла глаза Ранна. — Но доселе пусты его надежды. Люди не рискуют заходить в его темницу, потому как считается, что более никакое человеческое тело не выдержит его боли и — сгорит дотла.       — Это ещё хуже, — проворчал Матиус. — Ни намека на спасение и счастливый конец. Никогда бы не подумал, что аразеальцы такие мрачные ребята!       Ранна, громко фыркнув, щёлкнула его по носу ногтями.       — Всегда остаётся надежда на чудо.       — Чудес не бывает, глупая женщина.       — Это ты дурак. Лишь на чудесах и держится этот мир.       ***       Когда телепортационный кристалл отнес ее обратно в подвалы «Розы», туман над берегом развеялся, небо засверкало привычной синевой, и город раскалился от сухого жара. Люди прятались от солнца под тенью пальм и тканевыми навесами вдоль главных дорог.       Внутри Рэйки клокотала яростная злоба. Ей хотелось отправиться к дому мерзкой суки немедленно, но остатки здравого смысла диктовали ей дождаться вечера. Она знала, что должна сделать, но для этого ей не нужны ни лишние уши, ни лишние глаза.       В обеденное время залы борделя были чарующе пусты: розочки и барды, вернувшись с проповеди, с чистой совестью отсыпались после бурной ночи. Никем не замеченная, Рэйка скользнула в свои комнаты и принялась стягивать с себя одежду, пропитавшуюся потом и кровью. Мир перед ее глазами дрожал и размывался. Она не знала, винить ли за это слезы или же безумный хоровод воспоминаний, мелькавший в ее сознании.       В ванной комнате ее ждала бочка с холодной водой — для ежедневных умываний. Рэйка долго смотрела на нее, а потом — одним махом опрокинула ее в купальную бадью и окунула в нее руки по локоть. Озноб прошил ее тело, на лбу выступил холодный пот, когда вода, нагреваясь, забурлила вокруг ее ладоней, но она, зло поджав губы, лишь усилила напор.       — Вот так, — прошипела Рэйка, когда ее лицо обдало теплым паром. — Это ты должен подчиняться мне, а не я — тебе.       Маленькая победа, но она придала ей сил и решимости. Уж если она смогла победить эту слабость, то справится с чем угодно.       Ее губы дрожали, когда она погружалась в горячую воду, но Рэйка продолжала упрямо растягивать их в широкой улыбке.       Она не помнила, сколько провела в этой чертовой бадье, рыдая в голос.       Когда они жили на Южном пути, у папочки было свое хозяйство, местные продуктовые лавки считали его одним из лучших поставщиков. Но в Остиане ему пришлось устроиться туда, куда его определили храмовники — в каменный карьер неподалеку от города. Конечно же, папочке это было не по душе. Он начал пить, до поздней ночи пропадать где-то. Поднимать на маму руку — до тех пор, пока в одну из ночей к ним в дом не ворвался человек в черном плаще с капюшоном. Рэйка не видела, что он сделал, выставив Ранну из спальни и запершись там вместе с папочкой, — лишь слышала грохот и крики. И после его визита их жизнь стала напоминать ту, что была раньше — до каменного карьера.       Но в тот вечер папочка пришел со смены в карьере пьяный, злой и голодный. Все, чего он хотел — кусок хрустящего, сочного мяса, но на ужин мама приготовила рыбу. Взревев от досады, папочка запустил тарелкой в голову Ранны, а потом догнал ее и принялся избивать: руками, ногами, не разбирая, куда попадает.       Все произошло так быстро! Риззет жалась к сестре, подвывая от страха, а Рэйка чувствовала, как внутри нее что-то рвется и закипает. Она затолкнула Риз в детскую, заперла ее на ключ. Схватила кочергу у печи и, подбежав к папочке, изо всех сил опустила ее ему на спину. В тот момент она не была собой, и папочка растерялся. Он закрывал голову руками, а Рэйка била и била кочергой, крича, что хоть раз в своей жизни он мог быть чем-нибудь доволен и жрать рыбу вместо мяса. А когда он изловчился перехватить ее руки, и Рэйка увидела чистое, ничем не перекрытое бешенство в его глазах и поняла, что последует за этим, мир перед ее глазами взорвался пламенем. Оно гудело, выло, трещало, и в груди Рэйки никогда прежде не было так легко.       Конечно же, столп пламени, вырвавшийся из окон их дома, стал достоянием чертовой общественности. Но из всех возможных людей к храмовникам бросилась именно Тамина.       Тамина, плакавшаяся Ранне о том, что не может выспаться из-за постоянных капризов малыша. Тамина, мило улыбавшаяся и благодарившая ее за травяной отвар от колик в животе. Тамина, радовавшаяся, что ее сын, Саввель, и Риззет подружились и целыми днями развлекают друг друга играми, позволяя ей передохнуть.       Почему? Чем мы провинились перед тобой?       Тупая, отвратительная мразь.       Заплаканная, абсолютно разбитая, Рэйка вылезла из бадьи лишь тогда, когда остыла вода. Натянув на себя первое, что попалось под руку, она рухнула на кровать и возблагодарила прачек, ежедневно менявших постель в комнатах «Розы». Ее бы стошнило, будь это не так.       Она провалилась в тяжкое забытье, наполненное горячечным бредом и воспоминаниями. Ей чудилось — а может, это было и правдой, — что дверь в ее комнату открывалась, запуская все новых и новых гостей. Духи Аладжи ударяли ей в нос, и кто-то накидывал одеяло ей на плечи. Звучал напевный голос Сириуса, и чья-то ласковая ладонь оглаживала ее по голове.       Они с соседскими детьми играли на центральной площади Остиана, у статуи Творца, когда деловитые служители Храма принялись таскать хворост и воздвигать столбы. Глашатай закричал, созывая народ Остиана на «торжество справедливости». Рэйка тогда застыла, не зная, что ей делать, пока ее друзья шустро выискивали своих родных в собиравшейся толпе, да так и стояла, неприкаянная, пока к ней не подбежала мать и не увела прочь. Всю дорогу ласковая ладонь Ранны оглаживала ее затылок и одновременно с этим — мешала обернуться, заставляла смотреть только вперед.       Они спрятались в подвале своего дома: Ранна, Рэйка и ее младшая сестра, Риззет. Мать зажгла свечи, усадила дочерей себе на колени и долго-долго рассказывала сказки про вольных людей из степей и добрых духов, помогающих им в приключениях. А в какой-то момент она громко запела, и ее серебристый голос заполонил все пространство вокруг.       Рэйка пришла в себя, когда Остиан окутала душная ночь. Не давая себе ни секунды для раздумий, она отбросила одеяло и засобиралась в путь. Лимб отступил, магия спокойным потоком лилась по ее венам, и Рэйка радовалась кристально ясному сознанию, как никогда прежде. Сегодня оно пригодится ей.       Натянув на себя платье и плащ с капюшоном поверх него, она осторожно приоткрыла дверь и заглянула в образовавшуюся щёлку. «Роза» расцвела, заполнившись гостями и щедрыми клиентами. С нижних залов доносилась задорная музыка и хохот десятков голосов, из соседних комнат раздавались не менее задорные стоны. Уж если Аладжи не разбудила ее, напоминая о долге перед заведением, то наверняка пасла ее на пару с Сириусом, получив приказ от Матиуса.       Да, Матиус ни хрена не понимал, Рэйка не ошиблась.       Не беда, подумала она, затворила дверь и направилась к окну. Дверная рама открылась без единого скрипа. Рэйка уселась на подоконник, зашнуровав ботинки покрепче, перекинула ноги в пустоту и — прыгнула на крышу пристройки. Старая черепица хрустнула под ее весом, больно расцарапала ладони и колени, но Рэйка, приказав себе не обращать внимания на всякую ерунду, лишь отряхнула серые юбки, поправила капюшон на голове и прыгнула ещё раз — в узкое пространство между зданиями, где повара «Розы» хранили ящики с нескоропортящейся провизией.       Вот и все.       Держась маленьких, плохо освещенных улочек, Рэйка продолжила свой путь. Ноги сами несли ее по знакомым дорогам к домам на окраине Остиана. Пусть Октав и поднялся до владельца лавки, но на лучшее жилье денег так и не насобирал.       И не насобирает.       Рэйка хорошо помнила этот полукруг двора из шести домишек. Покинув разрушенный — казненный — Южный путь, ее семья прожила здесь семь лет. Это было… хорошее время, по-своему счастливое. Они радовались, что выжили в той ужасной резне, и пытались наладить быт. Рэйка с нетерпением ожидала рождения сестры… Это потом она узнала, что папочка — Ублюдок— брал Ранну силой, и что та не избавилась от ребенка лишь потому, что Матиус отговорил ее от детоубийства.       Покончив с дикой ведьмой, ее выродком и непутёвый мужем, храмовники не успокоились и сожгли их дом. Так, на всякий случай. Они не могли быть такими тупыми, чтобы верить, будто скверная магия пропитала его стены и отравила почву — в конце концов, у них имелись маги, которые могли объяснить им, что к чему.       Хотя, что там были за маги, раз они не способны отличить чувствительного к магии человека от своего настоящего собрата?       Или, возможно, им было просто все равно, кого отправить на костер.       Рэйка постояла немного на выцветшем от времени пепелище — обгорелые остовы их дома убрали. «Чтобы не смущать богобоязненных соседей, — ехидно подумала она и сжала кулаки. — Как будто после этого им отшибло память».       Интересно, как жилось Тамине? Предпочла ли она забыть, что стала причиной смерти трёх человек? Хорошо ли она спала, пока Рэйка мучилась кошмарами каждую ночь?       Стоит спросить ее об этом. Определенно стоит.       Окно в ее доме горело теплым, золотистым светом. Рэйка скользнула к нему и заглянула внутрь. Она увидела небольшую кухоньку, точь-в-точь такую же, что была и у них. Посреди комнаты стоял простой деревянный стол, укрытый старой, потускневшей скатертью. На очаге кипел котелок. Тамина, все такая же полная, румяная и темноволосая, развешивала белье на веревке у дальней стены.       Октава видно не было. Возможно, он спал, уморенный жарким трудовым днём, но, возможно, он засел в таверне с другими мужиками. В любом случае, Рэйку это не взволновало. Она знала, что доберется и до него.       Дверь оказалась до ужаса хлипкой. Хватило лишь одного выверенного удара коленом в замок, чтобы тот соскочил с места, и позволил Рэйке пройти в дом. При виде ее закутанной в плащ фигуры Тамина ахнула и выронила охапку белья.       — Что вам нужно? — дрожащим голосом вскрикнула она.       Кровь загудела в ушах Рэйки, грудь сдавило стальными тисками, и она глубоко вздохнула, наполняя лёгкие живительным воздухом.       — Помнишь меня? — спросила она и откинула капюшон.       Лицо Тамины вытянулось, посерело, ее глаза распахнулись так широко, что едва не вылезли из орбит. Она прижала руки к округленному в испуганном изумлении рту и попятилась. Она смотрела на нее как на призрака, как на мертвеца, восставшего из могилы в лунную ночь.       Кем, собственно, старшая дочь Ранны для нее и являлась.       — Конечно, помнишь, — прошипела Рэйка и бросилась на Тамину.       Та, завизжав, сорвалась к приоткрытой двери в спальни. Ее ладонь почти коснулась дверной ручки, когда Рэйка толкнула на нее стол. Он с силой врезался в бок Тамины, и женщина, оступившись, влетела в стену, ударилась об нее затылком и, плача, упала на пол.       Все существо Рэйки завопило в яростном восторге.       Плач и крики Ранны, когда она смотрела, как Риззет привязывают к столбу, были куда громче.       Горестный вой Матиуса из-за запертых дверей был куда страшнее.       Тамина, силясь подняться, заскребла ногтями по полу, и Рэйка злобным вихрем налетела на нее, схватила за горло и придавила коленом обратно к деревянным, потертым доскам. Бешенство придавало ей столько сил, что женщина могла лишь хрипеть и молотить слабыми руками ей по спине и ногам. В этом хрипе запрятались слова, но Рэйка смогла различить лишь их обрывки.       — Дети? — прорычала она. — О, у тебя есть дети? У моей матери, у повстанцев, что ты сдала, тоже были дети, но тебя это не остановило, не так ли? Так почему же это должно остановить меня, а, сука?       Слезы затекали Тамине в уши, мочили пальцы Рэйки, вдавливаемые все глубже и глубже в беззащитное горло. Рэйка не видела этого.       Она видела маму, прекрасную, светлую, полную жизни. Ее смеющиеся, лучистые глаза. Чувствовала ее ласковую руку в волосах и лёгкий поцелуй на ночь.       Она видела Риззет, маленькую, игривую, бесконечно восторженную. Ее очаровательные ямочки на щеках. Слышала ее звонкий смех.       Она видела повстанцев, убитых сегодняшних утром. Всех семерых. Вспоминала, как вместе с ними пела веселые, похабные песенки на кухне убежища и хохотала, на минуту-другую позабыв обо всех горестях.       Ее отрезвил скрип открывающейся двери. Рэйка вздрогнула и подняла голову, оторвав пустой взгляд от посиневших губ Тамины.       На пороге кухни застыл Саввель — повзрослевший лицом, но такой же хилый телом, каким его запомнила Рэйка, — а за его спиной пряталась девочка лет пяти. Дети перепуганными глазами смотрели то на распростёртую на полу мать, то на незнакомку, вырывавшую из нее последние крохи жизни. И не знали, что делать.       Тамина бежала к спальням не для того, чтобы спрятаться самой, а для того чтобы спрятать детей.       В руках Саввель сжимал деревянный, игрушечный меч. Мальчик спешил на выручку матери, но предательский страх парализовал его, и теперь он мог лишь безмолвно шевелить губами. «Пожалуйста, не надо», — разобрала Рэйка, и что-то взорвалось в ее груди, пронзительным холодом проникло в голову.       …- Я скучаю по маме, — всхлипывая, прошептала Рэйка.       — Я знаю, малышка, — Матиус с неловкой нежностью потрепал ее по плечу и вздохнул. — Я тоже скучаю по ней. Каждую чертову минуту.       В руках он сжимал опустевший пузырек с сонным зельем. Алхимик Пестель, узнав, что девочка мучается кошмарами и бессонницей, принялся варить их для нее — бесплатно. Благодаря им, Рэйка проваливалась в спасительную темноту и пустоту до самого утра.       — Я даже не знаю их лиц, кроме того, черноволосого… — Вот и сейчас сон без сновидений затягивал ее в свои пучины, и мысли в ее голове путались, толкали друг друга в безобразной давке и в беспорядке срывались с ее языка. — Эти страшные маски всегда скрывают их лица…       — Тебе совсем не нужно знать их, — нахмурился Матиус.       — Они — чудовища, — возразила Рэйка. Ее глаза слипались, голос слабел, но ей так хотелось, чтобы Мэт понял ее. — Хочу узнавать их лица в толпе… Не хочу путать их с обычными людьми…       — Пожалуйста, не надо! — наконец, прорезался голос Саввиля, и Рэйку затрясло. — Не трогай маму! Не трогай!       Меч выпал из его рук, его сестра вторила его мольбам тоненьким, захлебывающимся плачем. Рэйка и сама чувствовала едкую соль на губах.       Ее пальцы разжались на шее Тамины. Свирепый гнев оставил ее, и осознание того, что она творит, вывернуло ее наизнанку. В смятении она смотрела в бездонные голубые глаза мальчика, и в ее голове оглушительным набатом бился лишь один вопрос.       А ты узнаешь мое лицо в толпе обычных людей, малыш?       ***       Эндерал. 8236 год, месяц Звездной летней ночи.       На деревянных ногах Рэйка вышла из лазарета, плотно затворила за собой двери, да так и осталась стоять, упершись в нее обеими руками и низко повесив голову. Она не знала, сколько времени провела, разделяя горе старика Мирелла. По ощущениям, прошла целая вечность, наполненная страхом и неопределенностью. Ударокопытный сдерживал слезы из последних сил: Биа начинала нервничать каждый раз, когда чувствовала волнение отца. Рэйка и вовсе не смела показывать своих эмоций, и — это было пыткой. Настоящей, мать ее, пыткой.       Рядом робко кашлянули.       — Как он?       С головой ушедшая в мрачные мысли, Рэйка не заметила Лиджама, затаившегося на лавке у лестницы. «Ради всего святого, сейчас мне совсем не до тебя», — подумала она, но подавила недовольство и криво улыбнулась ученику магистра Йаэлы.       Они встретились на утреннем собрании Ордена. Бледный, чем-то испуганный Лиджам сопровождал магистра Йаэлу — редкого гостя в Обители. Старик Арантэаль поставил на повестку дня решение множества вопросов, но Рэйка ушла, как только доложила о том, как продвигаются поиски Черных камней. Заслышав о случившемся на Фермерском побережье, она вызвалась сообщить Ударокопытному дурные вести. Это казалось правильным решением: уж если вести дело, то до конца, какие бы темные воспоминания оно ни тревожило.       — А ты как думаешь? Вся его жизнь катится к чертям.       — Да, — покачал головой хранитель и подвинулся, позволяя Сафран присесть рядом, — такого и врагу не пожелаешь. А сама-то ты как?       Напротив, именно такое и желают врагу.       — Мой дом цел, и у меня нет дочери, чтобы она могла заразиться красным безумием, — усмехнулась Рэйка. — Полагаю, мне не на что жаловаться.       Было что-то неправильное в том, чтобы видеть горькие слезы стариков. Со слов соседей, Мирелл Ударокопытный не заслужил и толики тех бед, что свалились на него за последнее время. Несмотря на преклонный возраст, он продолжал трудиться в поле, чтобы прокормить свою маленькую семью, состоявшую из него самого и дочери, Биа. За всю свою жизнь он не обидел и мухи, был честным и порядочным человеком. Единственным его недостатком была излишняя доверчивость, но разве это тот грех, за который может быть уготовлена столь жестокая кара?       Какая ирония, думалось Рэйке: те же люди, что с такой теплотой говорили о старике, лишили его крыши над головой и удвоили его страдания. Сколь силен страх, раз ему под силу превратить вчерашних друзей в злейших врагов?       Тебе ли не знать?       — Да, если смотреть с этой точки зрения, то все мы здесь — большие везунчики, — вздохнул Лиджам. — Это безумие, настоящее безумие.       Орден наивно полагал, что может скрыть состояние Бии от поселенцев, но слухи расползлись быстро — как и всегда. Девчонку забирали под покровом глубокой ночи, и все равно: соседи высыпали на улицу, чтобы поглазеть на хранителей — редчайшее зрелище — и на мирелловскую дочку, которую не видели несколько недель. Уже к утру каждый житель Фермерского побережья знал и про ее горящие красным огнем глаза, и про абсолютно невменяемое состояние. И, конечно же, от человека к человеку передавались ее страшные угрозы, выплевываемые в пустоту: «Вы сгорите! Вы все сгорите дотла!».       Немудрено, что ее дом решили сжечь первым.       — Как же изменчиво отношение людей! — сказал вдруг, поморщившись, Лиджам. — Соседи знали Миррела всю жизнь, и вместо того, чтобы сопереживать его горю, они вонзили нож ему в спину. Это неправильно.       — Они думали, что защищают свои семьи, — возразила Рэйка. — Ты слышал, о чем рассказывал гонец. Во всех своих бедах и неурядицах они винили проклятый дом. Никто не рассказал им, что Красное безумие — не проклятье и не заразный сезонный кашель. Никто не обращал внимания на их жалобы, и тогда они решили действовать своими силами.       — То, что они сделали — бесчеловечно, — воспротивился Лиджам.       — Их это не волновало.       Ученик Йаэлы осуждающе покачал головой и сказал:       — Они сделали лишь хуже.       Не мне их судить.       Рэйка привалилась спиной к стене и усмехнулась. Она закрыла глаза, и перед ее внутренним взором возник Матиус. Высокий, жилистый, с подвижным смуглым лицом, обрамленным темными, взлохмаченными волосами, он сидел за своим рабочим столом и, чуть улыбаясь, попивал свой любимый бренди — маленькими глотками, чтобы не испортить послевкусие.       Мать когда-нибудь рассказывала тебе историю об обманутом духе огня?       — У аразеальцев есть одна притча о стародавних временах, когда люди ещё только-только осознали себя в этом мире и начали свой путь к пониманию, как он устроен, — покусав губы, заговорила Рэйка и почувствовала, как рядом заинтересованно встряхнулся Лиджам. Неудивительно: его всегда вдохновляли новые знания. — Духи долго приглядывались к ним и, когда поняли, что те сделались достойными их внимания, открыли некоторым из них тайну своих настоящих имён. Это позволило избранным людям говорить с ними, учиться их мудрости и пользоваться их силами.       — Шаманы! — догадался Лиджам.       — Да, — подтвердила Рэйка и продолжила: — В ту пору на восточном побережье жило племя, шаман которого узнала имя одного из духов огня. На тот момент она была единственной, кому это удалось: эти духи славились своим нелюдимым, свободолюбивым нравом. Но она была мудрой, доброй женщиной, и духу огня понравилось нести свет ее руками.       Было у нее два ученика, девочка и мальчик. К обоим тянулись духи, оба были одарены, но шаман видела своего приемника в девочке. Во-первых, то диктовали правила: на земле аразеальцев женщины считались и считаются до сих пор более предрасположенными к тайным знаниям. Во-вторых, шамана беспокоил характер мальчика — слишком взрывной, слишком непредсказуемый, слишком жестокий. Быть может, будь оно иначе, она бы сделала его исключением — такое случалось и случается сейчас. Но было так, как было.       — Уверен, мальчишке это было не по душе, — проворчал Лиджам.       — Конечно. Мальчику не нравилась мысль, что всю свою жизнь он проведет в тени. Рос он в обиде на учителя и ревности к девочке.       Шло время, шаман старела и, когда она поняла, что более не может выполнять своих обязанностей, передала их своей ученице. Та продолжила идти по пути созидания, несмотря на то, что на границе владения племени начались волнения — сильный сосед решил поглотить их территории и присвоить себе тайны духа огня. Вождь советовался с шаманами, новым и старым, и они убедили его не отвечать агрессией на агрессию.       Как ты можешь представить, ученик шамана, уже юноша, считал это решение ошибочным. Может, в каком-то смысле он был и прав. Пока вождь пытался договориться с соседом, его лазутчики нападали на часовых, убивали скот, его шаман насылала на людей изматывающие кошмары. Ситуация становилась критической.       И тогда юноша пошел на обман и хитрость. Выведал он имя духа огня у нового шамана и пришел к вождю, чтобы показать ему другой путь. Знал он, что дух двулик — созидание и разрушение, — и полагал, что они не в том положении, чтобы использовать лишь одно его лицо. Вождь, слишком измотанный бесплодными попытками миролюбиво приструнить соседа, согласился. И вместе они извратили дух огня, заставили его позабыть о созидании в угоду разрушению. Он и сам не заметил, что начал сеять лишь смерть, ведь духи сильны, но добры и наивны, и думал он, что продолжает протягивать избранному племени руку помощи. Ведь юноша так ему и сказал — всё во благо.       Но вместе с сущностью духа вождь и юноша извратили и себя. Покончив с вторжением, они ощутили себя достойными власти и почтения. Возомнили они, что могут стать великими властителями. Опьянённые первой победой, воины пошли за ними, и никто не слушал женщин-шаманов, пытавшихся образумить их и вернуть на путь мира.       Ты представляешь, что было дальше. Другие племена были беспомощны перед мощью огня. Старая шаман умирала и видела, как горят степные горизонты, слышала горестные крики невинных людей. И тогда она собрала последние силы, чтобы докричаться до оскверненного духа. И услышал он ее, и дрогнул. Понял дух, что все это время позволял обманывать себя в угоду человеческой гордыни.       К сожалению, старая шаман умерла — ее тело не выдержало последнего разговора с духом. И тогда дух обратился к ее ученице с мольбой остановить безумие, поразившее все племена. Девушка знала, что ей предстоит сделать, хоть ее доброе сердце и противилось одной мысли о предстоящем… Убийство претило ей. В одну из охваченных пламенем ночей вышла она в степь и воззвала ко всем духам, что населяли небо и землю. Просила она их благословения и — получила его. Сотни голосов откликнулись на ее зов и нашептали ей свои имена, даруя силы.       Казалось бы, у этой истории должен быть счастливый конец, но это не так. Узнав, что внутри племени-захватчика произошел раскол, ещё не покоренные племена посчитали, что это — их единственный шанс раз и навсегда покончить с угрозой. Единым войском они напали первыми.       Ослеплённые злостью и обидой, воины не щадили никого. Только позже они узнали, что к тому времени девушка уже победила и вождя, и его нового шамана-юношу. Она не смогла рассказать им об этом: она склонила перед надвигавшимся на нее войском голову, не желая быть причиной новых смертей, и была убита.       И тогда обезумел дух огня. Он вырвался из бездыханного, окровавленного тела девушки огненным смерчем и гнал воинов по степям долгие мили, выжигая все на своем пути. С трудом смогли другие духи остановить его яростный ход. Небо пролилось дождем, прибивая пламя к земле, а земля вздыбилась, поглощая его остатки.       Аразеальцы считают, что эта трагедия осталась запечатленной не только в притче, которую они передают из поколения в поколение, — вздохнув, добавила Рэйка. — На востоке их степей протянулась безжизненная, каменистая пустыня. Сквозь черные камни не пробивается трава, не журчит самый малый ручеек. Ни одно из кочующих племен не разбивает свои лагеря поблизости. Аразеальцы верят, что эта пустыня — темница того духа огня, обманутого и оскверненного. Бродит он по ней в поисках того, кто освободит его, назвав его истинное имя, и покажет свет, по которому он так тоскует. В отчаянии бросается он к каждому, кто по глупости или незнанию забредает в эти проклятые земли, но тела людские не выдерживают его боли и — сгорают дотла.       Рэйка замолчала, и Лиджам облизнул пересохшие губы. Казалось, он ни разу не вздохнул за все то время, пока звучала притча.       — Кажется, я понял, — медленно проговорил хранитель. — Фермеры, что сожгли дом Ударокопытных — это объединенное войско аразеальских племен?       — Ты необычайно догадлив, — ухмыльнулась Рэйка.       Матиус рассказал ей эту притчу в ночь перед тем, как скрупулезно отобранная группа повстанцев выдвинулась в сторону Морских врат. К тому времени в их рядах образовался нешуточный раскол, и он боялся, что в решающую минуту Рэйка оступится и выберет не ту сторону.       Мэт сравнивал ее с обманутым духом огня, и Рэйка смеялась над его патетичностью, хотя внутри нее все обмирало от страха. Уж она-то знала, кто есть на самом деле.       — Что ж, в этом есть смысл, — признал Лиджам. В его голосе проклюнулись знакомые, въедливые нотки. На краю его сознания формировались научно-философские дебаты. — Они думали, что поступают правильно, что иного выхода нет, но стали еще большим злом чем то, против которого боролись. Подходит и для аразеальских племен, и для фермеров.       И для меня.       Рэйка неопределенно повела плечами и опустила голову, разглядывая свои руки. Затих и Лиджам. Они помолчали немного, думая каждый о своем. Из-за закрытых дверей в лазарет доносился едва слышный разговор: это случалось редко, но порой Биа как будто прозревала — как говорил Мирелл, становилась похожей на себя прежнюю, — и лишь горящие огнем глаза напоминали окружающим, что красное безумие не отступило, а взяло короткую передышку.       — Но еще хуже оказаться на месте той девушки-шамана, — сказал вдруг Лиджам, и Рэйка поняла, что все это время он продолжал думать над услышанным. — Переступить через себя, пожертвовать столь многим, чтобы в результате быть растерзанным теми, кого хотел спасти. Это… горько.       — Когда-то я думала так же, — с неохотой сказала Сафран. Она уже жалела, что и вовсе открыла рот. Ей и без того предстояло оправиться от этого дня: запечатать потревоженные воспоминания и вернуть себя из настоящего. Но с каждой секундой эта задача казалась ей все менее и менее осуществимой. И Лиджам, черт бы его побрал, лишь усугублял положение. — Однако потом я поняла, что нет ничего страшнее, чем оказаться частью озлобленной толпы. У девушки-шамана был выбор, и она осознанно выбрала смерть.       — Но и у племен был выбор: напасть или выждать некоторое время, чтобы понять, чем закончится раскол в рядах захватчика, — возразил Лиджам.       — Нет ничего сильнее человеческого сознания, но одновременно с этим — нет ничего слабее, — ответила Рэйка с грустной улыбкой. Как же она ненавидела эти слова! Но в них не было ничего, кроме правды. — Злоба слепит, порождает отчаяние, и ты не замечаешь, как вместе они начинают управлять тобой. Когда ты один, есть шанс найти того, кто встряхнет тебя и объяснит, что ты — распоследний дурак. Но когда ты — часть толпы из таких же дураков, докричаться до тебя сложнее… Уверена, среди фермеров были и те, кто не поддерживал идею сжечь дом, но те, кто сделал это, смотрели друг на друга, слышали лишь друг друга… И все произошло так, как произошло.       С этими словами она порывисто вздохнула и поднялась с лавки, разминая ноги. Лиджаму осталось лишь потерянно кивнуть, соглашаясь с ней. Вот и славно.       — Пожалуй, на сегодня философии мне хватит с лихвой, — проворчала Сафран. И не только ее. — Пошли-ка отсюда, друг мой, а по дороге ты расскажешь мне, отчего у тебя глаза на мокром месте. Бьюсь об заклад, виной тому не мои сказительские таланты. Совсем не они.