Бездна Вероятностей

      — … десятый месяц — месяц Голодных дней, одиннадцатый месяц — месяц Кракена, двенадцатый месяц — месяц Зимней звезды, — на выдохе закончил Баизак и, примерившись, прыгнул. Крепко уцепился за край землистого уступа и рывком подтянулся. Все шло хорошо, но — ровно до тех пор, пока ссохшаяся почва не треснула под его коленом. — Вот же… блядь!       Не успев обрести равновесие, Адалаис едва не сорвался обратно вниз следом за кусками земли и пылью. В последний момент он ухватился за корягу и, помогая себе ногами, забрался-таки наверх. Подобрал брошенный вперед себя посох и критично осмотрел свой дальнейший путь.       То была колонна, некогда подпиравшая махину храма. Однако время не пощадило конструкцию: падая, та проломила скалистую породу, образуя спуск в погребенные под землей, позабытые в веках — тысячелетиях? — руины и выкорчевала землю под собой. Спускаясь по ней вниз, Баизак уже знал, что подъем обратно выйдет труднее.       — Ну, что скажешь? — Баизак закрепил посох за спиной и осторожно ступил на колонну. Она была пористой, шершавой и не скользила под ногами. И все же, из-за наклона упасть с нее было проще простого — стоило лишь на секунду потерять координацию. — Я ни в чем не ошибся?       — Нет, — буркнул Наратзул. — В памяти тебе не откажешь.       — Это было легко. Осталось только запомнить, какие истории стоят за названиями. Дальше все пойдет как по маслу.       — Если бы удача нашего мероприятия зависела исключительно от того, насколько хорошо ты знаком с историей Эндерала, жизнь заиграла бы новыми красками, — насмешливо заметил Арантэаль. С того самого мига, когда они покинули Храм Солнца и очутились в Подгороде, он находился в дурном расположении духа. Опал на эфесе Пожирателя то и дело вспыхивал густым черным светом, выражая его неудовольствие. — Но в нашем случае вряд ли хоть кого-то из важных персон впечатлит твоя осведомленность. Никто не зарыдает от счастья, пусть даже ты будешь знать, чем отличаются Дали от других эндеральцев.       Однако за пять лет Баизак научился с чарующей — даже для себя — легкостью переносить мрачные настроения Наратзула. Когда тот был по-настоящему зол, то замолкал, и Пожиратель начинал казаться самым обычным, бездушным мечом. Это было апогеем его обиды — крайняя мера, которая из года в год повторялась все реже. Черт его знает почему. Вероятно, за все время они притерлись настолько, что уже знали, когда надавить, а когда уступить. Неудивительно, если брать в расчет то, что после окончания войны Богов, они, по большому счету, были единственной компанией друг друга. Никто из них не хотел сходить с ума от одиночества. Иного выбора, кроме как свыкнуться характерами, у них не было.       Чаще всего Наратзул просто ворчал и больше шуток о том, что во всем виноват его «преклонный» возраст, ненавидел, когда на его недовольство не обращали внимания.       — О, я помню, ты что-то об этом говорил. — Баизак успел уделить всяческое внимание нынешнему недовольству Арантэаля — теперь осталось лишь пережить его последние отголоски. — Дали — верхушка местной аристократии, верно? Потомки безупречных, первых хранителей Святого Ордена — тех, кто, согласно эндеральским «Путям», был до самого конца предан Мальфасу в момент основания Храма Солнца, когда другие в скептицизме оставили земли у хрупкого утеса и перебрались в места побезопасней. Как-то так.       — Как-то так, — эхом откликнулся Наратзул.       История Эндерала его всегда волновала мало, несмотря на то, что его род имел непосредственное отношение к этой стране в целом и Святому Ордену в частности. Его детство прошло в Нериме, где учения о Путях были составлены с точки зрения Эродана и признавались менее суровыми, и, став паладином Рожденных Светом в удивительно юном возрасте, он никогда не вникал в тонкости эндеральских исторических аспектов. Даже сорок лет тому назад, когда Эндерал еще не закрыл свои границы от других стран Цивилизованного мира, Святой Орден разбирался со своими проблемами лично, и паладины были на их землях редкими гостями. Поэтому Наратзул спокойно жил с поверхностными знаниями о вотчине служителей Мальфаса и уделял внимание порядкам лишь тех стран, в которые его заводила служба.       И все же даже эти поверхностные знания представлялись Баизаку настоящим сокровищем. До девятнадцати лет сосредоточением его мира был Тирин, и в своих жизненных мировоззрениях он опирался на трактовку Путей из уст Араторниаса. О жизни за пределами долины Фальтринд Адалаис знал лишь из рассказов странствующих торговцев и пилигримов и из сновиденческих разговоров с Другом. Все это, конечно, было очень интересно, но — мало и субъективно. В этом Баизак убедился на собственном опыте, стоило ему попасть в Святилище и впервые отправиться по просьбе Ванмирии в Гиллиад. Опыт этот был отнюдь не позитивным. После него Адалаис обзавелся навязчивой идеей узнать всё и обо всем.       — Пусть моя осведомленность никого не обрадует, но от нее все равно будет польза. Хотя бы для меня и моего душевного спокойствия. Я уже почувствовал себя дураком, когда услышал о леоранах и спутниках. Больше не хочу, — пропыхтел Баизак.       Дойдя до середины колонны, он услышал в своем теле настойчивый зов притяжения, и его накренило куда-то влево. Выругавшись, Адалаис восстановил равновесие, глянул вниз и поежился. Под его ногами по острым камням грохотала подземная река. Представить, как он падает в нее и его бренное, бездыханное тело уносит мощным потоком в окруженный жухлыми деревцами, чернеющий холодной пустотой зев у изножья разрушенного храма, оказалось проще простого.       — Ладно — леораны, — ехидно протянул Наратзул, — но со спутниками ты действительно сглупил.       — Я растерялся, — поджал губы Баизак. — Откуда мне было знать, что эндеральцы решат выделиться и назовут своих мужей и жен спутниками?       — С их озабоченностью Путями это было не трудно предположить.       — Не все такие сообразительные как ты, Арантэаль.       Наратзул, сполна насладившись их безобидной пикировкой, хмыкнул, но развивать тему дальше не стал. Баизак был даже благодарен ему за это. Пролом в стене пещеры был совсем близко, и Адалаис заметил то, на что не обратил внимания при спуске: порода раскрошилась, истончилась на стыке с краем колонны и сыпалась пылью и мелким крошевом от его приближающихся шагов. Совсем скоро этот своеобразный мост упадет вниз, отрезав путь в древний храм навечно — во всяком случае, для тех, кто не владел левитацией. Баизак не был из их числа, но и будущее волновало его мало — он сомневался, что сумеет сгруппироваться, если под его весом колонна вознамерится рухнуть прямо сейчас.       Последние шаги он сделал затаив дыхание и перевел дух лишь тогда, когда почувствовал под ногами твердую землю. Откинул прилипшие ко лбу волосы и присел у колонны на корточки, оглядывая раскинувшиеся перед ним просторы пещеры с высоты птичьего полета.       — Тебя это удивляет? — спросил Наратзул, верно уловив его мысли.       — Эти руины… Это не склеп какого-нибудь высокопоставленного человека из первых вассалов Мальфаса. Но это и не заброшенный город звездников — архитектура не та.       Из расщелин в высоком потолке пещеры лил солнечный свет. Его бледно-золотистые, призрачные лучи блестели в черных водах подземной реки, выхватывали из полумрака то там, то здесь поросшие мхом, каменистые стены. Семена, давным-давно проникшие сюда с поверхности, проросли деревьями и кустарником, и те причудливым изгибом тянулись к руинам, приютившимся под громадой горной породы. Выглядело это так, будто небо однажды превратилось в камень и, не выдержав своей тяжести, рухнуло на храм.       И, вероятно, «приютившийся» было неверным словом. Даже полуразрушенный, убитый временем, храм поражал воображение своей грандиозностью. Поначалу, когда заблудшие бросились на Баизака беспорядочной толпой, ему было не до любования архитектурой, но потом, когда последняя ссохшаяся голова рассыпалась в прах, повстречавшись с запущенной в нее глыбой, он вдоволь набродился меж колонн, рассматривая их искусную тонкую резьбу. В ней угадывался религиозный смысл, но Адалаис мог поклясться, что к Рожденным Светом он не имел никакого отношения. Как и лица в ореоле солнечных лучей на капителях.       Среди камней, образовавших спуск к подземной реке, он разглядел остатки лестницы, некогда ведшей к храму. Внутрь было никак не попасть из-за обвала, похоронившего под собой крытую часть. Сквозь щель в стене, длинную и узкую, могли пролезть лишь те, кому было не жалко расставаться с кожей и костями — другими словами, мертвецы. Уничтожив огнем тех из них, кто воспользовался этим предложением, Баизак убедил сам себя не пробивать новый вход — это могло привести к очередному обвалу, — погоревал над своим здравомыслием и замуровал пресловутую щель камнями. В конце концов, его просили обезвредить заблудших, а не проводить археологические изыскания.       — В Инодане ходили слухи, что Арк был построен на руинах пирийского города — возможно, столицы, — после некоторого молчания произнес Наратзул. — Хранители не опровергали их, но и не подтверждали. Думаю, Ордену с первых дней заселения Эндерала было приказано держать рот на замке — точнее, хранителям высших Сигилов, кто был посвящен во все тайны. Поэтому любопытствующим паладинам и серафимам оставалось лишь довольствоваться догадками. Возможно, мы нашли подтверждение слухам. Однако, также возможно, это — руины времен Азаторона. Его империя простиралась по всей Пангоре. После падения Вораны и разлома материка всё, что было на поверхности, могло оказаться глубоко под землей.       — Но это не похоже и на аэтернийскую архитектуру, даже если мы говорим о столь древних временах, — заспорил Баизак, с сомнением оглядывая колоннаду храма. — К тому же, Азаторона считали едва ли не богом, властителем всех миров. Не знаю, как у древних аэтерна обстояло дело с поклонением Эллиас, но если они и возводили храмы, то большинство из них было в честь своего богоподобного правителя. А здесь… Архимаг Теалин в своем письме Тиру говорил о неких жрецах Солнца, и ты рассказывал, что пирийцы поклонялись им. И посмотри: на колоннах — лица в ореоле солнечных лучей. Вряд ли это совпадение.       — Пожалуй, — признал Наратзул.       В свое время пирийцы занимали его еще меньше, чем история Эндерала. Обладая недюжинным природным любопытством, он читал и про них, но — для общего развития, далекого от глубокого изучения. Паладинов — пусть и великого паладина Тира — куда больше занимали проблемы нынешних дней, а на секреты канувших в небытие цивилизаций у них попросту не хватало времени. Когда же Арантэаль покинул свой пост, в его приоритетах ничего не изменилось. И сейчас он мог лишь поддерживать пространные беседы — на одном уровне с Баизаком.       — Однако если опираться на то, что слухи о пирийском городе под Арком правдивы, логичнее предположить, что это — среднестатистический городской храм, а не живой, — продолжил рассуждать Адалаис. — В письме архимага говорилось, что они находятся где-то на севере Эндерала…       — К тому же, будь это живой храм, то Орден вылез бы из кожи, но сделал так, чтобы его не обнаружили так просто, как это сделал ты, — устало добавил Наратзул. — Как минимум, воздух здесь звенел бы от охранных заклинаний, и пробраться через них было бы почти невозможно. Как максимум, нарушителя развеяло бы к чертовой матери в ту же секунду, как его нога ступила на запретную территорию. Тир пекся о своих тайнах, и Мальфас сделал бы все возможное, чтобы эти тайны сохранить.       — Не сомневаюсь в этом, — усмехнулся Баизак и распрямился. Он мог тянуть время сколько угодно, однако от возвращения в Подгород его это не избавляло. — Но если предположить, что под Арком действительно располагается столица пирийской империи, а под Треомаром — не менее значимый город, то можно прийти к выводу, что Рожденные Светом обожали прятать самые значимые тайны прошлого у всех на виду.       — В этом есть глубинный смысл — прятать что-то там, где никто не станет искать. А если станет, то будет немедленно и тихо устранен.       Подвеска с руной Связи разогрелась на шее Баизака вчерашним вечером. Кое-как — не без помощи Наратзула — разобравшись, как работать с этими чарами, он услышал Акаруса. То было похоже на освежающий бриз, пронесшийся по смрадным, темным улицам Подгорода и окутавший Адалаиса плотным коконом. Он мигом вспомнил шум Салафинского леса, цвет лавандовых полей у Зеробилона, оглушающе свежий, морозный воздух на стенах Горного монастыря, и его одолела такая тоска, которая не преследовала его даже тогда, когда он был вне границ Вина. Смешно, сейчас он находился не так далеко от дома, но что-то изменилось. Баизак с такой силой вцепился в шнурок с подвеской, слушая голос Акаруса, что едва не удушил себя.       Опомнился он не сразу — лишь когда закончилась сказочная колыбельная про странствие стража с труппой аэтерна. Рассказ Маннората и Дьердре впечатлил Баизака, провел призрачные нити между его догадками о двойном дне Треомара и реальностью, но слова Нары о возможном предателе среди неримских магов, обретающихся в Храме Солнца, и вовсе деморализовал его. Покидая обитель хранителей, Адалаис не слишком обеспокоился тем, чтобы подготовить почву для своего возвращения. Он не собирался возвращаться — во всяком случае, так скоро, как того теперь требовали обстоятельства. Он надеялся, что до этого времени страсти улягутся: божий авангард позабудет о пустом портале в Инодан и игрищах с Развеянием — хотя бы немного.       Что они сделают, когда завидят на своей территории аэтерна с неримским акцентом и подозрительно странным мечом на поясе, а Константин узнает в нем того, кто пропал пять лет назад на пару с Наратзулом Арантэалем? Что скажет сам аэтерна в свое оправдание, когда его загонят в угол и заставят сознаться в том, что через портал путешествовал именно он? «Извините, я растерялся: подумал, что ваша богадельня дальше за поворотом, а это — лишь постоялый двор»? После этого его не спасет даже то, что он вызубрит эндеральские «Пути» от корки до корки.       Возможно, все будет не так печально. Возможно, поддавшись истерике, Баизак начал по обыкновению хохмить и придумывать уморительные сцены. И все же: если бы он изначально знал о возможном предателе и мог вернуться во времени назад, то объявился бы на Эндерале иначе — не скрываясь. Черт его знает, чем бы это закончилось, но существовала вероятность, что до того как — опять же — шагнуть с утеса, спасаясь от острых клинков и магии, Адалаис успел бы донести до хранителей дурные вести с Нерима, и грандмастер Ордена не пропустил бы их мимо ушей.       Или посчитал бы этот жест уловкой для деморализации боевого духа противника.       — Пора возвращаться, — вздохнул Баизак и щелкнул пальцами. Щелчок высек искру, и та взвилась в воздух и обернулась пульсирующим, голубоватым огоньком над его плечом. — Но перед этим…       Кинув последний взгляд на храм, Адалаис продвинулся вглубь природного коридора, многим дальше колонны, и провел ладонями по его сырым, холодным стенам.       — Будем надеяться, что хотя бы сейчас мои догадки верны и этот ход мне больше не понадобится, — пробормотал он и, прикрыв глаза, поискал подходящую вероятность.       Пространство вокруг него дрогнуло, заскрежетало, вздыбилось землей и сомкнулось каменными челюстями у его носа. Прижавшись ухом к образовавшейся стене, отделявшей древний храм от сети пещер Подгорода, Баизак прислушался к доносящимся оттуда звукам. Он боялся, что ошибся в расчетах, и дрожь породы подтолкнет колонну к падению. Однако, похоже, все обошлось — из-за камня ему отвечала глухая тишина.       — Если и понадобится, то ты всегда можешь вернуться, — равнодушно отозвался Наратзул. — Да и убрать камень легче, чем создать его.       Баизак в ответ лишь дернул плечом. Вряд ли хозяева «Ложного пса» обрадуются, если он с широкой улыбкой прошагает в их подвал еще раз и разрушит все, что вознамеривался отстроить сегодня.       ***       После побега — полета? — из Храма Солнца он очутился в квартале, который Наратзул назвал Кварталом Чужеземцев. Осматриваться в новом городе у Адалаиса не было ни сил, ни времени: он понимал, что должен спрятаться в самом темном углу и переждать там поднявшийся шум. К счастью, в Арке было место, что раскрывало свои гостеприимные объятья для всех преступных элементов — к чьему числу, несомненно, и принадлежал Бог Тьмы. О нем поведал Наратзул и повел Баизака по хитросплетению улиц, подворотен и тяжелых ворот. Это оказалось еще тем приключением.       Наратзул бывал в Арке всего пару раз — еще в детстве, вместе с отцом. Он рос любопытным, пронырливым мальчишкой и находил способы улизнуть из Храма Солнца, когда Арантэаль-старший был слишком занят делами куда более важными, чем ревностная слежка за сыном. К аэтерна здесь относились лояльно, и никто не знал внука грандмастера в лицо, поэтому он беспрепятственно шатался по улицам — как будто один из местной малышни.       В один из вечеров Наратзул со всей присущей ему обстоятельностью исследовал Квартал Знати и заметил нищего, который, деловито пересчитав ниспосланную ему в виде медяков благодать, вдруг направился к люку, расположенному в самом неприметном углу у ворот в Южный квартал. Дождался, когда зоркие глаза стражников обратятся в другую сторону, отодвинул крышку и — был таков. Естественно, Наратзул заинтересовался. И, естественно, отправился за ним. Так он очутился на подступах в Подгород — глубже заходить не стал. Во-первых, потому, что первые ростки знаменитого интеллекта подсказали ему о возможных опасностях, скрывающихся в полумраке пыльных лабиринтов улиц. Ну а во-вторых, потому, что успел измазаться в грязи, провонять канализационным смрадом и понимал, что Теалор обязательно догадается, где шаталось его неугомонное дитя, если изловит его до того, как тот сменит одежду и примет ванну. Шансы его были и без того невысоки: отец всегда знал, когда Наратзул вляпывался во что-то экстраординарное, — и мальчик не видел смысла в том, чтобы усугублять ситуацию и заставлять его ждать с хмурым лицом больше положенного.       «И что в итоге?», — спросил Баизак, пока они петляли под плащом невидимости по залитым дождем улицам Арка, ведомые лишь воспоминаниями сомнительной свежести — несмотря на молодой вид до самого мгновения своей физической смерти, ребенком Наратзул был полвека тому назад. Адалаис попытался звучать ехидно, но не слишком: Арантэаль редко предавался сантиментам и рассказывал о своем прошлом. Сбивать его с этого настроя совершенно не хотелось.       «Когда я проник в свою комнату через окно, он уже сидел в кресле и смотрел на меня этим своим строгим взглядом, от которого хотелось или признаться во всех грехах, или провалиться в саму преисподнюю, — с нехарактерной для него мягкостью хмыкнул Наратзул. — Фокус с преисподней я так и не освоил, поэтому из раза в раз безропотно принимал поражение».       «И ты рассказал, что был в Подгороде? Мог бы придумать что-то похожее, но безобидное».       «Отец ненавидит ложь и чувствует ее за версту. Лгать ему бесполезно. К тому же, я хотел узнать об этом Подгороде, и только он мог рассказать мне о нем без утайки. Честность за честность — достойный обмен, согласись».       Баизак согласился, но очень скоро, когда он наконец-то дошел до заветного люка — главными воротами в Подгород они, естественно, не воспользовались — и проник внутрь, они поняли, что сведения Наратзула значительно устарели.       Во времена его детства сеть пещер под Арком использовались горнодобывающими и металлургическими предприятиями Сердцеземья. В них таились месторождения глины, железной и корундовой руд, встречались и серебряные жилы. Чуть глубже и уже за пределами Арка, где трещины и проемы в высоких потолках пещер образовывали мощный тяг, находились плавильни и литейная. Выше, почти у самого выхода на поверхность были расположены водокачка и центр столичной системы канализации, а также — отстроены склады, кабинеты предприятий и даже вполне приличная таверна для местных работников и дельцов.       Немудрено, что на средних ярусах Подгорода — между его «административной» и промышленной частями — постепенно образовалось небольшое поселение, где жили как постоянные работники со своими семьями, так и те, кто работал посменно, а в выходные дни возвращался к своим спутникам и детям. Наратзул знал, что его дед, грандмастер Лореус, считал это решение не самым верным и, несомненно, вредным для здоровья людей, но кардинально изменить ситуацию так и не смог. Все земли вокруг Арка были давным-давно скуплены, а вырубать лес и строить поселение в отдалении от столицы было затратно и в той же степени нелепо с учетом того, как долог был бы ежедневный путь людей на работу и обратно домой.       Однако всем жителям Подгорода разрешалось выходить на поверхность по любой нужде. Их поселение было под защитой аркской стражи, для них был оборудован пункт апотекариев и построен небольшой рыночный ряд — для покупки всего самого необходимого для комфортного житья. У них было даже нечто похожее на театр, подобно тому, что был в Квартале Знати: аристократы воротили нос от соседства с чернью, но даже черни хотелось веселиться и хоть немного просвещаться в свободное от работы время. Благодаря частному финансированию им позволили эту радость.       Но все изменилось. Когда? Почему? Кто позволил? На эти вопросы у Наратзула ответов не было. Когда они очутились в Подгороде, он был потрясен не меньше Баизака.       Конечно, и во времена Лореуса, и раньше него, это место не было образцом благодетели и верного следования Путям. Сеть пещер под Арком была велика и могла вместить в себя не только одобренные Святым Орденом объекты, но и беспутных: воров и ростовщиков, скупщиков и контрабандистов, варщиков светопыли и подпольных алхимиков, насильников и убийц. И, в конце концов, диких магов. Стража то и дело устраивала рейды по этим бесконечным темным лабиринтам, но куда чаще, чем ей удавалось накрыть какую-нибудь точку или отловить преступника, она уходила с пустыми руками. Беспутные преступники знали Подгород куда лучше людей с поверхности — так называемых «солнечных детей» — и, к тому же, смогли усовершенствовать его хитросплетения для своих нужд, понаделав секретных ходов и переходов.       Стражники выли от своих неудач не хуже разгневанных мирадов, но настоящей занозой в заднице их капитана при Лореусе была Ралата. Ее штаб располагался в Подгороде, об этом знал даже дурак, но никто не мог найти его без ее на то согласия — то ли из-за тех самых пресловутых секретных ходов, то ли из-за магической иллюзорной завесы, то ли из-за совокупности первых двух вариантов. Наратзул ставил на последнее. Из того, что ему было известно о Ралате, он мог предположить, что она сама представляла собой симбиоз двух форм — темномагический культ и черное сердце всего преступного мира Эндерала. А еще в нем буйным цветом цвела уверенность, что Святой Орден на деле не был таким уж святым и вот уже несколько веков безропотно делил статус властителей земель Мальфаса с теми, кого, по всем законам и согласно «Путям», должен был давным-давно обезглавить или предать очистительным кострам. И имя этому союзу было Взаимная выгода. Собственно, предположить, что дела обстояли как-то иначе, было глупо.       Особенно такие предположения пришлись не к месту, когда Баизак встал с разинутым ртом, словно дурак, посреди загаженных, едва ли сухих улиц, ведших к рынку, и сурового вида мужик с бритым черепом и в черном доспехе наградил его званием «ебанутого спящего» и приказал свалить с главной дороги.       Подгород перестал быть лишь поселком горных и металлургических предприятий. Добротные бараки соседствовали с кое-как сколоченными развалюхами и навесами, служащими нищим полноценным жильем. Из темных, вечно сырых глубин вышли некогда преследуемые беспутные и смешались с толпой тех, кто оказался брошен на верхних ярусах пещер на произвол судьбы. С улиц исчезли стражники Арка — на смену им пришла Ралата. Баизак был готов биться об заклад, что теперь штаб новых властителей Подгорода было не так уж сложно найти.       Конечно же, он не посмел ослушаться команды ралаима — влипать в неприятности с первых секунд своего пребывания в этих катакомбах не входило в его планы. На слабых ногах он побрел к тонущим во мраке стенам бараков и — едва не споткнулся о чье-то тщедушное, скрюченное тело. То был мужчина — еще живой, но лишь условно. Он походил на скелет, обтянутый кожей в струпьях и язвах, и лишь его вздутый живот выпирал из грязных лохмотьев.       — Пожалуйста, мессир, — просипел он так натужно, будто каждое слово отнимало у него по часу из жалких остатков жизни, — не найдется ли у вас лишней монетки?.. Мне так хочется хлеба, хотя бы крошки хлеба…       У Баизака не было монетки, ни лишней, ни для себя. Его неримские золотые были здесь бесполезны, а ход в аркский банк, где, в теории, он мог бы поменять валюту, ему был закрыт. Да и к тому же, Адалаис сомневался, что мужчине пригодится монетка — он так и помрет с ней в руках, не найдя в себе силы встать. Тень целителя внутри Баизака вопила в неистовом ужасе: бедняга был так болен, что мгновенная смерть для него была бы спасительнее, чем чудотворное благословение Богов.       Вдруг тело нищего прошила сильная дрожь, его лицо посинело. Он застонал сквозь крошащиеся, гнилые зубы и схватился за живот. И в следующую секунду его вырвало — желчью. И в желчи этой Баизак увидел подрагивающие, белесые кольца личинок.       — Во имя Солнца, — прохрипел Адалаис, отшатнувшись от больного.       «Блядь, — прорычал Наратзул. В его голосе смешались отвращение и отчаяние. — Закрой нос и рот платком, шарфом — чем угодно. Этот человек более чем просто заразен, и, раздери меня Бездна, я не знаю, передается ли эта зараза по воздуху. И не смей есть на улице и, тем более, пить здешнюю сырую воду».       «Твою мать, я не тупой», — смог лишь огрызнуться Баизак. Он, проклиная себя, пятился от нищего. Тот что-то жалобно стонал ему вслед, но Адалаис был не в силах ему помочь — ни деньгами, ни целительной магией. Ничем.       «Заткнись и делай, что я сказал, — голос Арантэаля упал до смертельного, змеиного стрекота. — Ну же!».       Они оба успокоились лишь тогда, когда зашли за поворот и очутились на освещенном простенькими, подвешенными на веревках фонарями рынке. Кто-то торговал за самодельными прилавками, и скудные ряды этих прилавков тянулись по обеим сторонам вымощенной досками улицы. Кто-то оборудовал магазинчики на первых этажах бараков: Баизак разглядел вывеску алхимической лавки, закуток псевдомагических безделиц и точку ростовщика. Самая добротная постройка принадлежала банку продовольствия. Напротив нее под навесами расположилась таверна. Ее хозяйка помешивала в огромном котле нечто, по запаху напоминавшее луковый суп. На решетке рядом с ней коптились мелкие рыбешки, на вертеле поджаривались бока крупной крысы. Ее помощница сновала между столиками и подливала в кружки мужиков, склонившихся над доской с кубиками Моралы, бурду, воды в которой было в разы больше, чем эля. В углу, на ветхих ящиках умостился бородатый, грязный менестрель: когда Баизак проходил мимо, мужик с нежностью протирал свою флейту — идеально чистую — тряпочкой и миролюбиво огрызался на детей, облепивших его со всех сторон.       Люди выглядели неважно: изнеможенные, бледные, тусклые, потерявшие связь с солнечным светом, — и все же они не были так больны, как тот несчастный нищий на задворках у водокачки.       «Возможно, зараза все же не передается по воздуху, — заметил Баизак, поправляя ткань на носу. — В конце концов, в его рвоте были личинки. Если они попадают в организм, то — с едой или питьем».       «И поражают они тех, кто не может себе позволить прокипяченную воду и приготовленную на огне пищу. Возможно. Сложно сказать наверняка. К тому же, уверен, это — не единственная болезнь, которой страдают в этих трущобах. Не удивлюсь, если воздух здесь так же заразен, но приносит другой эффект, — с горькой иронией отозвался Наратзул. Помолчал немного и добавил: — Здесь много людей — больше, чем должно, — и чувствуется, что живут они закрытой общиной. Это можно объяснить эпидемией и тем, что верхний город закрыл в связи с ней ворота на поверхность. Ну, или открывает их лишь при крайней необходимости… и определенным людям».       «Это бесчеловечно. Этого места не должно существовать на так называемых святых землях».       «Все святое, что было создано под эгидой Богов, всегда имело обратную, темную сторону или гнилую сердцевину, — с отвращением выплюнул Наратзул. — Святой Орден — не исключение. Это не должно удивлять…».       «…но все равно удивляет. Это если выражаться мягко».       Рынок заканчивался лестницей, выбитой прямо в камне и ведущей на следующий ярус Подгорода. Баизак поспешно взбежал по ней и оглянулся, разглядывая людской муравейник перед собой. Тот был наполнен людским гомоном и крысиным писком, пропитан смрадом сырости, гнилых отходов, железа и немытых тел. Улочки пошире освещались все теми же фонарями на веревках, крепленных к стенам бараков, но большинство — тонуло во тьме, что опустилась на них с высоких потолков пещеры. Окна освещались огарками свечей — хорошо, если этих огарков было больше, чем один; хорошо, если при отсутствии свечей в бараках были печи, дающие жильцам тепло и свет. Хотя — какое хорошо? Что, блядь, хорошего может быть в этой преисподней?       Баизака замутило. Даже в канализациях Эрофина, где притаилось поселение нищих и аэтерна, ситуация не выглядела столь плачевно. А так называемый квартал бедняков, расположенный в старом, заброшенном порту столицы, по сравнению с эндеральским Подгородом теперь и вовсе виделся раем на земле.       Он вспомнил, как, остановившись в Велленфельсе перед тем, как атаковать Туманную башню, подслушал разговор семьи беженцев в порту. Уроженцы Южного королевства, они были переправлены повстанцами через их подземные туннели на восток. Перед своим побегом они сумели собрать сумму, за которую надеялись получить место на корабле, шедшем на Эндерал. И пока двое их детей играли у кромки воды, выискивая ракушки, мужчина с лихорадочным блеском в глазах рассказывал своей жене, что во всем Вине нет лучшего места, чтобы начать новую жизнь — он так слышал. «Там нет рабства, милая. Каждый, следующий Пути, награжден благословением Мальфаса. Мы обоснуемся в каком-нибудь маленьком городишке — лучше всего у шахты, ведь я шахтер. А ты со временем сможешь открыть лавку и торговать своими травяными отварами. Наши дети не будут знать нужды, не будут бояться прогневать Творца и оказаться на костре за малейшую провинность». Жена слушала его с робкой улыбкой на губах — и верила ему.       Оправдалась ли эта вера? Пассажирские корабли из Нерима, как и суда из других стран, приходили в порт Арка. Смогла ли та семья найти себе место под солнцем, или если Баизак хорошенько поищет знакомые лица на этих страшных, подземных улицах, то найдет всех четверых здесь — с потухшими глазами и осунувшимися лицами? Если их все еще четверо, если никого из них не забрала одна из воцарившихся во тьме Подгорода болезней.       «Баизак, — предупредительно окликнул его Наратзул. — Ты вновь закипаешь. Ты сейчас расплавишь эфес Пожирателя».       Адалаис перевел дыхание и, на мгновение прикрыв глаза, разжал сведенные судорогой пальцы на рукояти меча. Да, он злился. Но у его злости было более чем достаточно причин.       Гнилая сердцевина в святом — такого не должно быть в природе. Покинув Тирин, Баизак быстро понял, что учения, которые Араторниас вкладывал в головы своих воспитанников, далеки от религии, правящей Цивилизованным миром, его Боги не были теми, кто возвышался над смертными в белокаменных стенах Инодана. Поначалу он был так зол на первосвященника, так смятен осознанием, что совсем не готов к жизни в реальном мире, но потом… Потом он понял, как изменился бы Вин, будь в нем больше людей, подобных Учителю, будь их мировоззрение в почете. Прекрасное возможно и — существовало в светлых умах.       Эндерал. Святая земля, и в ее сердце сам Мальфас взирает на своих вассалов через каменные глаза своей монументальной статуи. Но видит — видел, если вовсе смотрел — он лишь то, что происходит под светом солнца и двух лун. Знает ли он — знал ли, если вовсе хотел знать, — что происходит в скале за его спиной, под землей, по которой ходят верно следующие его Путям люди?       Ответ был очевиден: не видел, потому что не смотрел, и не знал, потому что ему было безразлично.       Яркое, страстное желание овладело Баизаком. Ему захотелось выйти обратно на поверхность. Посмотреть в каменное лицо, которое и вовсе не было лицом истинного Мальфаса, и — раскрошить его на мельчайшие части. Вырвать эту статую из скалы, развеять ее по ветру и заставить людей, живущих на чистых, зеленых улицах, в каменных домиках с цветными стеклами и аккуратными черепичными крышами, увидеть то, на что они закрывали глаза — на что им было позволено закрывать глаза. Но главное — впустить яркий, солнечный свет в трущобы Подгорода.       «Амбициозно», — хмыкнул Наратзул.       «И вполне осуществимо», — процедил Баизак. Постоял еще немного, наблюдая за детьми, мастерящими что-то изо мха и мелких сучьев, а потом, плотнее запахнувшись в плащ, продолжил свой подъем.       А дальше… Дальше дела пошли куда бодрее. Подгород приглядывался к своему гостю и, на свой лад, пытался быть радушным хозяином. На подходе к следующему ярусу, стоило Баизаку свернуть от лестницы в переулок, его обступили трое типчиков сомнительной наружности. Они требовали уважения и — по десять медяков на каждого. Адалаис впечатлился: для поверхности тридцать медяков было не таким уж великим богатством даже для одного человека, но для Подгорода с его оглушительной нищетой эти гроши могли прокормить целую семью в течение недели — если не дольше. Конечно же, он заинтересовался делами типчиков и выяснил, что те с чужого кармана собирают себе на чистую светопыль — десять медяков за дозу. Хорошо одетый и ещё пахнущий солнечным светом аэтерна, по их скромному мнению, мог им в этом помочь. Его амуниция — боевой посох в руке и рукоять меча, выглядывающая из-за складок плаща, — их не смутила. Они были уверены, что в случае сопротивления возьмут жертву числом.       Мироздание явно услышало Баизака и дало ему шанс хорошенько спустить пар. Под конец беседы один из типчиков в страхе сбежал, оставшиеся двое стройным шагом отправились навестить скучающего у рыночной таверны ралаима, а Адалаис пересчитал награбленное добро и понял, что теперь ему точно хватит на пять доз дури. Неплохо. Оставалось только понять, сколько это в пересчёте на что-то более приземлённое.       Ему был нужен угол — хотя бы на одну ночь, — где бы он мог перевести дух и обдумать, что делать дальше. И мироздание вновь услышало его, организовав встречу с апотекарием, испытывавшим новую микстуру на личиночнобольной, и избитой клиентом уличной проституткой, ждавшей своей очереди на исцеление в окружении двух подружек. Казалось, ситуация не могла стать более безумной, но Баизак не удивился, когда обнаружил, что лечит гематомы на лице проститутки и ее сломанную в двух местах руку, пока апотекарий, придерживая мешок из непромокаемой ткани у рта личиночнобольной, поносит последними словами весь мир.       — Вы думаете, мы выходим из Чумника, чтобы нести добро и благотворительность на эти засранные улицы?! — вычитывал он проституток, а между делом с завистью поглядывал на золотистый свет, лившийся из ладоней Баизака. — Я здесь ради личинников, а не для того, чтобы выслушивать, что делают с вами охуевшие клиенты за три медяка. В следующий раз вы пойдете в Чумник, отстоите в очереди, как и все, и заплатите за лечение. И это будет только мазь и шунт на перелом. Слышишь, аэтерна? Ты же не собираешься заработать себе лихорадку лишь за спасибо?!       Нижняя губа покалеченной проститутки дрожала от едва сдерживаемых слез, пока ее подружки костерили апотекария в ответ. Здоровой рукой женщина потирала щеку, где ещё секунду назад цвёл кровоподтёк.       — У меня нет денег, чтобы заплатить вам, мессир, — прошептала она. — Этот ублюдок забрал у меня кошелек с… с…       Первая слеза сорвалась с ее ресниц, и Баизак успокаивающе, но рассеянно улыбнулся. Его отвлекала горячечная молитва Мальфасу — на каждом вдохе, что могла сделать личиночнобольная между приступами рвоты.       — Но… Но если хотите, я могу отблагодарить вас иначе, — проститутка потянула исцеленные губы в жалком подобии кокетливой улыбки и коснулась ладонью пояса Баизака.       — Не рекомендую соглашаться, — тут же отреагировал апотекарий. — Иначе велика вероятность, что потом мне придется искать по подворотням и тебя, — добавил он и кивнул на дрожащую всем телом личиночнобольную.       — Я не больна! — вспыхнула проститутка, но ладонь убрала.       — Больна, еще как больна. Если не этим, то чем другим.       — Мне хватит и того, если ты скажешь, где можно остановиться на время, — поспешно влез в назревающую перепалку Баизак.       Когда последний перелом был успешно сращен, он прислонился к стене, утирая выступивший над верхней губой пот, и закопался в сумке в поисках склянки с амброзией. Ее оставалось совсем ничего — ещё на несколько глотков, — и Адалаис сомневался, что на Эндерале она стоит дешевле, чем в Нериме. Никаких денег, что ему перепадут в Подгороде, если он возьмётся брать плату за свой альтруизм, не хватит на восполнение запасов. Дерьмо.       Наратзул все это время молчал. Он то ли благодушно пережидал всплеск героизма в организме Бога Тьмы, то ли настолько погрузился в свои мысли, что внешние раздражители его не волновали. Время показало, что до Баизака и его душевных порывов ему и правда не было дела — он впал в тяжёлую меланхолию.       — Нора сдает комнаты в бараке за поворотом, — задумчиво нахмурилась проститутка. — Берет совсем недорого, и…       — О да, и за пять медяков ты прочувствуешь всю прелесть Подгорода, — ухмыльнулся апотекарий. Личиночнобольная затихла, изнеможенно опустившись на землю всем телом, и он, поспешно завязав полный мешок, залил ей в рот очередное зелье. — Больше слушай этих прошмандовок, они и в трупной яме прикорнут, если за бесплатно.       — Попридержи язык, — возмущённо зашипела одна из подружек проститутки. — Я живу у Норы, и, как видишь, со мной все в порядке!       — Тебе только так кажется, — заверил ее апотекарий. Поднявшись с колен, одной рукой он прихватил злосчастный мешок с рвотой, другой — неловко взвалил свою сумку на плечо и посмотрел на Адалаиса. — Эй, ты ведь не только сращивать кости умеешь? Поможешь мне?       — Смотря в чем, — откликнулся Баизак, смакуя на языке мерзкий привкус амброзии.       Лицо апотекария скрывал платок, но чувствовалось, что он ухмыляется.       — Не переживай, больше никаких исцелений. Видок у тебя и без того плачевный. Если управляешься с пламенем, сожги этот мешок, а после — я провожу тебя до «Ложного пса». В этой сральне это — единственное место, где есть шанс не подхватить вшей или ещё чего похуже. Плату с тебя там возьмут побольше, но оно стоит того, не так ли?       Ровно секунды хватило Баизаку понять, что — да, определенно стоит. Отлипнув от стены, он кивнул апотекарию, и тот без лишних слов зашагал к выходу из переулка.       — Спасибо! За помощь и… за доброту, — крикнула проститутка вслед Адалаису. — Благослови Мальфас ваш путь!       — Да-да, — фыркнул апотекарий, когда они вышли на улицу, которую с натяжкой можно было назвать главной, и фонари осветили сумрачное лицо Баизака. — Я тоже был удивлен, когда попал сюда. Раз Подгород, по большей части, состоит из беспутных, то хоть мгновение без богохульства здесь потрачено зря — так я думал. Но нет. Здесь молятся Мальфасу: и чем больше понимают, что Он не слышит голосов сбившихся с Пути, тем отчаяннее их молитвы. Хотя… Многие плюнули и нашли себе новую религию. Кто-то просит защиты у Черного Стража, кто-то вступает в Ралату и поклоняется сияющему духу.       Баизак, поджав губы, промолчал. Переменчивость людей его давно не удивляла, как и то, что в их природе была заложена потребность верить в то, что мистические высшие силы поддержат их в трудный час, спасут и одарят своей благодатью. Он и сам был таким, но с одним лишь отличием: когда другие, разочаровавшись в своих святых идолах, лишь отвернулись от них, он убил их. Ирония в том, что он продолжал молиться — кому-то или чему-то без лица и без имени: когда шел меж окровавленных, безжизненных тел, устлавших дороги Святилища; когда сквозь кровавую пелену на глазах наблюдал, как пыточных дел мастер в тюрьме Баратеона перебирает свои орудия; когда выкрадывал тела Мерзула и Марвина из Эрофина; когда вслед за Наратзулом ступил в руины Штормвенда и увидел четырех лжебогов, готовых к последней битве; когда закрывал остекленевшие глаза Ирланды и слышал последний, хриплый вздох Тира; когда прижимал к груди умирающую Ким и холодный смех Саранты заглушал ее слова любви; когда умирал от клинка Эллиас и навечно связывал себя с Пожирателем. Было много этих «когда» — так просто обо всех и не вспомнишь. Вот только и сам Баизак не знал, к кому обращался в своих молитвах, и…       «Прекрати, — обрубил поток его мыслей Наратзул. — Твоя рефлексия накладывается на мою рефлексию, и пространство в Пожирателе вибрирует так, словно началось землетрясение».       «Ну, извини, что мешаю твоим мгновениям уныния», — очнулся Баизак и огляделся по сторонам. Он выпал из реальности совсем ненадолго: пока он предавался воспоминаниям, апотекарий довел его до странного, маленького люка в укромном углу улицы, поднял его крышку и бросил внутрь мешок с рвотой. Адалаису лишь осталось разжечь огонь на ладони и кинуть его сгусток вслед за мешком.       «Соблюдай очередность», — огрызнулся Наратзул и вновь замолчал.       — Лихо, — одобрил апотекарий, тут же захлопывая крышку и уводя Баизака подальше от люка. — Ты избавил меня от бесконечных мучений с огнивом. Спасибо, аэтерна. Меня, кстати, зовут Штраус.       — Баизак. Что это за люки?       Апотекарий кинул на него снисходительный взгляд. В прерывистом свете фонарей его глаза отливали удивительной синевой.       — Ты действительно здесь совсем недавно, правда? — хмыкнул Штраус. — Этим люкам уже года четыре, если не больше. Чумник тогда отвалил каменщикам кругленькую сумму за помощь. В них мы сжигаем всякое барахло личинников и, собственно, то, что извлекаем из них время от времени. Без них все окончательно пошло бы по пизде, и саму эту помойную яму проще было бы сжечь дотла, а так — хоть как-то справляемся.       За разговором они поднимались все выше по улицам, и бараки по обеим сторонам улицы стали выглядеть куда приличнее и крепче, а у стен пещеры выросли настоящие каменные дома. То, понял Баизак, были бывшие кабинеты предприятий, которые теперь, по большей части, взирали на Подгород темными провалами окон. Позволить себе обустроить здесь жилье наверняка мог далеко не каждый — лишь те, чей доход был достаточно стабилен для того, чтобы заплатить за защиту Ралаты (об этих правилах ему рассказали незадачливые грабители, выворачивая свои карманы) и остаться при лишних грошах на еду, запасные портки и обувь, которую еще имело смысл нести башмачнику.       Лавка башмачника здесь действительно была. Штраус и Баизак прошли мимо нее, и в маленьком, замызганном липкой пылью и грязью оконце Адалаис увидел усталого старика, простукивающего молоточком обивку на видавших виды туфлях.       — И как долго длится эпидемия? — помолчав немного, спросил Баизак. Он не был уверен, что хочет знать, чем живет Подгород, и все же… Он просто хотел понять, как подобное место может существовать вовсе, и почему за все это время ни у кого не возникло желания устроить чертов бунт, выломать ворота на поверхность и потребовать уважения к своей жизни.       — Тут нужно уточнить, о какой из эпидемий ты хочешь знать, — фыркнул Штраус. Он приспустил защитный платок на подбородок, и оказалось, что новый знакомый Баизака был немногим старше его самого — только лишения и тяжелый труд оставили на его лице преждевременные морщины. — Здесь что не сезон, так новый виток приключений. То Грязь, то вот — личиночная чума. И это я не говорю про всякие мелочи.       — Про личиночную чуму, — тихо сказал Адалаис.       — О, ну, ей примерно пять зим. По статичности она — сестра Грязи: то свирепствует, то притупляется, но стандартно уносит десятки жизней за одну вспышку.       — И все это время Подгород был изолирован? — ужаснулся Баизак. Пять лет без солнечного света и свежего воздуха…       — Ну что ты, Подгород изолирован многим дольше, — с горечью рассмеялся Штраус. — Как я уже сказал, эпидемия сменяет эпидемию, а об руку с ними идут другие болезни, мелкие, казалось бы, безобидные, но все равно заразные. Иногда изоляцию смягчают, но никогда — до той степени, чтобы позволить подземникам свободно гулять по поверхности или наземникам — спускаться вниз, если Черный Страж взовет к их полоумным душам. К тому же, уверен, здесь имеет место религиозный аспект.       — Религиозный… аспект? — откликнулся вопрошающим эхом Баизак. Он совершенно запутался: Черный Страж, подземники и наземники, личиночная чума и какая-то Грязь, ралаимы и их пренебрежительное отношение к «спящим», — у Подгорода было слишком много неизведанных им граней.       — Ну как же. Беспутные наказаны Мальфасом, и сверг Он их в пучины, дабы не марали они своими стопами святые земли и не ввергали преданных вассалов Его в искушение, не очерняли их светлые души.       А вот это было Баизаку знакомо. Этот «религиозный аспект» на землях Эродана вполне подходил отовсюду и всеми гонимым аэтерна. Рожденные Светом обожали находить верному им народу врага. На каждом континенте, в каждой стране находилось зло во плоти.       — Но насколько я знаю, в Подгороде живут не только беспутные, — тяжело вздохнул Адалаис. Его крепко сжатые на древке посоха пальцы свело судорогой.       — А мы — с ними за компанию, — с ужасающим равнодушием пожал плечами Штраус. — Мы живем с ними бок о бок не одно десятилетие — всяко запятнаны их безбожием. Скажи-ка, ты к нам откуда свалился? — Он с интересом покосился на Баизака. — Я слышу акцент, но, признаюсь честно, слишком мало в этом разбираюсь. Здесь много в прошлом иноземцев, но я лечу их, а не вслушиваюсь в их говор.       — Так ли это важно? — устало улыбнулся Баизак. Вряд ли Штраус — или любой другой житель Подгорода — поднимет шум, узнав, что он неримец, но рисковать лишний раз все равно не хотелось.       — Нет, если это секрет, — тоже улыбнулся апотекарий и остановился у хорошо освещенного, углового здания в два этажа. — Вот мы и пришли.       Первый этаж здания был обит досками, но второй состоял из крепкого, добротного камня. Баизак мигом вспомнил рассказ Наратзула о таверне для владельцев предприятий и их работников и понял, что это наверняка она — пережившая все невзгоды Подгорода и оставшаяся наплаву. Вывеска «Ложный пес» темнела поржавевшим, кое-где покрытым мхом железом над ее дверьми, а рядом с ними висел пожелтевший от времени плакат с изображением собаки, на морде которой неведомый художник старательно изобразил изумление пополам со страданиями за весь род человеческий. Чуть поодаль пестрели афиши местного театра, такие же старые и ободранные по краям, извещающие о представлениях «Правда о восстании Красной луны», «Сказания хранителя мирада у Златолесья», «Беспутный в темном плаще», «Хранитель и ватир», объявления о боях на Арене и о новом наборе шахтеров в Смоляную яму. Листовки Арены агитировали пробивать путь к славе силой воли, сталью и кулаками, а предприятия напоминали — праведный труд вызывает гордую улыбку Мальфаса. Очаровательно.       — Здешние хозяева, Самаил и Эльтина, тоже уважают чужие секреты, — продолжил Штраус, когда Баизак вдоволь налюбовался внешним убранством таверны. — Тебя ни о чем не спросят — только плати. И кстати, о плате — вот тебе совет за твою помощь мне и той проститутке: если у тебя есть деньги, не будь ханжой. Комнаты на первом этаже стоят семь медяков за ночь, но за пятнадцать медяков тебя поселят на втором этаже, где условия в разы лучше. Накинешь еще пятак, и тебе вскипятят воду для ванны. Этих удобств тебе сразу не предложат, они только для избранных. Не жди и бей в лоб своей осведомленностью.       — Спасибо, — искренне поблагодарил Баизак. Про себя он лихорадочно подсчитывал, сколько медяков у него останется после этих роскошеств, но… На поверхности он промок до нитки и, шатаясь по Подгороду, окончательно продрог. Лихорадка пробудила в нем отголоски той боли, что скрутила его по возвращению в Вин. Будь он проклят, но Адалаис не мог отказать себе в горячей ванне и добротном сне. — Помнится, за мою помощь ты лишь вызвался проводить меня до таверны. Советы по выживанию в условия не входили.       — Доброта спасет мир, — наставительным тоном объяснил ему Штраус. — К тому же, по пути сюда я все равно занимался делом — высматривал хреновых личинников. Совместил, так сказать, приятное с полезным.       Со стороны лестницы к главным воротам в Арк кто-то отчаянно блевал и стонал.       — Возможно, ты все же нашел еще одного, — кивнул в сторону звука Баизак.       — Или кто-то нажрался до арпьего визга, — возразил апотекарий, но закатил глаза. — Так или иначе, все равно придется проверить. Бывай, аэтерна. Быть может, еще и свидимся.       Спустившись по деревянной, скрипучей лестнице, Баизак очутился в темном, прокуренном зале. На удивление, его стены были выложены из камня, под его сводчатыми потолками ютился ряд узких, продолговатых окошек. Во времена, когда таверна процветала под властью предприятий, ее помещения освещались круглыми свечными люстрами, однако сейчас лишь редкие напольные канделябры разгоняли затаившийся меж деревянных столов мрак.       Чувствовалось, что, несмотря на контингент посетителей и эксцессы, происходящие по его вине, хозяева старались поддерживать здесь чистоту. Когда Баизак в нерешительности замер на последней ступеньке, молодая служанка, суетившаяся в зале с тряпкой в руках, отвесила звонкий, смачный подзатыльник бедолаге, который в пылу «битвы за Треомар» так отчаянно размахивал руками, что опрокинул полную кружку эля на пол. Мужик, потирая ушибленный затылок, смущенно рассмеялся.       — Герда, душа моя, не будь так сурова! — крикнул провинившийся ей вслед. — Ну хочешь, уберу все сам? За одну твою улыбку — мне совсем несложно, — добавил он под одобрительный гомон своих друзей-соигроков.       — А рожа твоя не треснет от ее улыбок? — добродушно ухмыльнулся тавернщик. Картежный стол стоял совсем близко к его стойке, и до этого хозяин «Ложного пса», протирая кружки для пива да эля, с интересом наблюдал за игрой.       — Единственная улыбка скромному шахтёру твою дочь никак не опорочит!       — Знаю я эти ваши улыбки. После них не прокормить голодных ртов, — проворчал Самаил и показал игрокам увесистый кулак.       Баизака он поприветствовал с тем же умеренным радушием, а когда понял, что посетителя интересует вовсе не выпивка, то свистнул жене — спутнице, запомни наконец, — чуть полноватой женщине с вьющимися волосами, которые на поверхности, под лучами солнца, могли отливать сочной рыжиной.       Как и предсказывал Штраус, лишь только вопрос в лоб и звон медяков в кошеле Адалаиса заставил Эльтину провести его по сумрачным лестницам наверх.       — Если останетесь больше чем на день, то оплата за следующую ночь взимается на утро, — рассказывала она, деловито шурша юбками впереди Баизака и перебирая связку ключей. — Не шумите, не устраиваете развязных дебошей. Быть может, так сразу и не подумаешь, но соседствуют с вами вполне приличные люди. Здесь живёт ученый, — Эльтина остановилась у входа в угловую комнату и махнула в сторону двери напротив — всего в узком коридоре второго этажа их было три. — Он мирный, но начинает брюзжать, если кто-то или что-то отвлекает его от работы. А здесь, — она кивнула на дверь у лестницы, — живёт счетовод Арены. Очень культурный человек. Если кто-то начнет вам травить байки, будто из его комнаты по ночам слышится вой, не верьте. У него много врагов, мечтающих его оболгать.       «Подпольный учёный, оборотень-счетовод и Бог Тьмы. Что это, если не команда мечты хозяина любого постоялого двора?», — ухмыльнулся Баизак, проходя за Эльтиной внутрь отворенной комнаты.       Наратзул соизволил ответить лишь невесёлым хмыканьем. В дурном настроении он решительно не воспринимал шуток.       Комната была большой и намекала, что раньше здесь останавливались господа с определенным статусом — для черни хватило бы и клетушки в несколько шагов. На полу остался ковер, у стены рядом с окном, выходящим на улицу у таверны, — высокая полка с несколькими потрепанными книгами и стеклянным сервизом, напротив нее — старинный шкаф и объемный сундук. Посреди стоял стол, где когда-то дельцы могли разложить свои рабочие бумаги, но теперь он стал пристанищем сумки, небрежно скинутой с плеча Баизака. Ну а в самом темном углу возвышалась кровать с выцветшим балдахином. На эту тяжёлую, бархатную махину Адалаис покосился с великим подозрением. Эльтина перехватила его взгляд и уперла руки в мягкие бока.       — Я слежу за чистотой и трачу целое состояние на травы, чей запах прогоняет всю эту членистоногую дрянь.       «На этаж ниже», — подумал Баизак про себя, а вслух спросил:       — И пятнадцать медяков за ночь окупают траты?       — Плюс пять медяков за горячую, прокипяченную воду в ванной, — губы хозяйки таверны тронула усталая, ироничная улыбка. — Да и речь я веду про состояние для Подгорода, юноша. Возможно, солнечные дети посчитают эти суммы сущей ерундой, но здесь дела обстоят иначе. Уже те пятнадцать медяков, что ты дал мне на руку, для большинства — непомерная роскошь.       Баизак не сомневался, что так оно и есть.       Убедившись, что глупых вопросов более не последует, Эльтина достала из кармана фартука огниво и прошла было к канделябру на столе. Однако вспыхнувшие все разом, как будто сами по себе свечи заставили женщину замереть на месте.       Адалаис отвесил себе мысленную затрещину. Он претворил вероятность быстрее, чем успел понять, что это может испугать кого-то. За годы войны Богов и одиноких скитаний он позабыл об уважительной осторожности.       — Прошу меня простить, — покаянно склонил голову Баизак. — Я хотел облегчить вам жизнь.       Однако вдруг оказалось, что Эльтина и не думала пугаться. «Подпольный учёный и оборотень-счетовод», — напомнил себе Баизак, наблюдая, как хозяйка таверны, отойдя от изумления, с усмешкой прячет огниво обратно в карман.       — Вы, маги, ужасно полезны в быту, — заявила она. — Как только представляю, что я могла бы повелевать тряпкам и метлам порхать по комнатам без моего участия, то готова задохнуться от зависти.       Договорившись о ванне и ужине, они любезно друг с другом распрощались. Сжимая в одной руке окончательно обнищавший кошель, а в другой — ключ от своих подземных хором, Баизак подождал, пока за Эльтиной закроется дверь, и, как был в сырой одежде, так и рухнул на кровать — окончательно без сил. В нос ударил запах сушёной лаванды, полыни и совсем немного — ромашки. Адалаис улыбнулся. Эльтина не врала. В Тирине, сражаясь с клещами и клопами, использовали те же травы, смешивая их и чередуя, чтобы «членистоногая дрянь» не успела привыкнуть к какому-то одному запаху.       В этом унылом положении его и застала вспышка магии в руне Связи. Застеснявшись искренней, распирающей радости, Баизак больше слушал Акаруса, чем говорил сам. Он рассказал стражу лишь о самом главном — постройке Светоча в Храме Солнца и его предназначении. Группа магов под руководством Нары должна найти хоть что-то об этом устройстве если не в Треомаре, то в документах из Инодана. Ведь невозможно представить, что Святой Орден знал об Очищении больше, чем группа учёных Тира и сами Рождённые Светом.       Во всяком случае, Баизак хотел в это верить.       Стоит сказать, что за пять лет он привык к походной жизни и все лишения воспринимал стойко. Сон на земле, завернувшись в плащ, зачерствелый кусок хлеба вместо миски горячего супа, мили пешком или на попутной телеге, хозяин которой не боялся разгневать Богов, помогая мерзкому аэтерна. Могло быть хуже. Правда, могло — и даже порою случалось.       И все же, ложась спать с сытым желудком, хорошенько помытым да и ещё — в мягкую постель, Баизак чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Даже если эта постель находилась в таверне под землёй и он долго прислушивался к ощущениям — не подползает ли к его бренному телу невидимый враг. Даже если до этого он придирчиво изучал поданную еду на готовность и задумчиво разглядывал исходящую паром воду в бадье, вспоминая о чертовых вездесущих личинках и прочих прелестных болезнях, о которых ему довелось услышать за последние часы. Даже если до того, как сомкнуть глаза, он ломал голову, думая о том, где достать деньги, и как попасть обратно в Храм Солнца и при этом, желательно, выжить. Все это казалось сущей мелочью по сравнению с мягкой периной под спиной.       Однако, как и было издавна заведено, его мозг, взбудораженный морем событий, отдыхать не хотел.       Баизак стоял на платформе, и под ним угольной тьмой разливалась бездна. Каменные лица северных королей смотрели на него сверху вниз, и из их глаз, из их ртов валил зелёный огонь.       Бесновался, окольцовывая рыночную площадь Эрофина вокруг виселиц. Отзывался первобытной яростью и оглушительным горем в его груди, ослепляющей болью — в криках королевских магов, глубинным ужасом — в глазах Акаруса, режущего верёвку на шее Мерзула.       Вспыхивал, окрашивался в белый и окутывал Светоч. Освещал фигуру первосвященника у подножья машины. «Порою тьма спасительней света, мой мальчик», — грустно улыбался Араторниас и протягивал к Баизаку руку, из которой лилась река лавы.       Лилась, едва не касаясь носков сапог фигуры в черной робе. Человек жадно вдыхал утренний воздух, и ветер, играя темными прядями, выбившимися из-под капюшона, трещал ссохшимися ветвями деревьев, забирал из них последние жизненные силы и нёс их к нему. За его спиной возвышалась громада форта, окольцованная пиками серых, стылых скал, и молодой стражник, последний из выживших, пытался встать с земли, упрямо скаля окровавленные зубы. Алебарда дрожала в его руках. «Именем Рождённых Светом…», — задыхаясь, прошептал он и — рухнул на землю с остекленевшими глазами, когда рука человека в черном сжалась в кулак. «Ты не должен был этого видеть, — проговорил тот, и его голос отозвался дрожью во всем теле Баизака. Человек обращался к нему. Знал, что он стал невольным свидетелем устроенной здесь кровавой бани. И повернулся к нему, являя пляску теней под капюшоном. — Ты об этом забудешь. Как и о многом другом. Время прощаться, мой маленький друг».       Река лавы разразилась огненными брызгами, потянулась к широким рукавам черной робы — к решетчатому полу лифта, опускавшего Баизака к самому Сердцу Мира. Жар опалял его лицо, проникал в лёгкие, заставлял задыхаться. Но он медлил, прижимая Предопределение к груди. «Давай покончим с этим скорее, — голос Наратзула, и без того слабый и тихий, едва пробился через стихийный гул. Пожиратель на поясе вспыхивал черным светом. — Я смертельно устал».       «Я не хочу оставаться один».       Сигнал охранного заклинания — проклятья, — по выработанной привычке кинутого на дверь перед тем, как рухнуть в кровать, выдернул Баизака из кошмара и швырнул на сырые от пота подушки. Задыхаясь, тот приподнялся на дрожащих локтях и рявкнул, не сдерживая сил.       Не смей касаться двери!       Гул в ушах перекрывал все звуки вокруг, однако даже сквозь него Баизак услышал из коридора пораженный женский вскрик и поспешно скатился с кровати.       «Порядок?», — спросил Наратзул.       «Едва ли», — не стал лгать Адалаис. Прошлепал босыми ногами по холодному, каменному полу и, развеяв проклятье, дернул дверную ручку на себя.       В коридоре застыла уже знакомая ему девчонка — дочка хозяев таверны, Герда. Симпатичная, признал Баизак, рассмотрев ее вблизи. Русоволосая как отец и голубоглазая как мать, в халате, накинутом поверх ночной рубашки, в одной руке она сжимала подсвечник, разгоняющий мрак коридора золотистым светом одинокой свечи, а другую — прижимала к испуганно округлившемуся рту.       Что ты здесь забыла?       — Извини, — мрачно буркнул Баизак, потирая глаза и прогоняя остатки сна. — На двери были охранные чары. Лучше испытать на себе немного псионики, чем лишиться руки.       — И правда, — спустя несколько мгновений с глухим смешком выдохнула Герда. Как и мать, она удивительно быстро отошла от шока и никаких признаков боязни не проявила. Вместо этого девчонка вдруг сурово нахмурилась: — Вот только тебе не стоит пользоваться такими заклинаниями в общественном месте. Кто угодно может постучать тебе в дверь — спросить о завтраке, например.       — Да, — легко признал Баизак. — Я об этом не подумал.       Он — без шуток — весьма опасался, что, если начнет препираться, отхватит подзатыльник, как тот бедолага-шахтер.       — Впредь думай, — вскинула подбородок Герда, и — ее любопытный взгляд скользнул от лица Баизака вниз по его оголенной груди.       Терпеливо дождавшись, пока глаза девчонки остановятся где-то в районе пояса его штанов, Адалаис хмыкнул и уточнил:       — Тебе что-то нужно?       Оказалось, что действительно нужно. Едва заметно порозовев, Герда поведала ему о проблеме, случившейся на нижних этажах «Ложного пса».       Ее отец, увидев, что бочонки эля у стойки тавернщика опустели, спустился за парочкой новых в подвал. Беды ничего не предвещало, но внезапно он услышал, как из-за стены за полками со снедью доносится странный шорох — как будто кто-то скреб о камень когтями. Самаил подумал на крыс и позвал своего помощника, Бертольда, чтобы общими силами отодвинуть полки и проверить, не успели ли хвостатые твари организовать за ними гнездо.       Сказано — сделано. Мужики, попыхтев, исполнили свой план и воззрились на нетронутую стену. В ту же секунду шорох прекратился. Самаил и его помощник, зная, что кладка может быть тонкой, исследовали каждый камешек на трещины или просадку, и в тот самый миг, когда Бертольд, елозя по полу коленями, склонился к самому низу, камни брызнули в разные стороны, и в бороду помощника вцепилась когтистая рука, едва обтянутая кожей.       — Папа не из робкого десятка, — рассказывала Герда. Затворив за собой дверь, она, примостив подсвечник неподалёку от себя, уселась на край стола и наблюдала, как Баизак спешно ковыряется в сумке, выискивая чистую рубашку. — Он схватил лопату и отходил ей заблудшего. Берту очень повезло.       — А что заблудший?       — Завыл и отдернул руку обратно в пролом. Папа и Берт закрыли проход полкой и позвали ралаима. В такие случаи нам разрешается обращаться к ним за помощью.       — Тогда зачем ты пришла ко мне?       Герда раздосадовано цокнула языком: то ли потому, что посчитала вопрос дурацким, то ли потому, что Баизак наконец натянул рубашку и закрыл ей весь обзор.       — Сегодня определенно не наш день, — пояснила она, отворачиваясь к окну. — На смене в нашем квартале Ссыкливый Густав.       — Кто? — изумленно поднял глаза Баизак.       До этого он слушал дочку таверщика вполуха. Куда больше его занимало воспоминание, обрушившееся на него во сне. До этой ночи он и не помнил, как Друг прощался с ним. Маленькому Адалаису казалось, что тот просто исчез, не посчитав нужным объяснить мальчику хоть что-то. Собственно, так оно и было — раз он без лишних сожалений стёр воспоминание о их последней встрече из его сознания.       Так почему же Баизак вспомнил? Почему именно сейчас?       — Ссыкливый Густав или брат Трусость, — фыркнула Герда. — Как видишь, как ни крути, суть одна. Его совсем недавно сделали Голосом. Он так этим хвастал, но уже за несколько недель прослыл чертовым увальнем. Он даже меч в руках толком держать не умеет. Не знаю, почему Отец повысил его. Хотя, — протянула она, немного подумав, и улыбнулась еще шире, — возможно, папа прав, и он просто надеется избавиться от этого дурака в какой-нибудь уличной перепалке.       Адалаис тяжело вздохнул. Все ясно. Трусливый ралаим наверняка отказался лезть в логово заблудших. Любой отказался бы на его месте, не умей он постоять за себя даже в бою с живым противником.       — И что же? — поторопил девчонку Баизак. О поступке Друга он подумает потом. Если в этом и вовсе осталась необходимость.       — Густав предложил найти какого-нибудь наемника или мага — он готов заплатить за то, чтобы кто-то сделал за него его работу и не болтал об этом. Папа тоже готов добавить сверху, но найти добровольца нужно быстро: если заблудшие продолжат таранить слабую стену, то в один прекрасный момент у нас в подвале окажется толпа мертвецов… Тогда мама вспомнила о тебе и послала меня узнать, сможешь ли ты расправится с этой дрянью за деньги. Тут уж я и на себе испробовала, что с магией ты управляешься более чем неплохо. Ну, так что скажешь?       Баизак, задумчиво морщась, закрыл сумку и уставился на Герду. Деньги ему были нужны. С ожившими мертвецами он сталкивался — и не раз: если держать их на расстоянии и не позволять им накидываться толпой, то противники из них были неважные.       — Дай мне минуту, — решился Адалаис, и лицо Герды озарила неподдельная радость.       ***       Так он и очутился перед пирийским храмом, погребенным под сетью пещер Подгорода. Закрыв в него ход и еще раз проверив коридоры, проходящие совсем рядом со стенами «Ложного пса», он уверился, что заблудшие таверну более не побеспокоят, и с чувством выполненного долга вернулся в подвал.       Там его ждали Ссыкливый Густав и Герда — Самаил, Эльтина и Бертольд вернулись в зал, дабы не вызывать лишних вопросов у посетителей и не стопорить работу таверны. Когда Баизак, сосредоточившись, прошел сквозь пресловутую стену, они уставились на него горящими глазами.       — Почему ты так долго? — прошипел ралаим, прежде чем Герда смогла открыть рот. — Я успел сбегать за деньгами и вернуться!       — Ну извини, — удивленно усмехнулся Адалаис. — Прочесать пещеры и выловить всех заблудших в них мертвецов — дело не одной минуты.       Ему повезло, что пещеры у таверны были с одной стороны отрезаны от общей сети старым оползнем, а с другой — заканчивались спуском в храм. Будь оно иначе, его путешествие по сырой темноте могло растянуться на долгие часы или вовсе закончиться тем, что он заблудился бы к чертовой матери.       — Но ты же маг! — возмутился брат Трусость, и Герда за его спиной утомленно закатила глаза. — А вы, маги, умеете выискивать врагов каким-то заклинанием. Я видел в храме.       — Во имя Мальфаса, Густав, завали, — грубо одернула его Герда и спрыгнула с бочки у стены, где уютно устроилась до возвращения Адалаиса. — Иначе мы отправим Отцу прошение, чтобы он переименовал тебя в брата Тупость. Заблудшие больше не попадут в эти пещеры? — обратилась она к Баизаку, своим деловым тоном мигом напомнив свою мать.       — Если только прогрызут себе новый ход, — шутливо ответил тот, но, увидев настороженность в ее глазах, поспешно добавил: — Такого я за ними никогда не замечал.       — Будем надеяться, — слабо улыбнулась Герда и повернулась к оскорбленно молчащему ралаиму. — Ну, и где его деньги?       — Вот, — процедил Густав и бросил Адалаису туго набитый кошель. — Здесь сто пятьдесят медяков за работу и пятьдесят — за молчание. Все как и договаривались.       — Пересчитай, — припечатала Герда. — А то вдруг брат Трусость туповат настолько, что даже считает с трудом.       — Да ты хоть знаешь, кем я был до того, как стал ралаимом?! — окончательно взбеленился Густав. Часть его лица, не закрытая маской, пошла гневными красными пятнами. — Я из семьи безупречных, у меня были лучшие учителя! Не ровняй меня по себе, девка!       — То-то оно и видно. Как разговаривать с девушками тебя точно не учили.       С кривой улыбкой слушая их перепалку, Баизак спрятал кошель в карман плаща. Что ж, теперь он сможет вполне сносно протянуть еще несколько дней в Подгороде. Одной проблемой меньше, и все же — как хорошо бы жилось, будь она самой насущной.       Погрузившись в свои мысли, Адалаис повернулся к стене и укрепил ее вероятностью, где камни подвала были крепкими и не полыми. За этим занятием он и не заметил, как ушел брат Трусость, и они остались с Гердой одни. Та ему не мешала ни словом, ни делом. Лишь иногда он чувствовал ее любопытный взгляд.       — Готово, — выдохнул Баизак наконец, когда полки со снедью, гонимые медленной волной телекинеза, встали на свое законное место.       — Спасибо, — Герда проворно поймала круглую головку сыра, покатившуюся с нижней полки в сторону лестницы в залы. — Густав действительно дурак и не понимает, какую службу ты нам — да и ему! — сослужил. Ты бы мог просить у него много больше, чем двести медяков. Но ничего. Как поднимешься в залы, подойти к папе — он обещал, что подумает, как отблагодарить тебя получше.       Уже через полчаса Баизак, сидя за самым дальним столом в зале таверны, уплетал суп, а его сердце грели утяжелившие кошель пятьдесят медяков, клятвенное обещание не брать с него плату за принятие ванны и скидка на еду. Самаил действительно оказался щедрым и благодарным хозяином. К тому же, он рассказал ему кое-что касательно дела, хоть и сам об этом, конечно, не знал.       — И часто здешних тревожат ожившие мертвецы? — спросил Баизак, пока тавернщик отсчитывал его плату.       Как выяснилось, на поверхности стояло раннее утро, и посетителей в таверне не было: все, кто работал, отправился трудиться за «улыбку Мальфаса», а нищие заняли свои посты на улицах.       — Заблудшие? — уточнил Самаил. — Слава Солнцу, нет. Их раньше и вовсе не было. Но как только на поверхности появилось это чертово Красное безумие, так и у нас прибавилось проблем.       — Красное безумие?       — Ах, ну да, ты же не здешний. Это какая-то неведомая болезнь. От нее люди сходят с ума, и, я слышал, их глаза начинают гореть красным пламенем. Здесь, в Подгороде, такого нет, во всяком случае — пока. Или люди у нас не такие изнеженные, или нас спасают стены этих пещер. Но у нас тут ошалевшие заблудшие так и прут из всех щелей. Как знать, может, все это как-то связано… Ясно только одно: Боги окончательно отвернулись от нас. Слишком много в нас грехов, слишком много.       Эльтина убавила сумрачные настроения Баизака, подложив ему в суп два кусочка курятины и вручив письмо.       — Его принесли, когда ты шнырял там, внизу, — объяснила она. — Девчушка сказала, что ее просили передать его светловолосому аэтерна с костяным посохом. Кроме тебя здесь таковых больше нет.       Баизак не дал себе ни шанса удивиться или испугаться. Пока Эльтина возилась с его миской, он поскорее развернул скрепленный тонкой, но самой обычной веревкой пергамент и вчитался в размашистый, прыгающий почерк.       «Штраус пишет, что не выдержал и рассказал обо мне своей начальнице, Салвине, — поделился он новостями с Наратзулом. — Мол, Чумнику не хватает рабочих рук, и даже за одного мага-целителя они готовы продать душу».       «Из тебя целитель, как из меня — Золотая королева», — буркнул Арантэаль.       «Да, я не смогу излечить ни личиночную чуму, ни Грязь, но всякая мелочь — это мне по силам. К тому же, Салвина согласилась встретиться со мной. Они не могут обещать мне достойную плату, но готовы поделиться амброзией… Хм, интересно, они что, готовят ее для здешних магов? Если так, то это недурной заработок».       «Стоит ли давать им надежду, если ты толком не знаешь, когда уйдешь из Подгорода?».       «Мне нужна амброзия, — отрезал Баизак, с наслаждением вгрызаясь в кусок курятины, — а им — помощь, пусть и не в долгосрочной перспективе. Это хорошее предложение, и я не готов отказаться от него. Лучше скажи, что это у тебя с голосом? Опять чем-то недоволен?».       «Недоволен? Нет. Но меня насторожили слова тавернщика про эту неведомую болезнь. Безумие, красные глаза… Однажды я видел нечто подобное, но то было проклятье, а не болезнь».       «Быть может, совпадение? Расскажешь?», — облизнув ложку, Баизак довольно откинулся на стуле и отодвинул от себя опустевшую миску. Его внимание привлекла Герда, куда-то явно собирающаяся.       «Чуть позже. Для начала мне нужно хорошенько подумать над этим».       Свой поход в Чумник он решил не откладывать. Заручившись помощью Герды, направляющейся на рынок и согласившейся показать ему дорогу до барака апотекариев, Баизак вышел на улицы Подгорода вслед за девушкой.       Поглоти их Бездна: в пещерах стояла вечная ночь, но, тем временем, здешние жители до сих пор жили в ритме поверхности. Как им это удавалось, Баизак решительно не мог понять. На их месте он бы давно потерялся во времени суток.       Пока Герда о чем-то оживленно трещала, Адалаис запоминал дорогу от таверны до Чумника. Возможно, вчера Баизак был слишком уставшим и впечатленным представшей перед его глазами картиной, но сегодня дела шли гораздо лучше. Почти что с радостью он отмечал знакомые переулки и лестницы и отпечатывал их образ на подкорке сознания.       — Как много выходов из Подгорода, не считая официальных? — спросил Баизак, когда они спустились на рынок. У таверны он заметил группу скупщиков, обсуждающих друг с другом новый товар.       — Трудно сказать, — отозвалась Герда, взмахом руки приветствуя кого-то из знакомых. — Не ошибусь, если скажу, что их великое множество. Некоторые из стариков рассказывают, что сеть пещер простирается на всё Сердцеземье и даже затрагивает Златолесье. Не знаю, правда ли это… Про Златолесье звучит совсем уж чудно. Однако что скупщики, что ралаимы, даже нищие имеют давно проторенные дороги на поверхность в обход стражи Арка.       — Неужели в Арке об этом не догадываются? Ведь если они не хотят, чтобы эпидемия из Подгорода перебросилась на поверхность…       — Догадываются, конечно, не глупи. Но как ты отследишь их все? К тому же, у столицы нет столько стражников, чтобы сторожить каждый выход. Им бы за своими идиотами проследить. Кто-нибудь то и дело суется в Подгород к дешевым проституткам или в светопыльные точки. А недавно у нас останавливалась восемнадцатилетняя девица из эрудитов. Она сбежала из дома к своему возлюбленному, как ты можешь представить. Была уверена, что счастливо заживет с ним наперекор семье — пусть и в пещерах. Дура.       — И что же? — усмехнулся Баизак. — Зажила?       — Даже знать не хочу, — пожала плечами Герда и остановилась у лавки алхимика. — Тот парень забрал ее, и все мы вздохнули спокойно. Нас больше тревожило, что первым ее найдет отец и устроит скандал на всю таверну. Пронесло. Ну что же. Вон, тот переулок, который тебе нужен, — ткнула она пальцем в темный провал между бараками. — Никуда сворачивать не нужно, спустишься по лестнице и уткнешься в Чумной барак. Его ни с чем не спутаешь.       — Спасибо.       — Удачи. Увидимся вечером, — игриво подмигнула она и скрылась за дверью лавки.       Чумник действительно было ни с чем не спутать. Двухэтажный, хорошо освещенный барак возвышался в тупике улицы. Очереди больных, о которых предупреждала по дороге сюда Герда, в столь ранний час еще не образовалось, но рядом с его стенами Баизак заприметил две фигуры. Одной из них был мальчик лет семи. Светловолосый, в старой рубахе и драных на коленях штанах, он распластался на земле у узких окошек подвала, тыкал пальцем в грязное стекло и о чем-то горячо втолковывал замершей рядом с ним девушке — второй фигуре. Та, темноволосая, в пестрой, накинутой на плечи шали, нервно кусала губы.       Баизак почти что спустился с темной лестницы, когда в его голове грянул голос Аркта. От неожиданности он едва не промахнулся мимо ступеньки.       «Ты хорошо спрятался, щенок?».       «Видимо, так хорошо, что ты не нашел меня за целую ночь, — мрачно ответил Адалаис. — Я в Подгороде. Где ты запропастился?».       «У меня появились преинтересные дела. Я найду тебя позже, а пока — не высовывайся на поверхность. Старик грандмастер поднял на уши весь Орден, ему нужно время, чтобы остыть… как и любому Арантэалю», — ядовито усмехнулся архисерафим.       «Какая слабая, унылая шпилька, — тут же отреагировал Наратзул. — Ты растерял всякую искру… Баизак, накинь-ка на всякий случай плащ невидимости и замри».       Тот озадаченно моргнул, но подчинился. Что насторожило Наратзула? На улице рядом с Чумником было все так же пусто. Лишь тот мальчик наконец поднялся с колен и теперь стоял понуро опустив голову, пока девушка явно бранила его, наклонившись к его пылающему лицу.       «Ты путешествовал по мирам эти годы, не так ли? — вновь заговорил Аркт, не давая ему никакой возможности разобраться в происходящем. — Скажи, ты случайно не набредал на Перепутье?».       «Куда?», — переспросил Адалаис и тотчас почувствовал себя последним дураком. Он много где был, но знал совсем немного — особенно если дело касалось названий. И это было его больным местом. Видеть руины замков и не знать, кому они принадлежали и когда оказались заброшенными, ступать по землям нового мира и не иметь ни малейшего понятия, как он называется, — пытке подобно. О чем-то ему рассказывал Наратзул, но за пределами Вина даже его знания стремились к нулю. Рожденные Светом постарались на славу, стирая всю информацию о соседних мирах.       «Странное место без времени и пространства, но из него есть дорога в каждый из существующих миров», — терпеливо пояснил архисерафим.       Баизак пораженно промолчал. Он попал туда случайно и даже успел подумать, что помер, переходя из портала в портал, и очутился в преддверии пресловутых Вечных путей. Это было странное место, дикое, непонятное ни мозгу, ни сердцу, ни душе. Он тогда застыл в пустоте, и пустота застыла в нем. Меж прорезей, мерцавших голубым светом, — сотни, тысячи прорезей над головой и под ногами — клубилась тьма — настоящая, первозданная, которую не могло представить ни одно живое существо.       «Значит, набредал, — усмехнулся Аркт так, будто на несколько секунд погрузился в воспоминания Адалаиса вместе с ним. Хотя, наверное, именно так он и сделал. — Очень хорошо. А теперь постарайся вспомнить: видел ли ты два темных портала?».       Баизаку даже не пришлось вспоминать. Они были похожи на две рваные раны в черноте.       «Видел, — подтвердил он. — Но я так и не смог к ним подойти. Как только казалось, что я уже рядом, они отдалялись».       Он промучился с ними немало времени, и лишь когда Наратзул зло одернул его, раздосадовано воспользовался другими путями.       «Вот как, — задумчиво протянул Аркт. Баизак пытался — правда, пытался — понять, отчего архисерафим интересуется его путешествием по другим мирам, и почему эти сведения стали для него важнее вопроса Очищения, но не смог. — А рядом с ними были порталы белесого, слепящего цвета?».       «Нет, — окончательно растерялся Баизак. Он видел, как мальчик, получив выволочку, с кислым выражением лица поднимается по ступенькам к двери одного из соседствующего с Чумником барака. Девушка провожала его взглядом, в котором плескалось беспокойство. — Зачем тебе это? Что это за порталы, и куда они ведут?».       «Белесые — недавно открытые порталы в другие миры, ну а темные… Чтобы закрыть их, пришлось приложить немало сил. Пока тебе хватит и этого. Когда я вернусь, то, возможно, расскажу больше», — пообещал архисерафим и, не дожидаясь ответа, разорвал связь.       «Твою мать, — выругался Баизак, потянувшись ладонью ко лбу. Для Аркта не составляло никакого труда проникнуть в чье-то сознание с виртуозностью гения, но иногда он походил на многотонный таран — вот как сейчас. — Что это вообще?..»       «Я же сказал: замри», — прошипел Наратзул, и Адалаис, все еще не пришедший в себя, застыл с поднятой в воздухе рукой.       Мальчик исчез, скрывшись за дверью барака, но его место у подвальных окон пустовало недолго. Теперь там возвышалась женская фигура в черной робе; из-под низкого капюшона выглядывала уже знакомая Баизаку маска. Ралаим. И девушка в пестрой шали была совсем не рада ее присутствию. Она буквально побелела от страха.       Между ними шел тихий, нервный разговор, но Баизак не мог разобрать ни слова. Он мог лишь наблюдать и подмечать детали: как женщина-ралаим встряхивает девушку за локоть, как та поджимает губы, пытаясь скрыть их дрожь.       «Ты слышал, что было раньше?».       «Мальчика зовут Силлус, девчонку — Аманда. Силлус рассказывал ей, что они с другими детьми видели нечто странное в окнах подвала. Было темно, но он клялся, что рассмотрел очертания монстра со страшными глазами. Аманде не понравился его рассказ, и она отчитала его за фантазии, которые — цитата — не приведут ни к чему хорошему».       «Откуда бы ей знать, что они не приведут ни к чему хорошему? — рассудил Адалаис. — И что это еще за «страшные» глаза?».       «Красные, как тлеющие огоньки в печке», — обронил Наратзул, и его слова камнем ухнули куда-то вниз живота Баизака.       Что это? Действительно — лишь детские фантазии, которые, по воле случая, отобразили страшную реальность, о которой Силлус мог даже не догадываться? Или же Самаил был не прав, думая, будто Подгород еще не поражен красным безумием?       «Не знаю, — откликнулся Арантэаль, — но я видел, что эта женщина подглядывала за тем, что происходило у подвала, из окна на втором этаже. И теперь она спустилась вниз и будто более чем заинтересована в том, чтобы узнать, о чем именно говорил парнишка».       «Если она так переполошилась, то, возможно, того, кто обитает в подвале, приказано скрывать? — предположил Баизак, наблюдая, как понуро опускаются плечи Аманды, а ралаим треплет ее за щеку, словно маленькую, только что заслужившую прощение девочку. — Вот же! Кажется, она все рассказала ей».       «Не думаю, что у нее был иной выбор, — заметил Наратзул и вздохнул. — Что ж, теперь твоя работа в Чумнике видится в ином свете. Возможно, тебе удастся заглянуть в этот чертов подвал и узнать маленькую тайну здешних апотекариев. Если чудовище, которое рассмотрел мальчик, на самом деле — больной красным безумием, то я хочу рассмотреть его поближе».       Адалаис молча кивнул, зная, что Наратзул почувствует его согласие безо всяких слов. Дождавшись, когда Аманда и женщина-ралаим скроются в темноте между бараками — интересно, их связывает что-то еще помимо проблемы с подвалом? — он скинул с себя невидимость, преодолел последние ступени лестницы и направился в сторону Чумного барака.        «И ещё, Баизак, — вдруг с невероятной серьёзностью в голосе сказал Арантэаль. — По поводу того, что сказал этот пернатый мудак. Он, как и всегда, темнит и недоговаривает, однако единственные порталы, которые Вин закрыл ценою великих жертв, вели в Ратшек».       «Ратшек, — повторил Баизак незнакомое слово и — тут же обиженно вскинулся. — То есть тогда, в том чертовом Перепутье, ты прекрасно знал, куда ведут эти порталы, но молчал и смотрел, как я, словно последний идиот, бьюсь рядом с ними!».       «Именно так, — сухо сказал Наратзул. — Я и не хотел, чтобы ты что-либо знал о них».       «Это ещё почему?».       «Потому что это мир так называемых демонов, и каждое его вторжение в Вин заканчивалось кровавой, безумной катастрофой. Потому что, будучи паладином, я расхлебывал то дерьмо, что осталось после него: трактаты по демонологии, темномагические артефакты, созданные во времена открытого Ратшека, дикие маги, вообразившие себя достаточно сильными, чтобы обуздать их мощь. Потому что ты достаточно безрассуден и склонен к изучению темных искусств, чтобы поддаться искушению».       Стандартно несколько раз в год Баизак жалел, что не может хорошенько втащить Арантэалю.       «Ты, что же, совсем за безумца меня принимаешь? — внутренний голос Адалаиса сорвался от злости. — Тебе стоило лишь объяснить, что к чему, и я бы даже смотреть в сторону тех порталов не стал».       «В это я верю, однако после ты мог… Что ж, что толку перетирать решения ушедших дней, — недовольно проворчал Наратзул. — Теперь ты знаешь. И куда больше обид на меня тебя должно интересовать, отчего Аркт вспомнил о Ратшеке».       «У тебя наверняка есть догадки, о великий…».       «Не ерничай. У меня, несомненно, есть догадки, — сказал Наратзул, и Баизак словно наяву увидел его самодовольное лицо. — Но их следует объединить с теми, что у меня уже были, а для этого мне нужно время. Думаю, оно у меня будет, пока ты продолжаешь дуться, словно капризное, неразумное дитя».       Исполненный оскорбленного достоинства, Баизак промолчал. На секунду он остановился у барака, за дверью которого скрылся Силлус. Из его единственного окошка лился мягкий, трепещущий свет. Сквозь истончившуюся от старости и бесконечных стирок занавеску Адалаис увидел женщину в шахтёрской одежде. То и дело оглядываясь в глубину барака, она что-то говорила и одновременно с этим ставила котелок со снедью на раскаленную печь.       «Похоже, остаётся лишь надеяться, что Аркт объяснит что к чему», — вздохнул Баизак, когда волны злости внутри него успокоились.       «Да неужели? — саркастично протянул Наратзул. — Ты слишком доверяешь ему и ждёшь от него помощи, которой можешь и не получить».       Баизак раздражённо вздохнул. В словах Арантэаля была толика правды. Адалаис и сам не знал почему, но в глубине его души жила яркая, какая-то детская уверенность, что из всех возможных сторон бывший архисерафим Тира выберет его сторону. Это было глупо и нелепо, но он ничего не мог с собой поделать.       «Наратзул, я признаться, уже устал от вашего…»       «Не перебивай. Дело вовсе не в моей личной неприязни к нему, а в том, кто он есть, и кем он не является. Он тебе не друг — он никому не друг, — и он не заинтересован ни в чем, что не принесет ему какой-либо пользы. Ты веришь, что он расскажет, где пропадал, когда вернется? Это не так. Или не совсем так. Это уж как он пожелает. Даже Тир не мог похвастаться своей полной осведомленностью о том, что делает его архисерафим вдалеке от него. Куда тебе, щенку?».       «Вот уж спасибо, — уязвленно проворчал Баизак, дойдя до дверей Чумника. — И что ты мне предлагаешь?».       «Помни о том, что я тебе сказал, и будь осторожнее. А еще — найди нечто, что может послужить информационным бартером. У Аркта слабость к игрищам баш на баш».       «Боюсь, это будет сложно. Он всегда на шаг впереди меня».       «Он в этом дока. Тир чрезмерно ценил его ум и коварство — от них же сам и пострадал. Однако, думаю, у меня есть кое-что, что может пробудить его интерес».