Бездна Вероятностей

      Откинув мокрые волосы с лица, Рэйка перегнулась через парапет смотровой площадки и оглядела блестящие под дождем, далёкие крыши домов и лабиринты улиц Арка.       — Что ж, — протянула она, — если здесь и был лазутчик, то он сумел уйти.       — Если он был, — буркнул Лиджам, ежась под пронзительными порывами ветра. — Развеяние прошло по всему периметру Храма. Не сиганул же он вниз с утеса, верно?       Рэйка вновь опустила глаза вниз и неуверенно передернула плечами.       — При хорошем умении левитации… — начала было она, но Бартарр, стоявший от них неподалеку, недоверчиво фыркнул:       — Левитация — высший пилотаж для любого мага. Это знаю даже я, простой вояка. Говорю же тебе, Теалор, это какой-то магический сбой, — добавил он, поворачиваясь к замершему у края Глаза Богов грандмастеру. — Даже последний безумец не сунется на территорию Ордена, чтобы устроить диверсию и уничтожить твой драгоценный Светоч. К тому же, знай Коарек о порталах в Инодан, и имей он при себе человека, способного открыть их для него, то он воспользовался бы ими давным-давно, а не надвигался на нас с моря.       — Мы не можем знать наверняка, — отозвался Арантэаль, не отрывая взгляда от Арка. — Все могло измениться, даже его осведомленность. За все время существования порталов они ни разу не были подвержены магическому сбою.       — Ты сам сказал: все могло измениться, — тяжело вздохнул Бартарр. — Наверняка за стабильностью их работы постоянно следили, но теперь… Теперь, когда магические аномалии происходят повсеместно, когда Инодан пустует…       — Это слабая аргументация, — отрезал грандмастер и повернулся к столпившимся на смотровой площадке хранителям. — Джорек, проследи за тем, чтобы Зал порталов охранялся должным образом, организуй смены. Также увеличь численность патруля на территории Храма и проинформируй стражу о ситуации повышенной готовности. Каждая улица, каждый закоулок должен быть под присмотром. Пусть кто-то пройдется по тавернам и постоялым дворам в поисках новых лиц, которых не было еще вчера. Но пусть действуют осторожно, чтобы не поднимать волнений среди горожан. О первых результатах осмотра я хочу знать к сегодняшнему же вечеру.       — Это… — поморщился Бартарр. Рэйка знала, какие слова вертятся на его языке. Безумие. Паранойя. Однако Носитель Сигила их так и не произнес. Спустя несколько секунд заминки, он лишь кивнул: — Как прикажешь.       С этими словами Бартарр коротко поклонился и подал знак рукой хранителям, отзывая их вниз, во внутренний двор Храма. Буквально через минуту на смотровой площадке остались лишь Арантэаль, хранитель на посту у Светоча, и Рэйка с Лиджамом на пару. Последний то и дело дёргал Сафран за рукав, призывая ее присоединиться к отбывшим, но она медлила, всматриваясь в лицо патрульного. Ее беспокоили разводы крови у его ноздрей. Это могло быть дурацким совпадением, и все же…       — Прорицательница, — оклик Арантэаля настиг ее на первом шаге к хранителю. — Если мои подозрения окажутся верными, и на территорию Арка проник враг, то время, отведенное нам на поиски Черных камней и активацию Светоча, уменьшается. Сделай все возможное, чтобы заполучить камень Даль’Вареков в кратчайшие сроки. До твоего возвращения мы придумаем, как унять капризы Даль’Гейсса.       — Будет исполнено, — кивнула Рэйка.       — И ты, Лиджам, — грандмастер перевел цепкий взгляд на ученика магистра Йаэлы, — отправляйся в Дюнное немедленно. Сделай все возможное, чтобы наблюдатели перестали воротить нос от альянса с Орденом. Если мы не будем действовать сообща, лелея старые обиды, неримские войска сметут их город с моря и двинутся внутрь Эндерала. Мы не можем допустить этого.       — Я… Я не подведу, грандмастер, — поклонился Лиджам, но в который раз побледнел как полотно.       Любое напоминание о возложенной на него миссии подводило его к краю тихой истерики.       Рэйка мрачно усмехнулась про себя. Решение Арантэаля отправить в Дюнное хранителя, не имевшего никакого опыта в переговорах, поражало ее. Ставка на то, что жители восточного побережья быстрее вспомнят о верности Ордену при виде того, кто когда-то был одним из них, имела под собой зыбкую почву. Когда Лиджам, наслушавшись аразеальских преданий, рассказал ей об этом, Рэйка с трудом подавила в себе издевательский смех. Ей было трудно представить, какие слова заставят Дюнное позабыть о том, что Арк бросил его на произвол судьбы. Зато то, как Таранор Коарек воспользуется внутренним расколом на Эндерале, представлялось проще простого.       Дождавшись, когда грандмастер коротким кивком отпустит их, хранители направились по лестнице вниз, отфыркиваясь от крупных капель дождя и мечтая согреться. Но перед этим Рэйка все же подошла к патрульному.       — Йозеф, верно? — спросила она, когда молодой человек бросил на нее высокомерный взгляд. Он принадлежал к той элите, что не признавала «чужаков» спустя и десятилетия работы бок о бок. — Что у тебя с носом, голубчик?       Пока хранитель удивлённо трогал свои ноздри, Сафран рассматривала его зрачки. Стандартный эффект от псионики — расфокусированный, мутный взгляд, — но он мог и не появиться, если на счету колдуна была богатая практика, и если объект не подвергался длительному воздействию. Взгляд у Даль’Оберина был кристально чистым, предельно ясным.       Дерьмо.       — Откуда мне знать? — наконец спросил Йозеф растерянно и оттого зло. — Быть может, слабый сосуд лопнул от давления в воздухе — над нами гроза. Тебе-то что, беспутная?       — Да так, выглядишь ты совсем не безупречно, — усмехнулась Рэйка и поспешила за Лиджамом, уже зашедшим под крышу над лестницей.       Если бы старик Арантэаль позволил ей покопаться в сознании этого выскочки, то, возможно, она смогла бы нащупать отголоски псионической печати. Но, дело было в том, что грандмастер о ее осведомленности в темных искусствах даже не знал — или делал вид, что не знает. Проверять свои предположения Рейке совершенно не хотелось — как и раскрывать себя. Однако ничто не мешало ей подмигнуть Юслану: пусть присмотрится к мальчишке, когда будет время.       — Ну, так что? — оглянулся на нее Лиджам, когда Сафран зашагала с ним в ногу. — Мое предложение в силе? Отправимся в Дюнное вместе?       Запомнив с общих посиделок в таверне, что Рэйка уже имела дела с наблюдателями, он понадеялся на ее поддержку. У лазарета хранитель ошивался лишь затем, чтобы рассказать о своей скорбной доле. Рэйка, конечно же, пожалела его, но не была уверена, что ее присутствие смягчит наблюдателей. Расставались они не в самых нежных чувствах: от скуки помогая им в расследовании убийства семьи, фамилии которой Сафран так и не запомнила, магичка воспротивилась их желанию осудить «хоть кого-то». Пока наблюдатель, ответственный за расследование, брызжа слюной, орал ей о том, как важно для него восстановить иллюзию спокойствия в городе, Рэйка обвиняла его в безответственности, в полном отсутствии морали и желании получить лишний медяк за быстрое закрытие дела. На шум, что они подняли, сбежались его товарищи и даже парочка праздных зевак. Их пробовали развести в разные стороны, но они продолжали вопить до тех пор, пока наблюдатель не нарек магичку «злобной сукой», а сам прослыл «безмозглым ублюдком». Насколько было известно Рэйке, брата убитого — самого удобного из подозреваемых — отпустили и расследование продолжилось, однако на следующее утро, после скандала на виду у всего Дюнного, наблюдатели провожали наглую наемницу мрачными взглядами, а «безмозглый ублюдок» и вовсе сплюнул при виде нее.       Вот же они восхитятся, когда злобная сука окажется ещё и хранителем Святого Ордена! Рэйка была уверена: их крики радости сотрясут Дюнное до самого основания.       Она пробовала объяснить Лиджаму тонкости своих отношений с наблюдателями, но ученик Йаэлы был настроен оптимистично. «Ты заставила их продолжить расследование, будучи для них обычной наемницей, — говорил он, смотря на нее глазами побитой собаки. — Быть может, им нужна не дипломатия, а… Как же это назвать? Решительный разговор по делу?». Быть может, именно он и был им нужен, но вряд ли Святой Орден одобрит речь, начинающуюся с: «Итак, идиоты, если не хотите сдохнуть».       — Вместе так вместе, — пожала плечами Рэйка. — Предлагаю воспользоваться телепортационным свитком.       — Это самый быстрый способ, — согласился Лиджам. — Я зайду за тобой, как только соберу вещи.       — Валяй. Мне тоже нужно время на сборы.       Во внутреннем дворе Храма, у канала, полукругом собрались хранители. На проливной дождь и грозу, развернувшуюся над их головами, они не обращали никакого внимания. В центре стояли Бартарр и Тручесса, о чем-то тихо переговариваясь. Вид у Даль’Верам был совсем неважный. Судя по всему, она вновь была недовольна приказами грандмастера, но одновременно с этим — чем-то подавлена.       — Приятное разнообразие — хотя бы изредка видеть, как высокомерие сходит с ее лица, — хмыкнула Рэйка.       Лиджам, помолчав немного, вдруг вздохнул и коснулся плеча магички, останавливая ее.       — Знаешь, иногда ты абсолютно права, подтрунивая над ней и другими хранителями. Мальфас свидетель, я часто соглашаюсь с тобой, вслух или про себя, но — пожалуйста. Пока не разрешится ситуация с порталом… будь благосклоннее к ней и ко всем нам.       Сафран скептически дернула бровью, и ученик магистра Йаэлы, нервно взлохматив короткие волосы, проговорил:       — Наверное, ни я, ни Калия не рассказывали тебе того, что происходило в Храме Солнца четыре года тому назад, не так ли?       — Когда пали Рожденные Светом?       — Да, — опустил глаза Лиджам. — Я тогда был всего лишь послушником, хранителем стал через год, и не знаю подробностей, но… Во время первого восстания Наратзула Арантэаля неримское подразделение Ордена было почти что полностью уничтожено в боях при Треомаре и Эрофине. А после исчезновения грандмастера, смерти Эродана и изоляции его земель от других государств мы и вовсе потеряли там всякую силу. Все, что происходило в Нериме, мы узнавали лишь благодаря налаженным каналам связи. Канцлер Баратеон отмахивался от наших писем и предложений помощи, говорил, что он и его люди отлично справляются с ситуацией и не нуждаются в поддержке.       — Лиджам…       Об этом они уже говорили. Эта тема была поднята лишь раз, но даже одного раза хватило, чтобы понять: в их мировоззрении есть непримиримые различия, которые могут запросто разрушить их дружбу, если не сгладить острые углы. Калия и Лиджам были готовы защищать Святой Орден до последнего вздоха, когда Рэйка и Лишари истекали ядом, оспаривая все его решения. Долгое время находясь по разным сторонам баррикад, они воспринимали мир отлично друг от друга. Там, где взращенные Храмом Солнца хранители видели или необходимое зло, или единственно верное решение, «дикие» маги, дети кровавых казней и гонений, видели жестокость, безответственность и безразличие.       Если бы Рэйку поставили перед идеологическим выбором, она бы выбрала сторону восстания. Хотя бы из эгоистичных побуждений: вовсе не Семеро и их войска в сияющих доспехах освободили Южное королевство от культистов Храма Творца.       И если Святой Орден так хотел остановить Наратзула Арантэаля и спасти своих Богов, то ничто не мешало ему собрать силы и ударить по Нериму, наплевав на Баратеона и его шавок. Вряд ли они бы выиграли, но тогда в горестных стенаниях выживших о смерти Рожденных Светом и потери земель Эродана было бы больше смысла.       — Рэйка, — Лиджам с мольбой посмотрел на нее, заставив прикусить язык. — Я не знаю, почему мы бездействовали. Возможно, нам был отдан приказ о невмешательстве из Инодана, возможно, дело было в другом… Как я уже сказал, я был послушником в то время, и если узнавал что-то, то лишь от разоткровенничавшейся Йаэлы. Однако я знаю одно: в тот день, когда зазвонил колокол, мы были не готовы. И даже будь мы готовы, это ничего бы не изменило.       — Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Сафран, сложив руки на груди.       — Через открывшийся портал из Инодана в Храм Солнца ворвались несколько серафимов. Они хотели позвать на подмогу Орден, но… Мы даже не успели схватиться за оружие, как Тир запечатал порталы, и больше никто не смог открыть их. Возможно, грандмастеру был известен секрет, как активировать его своими силами, но…       Но в то время Теалор Арантэаль находился в заключении на севере Нерима. Ни Тручесса, не обладающая магическим талантом, ни маги Ордена не смогли справиться с Печатью Тира.       В наступившем молчании Рэйка осторожно покосилась на Натару Даль’Верам, отдававшую приказы собравшимся во внутреннем дворе хранителям наравне с Бартарром. Видит Солнце, она терпеть ее не могла: презирала за трусость, ненавидела за узколобость и слепоту, — и все же… Она представила ее в тот страшный для нее день, у погасшего портала — с мечом, не успевшем выпорхнуть из ножен, и с широко распахнутыми глазами, в черных зрачках которых можно было увидеть, как рушится ее мир. Смерть Эродана, исчезновение Теалора Арантэаля, грандмастера и друга, а теперь — во время ее командования Орденом — явил себя Бог Тьмы и убивает оставшихся шестерых Рожденных Светом, одного за другим, пока она бездействует не по своей воле.       — Ладно, — кашлянула Сафран, пытаясь избавиться от неуместного, острого чувства жалости. — Кажется, я поняла. Звук этого колокола пробуждает в каждом из вас не самые приятные воспоминания.       — Именно. А вместе с тем — во многих из нас — опасения.       — Судя по всему, я вновь нуждаюсь в пояснениях.       — Как я уже сказал, мы не смогли открыть порталы, сколько бы магических сил не потратили наши маги. Их деактивировал сам Тир, не желая, чтобы кто-либо еще пострадал от рук Бога Тьмы. Только тот, кто знает Печать, или тот, кто равен Рожденным Светом по силе, мог разрушить его заклинание… Конечно, долгое время бытовало мнение, что лишь тот, в ком течет кровь Рожденных Светом, может пользоваться порталами Инодана, но…       — Притормози, — взмахнула рукой Рэйка, чувствуя, что Лиджам, по воле случая, вновь поймал волну научных дебатов. В другой день она, быть может, и не отказалась бы рассудить, насколько уникальна кровь Богов, и является ли она феноменом в принципе, но сейчас мысли куда более приземленные овладели ей. — Не ошибусь ли я, сказав, что старик Теалор опасается, будто по нашу душу явился сам Бог Тьмы? Но разве он не исчез после того, как были убиты Рожденные Светом?       — Мы не знаем, мертв ли он, чтобы исключить возможность его вмешательства, — пожал плечами хранитель.       И в эту же секунду раздался громкий треск. Он исходил откуда-то сверху главных ворот Храма, и хранители изумлённо вскинули головы, пытаясь определить источник звука.       В ослепительной вспышке молнии каменное крепление колокольного шпиля медленно, словно до последнего сомневаясь, в какую сторону падать, накренилось в своем гнезде.       — Какой идиот ударил Развеянием по стенам? — услышала Рэйка слабый от ужаса голос магистра Рэйгана.       — О Мальфас! — только и успела простонать Тручесса, пятясь назад.       С криками и руганью хранители брызнули в разные стороны, когда шпиль наконец-то ухнул вниз, остриём стремясь к мощенной булыжником земле. На краю сознания Сафран мелькнула умная мысль остановить его магией, но Лиджам перехватил ее за пояс и побежал к Святилищу, не дав ей и шанса сосредоточиться на других вероятностях.       Внутреннему двору Храма повезло, что эта мысль пришла в голову не только ей. Не долетев жалкого метра до земли, шпиль завис в воздухе. Он медленно вращался вокруг своей оси и дрожал, как будто его насквозь пронзали молнии. Растерянные и ошарашенные, хранители могли лишь пялиться на него в немом благоговении.       Первым опомнился магистр Рэйган. Дрожащей рукой он провел по мокрой лысине и заозирался вокруг.       — Кто держит шпиль? — гаркнул он, и толпа, собравшаяся у лестниц Скуолы, вдруг зашевелилась и зароптала.       Люди расступились, и Рэйка увидела тонкую фигурку в красной мантии послушника. Светло-рыжие волосы девушки, заплетённые в толстую косу, растрепались, завились под дождем. На ее высоком бледном лбу от напряжения проступили вены, ее руки, протянутые к шпилю, мелко тряслись, но ее рот сжался в упрямую линию, голубые глаза сузились в решительном порыве.       — Охренеть, — прошептала Сафран.       — Элия! — всполошился Лиджам. Это было глупо, абсолютно не к месту, но набегу он даже успел отвернуть сбившийся в сторону ворот робы. Рэйка истерично хихикнула — вряд ли дама сердца успела оценить его внешний вид, из последних сил удерживая контроль над своенравной вероятностью. — Потерпи ещё немного! Я перехвачу!..       — Вот же! — фыркнул Бартарр. Не отрывая взгляда от шпиля, он наощупь отыскал небольшую серебряную флягу под нагрудником доспеха, отвинтил крышечку и сделал основательный глоток. Тручесса бросила на него возмущенный взгляд, но промолчала. — Кажется, мне пора дополнить список претендентов на Сигил.       Пользуясь тем, что на нее никто не обращает внимания, Рэйка выскользнула за ворота Храма Солнца и поспешила в Квартал Знати. Несомненно, разрешить проблему со шпилем хранители могли и без нее, а Сафран, тем временем, следовало собраться в дорогу.       Направляясь к дому под оглушительные раскаты грома, мысленно она возвращалась к их разговору с Лиджамом.       Долгое время Рэйка, как и большинство неримцев, полагала, что именно Наратзул Арантэаль был Богом Тьмы, чей приход восславляли Коарек Таранор и Орден магов. Как только Таранор начал свою кампанию по захвату трона Эрофина, он объявил о гибели Рождённых Светом и исчезновении истинного предводителя народа Нерима. Свою кандидатуру он объяснял тем, что только он, как верный сторонник идей Наратзула Арантэаля, радевшего за свободу от псведобожественной тирании Семерых, может направить людей по пути процветания. Своего он добился, несмотря на волнения, поднявшиеся среди тех, кто посчитал его слова о гибели Рождённых Светом подлой ложью и ересью. Рэйка была среди тех, кто поверил ему: она вспоминала высокую, златовласую фигуру, облаченную в багровую мантию, мощь, исходившую от нее, уверенность в каждом движении и понимала, что Наратзулу Арантэалю, широко ухмылявшемуся при виде пылающего Храма Творца, было под силу повергнуть и самих Богов.       Впервые она почувствовала подвох на Испытаниях, когда Бартарр сказал, что Рождённые Светом пали от клинка неизвестного. Тогда она решила, что, возможно, грандмастер скрывает истинную сущность Бога Тьмы, чтобы не запятнать свою репутацию в глазах религиозных эндеральцев. Это казалось вполне вероятным исходом событий, ведь, в конце концов, пользуясь изоляцией своих земель от остального мира, Орден убедил простых людей, что смерть Богов — заблуждение падших душ. Однако ее последующие разговоры с Калией, Лиджамом и Лишари поразили ее до глубины души.       Богом Тьмы был другой человек. Об этом Святому Ордену рассказал один из серафимов, видевший звездный корабль, что пришвартовался у стен Инодана в момент его отбытия за подмогой — с трапа сошли два человека, и ни один из них не был похож на бывшего великого паладина Тира. Подтвердил его слова и сам Теалор Арантэаль: по прибытию на Эндерал он собрал хранителей в Обители, поведал о свержении Рожденных Светом и упомянул, что его сын изначально не мог быть Богом Тьмы — в связи с Предопределением, пророчеством о приходе Тель-Имальтата. В нем говорилось, что Бог Тьмы будет «низшей» крови — выходцем из простого люда, — когда в венах Арантэалей текла кровь северных королей Нерима.       Рэйка была потрясена. Знал ли об этом Коарек Таранор и его люди? Имело ли это для него значение? Вероятно, нет: приверженность идеалам Бога Тьмы стала для нового короля Нерима пропуском на трон, но после того, как он обосновался в Эрофине… Его действия стали разниться с его словами. Что-то подсказывало Рэйке, что сожжение «религиозных фанатиков» по всему миру не входило в планы ни Наратзула Арантэаля, ни того, кто стал Богом Тьмы вместо него.       Не было сомнений в том, что этот «неизвестный» был всегда рядом, но в тени лидера восстания. Об этом не было объявлено во всеуслышание, но от магистра Йаэлы Лиджам знал, что в день свержения Рождённых Светом пропал не только молодой Арантэаль, но и ещё один приближенный к нему человек — об этом, пусть и нехотя, рассказал Константин, когда оправился от слов грандмастера. Вероятно, старый ворчун раскрыл его личность Теалору и высшим Сигилам, но те сохранили ее в тайне от всех других.       Лиджам надеялся, что это знание им в будущем не пригодится. Рэйка же надеялась, что его надежды оправдают себя. Потому что иногда, когда она думала об этом чуть больше обычного, Сафран вспоминала ещё одного человека, оставившего свой след в душе разбитой девчонки из Остиана, и понимала, что, возможно, знает, кто скрывается за покровом тайны.       ***       Деловитые маги Наратзула Арантэаля, телепортировавшие вслед за своим предводителем в Остиан, суетились у полыхающих руин некоторых из построек Храма Творца. Элементалисты согнали над площадью тучи, и, набухнув, те прорвались на землю живительным дождем. Рэйка подставила лицо тепловатым, крупным каплям, чувствуя жжение в ссадинах на щеках, подбородке и лбу.       Сириус, запыхавшийся и взъерошенный, склонился над ней, прихватил за плечо, вынуждая распрямиться. Он не участвовал в сражении — конечно, нет. Чем бы он дрался? Лютней? Но как только отзвучал последний воинственный крик, он рискнул высунуться на пропахшие дымом улицы и бросился искать выживших.       Сколько их, этих выживших?       Какая, к черту, разница?       — Рэй, — окликнул Сириус, заглядывая ей прямо в глаза, — ты в порядке? Ты ранена?       — Я… — только и успела выдохнуть Рэйка, прежде чем мощный спазм пережал ей горло.       Ее взгляд скользнул по отрубленной голове Францискуса, лежащей в пыли совсем неподалеку — Рэйка не нашла в себе сил отползти подальше от нее. Налитые кровью глаза храмовника с изумлением смотрели в небо, в его раззявленный в предсмертном крике рот затекала дождевая вода. Мразь, убившая ее семью, была абсолютно точно мертва, но Рэйке от этого не было легче.       Это я должна была убить его. Я, а не какой-то аэтерна.       Восемь лет она мечтала об этой минуте. Ей лучше спалось, когда, укладываясь в постель, она представляла, как он будет молить ее о пощаде, а она, Рэйка, утопит его последние слова в его же крови. Она была уверена, что после того, как оборвется его жалкая, мерзкая жизнь, она сможет вздохнуть полной грудью, и мир вокруг нее наполнится красками и смыслом. Ее мать и сестра — даже ублюдок-отец — будут отомщены, и она сможет отпустить их, подарить покой — им и себе.       Все казалось таким простым и ясным.       И что дальше?       — Рэй, — Сириус опустился перед ней на колени. — Все кончено. Как насчёт того, чтобы убраться отсюда к чертовой матери?       Все кончено? Да, все действительно кончено. Для Храма Творца. Для тринадцати храмовников, что Рэйка убила сталью и магией. Для Мартинеза, который безобразной свиной тушей с перерезанным горлом валялся в дальнем углу площади — где Рэйка сумела его достать. Для Францискуса, убитого не ей. Для нее самой.       Что дальше?       За спиной Сириуса прошли двое. Одной из них была миловидная, невысокая для своего рода аэтерна с темными волосами до плеч и большими серыми глазами. В пылу сражения Рэйка мельком видела ее: от ее стрел полегло немало храмовников, а заклинания паралича и заморозки, что она раскидывала вокруг, помогли многим бойцам застать врага врасплох. Сейчас в ее руках покоился ящик с маленькими склянками, наполненными какой-то не внушающей доверие мутной жидкостью. Она бережно прижимала его к груди, облаченной в стальной панцирь доспеха, и что-то сердито выговаривала светловолосому собрату. Тому самому аэтерна.       — Эта Мария! — фыркнула девушка. — Зачем она здесь, мне интересно? Чтобы помогать раненым или чтобы причитать об испачканных туфлях?       — Пусть причитает, если ей хочется. Главное, что она принесла зелья. Не обращай на нее внимания, Ким.       — Но…       Ее голос резко оборвался, когда девушка увидела, к кому направляется ее спутник. Наратзул Арантэаль застыл посреди храмовой площади, холодными голубыми глазами оглядывая развернувшийся вокруг него хаос. Аэтерна безбоязненно подошёл совсем близко к нему и буркнул что-то короткое ему на ухо. Арантэаль в удивлении дёрнул бровью, но согласно кивнул в ответ.       И тогда аэтерна заозирался, выглядывая кого-то в толпе, собравшейся на площади. Найдя того, кто был ему нужен, он призывно поднял свой костяной посох в воздух. Острый наконечник того блестел чистой сталью — аэтерна протер ее от спекшейся крови врагов. От крови Францискуса в том числе.       Проклятье. Проклятье! Ебаное проклятье!       Ради чего я проделала весь этот путь?       Из толпы вышел Матиус, прихрамывая на одну ногу. От его рта к левому уху тянулась глубокая рана с уже подзатянувшимися краями — явная работа целителя, оборванная на середине. Наратзул Арантэаль внимательно следил за его приближением и, когда Матиус остановился рядом и согнулся в почтительном поклоне, взмахнул рукой, требуя распрямить спину. Они заговорили о чем-то, но расстояние не позволяло Рэйке услышать ни слова. Да и не было ей это нужно.       Жизнь вокруг нее кипела, пестрела хороводом мелких событий — пожар наконец потушили, целители сновали то там, то здесь, выискивая раненых, — но сама Рэйка словно оцепенела. Она все ждала, когда мир вспыхнет теми самыми пресловутыми красками, о которых она так мечтала, однако вместо этого в ее голове и груди ширилась пустота.       — Рэй, — Сириус подхватил ее под руки, поднимая с земли. — Пойдем.       Послушной марионеткой она сделала первые шаги за ним, когда позади нее раздался уже знакомый женский голос.       — Подождите!       Темноволосая аэтерна, незаметно подошедшая к ним, протянула ей одну из тех склянок с непонятным зельем внутри.       — Что это? — с подозрением спросил Сириус, разглядывая ошмётки чего-то растительного, плавающие в мутной, сероватой жидкости.       — Стимулирующее зелье. Со слов наших алхимиков, оно помогает справиться со стрессом, — ответила аэтерна и сострадательно посмотрела на Рэйку. — Даже невооружённым глазом видно, что у вас глубокий шок. Вам нужна помощь.       И вот он — долгожданный взрыв красок. Мир перед глазами Рэйки окрасился в красный цвет гнева.       Какая, к черту, помощь?       — Мне не нужно твое сраное зелье, — выплюнула она.       Что исправит пара-тройка глотков стимулирующей микстуры? Что мыслили алхимики в болезни, которая ей овладела?       Поражение. Это было сраное поражение.       Годы упорного обучения магическому искусству, несчетные часы прикосновений к Морю Вероятностей в поиске самых смертоносных претворений. Кошмары в ночи о лижущем пятки огне, о криках, полных боли и ужаса. Кошмары под яркими лучами солнца: отравленные блудом минуты наедине с храмовниками, их пустые глаза и разбитое в крошево сознание, их тела, ссохшиеся под напором темных проклятий.       Рэйка говорила себе, что все это окупится в будущем. Она умоляла себя потерпеть ещё чуть-чуть. Она верила, что один-единственный миг перечеркнет все безумие прошлого.       И что же?       Храм Творца лежит в руинах. Правители Южного королевства повержены — их тела теперь не отличить от тел обычных храмовников. Даже Францискус мертв, пусть и убит не ее руками. Какая, к черту, разница, ведь так?..       Нет, это должна была сделать я.       Все впустую.       Аэтерна перевела растерянный взгляд на Сириуса, но тот лишь беспомощно дёрнул плечом, и это разозлило Рэйку ещё больше. Когда друг протянул руку, чтобы вместо нее взять предложенное зелье, она перехватила его ладонь.       — Я сказала: мне не нужно никакое сраное зелье.       — Рэй…       — А я думаю, что нужно, — тихо сказала аэтерна. В ее глазах застыл испуг, но ее голос звучал твердо. Она подошла ещё ближе и буквально сунула склянку с зельем Рэйке под нос. — То, что происходит с вами сейчас, — это последствие шока. Вы не владеете эмоциями, и…       — Да что ты знаешь о моем состоянии? — взвилась Рэйка и ударила ее по руке.       Чертова склянка выскользнула из пальцев аэтерна и брызнула осколками у них под ногами. Сириус и глупая девка одновременно ахнули, а в следующую секунду на плечо Рэйки опустилась чья-то тяжёлая ладонь.       — Я настаиваю на том, чтобы ты выпила это зелье, — прозвучал холодный голос над ее ухом.       Вырвавшись из цепкой хватки, Сафран оглянулась на говорящего, готовая если не проклясть наглеца, то хлестнуть его парой резких фраз, но столкнулась с взглядом серо-голубых глаз того самого аэтерна.       Проклятье, чертов выродок был повсюду, словно задался целью убить ее напоминанием о неудаче.       — Когда ты будешь в состоянии рассуждать здраво, то, к сожалению, поймёшь, что лишила кого-то из нуждающихся его порции зелья. Это уже звучит дерьмово, так что возьми себя в руки и постарайся не усугублять ситуацию. А ты, — аэтерна посмотрел на Сириуса, — прекрати жевать сопли и проследи, чтобы твоя подруга получила необходимую помощь.       Рэйка открыла было рот, чтобы высказать ушастому ублюдку все, что она думает о его советах и наставлениях, но не решилась сказать ни слова. Было что-то опасное в его ауре. Море Вероятностей вокруг него все ещё бурлило отзвуками битвы, и Рэйка чувствовала его силу. Перечить аэтерна и чувствовать его недовольство ей совсем не хотелось — даже с пеленой гнева на глазах, помутнившей ей рассудок.       Ты отнял у меня месть, чертова ты мразь.       Ты отнял все, что у меня было.       — Ким, дай им ещё одно зелье, — велел аэтерна, и его спутница поспешно достала из ящика новую склянку. С бессильной яростью Рэйка наблюдала, как пристыженный Сириус берет ее и прячет в карман. — Вот и славно. Как я и сказал, позаботься о своей подруге, парень.       Сириус скованно кивнул, и аэтерна двинулся прочь. Восходящее на востоке солнце серебрило его макушку, ветер играл тяжёлыми полами его темно-серого плаща. Люди Наратзула Арантэаля, столпившиеся вокруг своего предводителя и Матиуса, расступились перед ним, подобно волнам перед волнорезом. Он явно не хотел оказываться в центре внимания, но Арантэаль, не прерывая разговора с новым лидером повстанцев, поманил его к себе, и ему ничего не оставалось, кроме как послушно встать рядом, ожидая новых приказов. Лишь спустя некоторое время ему удалось отступить за спину Наратзула, избавиться хотя бы от толики нежеланного внимания и почувствовать себя в своей тарелке.       В сторону Рэйки он больше ни разу не взглянул — да и с чего бы ему? Он наверняка сразу же забыл о рыжей, потерянной девчонке, но она… Она навсегда запомнила лицо того, кто одним лишь взмахом посоха разрушил все иллюзии у нее в голове.       ***       С тяжёлым сердцем Рэйка поднялась по лестнице на второй этаж. Постояла немного, вслушиваясь в звуки за закрытой дверью в комнату Тараэля. Это, конечно же, было пустой тратой времени: Нарис ещё не успел вернуться с Фермерского побережья, расправившись с первой частью задания звездника. Жаль, ей бы не помешала его компания, и…       Нет, одернула себя Рэйка, не стоит ему видеть ее такой. Никому не стоит.       Проникнув на корабль, шедший до Эндерала, она наивно полагала, что оставляет свою прошлую жизнь на землях Нерима, и та более никогда не напомнит ей о себе. Она запрещала себе вспоминать, и первое время ей это удавалось. Даже разговоры с неримскими магами в Храме Солнца — с Лишари — не мешали ей цепляться за утешительную иллюзию: все, то произошло, было не с ней, а с Рэйкой из прошлого. Верно говорят: человек может убедить себя в чем угодно.       «Нет ничего сильнее человеческого сознания, но одновременно с этим — нет ничего слабее», — зазвучал насмешливый голос Мары в ее голове, и Сафран содрогнулась.       Во имя Солнца, заткнись.       Но это правда.       Пресловутая правда состояла в том, что никакой Рэйки из прошлого не было и никогда не будет. Не было старой жизни и — не было новой. Удобное разграничение, но оно лишь тешило сознание — поначалу. А потом — стало камнем преткновения. Постыдной слабостью. Осознанием очередного поражения.       Настоящее любого человека плотно переплетено с его прошлым, состоит из него, питается им. Сраные философы говорят, что это не так, но что они понимают? Вероятно, они никогда не сталкивались с одной простой истиной — миром правит Выбор. Он появляется у человека с первым вздохом и напоминает о себе в течение всей его жизни. Он — как мозаика: состоит из несчетного количества частей и не знает ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, потому как, в конечном итоге, являет собой одно целое вне любого понятия времени.       Шутка — страшная шутка — заключается в том, что эту мозаику выкладывает сам человек, а изначально — у нее нет ни формы, ни цвета, ни смысла.       Выбор Рэйки вел ее под разными личинами по пыльным улицам Остиана, кидал ее по разным уголкам Нерима и, наконец, привел на Эндерал. Все было предопределено — ей самой. И теперь ей нужно было лишь осознать это в полной мере и посмотреть на уже выложенные части мозаики другим взглядом.       Они должны помогать ей, а не сбивать ее с толку.       «Я быстрее сойду с ума, — с мрачной ухмылкой подумала Рэйка, — чем договорюсь сама с собой».       Она очнулась лишь тогда, когда уселась в кресло у туалетного столика в своей комнате — с вытянутым, полым кулоном из прозрачного кварца в руках. Будь Сафран проклята, если помнила, как выпотрошила шкатулку с украшениями, чтобы достать его с самого ее дна.       Свечи она так и не зажгла — руки и без того знали, где и что искать. Потерев между пальцами гладкую прохладную поверхность кулона, Рэйка встряхнула его и услышала едва различимый шорох песка, а затем — уже в глубине себя — звук морского прибоя и далекий серебристый смех.       Цепляюсь за соломинку.       Ну и пусть.       На мгновение прижавшись губами к кулону, Сафран вложила его в кармашек дорожной сумки.       Помогите мне еще раз.       Когда Лиджам наконец явил ей свой светлый лик, Рэйка успела очистить мысли от бесполезной рефлексии и даже согрелась в купальне, скинув с себя насквозь промокшую одежду и прополоскав волосы от пыли и дождевой грязи. Выглядел хранитель донельзя счастливым и явно позабыл о своих предстоящих горестях в Дюнном.       — Порадуй меня, дорогуша, — хмыкнула Рэйка, наблюдая, как Лиджам закрывает входную дверь и с интересом поглядывает на стопку книг у дорожной сумки, сгруженной на обеденный стол. — Скажи, что помощь со шпилем стала тем самым ключом к сердцу Элии.       — Она была очень благодарна, — мечтательно улыбнулся Лиджам. — Сказала, что еще чуть-чуть — и выронила бы его. Она сама от себя такого не ожидала.       — Она утерла всем нам нос.       — Она невероятно храбрая! — улыбка друга стала еще шире, и Сафран насмешливо закатила глаза.       О, эта любовь.       — Бартарр задумался над тем, чтобы присвоить ей Сигил. Мало кто из хранителей может похвастать тем, что спас священные земли Храма Солнца от ремонтных работ. Твоя зазноба явно войдет в историю.       — Давно пора, — с гордостью заметил Лиджам, пропустив мимо ушей безобидную подколку. — Рейган уже не знал, как еще намекнуть Бартарру о ее кандидатуре. И кстати, об истории, — добавил он, вдруг помрачнев, и закопошился в своей сумке. — Архимагистр просил передать тебе кое-что. Он надеялся перехватить тебя сегодня в Храме, но, по его словам, ты, как всегда, неуловима.       — О, я не нарочно. Что это? — живо заинтересовалась Рэйка, когда в руках хранителя оказалась книга в темно-бордовой обложке.       Выражение лица Лиджама растеряло всякую радость. Закусив губу, хранитель сказал:       — «Наследие пирийцев». Их общая работа с Лишари. У него наконец-то получилось издать ее.       Блядь.       Дрогнувшей рукой Рэйка приняла подарок Лексиля.       Твою мать.       Лишари так гордилась их совместным проектом. Грезила о том, что получится в конечном итоге. Предрекала, что когда-нибудь закончится противостояние религиозного мира и мира светлого будущего — победит разум, и тогда их работа с архимагистром Лексилем станет одним из мостов, соединяющих некогда вражеские стороны и превращающих их в союзников.       — Мне тоже достался экземпляр, — тихо сказал Лиджам. — Но я отложил его на дальнюю полку… во всяком случае, пока. Ты ведь понимаешь меня, верно? Еще слишком мало времени прошло, и я…       — Да, слишком мало, — одеревенело кивнула Рэйка и не глядя бросила чертову книгу на кухонный стол. — Пожалуй, я последую твоему примеру.       Лиджам выдавил слабую, бледную улыбку ей в ответ и, прокашлявшись, поспешно сменил тему:       — Архимагистр также надеется, что поиски Черных камней в скором времени закончатся. По приказу грандмастера, первый экземпляр поместили в кокон защитных чар, но его приходится обновлять ежедневно… Слишком большой резонанс, — добавил он и нахмурился.       — Что не так, друг мой? — усмехнулась Рэйка. — Каждый раз, когда заходит разговор о Черных камнях, твое лицо становится странно одухотворенным.       — Теперь так называется озабоченность? — в тон ей отозвался хранитель и со вздохом уселся в кресло у камина, устраивая дорожную сумку у себя на коленях. — Не знаю, Рэй. Ты никогда не задумывалась о том, откуда они взялись, эти камни?       Сафран, нахмурившись, сложила руки на груди.       — Если честно, то нет. Но раз о них говорится в пирийских текстах, то…       — Их создали Высшие. Или эта таинственная Женщина, — нетерпеливо закончил за нее Лиджам. — Да, это самая распространенная теория в Ордене. И… самый простой ответ.       — Что ты имеешь в виду?       Брови Лиджама мученически сошлись на переносице. Он взмахнул руками так, будто хотел обхватить ими весь мир.       — Зачем тем, кто уверен в том, что Очищение произойдет в любой из возможных вероятностей, создавать такое бесполезное по сути своей оружие?       — Бесполезное? Ты ничего не перепутал? Эти камни сводят людей с ума, пробуждают в них Красное безумие.       — Может, и пробуждают, но Красное безумие существует и без них. К тому же, этих камней не так уж много по сравнению с общей популяцией людей, и их воздействие в большей степени точечно. Ты и Калия, вы ведь рассказывали о том, что происходило в доме Даль’Галара. Он, как владелец камня, испытывал его воздействие на себе, но, между тем, те, кто находился рядом с ним, не проявляли признаков безумия.       — Быть может, в какой-то из дней эффект сказался бы и на них, — возразила Рэйка. — Их спасло лишь то, что они покинули Даль’Галара или по собственной воле, или по его приказу.       Вернувшись с Морозных Утесов, они с Калией поняли, что не смогут замолчать все подробности своего задания. Чем больше тайн окутывает какое-то событие, тем сильнее интерес к нему. Их молчание могло пробудить нездоровое количество вопросов, поэтому они решили быть откровенно честными во всем, кроме прямого отношения Калии к Даль’Галару. Майя была мертва ещё до экспериментов отца, и никакие манипуляции с темной материей не вернули ее к жизни — для любопытствующих этого было достаточно.       — Это пустые разговоры, Лиджам, — устало добавила Рэйка, прежде чем ученик Йаэлы вновь открыл рот. — Мы не можем в полной мере судить об их воздействии на людей без должного изучения. Но и тебя волнует вовсе не это, верно? Ты считаешь, что эти камни — слишком мелко для Высших. Но как ты объяснишь, что они существуют не один Цикл?       — В том-то и дело, что я в этом не уверен, — едва слышно сказал Лиджам, и Сафран с мрачным изумлением уставилась на него.       Неловко завозившись в кресле, хранитель вгляделся в языки огня, весело пляшущие на буковых поленьях.       — Если ты внимательно слушала архимагистра Лексиля, то он сказал, что пирийцы писали о черных жемчужинах. Можно было бы списать несоответствие на проблемы с переводом, но пирийский язык цветаст и в той же мере категоричен. Я перевел не один пирийский текст, помогал в переводе и этого, поэтому могу с уверенностью сказать — упоминался именно жемчуг. Я… Я надеялся, что камень действительно напоминает его по форме, по размеру, однако… Я видел камень Даль’Галара, и на жемчуг он похож в последнюю очередь.       Это было правдой. Крупный, вытянутый и как будто рогатый, камень, который Рэйка привезла из Морозных Утесов в Арк, не был похож на жемчужину. Перепутать их было нельзя даже под изрядной порцией светопыли.       Откинув волосы за спину, Сафран уселась напротив Лиджама. Тот в задумчивости теребил застёжку на сумке и вновь кусал губы. И, глядя на него, Рэйка, кажется, поняла, что мучает его.       — Ты подозреваешь, что Черные камни были созданы во время нашего Цикла, — сказала она, и ее голос дрогнул. — Когда черные жемчужины — заслуга пирийцев.       — Это имеет определенный смысл, — поднял на нее глаза Лиджам. — Если все циклично, то цивилизация за цивилизацией, мы идём по одному и тому же пути.       И своими собственными силами приближаем Очищение. Эта мысль грянула пресловутым колокольным звоном в голове Рэйки и спустилась холодом по ее рукам и ногам. До этой секунды она никогда не думала об этом в подобном ключе. Для себя она определила врага, первородное зло, угрозу для всего живого на земле, но…       — Когда я впервые задумался над этим, то смутил самого себя, — поделился Лиджам. — Я вспомнил об одном случае из детства: к Йаэле на консультацию пришел один из хранителей. Он не был ее учеником, но знал, что она — великолепный историк, и хотел узнать ее мнение о его теории. Он считал, что безумие Азаторона, толкнувшее его на объявление войны всем мирам, преувеличено, а если и не преувеличено, то вызвано раздражителями извне. Он не верил, что владыка, столь долго и мудро правивший, мог сам подставить под удар свой труд, обернуться против своего же народа. Он полагал, что его свержение было выгодно императрице Саранте, возжелавшей единоличной власти, а быть может — кому-то из его генералов, предавших его из личных, корыстных целей... Учитель Йаэла выслушала его пылкие речи и посмеялась, — хмыкнул Лиджам. — Во-первых, она сказала, что ему нужно успокоиться и перекинуть свои научные изыскания на века поближе к нашему — мы никогда не узнаем, что происходило во время Азаторона на самом деле, и лишь запутаем себя и других, придумывая небылицы. А во-вторых, она посоветовала подумать ему вот над чем: люди обожают перекладывать вину на кого-то другого, искать врага там, где его нет.       И вот, когда я вспомнил об этом разговоре, то подумал, что и я тоже придумываю небылицы, путаю себя. И совершенно забыл о том, что она сказала о нашей слабости искать виноватого там, где его нет. Подумай сама, Рэй. Когда мы узнали о существовании Высших, то принялись оправдывать ими все свои беды. Буквально уверились в том, что сами по себе мы безгрешны, что злобные силы извне толкают нас к уничтожению из цикла в цикл… Ты смотришь на меня как на идиота, — вдруг рассмеялся Лиджам. — Неужели мои слова — такая бессмыслица для тебя?       — Что? О, нет, — спохватилась Рэйка и поспешно отвела взгляд. Она так глубоко задумалась, что потеряла контроль над выражением лица. — Я думаю, что ты… возможно, прав.       Люди склонны искать виноватых там, где их нет? Это было ей знакомо. Всю свою жизнь в Остиане она провела, оправдывая свои поступки тем, что ее вынудили поступать именно так — и никак иначе. И лишь год спустя, как Сириус увез ее прочь из Южного королевства, блуждая по улочкам Фюртсандена в ожидании запозднившегося заказчика и наблюдая, как жители, взбешённые самодурством своего священника Гаккона, наконец воздают ему по заслугам, поняла, что ответственность за все свои деяния несёт сам человек. Никто не вливал дрянного вина в глотку Гаккону и не заставлял его нападать на ребенка-аэтерна, голося, что однажды он вырастет в безбожного убийцу. Никто не подталкивал ее, Рэйку, к дверям дома Октава и не смыкал ее руки на шее Тамины на глазах ее детей.       Так, быть может, Высшие и Женщина под вуалью не имеют никакого отношения к тому, что происходит с миром сейчас, и лишь подхватывают те настроения, что создали сами люди, и используют их для своих целей? Целей, которые никто так и не понял.       Это была тревожная мысль. Она рушила почву под ногами Рэйки.       Когда в своих видениях она увидела Женщину, склонившуюся над Майей, возвращенной к жизни с помощью Черного камня, в ее голове сложилась яркая, четкая картина. Мистическая мразь собирает мозаику, пользуясь расставленными ею же ловушками для наивных дураков.       Узнала ли я лицо монстра в толпе, или мне только померещилось?       Сафран замутило, и она потерла глаза, приводя себя в чувство. Над теорией, скрытой за словами Лиджама, безусловно, нужно подумать, но эти мысли не должны отвлекать ее от задачи, которая не исчезнет, словно злой мираж, под напором правды — или тем, что на нее так волнительно похоже.       — Какой бы ни была природа этих проклятых камней, они нужны нам для Светоча, — вздохнула Рэйка. — Вряд ли за короткий срок мы сможем найти нечто равноценное по количеству энергии им на замену.       — Я не говорил, что нам нужно найти им замену, — нахмурившись, покачал головой Лиджам. — Как источник чистой энергии они, скорее всего, уникальны и подходят для нашей цели больше всего. И все же, над их возникновением я бы хотел поработать. Я начал искать их след в истории — мне интересно, когда о них упомянули впервые…       Из груди Рэйки вырвался нервный смешок. Ее сердце болезненно сжалось. Ей не нравилось то, что она видит и слышит. Воронка событий, темная, грязная, затягивала в свою бездну даже самые светлые души. Калия загорелась идеей узнать о прошлом Отца, а теперь и Лиджам в погоне за правдой был готов ступить на скользкий путь. Из рассказов Лексиля — даже без всяких подробностей — становилось понятно, что Черные камни несли за собой лишь безумие, горе и смерть. И если догадки Лиджама верны, и их создали уже внутри Цикла — без влияния Высших и Женщины под вуалью, — то… Колдун, что мог работать со столь темной материей, затмевал своими способностями все, что было хоть немного да знакомо Рэйке. Даже Отец со своими энтропийными экспериментами и погоней за бесплотностью, выглядел на его фоне робким ребенком.       — Самый четкий их след остался в Тирматрале, — продолжил, между тем, Лиджам, и в его голосе прорезалось возбуждение истинного исследователя. — Колдун Арсатан, что опустил на материк Тьму, всю свою жизнь был одержим идеей завладеть Черными камнями, потому как среди подобных ему считалось, будто они умножают магические силы в десятки раз. Я думаю, что это не так далеко от правды: в конце концов, без усилителей ему бы не удалось осквернить землю. К тому же, после победы над ним в Тирматрале было найдено и доставлено канцлеру Брутусу больше десяти Черных камней, и…       — Лиджам, — прервала его Рэйка, проглотив ком в горле, — ковыряйся в истории сколько хочешь, но не вздумай изучать хренов камень, что я уже принесла.       — Я не дурак, — оскорблено вскинулся ученик Йаэлы. — Не хочу освещать себе путь красным светом из глаз, сколько бы сил мне это ни дало. Я лишь надеюсь, что в архивах Ордена есть что-то ещё, более конкретное, пусть и хорошо спрятанное от носителей низших Сигилов. Оно должно быть хотя бы потому, что около сорока лет назад на операцию в Нериме, связанную с Черными камнями, был выделен отряд из хранителей и паладинов. И если я умудрюсь отыскать рапорты, заполучить к ним доступ, то… Это слабая надежда, и все же…       — Сейчас сосредоточься на своей миссии в Дюнном, — поморщилась Рэйка. — Если Нерим начнет полноценное вторжение с восточных берегов, то тебе останется лишь мечтать об исследованиях.       Страдания на лице Лиджама приняли особо экспрессивную окраску. Он надолго замолчал, и лишь хруст поленьев стоял в гостиной ненавязчивым шумом. Сафран успела закинуть в свою сумку все нужные вещи, добавить к ним те, что пригодятся лишь возможно, и даже позабыла о присутствии гостя в доме, погрузившись в мысли о встрече с Джеспаром, когда хранитель испустил долгий стон и спиной съехал по спинке кресла вниз.       — Бывают минуты, когда я точно знаю, что можно сказать, чтобы они вняли голосу разума, но чаще мне кажется, что я буду стоять и тупо смотреть на наблюдателей, пока они будут надо мною смеяться, — пожаловался он. — В Дюнном живут простые люди, далёкие от высокой политики и утонченных речей, но если Балдрик меня помнит — а он меня помнит, поверь, — то может упереться рогом.       Рэйка, подавив весёлый смешок, покосилась на Лиджама. Он не стыдился своего низкого происхождения и с удовольствием отвечал на вопросы о своем прошлом. Хоть и прошлое его не было таким уж радостным и безоблачным.       В ту пору, когда Лиджам Лунокрыл решил появиться на свет, в Дюнном ещё ощущалось присутствие Святого Ордена и чародеи там были в диковинку. Это сейчас в стенах города прятались гонимые дикие маги, а тогда в семьях шахтеров, портовых рабочих и работников фруктовых плантаций рождались гордые наследники скромного семейного дела. Лишь в теории магическими способностями мог обладать любой человек, а на практике — на Эндерале все, по чьи венам текла магия, и кто мог произвести соответствующее, одаренное потомство, жили если не в Арке, то в Сердцеземье, неподалеку от столицы и белокаменных стен Храма Солнца. Дети с сильной связью с Морем Вероятностей на восточном побережье были так же часты, как и снег.       Лиджам оказался тем самым снегом. Его мать торговала провизией на городском рынке, отец работал в шахте лунного камня неподалеку от Дюнного, и сам Лиджам был обычным ребенком — до шести лет. А потом, с его слов, случился курьёзный случай. Они с матерью были в гостях у соседей, и хозяйка дома плакала навзрыд — она порвала золотую цепочку, единственную ценность, доставшуюся ей в наследство от родителей. Сердце у Лиджама было всегда большим, сострадательным: ему было так жаль соседку, что в один прекрасный миг в нем случился первый магический всплеск, и интуитивно он крепко-накрепко вцепился в вероятность, где разнесчастная цепочка была цела.       Магистр Йаэла всегда гордилась своим учеником, называя его прирожденным чудотворцем, но в ту пору талант мальчика по достоинству никто не оценил. На его семью принялись смотреть косо. На рынке покупатели обходили лавку его матери, пусть товар у нее был ничем не хуже другого; шахтеры между собой посмеивались над его отцом — не от большого ума, но они посчитали, что его жена нагуляла мальца с каким-нибудь странствующим чародеем, а теперь не признается в этом. Этот слушок, дикий, абсолютно беспочвенный, расползся по Дюнному со скоростью света. Его подхватили дети, и совсем скоро Лиджам, не сделавший ничего дурного, стал всеобщим объектом для насмешек.       Он не скрывал, что не мог сосчитать, сколько дней провел в слезах обиды и горького разочарования, но полагал, что ему крупно повезло — в ту пору в нескольких милях от Дюнного Храм Солнца проводил исследовательские работы. Один из сердобольных стражников, что хоть изредка да старался подбодрить мальчишку, не боясь его магии, плюнул на все, взял отгул, оседлал лошадь и отправился к лагерю орденовцев. На его призыв о помощи откликнулась глава группы и поехала с ним в город.       И попала на самое настоящее представление. Группа мальчишек отловила Лиджама у фонтана на главной площади — они изнывали от любопытства, желая узнать, кто же его папаша. Уставший от подколок и издевательств, Лиджам вспылил и — поджёг бандану на голове главаря. Испугался и — потушил огонь, заключив голову задиры в плотный шлем изо льда.       Это был настоящий скандал. Тот мальчишка оказался старшим сыном капитана стражи — того самого Балдрика Крепкощита.       От скорой расправы Лиджама спасла высокая женщина с короткими темно-русыми волосами и пронзительным взглядом серых глаз. Золотая брошь на ее дорожной робе — знак Ордена — тускло сияла в лучах закатного солнца, когда хранительница встала между перепуганным мальчиком и разгневанной толпой зевак. Их пыл она остудила лихо — язык магистра Йаэлы всегда был острее бритвы.       Ситуация для Дюнного сложилась беспрецедентная. Оставлять Лиджама на восточном побережье было нельзя, хотя до восьми лет, когда ребенку определяли Путь, ему оставалось целых два года. Связь с Морем Вероятностей в нем была сильна и требовала определенного контроля. Да и произошедшее на главной площади не сделало отношение горожан к мальчику лучше. Даже собственные родители смотрели на Лиджама с ужасом.       К тому времени Йаэла уже получила как и второй Сигил, так и разрешение набирать учеников, но последней своей привилегией не пользовалась. Она никогда не сидела в четырех стенах, променяв стабильность и спокойствие ученого-теоретика на тяжкий и зачастую опасный труд практика. Взять себе ученика означало для нее вернуться туда, откуда она так отчаянно бежала. И все же что-то в Лиджаме тронуло ее сердце. Она не смогла оставить мальчика в «осином гнезде» и послать за ним другого хранителя, что прибыл бы в Дюнное только через несколько дней, а то — и через несколько недель.       Лиджам и сам не понял, как очутился с ней в одном седле, мчась к стоянке исследовательского лагеря Ордена. Мать собрала его в дорогу с болезненной поспешностью, а с отцом он толком так и не попрощался. Йаэла была возмущена их отношением к родному ребенку, словно к прокаженному, но ответом ей послужило лишь то, что она-то явно не знает, каково им пришлось.       Так Лиджам и стал учеником магистра Йаэлы. И, по мнению Рэйки, им обоим повезло друг с другом. Магистр спасла мальчика от Дюнного, а сам Лиджам спас ее от рутины, которой она так опасалась. Он не привередничал, будучи с ней в дороге, не терялся, оказываясь в Храме Солнца без ее надзора. Он любил и умел учиться, на высокомерие своих именитых товарищей-послушников не обращал никакого внимания, и, когда пришла пора решать, достоин ли он получить Сигил, ни у кого не возникло сомнений на его счёт.       Дюнное он навещал несколько раз, но встречали его там холодно. После его отъезда родители обзавелись ещё одним — нормальным — ребенком и делали вид, что осечки до него не случалось. Лиджам не хотел им мешать жить новой жизнью и бросил всякие попытки наладить отношения. Задевало это его или нет, Рэйка не могла сказать наверняка. Говорил о своем прошлом хранитель спокойно, не бросался в сантименты или сожаления. Вероятно, даже если эта история когда-то и обижала его, то по стечению времени Лиджам освоился с тем, что он — сирота при живых родителях.       Однако смириться с прошлым всегда проще, когда это прошлое не даёт о себе знать. Возвращаясь в Остиан спустя два года, Рэйка думала, что призраки более не побеспокоят ее. Она ошибалась. Быть может, внутри у нее что-то и изменилось, но Южное королевство осталось прежним. Тот же разгоряченный ветер со стороны прибрежной пустыни, те же пальмы с мясистыми листьями, та же обманчиво спокойная, морская лазурь, те же пыльные улочки столицы и — те же вереницы столбов с казненными огнем людьми.       Несомненно, жизнь Лиджама до Ордена была лишена жестоких потрясений, и он не будет блевать на обочине дороги, ведущей к Дюнному, однако неприятные воспоминания и сомнения есть в голове у каждого человека. Украдкой поглядывая на друга, Рэйка пыталась угадать: решится ли он заглянуть в родительский дом, ведь в последний раз он был там ещё до того, как стал хранителем. Стушуется ли он, если зловредный Болдрик припомнит ему сгоревшую бандану на голове сына, или найдет в себе смелость и нужные слова, чтобы заставить старого пердуна уважать его? Что-то подсказывало Рэйке, что Лиджам способен справиться с заданием Арантэаля не хуже, чем с любимыми научными дебатами — когда он разносил оппонентов парой-тройкой выверенных фраз. Учась у Йаэлы, живя с ней бок о бок больше двадцати лет, невозможно вырасти робкой нюней.       Все, что было нужно Лиджаму, чтобы победить, это — внутренняя уверенность в своих силах, в том, что он — не шут в белой орденской робе для толпы саркастичных властителей Дюнного.       Какова вероятность, что они отнесутся к нему лояльно?       Шансы не высоки.       Проклятье.       — Выше нос, — попыталась утешить его Рэйка. — Мы прибудем в Дюнное вечером. По темноте мы с Джеспаром за пределы города не сунемся. А это значит, что я в твоём полном распоряжении до завтрашнего утра. Вдвоем мы обязательно придумаем, как урезонить этого дурака.       — Спасибо, — криво ухмыльнулся Лиджам, — но я надеюсь, что надолго я тебя не задержу. Ты говорила, что в Дюнном у тебя немало дел, помимо беды Даль’Вареков.       Дел у нее было всего два, но проблем они приносили столько, словно их было десять. Рэйка уповала лишь на то, что Эсме обещала явиться в Дюнное через три дня — вместе с караваном Серпа, согласившимся взять ее в попутчики за небольшую плату. А это значит — послезавтра, и у нее есть целые сутки, чтобы забрать Черный камень у Адилы… Или напасть на его след.       — Как он? — вдруг спросил Лиджам. — Джеспар, я имею в виду. Он заходил в Храм Солнца после того, как вы разобрались с теми странными письмами. На нем не было лица.       — Он был в Храме?       — Кто-то из магистров поручил ему какое-то мелкое, но денежное задание. Думаю, это неважно — хороший наемник всегда найдет работу.       Рэйка смогла лишь пожать плечами в ответ. Джеспар был в смятении. Сафран не знала, что произошло между ним и сестрой, но по его рассказам понимала, что они не виделись уже долгое время — слишком долгое для здоровых родственных отношений. Адила обучалась у апотекариев на Морозных утесах, и наверняка Даль’Варек успокаивал себя — если и вовсе думал об этом — тем, что ничего плохого с ней приключиться не может.       — Не думаю, что он готов поверить, что Адила может быть владелицей Черного камня. И уж тем более — в то, что она могла попасть под его влияние.       — Это может быть и не она вовсе, — заметил Лиджам, мигом напомнив Рэйке о Тараэле.       — Какова вероятность, что мы встретим владельца еще одного Черного камня? Да еще и обезумевшего настолько, чтобы совершить, как минимум, три жестоких убийства, — горько усмехнулась Рэйка. Жизнь полна совпадений, но в подобные моменты она становится до ужаса категоричной и, как бы странно это ни звучало, незатейливой. — Что-то подсказывает мне, что все может закончиться плачевно.       — Для Джеспара? Для Адилы?       — Для всех, — буркнула Сафран.       — И что ты будешь делать с… с владельцем Черного камня? — сцепил руки в нервный замок Лиджам.       — Боюсь, мне придется импровизировать с выбором. — Мне всегда приходится импровизировать с Выбором. — А что? У тебя есть какие-то предложения?       Ей не хотелось думать о том, что, возможно, уже завтра Джеспар окажется единственным выжившим из рода Даль’Вареков, и она, Рэйка, приложит к этому руку. Безумие Даль’Галара было похожим на тонкую иглу, впивавшуюся в мозг: вместо того, чтобы поддаться зову кровавой бани, он упивался тьмой, заполонившей его, — весь мир, кроме Майи, ему был безразличен. Но Адила пошла по пути разрушения. Даст ли она шанс разрешить ее дело мирно?       — Было бы неплохо доставить владельца вместе с камнем к нашим апотекариям и целителям, — медленно и неуверенно протянул Лиджам. — Второй камень мы также поместим под купол защитных чар, а что касается владельца… Полагаю, сравнить его состояние с состоянием Биа Ударокопытной не будет лишним. Мы сможем узнать общие признаки Красного безумия и проработать возможные варианты если не лечения, то подавления.       — Звучит заманчиво, — хмыкнула Сафран, опускаясь на лавку перед обеденным столом. Заманчиво и опасно: два Черных камня и двое больных Красным безумием в самом сердце Арка не могли знаменовать собой радужные перспективы. — Я очень постараюсь порадовать лазарет, Лиджам.       И, прежде чем командовать отправление, она на несколько секунд прикрыла глаза. Внутри нее клокотало дурное предчувствие. Что-то обязательно пойдет не так, закончится очередной трагедией и окончательно разрушит ее — их всех.       Пять лет тому назад, перед тем, как повстанцы выдвинулись в сторону Морских врат, Рэйка спросила у Матиуса, почему они с Ранной так и не решились бежать. Их история изначально не имела счастливого конца, но они могли хотя бы попытаться заполучить его. Матиус долго вглядывался в темный морской горизонт, неосознанно потирая левый бок — там, куда угодила вражеская стрела, вынудив солдата Срединного королевства застрять на чужой земле и стать тем, кем он никогда не желал быть: дезертиром и одним из лидеров южных повстанцев. И когда он наконец ответил на ее вопрос, то оставил Рэйку в глубоком смятении.       «Я слишком глубоко погряз в чужих проблемах, девочка, чтобы думать только о себе и своих желаниях, — сказал он, — и утянул твою мать в пучину вслед за собой».       О, как она была зла на него, как долго истекала горьким ядом, проклиная весь белый свет! И что же она обнаружила спустя годы?       Что мешает ей плюнуть на все, схватить в охапку Нариса, приспосабливающегося к новой жизни, как и она сама когда-то, и уплыть вместе с ним на последних кораблях, отбывающих от берегов Эндерала — хоть куда-нибудь? И пусть все катится к черту. Даже если миру придет конец, то свои последние дни они проживут тихо, мирно и, возможно, счастливо.       Не выдержав, Рэйка коротко хохотнула. Она даже с трудом представляла, каково это бы было. О, как же она жалка!       Теперь я понимаю, Мэт.       Лиджам кинул на нее вопросительный взгляд, но Рэйка покачала головой — все в порядке. Что толку бить в спасительный набат, если ты уже погряз в чужом дерьме и не собираешься выбираться оттуда, как бы ни разъедало глаза и не перехватывало дыхание? Спасать нужно тех, за кого она будет хвататься и тянуть за собой. Тех, кого еще можно спасти.       Тех, кто еще стремится к спасению.       ***       — Ты сражался с драконом?       Тараэль, только успевший кровожадно вонзить вилку в сочный кусок крольчатины, удивлённо поднял глаза от тарелки. У его стола обнаружился пацаненок пяти зим — не больше. Русоволосый, с россыпью веснушек на румяном лице и без двух передних зубов, он с интересом рассматривал Тараэля и ковырял в носу. Заметив недоумение в его взгляде, пацаненок тяжело вздохнул, вынул палец из носа и ладонью провел по переносице и щекам.       — Похоже на следы когтистой лапы, — пояснил он. — Очень большой, очень когтистой лапы.       Это было что-то новенькое. Тараэль подавил желание коснуться шрамов, крепче вцепившись в вилку и бок пивной кружки, и мрачно уставился на любознательного пацана. Краем глаза он увидел, как за соседним столом занервничала его мать, такая же русоволосая и курносая, и привстала с лавки, готовая спасать или своего дитятю, или объект его интереса.       Нагнетать ситуацию, которая только-только стала терпимой, не хотелось, поэтому Тараэль глотнул пива и усмехнулся:       — Есть сомнения?       — Конечно, — шмыгнул носом пацан и жизнерадостным, звонким голоском добавил: — Папка говорит, что со злобной бабой никакой зверь не сравнится. Я ему верю. Уж он-то знает!       В таверне повисла нехорошая тишина. Мать пацаненка громко ахнула, покраснела до корней волос и бросила на мужика, сидевшего по правую руку от нее, уничижительный взгляд. Тот, вжав голову в плечи, спрятался за кружкой пива. Вероятно, в его голове промелькнула страшная мысль, что этот вечер станет для него последним. Спутница лишь подтвердила его опасения, отвесив ему смачный подзатыльник, а после выбежала из-за стола.       — Простите его, мессир, он не со зла, — буркнула она Тараэлю, подхватывая пацана на руки.       — Так это был дракон? Или злобная баба? — дотошливо переспросил тот, выглядывая из-за материнского плеча. Он даже не понял, что только что подписал своему отцу смертный приговор.       Тараэль задумчиво взболтал остатки пива в кружке и быстрым, отработанным за время Ралаты взглядом окинул небольшой зал таверны. Казалось, посетители были больше заняты тем, что подшучивали над опростоволосившимся острословом, отцом мальчика, но Тараэль чувствовал их незримое внимание. Они ждали его реакции.       Неудивительно. Вполне объяснимо.       — Дракон, — усмехнулся он, и рот пацана восторженно округлился.       В конце концов, Отец уже не обидится на подобное сравнение.       — Всамделишный? Страшный?       — Больше никогда такого не встречал, — подтвердил Тараэль.       — Мам? Ты слышала? Слышала?!       Новая волна смеха пронеслась меж жителей Фермерского побережья, коротающих вечер в стенах «Красного быка». Приунывший отец семейства подвинулся на лавке, но проследил, чтобы между ним и женой оказался сын. Та бросила на него многообещающий взгляд, а потом благодарно улыбнулась Тараэлю, поглаживая по волосам своего пацана, вещающего о встрече с драконоборцем соседям по столу.       Градус симпатий к подозрительному наемнику возрос. Разве может он быть таким уж плохим парнем, приняв участие в общем, незатейливом веселье? Конечно, нет.       Неплохо.       Люди везде одинаковые — что под землёй, что на поверхности. Они с недоверием отнесутся к широким жестам незнакомца, но с удовольствием примут его за своего, если тот покажет, что в одной лодке вместе с ними.       Довольно хмыкнув, Тараэль вернулся к еде. Отношения с жителями Фермерского побережья у него не задались с того самого момента, как он въехал на площадь перед сгоревшим домом Ударокопытных в компании хранителей. Поселенцы не ждали ничего хорошего от представителей божьего авангарда и уж тем более — от их спутника. На нем не было отличительных знаков Ордена, но взбудораженных людей это волновало мало. Вся жизнь напоминала им один большой подвох. И, пока хранители, объединившись со стражниками, выкуривали преступников из руин старого форта, а Тараэль добросовестно дожидался начала дознания, то и дело отодвигая морду Дариуса от желтого, длинного одеяния местного жреца, зеваки мерили его недружелюбным взглядами.       Когда упирающийся, брыкающийся и сыплющий проклятьями разбойник, спаливший дом Ударокопытных, при виде Тараэля выдал глубокомысленное «А это что ещё за хер?» и изловчился плюнуть в лицо одному из стражников, Мараджин снял с наемника все подозрения и даже указал на Крепковара, обнаружившегося среди толпы. То был невысокий, крепко сложенный мужик с темной бородой. Тараэль видел, как во время задержания он метался от Борека к подавленной женщине, сидевшей на ступеньках одного из домов. О чем они говорили, расслышать не удалось, но догадаться, что заботит медовара, труда не составило.       Предположения Тараэля подтвердились, когда стражники вывели из заброшенного дома неудачливых спасителей Фермерского побережья. Женщина, всхлипнув и оттолкнув Крепковара, бросилась к одному из понурых мужиков, прихватила его за грудки и встряхнула изо всех сил. Будучи его спутницей, она явно не оценила его геройства.       Дальнейшие события Тараэль с уверенностью записал в театр абсурда. Такого балагана он не видел даже на улицах Подгорода. Хранители собирались везти преступников в Арк, чтобы те предстали перед Трибуналом. Борек требовал своего непосредственного участия в рассмотрении дела: он знал, что судьи не будут долго разбираться с простыми фермерами и отправят их если не на виселицу, то на исправительные работы в шахты. Ни то, ни другое решение его не устраивало, ведь тогда он лишится двух пар рабочих рук. Поселенцы, которые изначально протестовали против огласки происшествия перед Святым Орденом, подняли гвалт. Кто-то, не боясь гнева Мальфаса, обвинял хранителей во всех грехах, кто-то требовал от них объяснений. Илен огрызалась им в ответ, а Мараджин пытался успокоить — хоть кого-то.       Простых людей заботило таинственное Красное безумие. Они ничего не знали о нем, не понимали, как бороться с ним: молитвой, целительством или с помощью чародеев? Наказание ли это Богов за все их грехи, или болезнь, или проклятье диких магов? Наперебой они пересказывали то, что произошло с поселением за последнее время. У кого-то из соседей Ударокопытных заболел скот. Кто-то из мужиков — Тараэль не запомнил его имени — так пристрастился к бутылке, что в пьяном бреду едва не зарубил свою спутницу топором. Чей-то сын разругался с местным жрецом и исчез — ходили слухи, что он присоединился к шайке разбойников, обосновавшейся где-то неподалеку. Что это, если не первые признаки безумия, верно?       Борек, покраснев от злости, прикрикнул на зевак и — оборвал поток информации на самом любопытном моменте: Тараэль услышал, как кто-то заикнулся о Биа Ударокопытной. Конечно, все истории, что донесли до ушей хранителей поселенцы, были связаны с Красным безумием только в их головах. Смерть скота, пьяные драки и молокососы, покидающие отчий дом в поисках лучшей жизни, были всегда, вот только теперь люди нашли этому новое, удобное объяснение. И все же, услышать их мысли о настоящей жертве было интересно.       По приказу землевладельца, стража потеснила поселенцев с площади, и Тараэль, подхватив Дариуса под уздцы, отправился вслед за толпой. На площади его больше ничто не держало — Крепковар уходил вместе со всеми. Догнать закадычного друга Даль’Терровина удалось на первом же повороте, и…       И Тараэль понял, что застрял на Фермерском побережье до следующего утра.       Крепковар знал, что посланник звездника прибудет сегодня, и даже собрался в дорогу, однако произошедшее ночью спутало все его планы. Одним из мужиков, решивших одержать победу над тенью, что бросило Красное безумие на поселение фермеров, оказался спутником его работницы — той самой женщины, которую Крепковар утешал на площади. Добродетель в сердце медовара требовала оказать бедняжке всякую посильную помощь: выделить ей медяков на пропитание, пока идёт суд над ее спутником и никто не знает, чем он завершится, а также — написать письмо одному из членов Трибунала, который заказывал у него мед каждую луну и который имел определенный вес среди своих коллег. На это ему требовалось время, а с наступлением темноты «только дурак отправится в путь».       Все это Крепковар — ещё один болтливый язык — рассказал Тараэлю, пока они неспешно брели в сторону таверны. Там друг Даль’Терровина его и покинул, рассыпавшись в извинениях и договорившись встретиться на рассвете здесь же — у дверей «Красного быка». Так, Тараэлю ничего не оставалось, кроме как вкушать все прелести деревенской жизни. Доволен он этим не был: ему казалось, что за те два часа, которые он проторчал под палящим солнцем у обгорелого остова дома Ударокопытных, он пресытился Фермерским побережьем с его запахом хвои, свежевспаханной земли и гари на всю оставшуюся жизнь.       Вверив Дариуса сыну тавернщика, бугаю по кличке Малыш, и договорившись с его папашей о комнате на ночь, Тараэль отправился исследовать окрестности пешком. Поселенцы, встречавшиеся на его пути, провожали его долгими взглядами — слухи здесь расползались так же быстро, как и в любом другом месте. Уходя, Крепковар предупредил его, что местным понадобится немного времени, чтобы утихомирить страсти в душе: те приняли Тараэля за наемника Святого Ордена, и даже его явные дела с медоваром пока что не убедили их в обратном. И теперь они думали, что цепной пёс хранителей рыщет по округе в поиске того, что фермеры утаили от его отбывших хозяев.       Идиоты — но не потому, что считали Тараэля человеком Ордена. В конце концов, если он волей случая выведает что-то интересное на Фермерском побережье, то обязательно расскажет об этом Рэйке. Как магичка распорядится этими сведениями, решит она сама. Донесет их до Храма Солнца, посчитав важными для дела, — так тому и быть.       Идиотами поселенцы были потому, что своим нервозным поведением выдавали себя с головой. И будь Мараджин и Илен чуть умнее и опытнее в расследованиях, то заметили бы это. Но они, взяв под конвой преступников, так спешили вернуться в Арк и спастись от гнева местных, что не обращали на подобные мелочи должного внимания. У Тараэля же была уйма времени, чтобы понаблюдать за реакцией зевак, Борека, стражников и заподозрить некоторую недосказанность.       Быть может, это была очередная ерунда — суеверие или стечение дурных обстоятельств, но — раз теперь у него появилось свободное время, почему бы не провести его с пользой? Он скучал по расследованиям — одной из основных обязанностей, порученной ему Первым Провидцем. Ему не хватало чувства, что он идёт по следу, зная, что в конечном итоге обязательно найдет того, кто оставил его.       До заката он прошатался по тенистым лентам дорог Фермерского побережья. Ему было жарко и уныло, его лицо обгорело на солнце, и даже прохлада от воды, когда он дошел до рыбацкого причала, не спасла его — появилось непреодолимое желание утопиться. Как ни странно, спасли его рыбаки, чистившие сети. Эти мужики были далеки от сплетен и из вестей о его прибытии на их земли вынесли самое важное — он наемник.       За определенную плату они предложили ему проверить подземелья под зданиями складов неподалеку. Стражники отказывались спускаться в старые руины без свистка сверху, но, тем временем, вот уже неделю из них доносился странный шум — то ли визг, то ли рев, то ли плач. На ватиров это похоже не было, от бабских страхов, будто под их ногами бродят неупокоенные души, мужики отмахивались.       Как мог Тараэль отказать тем, кто обещал пополнить его кошель медяками? Он бродил по «подземельям» и слушал «странный шум» большую часть своей жизни — не беда провернуть это нехитрое дело ещё раз.       А уж о том, как работали здешние стражники, он и вовсе мог написать дивный сказ. Тараэль не переставал удивляться разнеженности солнечных детей — даже в вопросах охраны. Выполняй кто-то из ралаимов так же вольготно, с ленцой свои обязанности на патруле, Первый Провидец любезным тоном пригласил бы его на аудиенцию и — спустил с него шкуру.       Один из рыбаков вызвался проводить его до складов и показал ему люк в подвальные помещения. Раньше их использовали для схрона продукции, но после того, как пару-тройку лет назад в них провалился пол, фермеры спасли то, что могли спасти, дыру кое-как забили досками, а сам подвал заперли на ключ. Слабая защита, признал провожатый Тараэля, верно распознав скептицизм в его взгляде, но в случае если ватиры или заблудшие решат вылезти наружу, у поселенцев будет шанс унести ноги.       Тараэль не стал с ним спорить. Ему платили вовсе не за советы.       Фермерскому побережью повезло, что Отец знал наверняка: несмотря на пирийскую архитектуру катакомб, спрятанных под поселением, и магические кристаллы, растущие из стен и освещающие все вокруг тусклым фиолетовым светом, в старых руинах нет ничего, что могло бы пробудить его интерес. Иначе жалоб на странный шум из-под земли — особенно в ночное время — было бы гораздо больше.       Спустившись в подвалы по расшатанной, кое-где покрытой мхом лестнице и выверенным ударом ноги пробив несколько гнилых досок в той самой дыре — какая-никакая защита от ватиров, как же! — Тараэль придирчиво оценил, насколько глубока образовавшаяся расщелина, и спрыгнул вниз. Быстро освоившись в темноте, он бесшумно скользнул по природным коридорам пещеры.       Он был готов ко всему. К трудностям, к драке, к преследованию. Но, определенно, он даже представить не мог, кого обнаружит у небольшого, весело журчащего ручья. При виде него это маленькое, круглое и явно перепуганное существо засеменило навстречу, то ли визжа, то ли плача. И хрюкая.       Так Тараэль спас от неминуемой смерти свинью. Ее хозяйка была ему ужасно благодарна. Неделю тому назад из-за недосмотра ее младшего сына одна из ее свиней забрела в пещерку неподалеку от пастбища, да там и потерялась. Все пещеры на Фермерском побережье были связаны друг с другом подземной сетью туннелей, и ее поиски не увенчались успехом. Хозяйка погоревала — свинья была хорошая, умная и плодовитая, — но смирилась с потерей и даже не обратила внимания на разговоры о странных звуках под складами. Кто же мог знать, что это давала о себе знать маленькая чертовка?       В таверну Тараэль вернулся с наступлением темноты и — едва ли не в статусе местного героя. Встретили его там соответственно. Тавернщик предложил ему рагу из свежайшей крольчатины, кружку пива и место у камина. От еды и питья он, проголодавшийся после великих свершений, не отказался, но сел за дальний стол, откуда ему открывался вид на весь зал.       К тому времени в приветливые стены «Красного быка» потянулись поселенцы. По завершению тяжёлого, волнительного дня они были не против пропустить по кружечке пива и обсудить все горести, что свалились им на головы. На это и рассчитывал Тараэль. Навострив уши, он вслушивался в тихие разговоры с соседних столов, а заодно, с помощью мелкого любопытного проныры, заделался не только спасителем свиней, но и драконоборцем. Столь почетные титулы потеснили в головах посетителей таверны ассоциации со Святым Орденом и ослабили их бдительность.       Но не настолько, чтобы те открыто заговорили о том, что пожелали скрыть от Храма Солнца. Нервозность так и витала в воздухе, но за то время, пока Тараэль медленно расправлялся с рагу и пивом, он узнал массу полезных в быту вещей — о том, как окучивать картофель, как лечить козье вымя, как ухлестнуть за чужой женщиной и выжить, — и ничего — о насущной проблеме.       Тянуть время, оставаясь в зале перед пустой тарелкой, было глупо и в крайней степени подозрительно. За окнами таверны земли Фермерского побережья окутала ночь, его ожидал подъем на рассвете, и, раздражённо цокнув языком, Тараэль решил смириться с тем, что потратил время впустую. Осечки случаются, а Рэйке, возможно, хватит и того, что хитрожопые фермеры в чем-то темнят.       Под заунывную песню менестреля он поднялся с насиженного места и направился к лестнице, ведущей на верхние этажи, в комнаты для постояльцев. Но, не успел Тараэль пройти и пары шагов, как его остановил пьяный, язвительный голос.       — Неудача, остроухий?       Удивлённо оглянувшись на звук, он увидел девицу в помятой крестьянской рубахе и грязных штанах. Спутанные, курчавые волосы темной волной закрывали ее лицо, но Тараэль видел, как она тянет пухлые губы в презрительной улыбке.       — Что?       — О, не притворяйся, — хмыкнула поселенка, хлебнула прямо из бутылки и вытерла рот рукавом рубахи. — Я видела тебя у дома Ударокопытных, а потом — как ты шнырял по округе, вынюхивал слухи и сплетни для хранителей. А теперь ты здесь — в таверне, где у всех, хочешь — не хочешь, развязывается язык. Тебе не обмануть меня, аэтерна, я знаю, что ты хочешь услышать что-нибудь… эдакое.       Эту девицу Тараэль запомнил с первых минут, как вернулся в «Красный бык». Та уже тогда была далека от трезвости и останавливаться была явно не намерена.       — Ты пьяна, — сказал он, стараясь звучать легко и миролюбиво. — Я работаю на аркского аристократа, Йарая Даль’Терровина, и мне нет никакого дела до ваших слухов или сплетен.       — Право слово, Эстер, — подал голос тавернщик, взволнованно огладив рыжую бороду, — он снял у меня комнату. Где ему еще быть, как не здесь?       Тараэль бросил на него быстрый взгляд.       Ты ведь не меня защищаешь, не так ли? Ты хочешь заткнуть ей рот.       — О, Джерд, — икнув, расхохоталась девица, — ты — старый, наивный дурак! Тебя обвести вокруг пальца — раз плюнуть! Я не такая. Но ты не переживай, остроухий, я вот… — Она раскинула руки в стороны и едва не свалилась со скамьи. — Сидела, пила и думала, думала… И решила, что мне есть, чем тебя порадовать.       В таверне вновь стало тихо. Даже менестрель перестал терзать струны лютни и тяжело вздохнул. Из-за одного из столов встала женщина средних лет и решительно направилась к Эстер.       — Пожалуй, тебе уже хватит, пташка моя, — сказала она, ладонью сжав плечо девицы. — Пьянством ты только делаешь все хуже.       — Я сама решу, когда мне хватит, — фыркнула «пташка» и стукнула бутылкой по столу. — Так вот, остроухий…       — Она не отвечает ни за свои слова, ни за свои поступки, — женщина подняла на Тараэля глаза, полные мольбы. — И если вам действительно ничего от нее не нужно, то вам лучше уйти.       Помедлив, тот кивнул и двинулся дальше. Сохранить бесстрастное выражение лица ему было не трудно, но про себя Тараэль умолял удачу не отвернуться от него хотя бы в этот раз. «Ну же, — мысленно требовал он, слыша, как за его спиной Эстер, грязно ругаясь, поднимается со скамьи. — Не смей замолкать».       — Это я во всем виновата! Я! — наконец, проревела раненым зверем она, и Тараэль едва успел подавить облегченный вздох.       Остановившись у двери к лестнице, он принял удивленный вид и оглянулся. Эстер, едва держась на ногах и цепляясь за все ту же сердобольную женщину, сделала несколько шагов к нему, оступилась и едва не упала. По ее щекам текли слезы.       — Это я отвела Биа в тот блядский склеп в Речном. Мы-то думали, что все это шутка, страшная сказка, но там… А, ну тебя на хер! — всхлипнула она. — Тебе уже есть, что рассказать своим дружкам-хранителям, ведь так? Пусть приходят, я расскажу им правду. Я не могу… Я не хочу это скрывать, когда моя Биа…       Не договорив, Эстер рухнула на колени и зарыдала в голос. Еще несколько женщин повскакивали с мест и бросились к ней, силясь поднять ее с пола. Тараэль не стал дожидаться того, чем это закончится, и в поднявшейся суматохе взбежал по лестнице наверх. Было ли это зацепкой или нет, покажет время, а пока он и без того услышал предостаточно.       Неясный шорох, пронесшийся по комнате, а следом — скрип оконной рамы заставили Тараэля вырваться из ещё слабых объятий сна. Распахнув глаза, он потянулся к поясу — за Гадюкой, — но вместо рукояти кинжала его пальцы лишь царапнули кожу доспеха.       Что за черт?       У окна стоял мальчишка лет четырнадцати. Грудью навалившись на подоконник, он с интересом оглядывал погруженные в ночную темноту просторы Фермерского побережья. Лёгкий ветер играл с его кудрявыми, темными волосами. То и дело он отмахивался от назойливых комаров.       — Какая благодать, — с наслаждением вздохнул Лето, и сердце Тараэля с болью перевернулось в груди. — Все, как и рассказывали в «Ложном псе», верно? Тихий рай на земле. А воздух-то, воздух!.. Какой сладкий воздух!       Тараэль сел на кровати. Двигался он медленно, боясь спугнуть мираж. За дверью комнаты слышался тихий женский плач, но Тараэль сосредоточился на худенькой мальчишеской спине, на острых лопатках, выступавших сквозь грубую ткань рубахи со взрослого плеча.       — Не такая уж здесь и благодать, — возразил он, и Лето знакомо — так знакомо! — хмыкнул. — Люди…       — Так то люди, — снисходительно заметил брат. — Люди осквернят даже Вечные пути. А обвинят кого другого. Как тот шахтер, помнишь? Который спьяну проиграл в карты свою хибару, а потом обвинял в этом тех, кто сидел с ним за столом.       Тараэль помнил. Очухавшись, мужик орал на всю пещеру. Лез в драку с тем, кому проиграл свой дом, требовал собравшихся зевак заступиться за него. Но люди усмехались или отводили взгляд, про себя радуясь, что не оказались на его месте, а к стене таверны жалась его жена с грудным ребенком на руках. Ее лицо было залито слезами, на ее локте висела тощая котомка с вещами — вот и весь скарб, который она успела собрать, прежде чем дружки победителя выставили их на улицы Подгорода. Ралаим, подошедший, чтобы утихомирить гвалт спящих, лишь фыркнул и, повернувшись к новому владельцу хибары, напомнил ему о ставке теневого налога для тех, у кого есть крыша над головой, и кто не хочет, чтобы она внезапно исчезла.       — Люди везде одинаковые, — подытожил Лето и наконец отвернулся от окна. Тени скрывали его лицо, но Тараэль знал, что он грустно улыбается. — И они никогда не изменятся.       Возразить было нечего.       Женский плач из коридора «Красного быка» становился все громче. К нему присоединилось детское хныканье. Лето, вслушиваясь, склонил голову набок, а Тараэль, движимый неведомой силой, поднялся с кровати и направился к двери.       — Не ходи туда, — вдруг сказал брат и взволнованно нахмурил черные брови. — Не надо.       Но Тараэль положил ладонь на круглую ручку двери.       — Почему ты постоянно возвращаешься в прошлое, задохлик? — глухо спросил брат Скорбь за его спиной. — Ведь там нет ничего, что тебе нужно.       «Я не знаю, что мне нужно», — подумал Тараэль. Не оглядываясь на массивную, чёрную фигуру, застывшую у окна, он унял противную дрожь в пальцах и толкнул дверь.       И очутился совсем не в узком коридоре таверны, пропахшем сеном и сосной. То была маленькая, темная, бедно обставленная комната. У чугунной печушки на обшарпанном стуле сидела молодая женщина с младенцем на руках, завернутым в посеревшие, кое-где порванные пеленки. Ее бледное, искаженное мукой лицо было поднято к низкому потолку, из ее растрёпанных черных волос проглядывали острые уши.       Всхлипнув и неловко утерев слезы с щек одной рукой, аэтерна взялась за свою оголенную грудь, поднесла ее ко рту младенца и — взвыла, стоило тому с остервенелой радостью сомкнуть ещё беззубые десна на ее соске.       — Ну давай же, — прорычала женщина, поджимая побелевшие губы. — Хотя бы чуть-чуть!       Несколько секунд младенец жевал сосок, заставляя плечи матери крупно вздрагивать от боли, а потом выпустил его и зашелся плачем. Аэтерна в истерике засучила ногами по полу и зарыдала следом за ним.       — Прекрати! Прекрати, прекрати, прекрати кричать! — захлебываясь в слезах, скулила она. — У меня нет молока, понимаешь? Мне не жалко, его просто нет!       Но младенец не унимался. Проблемы матери не заботили его, он не ведал о них. Он был голоден, обижен на весь мир и кричал — с каждой секундой все яростнее. Его плач гремел в голове растерянного Тараэля, и тот поскорее зажал уши, боясь если не сойти с ума, то оглохнуть.       — Боги! — Аэтерна, прижимавшая младенца к груди обеими руками, последовать его примеру не могла. — Почему ты не можешь замолчать?! Просто замолчать! У меня ничего нет. Мне нечем тебя кормить, нечего тебе дать… Лучше бы ты не рождался, лучше бы ты родился мертвым, лучше бы…       — Омерзительно.       Голос, раздавшийся за спиной Тараэля, заставил его лоб покрыться испариной. Бесполый и холодный, он потеснил громкий детский плач из его сознания.       Тараэль мечтал проснуться — конечно же, это был сон, дурной кошмар! — но проходили мгновения, минуты, часы, столетия, а спасительное пробуждение было все так же далеко. Становились ближе лишь тихие, но твердые шаги в окружении шелеста длинной мантии.       — Человеческие существа, — протянул голос, замерев за его плечом, — глупые и безответственные, ведомые самыми низшими инстинктами. Получив сиюсекундную иллюзию удовольствия от совокупления, они плодят новые страдания. Запирают сияющий дух в клетку из мяса и костей, не понимают его горя, слышат лишь себя. Она не желала твоего рождения, брат Гнев, но, уверен, и ты не хотел оказаться в ловушке этого скудного мира.       Уже знакомая неведомая сила вздернула Тараэля в воздух, повернула к говорящему и мягко опустила обратно на пол. Тараэль хотел бы зажмуриться, хотел бы выплюнуть в лицо ублюдка свое настоящее имя — что он знает, этот кусок бездушного дерьма? — но он мог лишь обречённо вглядываться в страшную маску Отца, видневшуюся из-за низких полов черного капюшона.       Он надеялся, что больше никогда в жизни не увидит ее. Он надеялся, что Аманда права и Комната Картин сожрала не прошедших проверку ралаимов и их блядского мессию, не оставив от них ни крови, ни костей. Возможно, так оно и было, но собственное сознание, отравленное отзвуками прошлого, смеялось над ним, открывая двери, за которым прятались его самые страшные кошмары.       «Я не хочу этого, — с предельной ясностью понял Тараэль, наблюдая, как Отец поднимает руку, облаченную в черную ткань перчатки, к своей маске. — Ты был прав, Лето, мне этого не нужно».       Но от него ничего не зависело. Ровным счётом ничего.       — Но даже если у нее не хватило мозгов принять немного горьколистника прежде, чем оголтело трахаться, то она могла бы избавиться от беременности позже, — усмехнулся новый — женский — голос из-под маски Отца, и Тараэль почувствовал, как пересыхает в горле. Он знал и этот голос. Во имя Солнца, он успел запомнить его на всю жизнь. — Нужно было лишь отложить немного монет для ещё одной травки — всяко меньше, чем на кормление нежеланного рта, — добавила Рэйка и отбросила маску в сторону.       Тараэль никогда не видел такой злобной, жестокой гримасы на ее лице. Ее темные — слишком темные — губы кривились в неприятной, презрительной улыбке, ее глаза, холодные, колючие, следили за истерикой молодой аэтерна, и в них не было ни толики сострадания.       — А потом она выкинула тебя на улицу. Дура, — припечатала магичка и перевела взгляд на Тараэля. Выражение ее лица тотчас смягчилось, сделалось почти что игривым. — Она даже не могла представить, от чего отказалась, не так ли?       С этими словами Рэйка взяла лицо Тараэля в ладони, нежно огладила пальцами его шрамы на щеках и придвинулась ближе. От нее пахло так же, как он запомнил — так же, как ему нравилось, — но что-то было не так. И когда она вдруг прижалась губами к его губам, Тараэль понял — почувствовал это на языке. Сладковатый, тухлый привкус гнили и тины. Он хотел отпрянуть, хотел вырваться из рук Рэйки — нет, это была не Рэйка! — но она вцепилась в него так, как дерево цепляется мощными корнями за землю. Ее ладони были твердыми, губы — окоченелыми. Она не целовала его даже — изо рта в рот вливала в него вязкую гниль, заставляя задыхаться и захлебываться в мерзкой жиже.       Из последних сил Тараэль затряс головой, и Рэйка наконец отстранилась. И тогда он вновь увидел ее лицо. Посиневшую, вздувшуюся кожу, кое-где треснувшую, кое-где покрывшуюся водянисто-черными пузырями. Белесые глаза с разъеденными соленой водой веками. Колотую рану на горле.       — Шедевр, — прошептала-просвистела утопленница. — Ты — настоящий шедевр.       И расхохоталась, вывалив черный язык сквозь осколки гнилых зубов. Рана на ее горле закровоточила. Темная, уже густая кровь полилась по мантии Отца. Брызнула в стороны, попала Тараэлю в глаза.       В тот же миг на него обрушилась какофония звуков. Плач младенца, причитания его матери, визгливый смех утопленницы.       Плач, причитания, смех.       Круговерть, хоровод, убийственный смерч, углубляющаяся воронка в сердцевину мозга.       Громкий крик вырвался из груди Тараэля, и — его подбросило на кровати в гостевой комнате «Красного быка». Его сердце билось в горле, перед глазами плясали темные круги, его тело сотрясало сильным ознобом.       Гадюка обнаружилась там, где и должна быть — на поясе.       С потолка что-то капало: сначала — на его лоб, потом — на затылок. С трудом сглотнув, Тараэль провел рукой по порядком отросшим волосам и поднес ладонь к глазам. Он ожидал увидеть на ней что угодно — темную кровь из горла утопленницы, — но то была всего лишь вода.       — Блядь, — просипел Тараэль и уронил руку на колени. — Ебаное дерьмо.       Из ночи в ночь его кошмары становились все извращённее и страшнее. Так, он не заметит, как сойдёт с ума.       Если уже не сошел.       Пока он спал, на Фермерское побережье обрушилась гроза. Мощный порыв ветра распахнул неплотно затворенное окно в его комнате, и теперь оно то и дело ударялось рамой о стену. Сквозь шум непогоды доносились визг свиней, лай собак, конское ржание и сердитое квохтание кур — животных наверняка испугал громкий раскат грома.       На негнущихся ногах Тараэль подошёл к окну и облокотился на подоконник. На его языке, в его горле до сих пор ощущался привкус гнили. Он набрал в ладонь дождевой воды, чтобы прополоскать рот, но и это не помогло. В его дорожной сумке лежал непочатый кусок сыра и четвертинка хлеба, и, в теории, они могли бы перебить гниль, но Тараэль опасался, что его стошнит даже от самой малой крошки еды.       — Блядь, — повторил он и изнуренно прикрыл глаза, виском привалившись к оконной раме.       По его ощущениям, до рассвета оставалось не менее трех часов. И он совершенно не знал, как справиться с этой проклятой вечностью.       Крепковар не подвел и явился на своей лошаденке, едва просветлело низкое, серое небо над Фермерским побережьем. К тому времени Тараэль уже сидел на влажных ступенях Красного быка, внимательно следя за тем, чтобы снаряженный в дорогу Дариус не дотянулся до пурпурного вьюнка, разросшегося у стен таверны.       До омерзения бодрый, медовар принялся болтать сразу же, как они выехали за ворота поселения. Еще раз извинился, справился о том, как наемник коротал время, пожалел, что ему выпала сомнительная удача прибыть на задание в столь грустное время, принялся рассуждать о погоде. Наверняка он был не против диалога, но вполне справлялся и один. От Тараэля требовалось лишь изредка кивать и — еще реже — односложно комментировать услышанное. И это было ему на руку. У него было время, чтобы подумать над тем, что он услышал от Малыша, сына тавернщика, пока тот седлал Дариуса.       — Вы ведь не расскажете хранителям о том, что наплела вам Эстер? — спросил тот, выпутывая из гривы хвостатого придурка травинки. — Она выпила лишнего… Да и сказала много лишнего. Она очень переживает за Биа, понимаете? И во всем винит себя.       Тараэль в задумчивости покосился на бугая, на его сонное, добродушное лицо. Святая наивность, облаченная в горы мускулов.       — Парень, я — обычный наемник, — равнодушно протянул он. — Меня даже не подпустят к воротам Храма Солнца.       И не солгал ни единым словом.       — Это хорошо, — кивнул Малыш и наклонился к левому боку Дариуса, ведя по нему пальцами. Конь лениво хлестнул его хвостом, между делом, потянувшись за очередной долькой яблока в руках Тараэля. — А, я думал, натертость, но нет… То есть — почему хорошо. Все, что сказала Эстер — ерунда, понимаете? Дурацкое стечение обстоятельств.       — Это как же?       — А, — отмахнулся бугай, — насколько я понял, это — старая как мир страшилка Речного. Эстер родом оттуда, а здесь живет только из-за распределения. Она из нашей стражи.       Тараэль кивнул и задумался, припоминая, что слышал или читал о Солнечном береге. Если память его не подводила, то все его знания о тех землях он получил еще от Ша’Гун –старая карга рассказывала детдомовцам о так называемых шепчедревах. Верующие люди связывали странный шепот с историей о Лариэль, что десять дней и ночей молила Мальфаса избавить людей от неведомой болезни и отдала свою жизнь ради его милости. Останки ее превратились в дерево, на котором выросли диковинные травы, шептавшие голосом мученицы и исцелившие больных. С тех стародавних пор эти травы стали редки, но их шепот все еще можно услышать в потоках ветра.       Однако это придание можно было записать в разряд страшных историй лишь с невероятным трудом и изрядной долей фантазии. К тому же, склеп в Речном с ней никак не был связан.       — Так что там за страшилка? — поторопил Малыша Тараэль, видя, что тот слишком увлекся чисткой Дариуса.       Бугай неуверенно пожевал губами, орудуя щеткой. Вероятно, он вспомнил, что репутация наемника, стоявшего перед ним, незавидная, и представил, что с ним сделают поселенцы, когда узнают, кто растрепал тому подробности.       — Да ладно тебе, парень, — усмехнулся Тараэль. Пронзительный порыв ветра принес ему за шиворот брызги воды с соломенной крыши стойла, и он, поморщившись, утер шею. — Ты же сам сказал — все это ерунда. Так потешь мое любопытство. Какая беда от этого будет?       — Наверное, никакой, — вздохнул Малыш, — если вы действительно просто наемник… Поговаривают, что из старого склепа в Речном есть секретный ход в убежище темного, кровавого культа. Орудовал он давно, и истории о нем помнят лишь старики — со слов поколений до них.       — Темный культ на Солнечном берегу? Действительно похоже на бред.       — Вот и я о том же толкую. Но в тех историях говорится, что… Вы же знаете предание о шепчедревах? Ну, так вот. В тех историях говорится, что болезнь, поразившая поселенцев, была не такой уж неведомой. Виной ей были деяния темного культа. Они проводили свои кровавые ритуалы под землей, и постепенно… ну, вы знаете — трупный яд, свернувшаяся кровь… Все это отравило воду в колодцах. А ведь этой водой люди пользовались каждый день, верно?       Тараэль вновь кивнул. Как ни крути, звучала эта история куда правдоподобнее, чем та, где Мальфас покарал свой народ страшной болезнью за то, что он сошел с Пути. Вот только наверняка и в ней нашлось место строгому и суровому Богу.       — Мальфас был оскорблен тем, что поселенцы позволили культистам осквернять его святые земли, — продолжил Малыш, подтверждая догадки Тараэля, — и лишь молитва Лариэль смягчила его, убедила его в том, что в сердцах смертных еще жива вера в Пути. Ниспослал он им исцеление, и после этого культ был истреблен праведным людом.       Истребление и праведность никак не складывались в общую картину в голове Тараэля, но говорить он об этом, конечно же, не стал. Вместо этого, он щелкнул по носу Дариуса, сунувшегося инспектировать карманы его сумки на предмет других, куда более изысканных угощений, чем яблоки, и уточнил:       — Так как же эта история связана с болезнью той девчонки?       Малыш накинул на шею Дариуса поводья и почесал свой мощный подбородок с робко проклюнувшейся щетиной.       — Как вчера и сказала Эстер, они с Биа и еще парочкой ребят в одну из ночей полезли в этот чертов склеп. Хотели повеселиться, а заодно — убедиться, что никакого секретного хода в убежище культа в нем нет. Не знаю, чем дело кончилось, но с того дня, как они с Эстер вернулись из Речного, и до той ночи, когда Биа забрали хранители, прошло не больше луны.       Интересно.       Если верить пьяной исповеди Эстер, то склеп показался доморощенным искателям приключений не таким уж безобидным местом.       — Так почему же вы скрыли это от хранителей? — спросил Тараэль, наблюдая, как Малыш управляется с налобным ремнем уздечки.       — Да потому что если бы в Речном было такое скверное место, то все его жители уже давно бы обезумели и светили красными зенками, — мрачно ответил бугай. — А так… Эстер вышвырнули бы из стражи, если бы узнали, что она ночью вломилась в городской склеп. Биа и другим ребятам тоже бы досталось. Кому бы от этого стало лучше?       «А не думали ли вы, что девчонку наказал ваш Мальфас — за то, что она возжелала темных тайн и сбилась с Пути?», — ехидно спросил про себя Тараэль и сам же ответил на свой вопрос: конечно же, кто-то так и думал. По их мнению, сбилась с Пути не только Биа, но и те, кто знал о ее проделках и молчал. Боги осудили Биа страшным красным безумием, а вслед за ней — поселенцев: зараза перекинулась на скот, склоняла людей к пьяным дебошам, разбойничеству и наверняка — к поджогам чужих домов.       И действительно: кому станет лучше, если об их грехах узнают не только Боги, но и их земной авангард — те, чье наказание будет иметь куда более материальную форму?       Тараэль прикусил щеку, чтобы не ухмыльнуться в лицо Малышу.       Гибкая богобоязненность солнечных детей веселила его с каждым днем все больше.       Сбагрив медовара Даль’Терровину и получив новые подробности задания, Тараэль поспешил покинуть эту чудную компанию непризнанных ваятелей. От бесконечных разговоров его голова грозилась треснуть по швам, и все, о чем он мог мечтать, перебегая мост через Ларксас и направляясь к дому Рэйки, так это о благостной тишине. На ходу он прятал в сумку карту магички, на которой безупречный отметил возможный вход в мастерскую своего предка. А также — телепортационный свиток до Дюнного.       Дожидаясь прибытия дорогого друга и Тараэля, Даль’Терровин решил упростить последнему задачу и черкнул пару строк хранителю мирада в Дюнном. С тем звездника связывали очередные безобидно-темные делишки и — повисший в воздухе должок. Дабы списать его, хранитель согласился добросить наемника до ближайшей к возможному входу в мастерскую точки и — что не маловажно — через некоторое время забрать его оттуда.       Сказать, что Тараэль был потрясен широтой и некоторой праздностью жестов Даль’Терровина, значило не сказать ничего.       «Втихомолку одолжить мирада для того, чтобы наемник принес чертеж уникальной машины. Построить эту машину лишь для того, чтобы вытрясти из наглого соседа компенсацию за причиненный ущерб, — думал он, отворяя дверь в дом Рэйки и заходя внутрь. — Когда я перестал хоть что-то понимать в этой сраной жизни?».       В доме магички царила тишина.       Наконец-то.       Сбросив сумку на лавку у двери, Тараэль оглядел беспорядок в гостиной и прошел к обеденному столу, на котором Сафран оставила несколько книг. Одна из них привлекла его внимание. Явно новая, она хрустела страницами, пропущенными через печатную машину звездников — непозволительная роскошь, если ты издаешься вне стен Храма Солнца. На темно-бордовой обложке позолоченными буквами были вытеснены лаконичное название: «Наследие пирийцев» — и имена авторов. Архимагистр Лексиль Меррайил и Лишари Пегаст.       Лишари. Неримский маг, подруга Сафран, убитая не так давно — когда Тараэль и Рэйка ожидали вердикта Отца в отношении списка наемников, отправляющихся с ралаимами на Морозные Утесы.       В попытках очистить голову от напряженных мыслей — о мастерской звездника рядом с Талгардом, об Ударокопытной и ее поисках секретного хода в убежище древнего, темного культа, об очередном ночном кошмаре — Тараэль пролистал книгу, вчитываясь в строки лишь мельком. Печатный текст прыгал перед его глазами и не желал складываться в слова. Усталость и бессонная ночь давали о себе знать с лихвой.       Зевнув, он откинул книгу обратно на стол и побрел к лестнице наверх. Хотя бы пара часов сна приведут его в чувство, и…       Ступив на первую ступеньку, Тараэль замер. Смысл прочитанного на нескольких страницах вдруг ударил холодом ему в голову и прогнал сон.       — Какого хрена? — пробормотал он и вернулся в гостиную.       Схватил злосчастную книжонку, нашел те самые страницы и вчитался в них вновь. На всякий случай перепроверил обложку.       — Не может быть. Этого, блядь, просто не может быть.