Смерть ждала всех, и непременно настигла бы, но небо разверзлось и звезда, огромная и окутанная пламенем, сорвалась с небес. Она расколола Пангору на шесть больших частей и множество осколков — так был создан Вин, мир, в котором мы ныне живём. Тот, кто утверждает, будто ему известна судьба Азаторона — лжец, ибо никто не видел его с тех пор. Путь. Том I. Стих IV.
Чёрной стремительной стрелой ворон прорвал плотную завесу тумана над Кварталом знати. Стражник, топчущийся под фонарём у «Толстого леорана», вздрогнул от неожиданности и покрепче перехватил алебарду обеими руками. Сегодня на посту ему было особенно не по себе — грудь сдавливало от предчувствия чего-то дурного, — и эта чёртова птица… Казалось бы: ворон и ворон, пусть крупный, но в другом ничем не отличающийся от своих пернатых собратьев! Но нет. Своим внезапным появлением он добавил ночи мрачных, зловещих красок. Испугал, заставил вспомнить все молитвы милостивому Мальфасу, хотя ещё с утра мысль просить у Бога защиты никогда не пришла бы в голову стражника в первую очередь. Ворон, между тем, человеческих тревог не ведал. Они были ему безразличны. Для него эта ночь ничем не выделялась из числа ночей, пережитых им за долгие тысячелетия, и он не помнил ни одной молитвы Рождённым Светом, любовно придуманной Их храмовыми служителями. Точнее, он никогда не загорался идеей эти молитвы запоминать, стирать о них язык — тем более. Клочья тумана и речные брызги осели на его крыльях, когда он опустился к шумящему по камням Ларксасу и углубился внутрь Аллеи Мальфаса. Тени летели за ним, но успевали заглянуть в каждый закуток, каждый закоулок Квартала. Над чем-то из увиденного они едва слышно, многоголосо смеялись, над чем-то — неодобрительно гудели, шипели, свернувшись в змеиный клубок. Ворон не одёргивал их, не торопил — пусть смотрят и запоминают, а об интересном расскажут ему… как-нибудь потом. Не сейчас. Сейчас ворон искал нечто конкретное. Кого-то конкретного. Скользил по едва мерцающей в вероятностях, давным-давно сотканной нити связи и знал: конец его поисков близок. *** Фридо ворочался в кровати с бока на бок, со спины на живот и всё никак не мог найти удобное положение. Когда он поворачивался на левый бок, немела левая рука под подушкой, когда поворачивался на правый бок — правая. Когда он лежал на животе, тонкое одеяло и ночная рубашка обвивались вокруг его тела и душили, а когда он лежал на спине — подушка неприятно давила ему в шею, и к горлу подступала горечь изжоги. Ему никак не удавалось заснуть. В его спальне были открыты все окна, но с улицы не дул вожделенный прохладный ветерок. В комнате стояла липкая духота, и Фридо то и дело утирал платком пот со лба, с щёк, с шеи под густой бородой. Он мечтал, чтобы кто-нибудь огрел его чем-то тяжёлым по голове — тогда бы он провалялся в отключке, в идеале, до самого утра. Но если уж говорить об «идеале» — Фридо мечтал в один прекрасный день обзавестись силой духа. Будь она у него, он бы не налегал на восхительно вкусную острую курятину, приготовленную по килейскому рецепту, на приёме у четы Златоруд и не запивал бы её душистым вином, только с первого глотка казавшимся лёгким. «Интересно, — размышлял Фридо, изучая белеющий над его головой высокий потолок, — стоит ли надеяться на подобные метаморфозы спустя шестьдесят прожитых зим?». Интуиция подсказывала, что ему нужно избавиться от пустых надежд, но ностальгия мешала ему мыслить объективно. Ведь ещё тридцать зим назад Фридо был иным человеком! Стройным, поджарым и без двух подбородков, едва скрываемых бородой. Он мог пробежать десяток миль, подняться по-любой лестнице, не рискуя умереть от отдышки. Он ел жирное сочное мясо, пил крепчайший алкоголь, чувствовал себя бодро и живо даже в самые жаркие дни и ночи, коими славились юго-восточные берега Эндерала. А потом с ним случился Арк, эта блядская сияющая столица… настоящая ядовитая змея. Как только она впрыснула свой яд в вены Фридо, вся его жизнь покатилась под откос, и он перестал быть собой. Когда Фридо смотрел в зеркало, он видел заплывшего жиром борова, но никак не Манфрида Даль’Лотара, достойного сына своего отца и главнокомандующего восточным подразделением Святого Ордена на Эндерале. «Бывшего главнокомандующего», — напомнил себе Фридо и, скинув одеяло, с кряхтением встал с кровати. Каменный пол приятно холодил его пятки, а на прикроватной тумбе мерцал бок склянки, на дне которой плескались остатки микстуры от изжоги. Готовил её семейный апотекарий Даль’Лотаров и обещал, что эта бурда мгновенно излечит недуг Фридо. Вот только более безобразной лжи Фридо не слышал уже давно. Сегодня, перед тем, как улечься в постель, он вылакал почти всю склянку, но проклятая изжога так и продолжала терзать его. «Возможно, избавление кроется в последнем глотке», — рассудил Фридо и, скривившись, потянулся к микстуре. А выпив её, отбросил в сторону опустевший флакон, опёрся на тумбу обеими руками и принялся смиренно ждать чудо. Прошла минута, две, три; Фридо икнул и не стал давить отрыжку. Право дело, перед кем ему держать лицо в этой тёмной спальне? Вот уже пять зим он был горюющим вдовцом, и за это время не нашлось достойной женщины, которая бы делила с ним постель и грела его сердце. Впрочем, не то чтобы Фридо не упорствовал в её поисках. У него даже были долгоиграющие планы, сосредоточенные на душечке Эльзе Златоруд. Именно ради неё он исправно ходил на все званные вечера Златорудов, ел восхитительно вкусную острую курицу, приготовленную по килейскому рецепту, и неустанно нахваливал выбор поваров, а затем страдал от изжоги. Душечка Эльза стоила того, а её спутник был так стар и немощен, что, по расчётам Фридо и Эльзы, с зимы на зиму должен был отойти на Вечные пути, в объятья Мальфаса… Или в чьи объятья старик Златоруд попадёт теперь, когда все Боги разом мертвы? «Да пусть хоть и в Пустоте гниёт, мне какое дело? — подумал Фридо, с наслаждением вспоминая золотисто-рыжие локоны Эльзы, её пышный бюст и ласковые умелые руки. — Главное, чтобы он сдох, да поскорее. Нет мочи уже терпеть!». С улицы приглушённо доносились задорная музычка и пьяный гогот. По слухам, что ходили меж прислуги Даль’Лотаров, Фридо знал, что этой ночью аркские бани оккупировали представители торговой аристократии. От аристократии в этих холуях, конечно, было лишь самомнение, но — кому в нынешнее время не нравится воображать себя куда значимей, чем обстоят дела на самом деле? То, что безупречные воротили от них нос и считали их вдруг ожившей, обнаглевшей грязью под ногтями, этих торгашей ни капли не заботило. Они мнили себя едва ли не килейскими торговыми принцами и сорили деньгами направо и налево — безвкусно и бестактно. Вот и сегодня они наверняка отсыпали страже пригоршню монет, чтобы те не вздумали помешать их разнузданной пирушке; заказали море дешёвого вина, толпу не менее дешёвых девок и забылись в кутеже, представляя себя центром мира и позабыв о смирении перед Богами. «С другой стороны, — вздохнул Фридо, поглаживая свою бороду, — кто об этом смирении хоть когда-нибудь помнил?». У рода человеческого всегда было гнилое нутро, и никакая сиятельная обёртка, изготовленная из раболепного поклонения Рождённым Светом и ежедневных походов в храмы, не могла скрыть смрад разложения. Безупречный, эрудит, изготовитель и даже беспутный — все они суть одно: алчное существо, стремящееся к благам любыми способами, праведными и аморальными. Фридо давно это понял и — помалкивал, не желая нажить проблем в Храме Солнца. Но, в конце концов, чем он лучше этих зазнавшихся торгашей? Обжимаясь с замужней женщиной по укромным углам и напару с ней мечтая о скорой смерти её спутника, нажираясь и упиваясь до изжоги, позабыв, когда в последний раз исполнял святой долг хранителя, и, в принципе, не желая этого вспоминать, он не имел право брюзжать и презирать сбившихся с Пути. И всё равно брюзжал и презирал — по привычке, въевшейся с младых лет. Изжога не отступала, зловещая туманная ночь толкала в зыбучие пучины рефлексии, и Фридо, поддавшегося ей, потянуло на философию. «Весь мир давно сбился с Пути, а может, никогда его и не знал». Как иначе объяснить то, что Рождённые Светом предали всех своих верующих, позволив убить себя какому-то прощелыге, которого еретики называли Богом Тьмы? Как объяснить то, что архисерафим, которому семья Даль’Лотаров служила поколениями, предал всё, что тысячелетиями помогал строить, поверг Тирматраль в мучительную агонию и то ли действительно был позорно убит, то ли не менее позорно бежал, чтобы скрыться во мраке теней, подобно канализационной крысе? Как объяснить то, что Тручесса предала идеи Святого Ордена и жителей восточных берегов Эндерала, приказав распустить дюнновское подразделение и отозвав его хранителей в Арк? Как объяснить то, что Фридо, будучи главнокомандующим этого подразделения, не нашёл в себе ни смелости, ни желания возразить ей, променяв долг на сытую и безбедную жизнь в столице? Долг… Фридо был уверен, что его дед и отец чтили свои обязательства перед Святым Орденом и Иноданом. Да и сам Фридо чтил их когда-то. Или же — убедил себя в этом, потому как об истинном чистосердечном рвении никогда не скажешь в прошедшем времени. Из всего Дюнного верен своему долгу оказался только Болдрик Крепкощит: своё письмо о переводе бывший капитан стражи разорвал на куски, буквально плюнул в лицо Натаре Даль’Верам и никуда не уехал. За это Фридо уважал Болдрика, но ещё больше — завидовал ему. Сам он так поступить не смог. Однако было и кое-что хорошее в его прибытии в Арк. Останься Фридо в Дюнном, он бы никогда не повстречал душечку Эльзу. Эта мысль взбодрила его, но — не надолго. Задумчиво жуя губами, он повернулся к картине, что висела между окнами. На ней был изображён приятный глазу летний пейзаж Фермерского побережья, но вовсе не картина заботила Фридо в эти минуты, а сейф, что был скрыт за ней. В этом сейфе он прятал множество вещей, включая те, которые не должен увидеть ни один человек, кроме Фридо. Даже его покойная спутница Лидия могла лишь догадываться о содержимом, и… Фридо давно не заглядывал внутрь. Давно не держал в руках одну подвеску, а ведь когда-то он не снимал её даже на ночь, следуя наказам отца. «Что бы ни болтали глупцы, с начала времён Тьма и Свет идут рука об руку. Однако помни: истина всех миров состоит в том, что Тьма всегда ищет возможности нарушить баланс, и, когда это произойдет, когда твои силы пригодятся для её обуздания, ты узнаешь об этом. Он призовёт тебя, и ты не осмелишься ослушаться его зова». «Он призовёт тебя — как же!», — невесело усмехнулся Фридо, нажимая на кнопку, замаскированную за самым дальним золотистым стогом сена на картине и вслушиваясь в щёлканье и стрёкот пришедших в движение механизмов. Было время, когда Фридо верил словам отца и даже с замиранием сердца ждал этот зов, однако так никогда и не услышал его. Вероятно, загвоздка заключалась в том, что тот, кто должен был взывать к отпрыску рода Даль’Лотаров, сам стал Тьмой, которую обуздать не получилось. Когда по всему Цивилизованному миру, от серафима к серафиму, от паладина к паладину, от хранителя к хранителю, разлетелась весть о предательстве архисерафима Аркта, Фридо понял, что, если хоть кто-то, хоть случайно увидит знак предателя на его шее, его репутация будет разрушена, и он никогда не восстановит своё доброе имя в рядах Святого Ордена. Его, снедаемого тревогой, хватило на пару месяцев, а потом он сорвал подвеску со своей шеи… но избавиться от неё так и не решился. Вместо этого, Фридо запер её в надёжно зачарованной шкатулке, а шкатулку спрятал в своём потайном сейфе. Более трёх десятков зим он даже не брал чёртову подвеску в руки, но в эту ночь ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть её. «Проклятое чувство ностальгии, — ворчал про себя Фридо, осторожно баюкая в руках резную шкатулку из красного дерева. — Проклятая гниль в моей душе! Ни один праведный человек не возжелал бы смотреть на вещь клятвопреступника… на материальное доказательство того, что он с этим клятвопреступником связан». Узоры на шкатулке вспыхивали под пальцами Фридо тусклым красноватым свечением. Ему пришлось повозиться, прежде чем он смог развеять чары, защищавшие её. Когда-то — всё те же три десятка зим назад, будь они неладны, — для него это было бы плёвым делом, но после переезда в Арк Фридо напрочь позабыл о магии, которой его тайно обучал отец, и которой, в той или иной степени, владели все служители Богов под протекторатом архисерафима Аркта, несмотря на официальную позицию Святого Ордена и Инодана. За столичными стенами, вдалеке от тёмных тайн восточных берегов Эндерала, Фридо она была ни к чему. Да и, к тому же, никто не отменял вопрос репутации. Что стало бы с Фридо, увидь какой-нибудь богобоязненный фанатичный идиот, как он претворяет псионические заклинания? Вероятно, ему бы пришлось бежать обратно в Дюнное, лизать сапоги этому выскочке Скорпиону и лебезить перед Кальперином, выпрашивая у них обоих кров над головой и защиту. И о душечке Эльзе ему бы тоже пришлось позабыть, а это… Слишком много жертв ради пустого отклика прошлого. Фридо довольно крякнул, когда замок шкатулки, открываясь, наконец глухо щёлкнул, но когда он распахнул её крышку… Изнутри шкатулки вырвалась тьма. Клубясь, извиваясь, пульсируя, она потянулась к лицу Фридо, и он, хрипло вскрикнув, отбросил шкатулку прочь. Оторопело хватая ртом воздух, он смотрел, как тьма заполоняет его спальню, превращается в жуткие тени на стенах и — тянется к ворону, который вдруг опустился на подоконник приоткрытого окна, встряхнулся и по-хозяйски запрыгнул на спинку стоявшего рядом кресла. Фридо позабыл, что он маг и хранитель Святого Ордена. Позабыл и о своём мече, который небрежно бросил на рабочий стол по приходу домой. Животный ужас обуял его. Всё, о чём Фридо мог думать, так это о спасительной двери в нескольких шагах от него. Он бросился было к ней, но запутался в собственных ногах, деревянных от испуга, и упал навзничь. Полы его ночной рубахи задрались едва ли не до головы, словно юбки девицы, решившей провести страстную ночь на сеновале, но Фридо было не до стыда. Чувствуя, что его сердце вот-вот остановится от страха, он смотрел, как глаза ворона вспыхивают золотом, как он сливается с тьмой из шкатулки и начинает превращаться во что-то иное. В кого-то иного. Когда же тьма и тени впитались в своего хозяина, а тот, темноволосый, одетый во всё чёрное, расслабленно откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу, в дверь, которая так и не стала для Фридо спасением, деликатно постучались. — Мессир Даль’Лотар? — Сквозь шум в ушах Фридо различил голос одного из охранников, патрулирующих коридоры верхних этажей его дома. — Я услышал ваш крик и какой-то шум. Мессир, вы в порядке? После всепоглощающей тьмы, вырвавшейся из шкатулки, казалось, будто в спальне стало светло, как днём. Фридо видел, как тонкие губы его гостя изогнулись в снисходительной улыбке, как вопросительно выгнулась его левая бровь. Гость, не меньше охранника за дверью, ждал его ответа, и Фридо мог поклясться: рискнув ответить неправильно, он поплатится за это. Но что в подобной ситуации есть правильный ответ? — Я… Я… Ерунда, — кое-как совладав с голосом, откликнулся Фридо. — Я просто упал с кровати. Спросонья, знаешь. Тебе не о чем беспокоиться. — О-о-о! — глубокомысленно протянул охранник. Фридо слышал неуверенную возню под дверью, но был уверен, что в комнату этот остолоп не войдёт. Во-первых, потому, что Фридо всегда запирал дверь на ночь изнутри спальни и оставлял ключ в замочной скважине. А во-вторых, потому, что этот охранник не был магом — как и другие охранники Даль’Лотаров — и не мог почувствовать всплеск магии чужака. Так или иначе, он поверит словам хозяина, вместо того чтобы вообразить, будто кто-то проник на второй этаж дома, минуя охрану с улицы. — Тогда ладно, — услышал подтверждение своих догадок Фридо, но всё равно обречённо зажмурился. — Не смею вам больше мешать. Доброй ночи, мессир. Спустя несколько мгновений шаги охранника стихли в глубине коридора, а сам Фридо приготовился отойти на Вечные пути быстрее дряхлого спутника душечки Эльзы — когда почувствовал, как всколыхнулись волны Моря Вероятностей вокруг него, и понял, что больше не слышит никаких звуков извне спальни. То было претворение Тишины. «Если я умру здесь, никто не услышит моих предсмертных криков», — думал Фридо, пока нежданный гость изучал его с ног до головы своими золотыми, мерцающими в темноте глазами. Страх не думал отступать, и всё же… Даже сквозь него к Фридо подступало принятие действительности, какой бы невероятной она ни была. Он знал, кто предстал перед ним. Он никогда прежде не видел его, никогда прежде не слышал его зова, но — он знал. На чьё ещё присутствие могла так среагировать эта подвеска? А теперь, выпав из шкатулки, она лежала на полу и тускло мерцала серебром в ночном свете — будто бы в насмешку над наивными мечтами Фридо о том, что его прошлое навсегда останется всего лишь… прошлым. Какова же сука судьба! Их встреча наконец-то состоялась, но — когда они оба уже не были прежними. Когда она, эта встреча, уже не могла закончиться ничем хорошим. Когда эта встреча наверняка станет проклятьем для Фридо, что будет мучить его до конца жизни. — Надо же, так значит, я не ошибся, и ты действительно Манфрид Даль’Лотар, — ухмыльнулся бывший архисерафим Аркт. — Странное дело, конечно, ведь я полагал, что сын Олдрика Даль’Лотара должен быть храбрее и… стройнее. Фридо с трудом облизнул пересохшие губы, глядя на него словно перепуганный и — что уж там? — крайне упитанный кролик на удава. — Встань и одерни, наконец, свою рубаху, — слегка скривился ночной гость. — У меня нет никакого желания наблюдать твоё вялое мужское достоинство. И только после этих хлёстких слов Фридо почувствовал стыд. Он победил страх — во всяком случае, на некоторое время, — и опалил нестерпимым жаром лицо. «Какой позор! — подумал Фридо, остервенело дёргая за полы своей ночной рубахи и натягивая их ниже колен. — Что сказал бы отец, узнай он в каком виде я предстал перед?..». — Поверь, этот позор не столь велик, как кажется. У твоего отца нашлись бы причины поважнее, чтобы устыдить тебя. Фридо, который с кряхтением, цепляясь за кровать, как раз пытался подняться с пола, замер в нелепейшей позе и ошарашено уставился на бывшего архисерафима. «Он, что же, читает мои мысли?!». — Нам надо сэкономить время, которого и так мало, — дёрнул плечом Аркт. — Для этого сгодятся любые способы, включая телепатию. Фридо не смог унять прошившую всё его тело дрожь. Под взглядом этих холодных золотых глаз он чувствовал себя сопливым мальчишкой, но никак — мужчиной, встретившим шестой десяток зим. Хотя, наверняка именно мальчишкой бывший архисерафим и видел его. Отец однажды рассказывал Фридо, что, по слухам, иноданский патрон их семьи старше самих Богов, старше сотворённого Ими мира. И если это правда, то — что для Аркта какие-то жалкие десятки зим, когда он видел тысячи из них? В этом свете уже не казалось проблемой и то, что Фридо никогда не был хорош в установке ментальных щитов, которые могли бы сберечь его от псионики. Да даже владей он этой наукой с лёгкостью виртуоза, некогда ближайший советник Творца, маг с многотысячелетним опытом, играючи пробил бы его защиту! «Прекрати! — ужаснувшись, приказал себе Фридо и украдкой покосился на своего гостя. — Он же и это с лёгкостью прочтёт!». Однако бывший архисерафим продолжал хранить молчание и терпеливо ждал, когда незадачливый престарелый хранитель встанет на ноги. Вероятно, Аркт просто-напросто считал ниже своего достоинства комментировать каждое его мысленное блеяние. Оно и неудивительно, не так ли? — Зачем… Зачем вы здесь? — с боязливой осторожностью спросил Фридо, наконец распрямляясь, но продолжая цепляться за изножье кровати — так, на всякий случай. — Если хоть кто-то из Храма Солнца узнает, что вы в Арке… — Что же они сделают? — Аркт подпёр щёку кулаком. В его голосе проступила толика заинтересованности — наверняка наигранная. — К тому же, откуда им это узнать? Уж не ты ли решишься рассказать им об этом? Фридо гулко сглотнул и почувствовал, как затряслись его поджилки. Он был уверен, что после подобной дерзости захлебнётся в собственной крови. Кто он против самого Аркта? Что он может противопоставить ему? — Не о том думаешь. Я не стану марать о тебя руки. Тебе всего лишь никто не поверит, а если случится иначе, то тебе придётся объяснять сиятельным хранителям, многоуважаемой Тручессе и не менее уважаемому градмастеру, отчего мерзкий, запятнанный Тьмой предатель Богов выбрал для своего визита именно твой дом. Пусть Теалор наверняка и знает, что Даль’Лотары служили мне, но другие… Боюсь, момент, когда ты откроешь рот, станет концом твоей репутации, о которой ты так печёшься. Тебя лишат титула хранителя, твоя душечка Эльза найдёт себе другого любовника, помоложе, постройнее и побогаче. А ты сгниёшь в Подгороде, ведь, поверь, в Дюнном, которое ты бросил, тебя никто не ждёт. От унижения у Фридо задрожали губы. — Я бы никогда не покинул Дюнное, если бы не приказ Храма Солнца… приказ Тручессы, — залепетал он, хоть и понимал, как нелепо это звучит. — Как я мог противиться её воле? — С каких пор воля Тручессы стала для Даль’Лотара главнее, чем обязательства, возложенные на его род тысячелетия назад? — безжалостно усмехнулся бывший архисерафим, и этот смешок заставил сердце Фридо камнем упасть вниз. Он всё-таки не верил, что переживёт эту ночь. — Ах, я понимаю, — продолжил Аркт, сузив глаза, — ты возомнил, будто моё предательство Рождённых Светом и моя предполагаемая смерть каким-то образом освободили тебя и твоё подразделение от этих обязательств. Обезопасили земли Златолесья, Пороховой пустыни и особенно Талгарда. Утихомирили аномалии в Красном море, навели порядок на острове Иллиатис. И ты решил, что будет недурно начать свою новую свободную жизнь в столичных стенах, пропивая и прожирая свои и без того скудные мозги. — Всё не так! Точнее, не совсем так! — возопил Фридо, желая хоть как-то оправдаться. — Я оставил Дюнное, это правда, но там до сих пор есть мои люди… мой человек, который рассказывает мне обо всём важном, что произошло и что происходит. Случись что непредвиденное, он бы сразу мне об этом доложил! И я бы обязательно что-нибудь предпринял! Когда отец Фридо ещё был главнокомандующим дюнновского подразделения, он устраивал ежегодные рейды по самым магически-горячим точкам восточных берегов Эндерала, а в самые важные из них отправлялся во главе исследовательской группы. Дождавшись, когда Фридо подрастёт, Олдрик частенько брал сына с собой. Его не останавливал тот факт, что из года в год ни в Златолесье, ни в Пороховой пустыне, ни даже в навечно проклятом Талгарде ничего не происходило. Ситуация в них оставалась приемлемой, а учёные дюнновского подразделения докладывали, что в магическом фоне восточных земель Эндерала мало-помалу происходят позитивные изменения. Фридо не до конца понимал, зачем отец попусту теряет своё драгоценное время. Он спрашивал его об этом снова и снова и, в конце концов, услышал то, что старший Даль’Лотар посчитал исчерпывающим ответом. «Манфрид, сынок, заботиться о востоке Эндерала наш долг и… наше искупление, — сказал он, остановившись на ступенях к заброшенной и разбитой временем крепости Добростраж. Над его головой шумели золотые кроны вековых деревьев, а в просветах между ними пылало закатное небо. Это было так красиво, но Олдрик, казалось, этой красоты не замечал. Его лицо оставалось хмурым и печальным. — Ведь ты уже знаешь, что наш с тобой предок, Рабан Даль’Лотар, был ближайшим другом хранителя Даль’Марака. Он мог остановить его и Торуса Бородоскала, мог не позволить им совершить то, что они совершили, но… Лишь столкнувшись с последствиями и потеряв обоих друзей, он понял, чего стоило его попустительство, его недальновидность, и он поклялся, что его род сделает всё возможное для обуздания последствий взрыва Солнечного Колеса, даже если для этого понадобятся тысячи лет. Я не осмелюсь попрать его клятву своей беспечностью. И я бы хотел, чтобы и ты никогда не осмелился на подобное». Когда Олдрик умер, а Фридо занял его место главнокомандующего, он действительно — до поры до времени — делал всё возможное, чтобы выполнять наветы отца. Не ради клятвы Рабана, а именно ради Олдрика и всех тех нелепых жертв, на которые пошли Даль’Лотары после трагедии Талгарда. Так, например, предки Фридо решили, что их фамилия не должна сгинуть в веках: раз Даль’Лотар дал клятву, то Даль’Лотар же и проследит за тем, чтобы эта клятва была исполнена. Из поколения в поколение первостепенной обязанностью спутницы нового главы рода было рождение сына. Фридо оказался пятым ребёнком в семье — до него его мать разрождалась лишь девочками. Олдрик, безусловно, не серчал на неё и любил всех своих детей без исключения, но с облегчением вздохнул лишь тогда, когда на своей пятидесятой зиме смог взять на руки долгожданного сына. Именно Фридо он посвятил во все тайны Даль’Лотаров, именно Фридо должен был унаследовать его титул главнокомандующего восточным подразделением и — получить серебряную подвеску с выгравированным на ней вороном. И вот, получив чёртову подвеску и оплакав смерть отца, казавшуюся несправедливой и преждевременной, Фридо ступил на проторенную его предками дорогу к светлой мечте Рабана. Он так же раз в год организовывал исследовательские рейды по горячим точкам восточных берегов Эндерала и так же получал доклады о «позитивных изменениях» в некогда нарушенных потоках Моря Вероятностей. Так же озаботился поиском спутницы, и ему даже повезло: смешливая красавица Лидия сразу же подарила ему сына. Всё в жизни Фридо шло по знакомому в каждой мелочи сценарию, а затем — с ним приключился приказ Тручессы о расформировании подразделения Святого Ордена в Дюнном. Как бы зло ни насмехался над ним бывший архисерафим Аркт, как бы ни винил его в предательстве… Что Фридо мог противопоставить желанию Натары Даль’Верам, и что бы он выиграл своим упрямством? Его Лидия и его сын Райнер заслуживали лучшей жизни, но Фридо, обвинённый в измене Святому Ордену и в предательстве своего Пути, не смог бы обеспечить им её. Оставшись в Дюнном, он бы лишился всяческой поддержки Храма Солнца: откуда бы он взял людей и финансирование на исследовательские рейды, на поддержание магической и материальной стабильности восточных берегов Эндерала? К тому же, он не имел никакого права заставить хранителей своего подразделения проигнорировать приказ из Арка ради клятвы Рабана, которая была дана тысячи зим назад и о которой никто, кроме Даль’Лотаров уже и не помнил. Да и казна Даль’Лотаров не была бездонной бочкой, способной обеспечить достойное существование и функционирование мятежного подразделения на протяжении долгих лет. И в ночь перед тем, как Фридо объявил своим людям об их уходе из Дюнного, он решил: он не будет маяться ерундой. Если нечто непредвиденное и магическое случится на востоке Эндерала, Фридо узнает об этом из Арка. Более того, сможет сделать куда больше для стабилизации ситуации, воспользовавшись силами не только своего подразделения, но и самого Храма Солнца. Конечно, он не пустил всё на самотёк. Он поддерживал связь с Болдриком, платил некоторым другим людям среди дюнновцев, чтобы те не забывали рассказывать ему о том, как продвигаются беспутные дела на востоке страны. Фридо ведь не был таким уж дураком: он понимал, что приказ Тручессы обернётся бедой. Что Дюнное, уверенное в предательстве Святого Ордена и обозлённое безразличием хранителей к его дальнейшей судьбе, станет оплотом преступности и дикой магии. Фридо делал всё возможное, исходя из ситуации, в которую попал, чтобы контролировать все разрушительные процессы, зарождавшиеся на восточных берегах Эндерала. Когда же двадцать зим тому назад его давешний аркский знакомец Кальперин возомнил, будто способен потягаться с влиянием одной из древнейших семей столичной аристократии, и, конечно, знатно обосрался, Фридо подсуетился и помог ему бежать в Дюнное: всегда хорошо иметь способного тёмного мага в змеином гнезде, коим Дюнное и являлось. Ну а когда около пяти зим назад Фридо узнал, что преступный мир восточных берегов Эндерала начал постепенно прогибаться под неким Скорпионом, и хорошенько проанализировал все шансы этого Скорпиона, то поручил Кальперину найти себе тёплое место под скорпионьим жалом. Фридо посчитал это разумным — позволить централизованной теневой власти зародиться в Дюнном и стать отличным подспорьем не только излишне честному Болдрику Крепкощиту, но и ему самому. Он хотел, чтобы Кальперин рассказал Скорпиону всё, что тому необходимо узнать о своих владениях, и проконтролировал, чтобы это знание было направлено в нужное русло. К счастью, всё сложилось удачно, ровно так, как того хотел Фридо. И Фридо задышал спокойнее. Дела на востоке страны были дурными, но максимально приемлемыми. Кальперин, став доверенным лицом при Скорпионе, предоставлял ему доклад обо всём, что видел и слышал, раз в две недели. Фридо был доволен. Он был уверен, что его схема работает выверенно и надёжно. Что он знает обо всём, чем Дюнное может удивить столицу. — Неужели? — лениво протянул Аркт. — Тогда, наверное, ты уже знаешь, что творится на восточных берегах, пока мы с тобой болтаем. Рот Фридо растерянно округлился. Кальперин предоставил свой последний доклад неделю назад, и в нём не было ничего экстраординарного. Ничего такого, о чём Фридо или верхушка Храма Солнца не были осведомлены. — Ах, вот как, — с явной издёвкой кивнул бывший архисерафим, читая мысли Фридо, словно открытую книгу. — Тогда у меня для тебя дурные вести. На твоём месте, я бы крепко призадумался о границах верности этого Кальперина. Что ещё он скрыл от тебя, если не удосужился рассказать даже об этом? Быть может, он давно выбрал себе нового хозяина, а ты и не заметил? — Боюсь, я на совсем понимаю, о чём вы… — залепетал было Фридо, чувствуя, как повело голову, но Аркт тут же прервал его. — Совсем скоро к твоему дому подойдёт посыльный из Храма Солнца. Тебе будет велено явиться на срочный совет. В Обители уже собрались грандмастер, Тручесса и Хранитель Печати, а также — Лиджам Лунокрыл, который был отправлен в Дюнное для переговоров с Болдриком Крепкощитом. Он вернулся в Арк, чтобы сообщить о том, что вы, господа хранители, прозевали начало неримского вторжения. Люди Танарона Коарека уже оккупировали восток Эндерала. Не держись Фридо за изголовье кровати, он бы, вероятно, упал. Услышанное никак не могло уложиться в его голове. Оно казалось какой-то злой шуткой, дурным сном. «Да, наверное, так и есть, — подумал Фридо, осторожно усаживаясь на край кровати. — Я просто сплю, и мне снится кошмар. Всё из-за изжоги». — Ты бодрствуешь, — жёстко ответил на его мысленный скулёж Аркт, и Фридо горестно прикрыл глаза. Всё верно. Даже его глупое подсознание не смогло бы придумать такой ужасный кошмар. Но и неримцы не могли ступить на Эндерал незамеченными. Об их расположении на острове Полумесяц Храм Солнца узнал благодаря Дюнному: и Болдрик, и Скорпион с Кальперином тут же доложили о незнакомых кораблях в водах неподалёку от восточных берегов. То было два месяца тому назад. Так неужели за это время неримцы смогли перетянуть Дюнное на свою сторону? — Со слов Лиджама Лунокрыла, ни Болдрик Крепкощит, ни Скорпион, ни Кальперин не были замечены в предательстве, — возразил Аркт. — Он рассказал, что перебежчиком стал младший сын Крепкощита, Джулиан. Он сдал восточные берега неримцам, рассказал им о заброшенной бухте Кристаллический кулак, где они смогли незаметно пришвартовать свои корабли и распределиться по суше небольшими группами. Сейчас Джулиан в допросной Скорпиона, и из него постепенно вытаскивают всю нужную информацию. Фридо страдальчески застонал. Почему, почему, во имя Мальфаса, Кальперин не связался с ним, не рассказал ему обо всём этом?! Неужели Фридо не достаточно постарался, обеспечивая ему благостную жизнь в Дюнном? Чем он заслужил нож в спину? — Но корабли неримцев всё равно не могли спокойно сняться с острова Полумесяц, чтобы пройти до этой бухты, — пробормотал он. — Люди Скорпиона патрулируют берега с моря. У них несколько кораблей, которые… — Разве ответ не очевиден? — хмыкнул бывший архисерафим, и Фридо, замолчав, поджал губы. Конечно, очевиден. Капитан одного из патрульных кораблей, а вместе с ним и вся его команда, в нужный момент ослеп и оглох. — Осталось только понять, какой корабль был подкуплен, — прошептал Фридо. — Помимо всего прочего, — согласился Аркт. — Уверен, ты разберёшься с этим. — Я?! — поражённо воскликнул Фридо. — Ну разумеется. Отправившись на срочный совет и с изумлённым лицом выслушав рассказ Лиджама Лунокрыла о бедах Дюнного и о том, что Скорпион просит содействия Храма Солнца в вопросе с неримцами, ты вызовешься добровольцем — как бывший главнокомандующий дюнновского подразделения, который лучше прочих знает восточные земли и их тайны. Скажешь, что все эти годы воспоминание о том, как ты бросил некогда доверенные тебе территории на произвол судьбы, тяготила тебя, и что теперь у тебя есть шанс искупить свои грехи перед жителями Дюнного. Возьмёшь хотя бы десяток боеспособных людей из своего подразделения и откроешь телепортационный портал на восток быстрее, чем над горизонтом взойдёт солнце. Самообладание Фридо — та самая жалкая часть, которая осталась при нём после появления Аркта, бывшего архисерафима и предателя, — затрещало по швам. Фридо хихикнул раз, другой, а затем визгливо расхохотался. Всё же не зря он почувствовал дыхание смерти на своём загривке! Если он не умрёт этой ночью, то наверняка отдаст концы в ближайшие дни. Даже предположить, что эндеральские хранители могут противопоставить хоть что-то хорошо тренированной и экипированной, прошедшей не один бой армии Нерима, было глупо, а глупцом Фридо никогда себя не считал. Неримцы — не дикие маги Эндерала, с которыми Храм Солнца привык иметь дело. Храм Солнца вообще не привык иметь с кем-то серьёзных военных дел — в особенности, в последние тридцать зим. Узнав, что Таранор Коарек и часть его армии выдвинулись к Эндералу, а затем и обосновались на острове Полумесяц, большинство хранителей были уверены, что у этого неримского выскочки не хватит духа воплотить свои угрозы вторжения в жизнь, потому как за всё время существования Цивилизованного мира никакой враг извне не осмеливался атаковать святые земли Мальфаса. Что таить: до этой ночи и сам Фридо был в числе этого большинства хранителей. — Никто не заставляет тебя с горсткой людей выступать против всех сил Коарека на Эндерале, — отозвался на его панические мысли Аркт. — Всё, что от тебя требуется, — это провести зачистку Драконьего Логова, где засела основная сошедшая на сушу часть неримцев, и освободить из их плена Болдрика Крепкощита и его наблюдателей, а также разбить диверсионно-разведывательные группы, оцепившие Дюнное. Скорпион готов объединиться с хранителями и даст своих бойцов для атаки. Фридо всхлипнул, зажимая рот ладонью и давя истерический смех. Даже так — они обречены. — Что касается Драконьего Логова, — невозмутимо продолжил бывший архисерафим, — то, уверен, здесь я смогу помочь тебе. Отправляясь в Дюнное, возьми с собой мою подвеску. Ты начнёшь атаку лишь тогда, когда я подам знак. После — выбить оттуда неримцев станет нетрудно. Затихнув, Фридо решился поднять глаза на тёмную фигуру в кресле. Он был готов признаться и самому себе, и кому угодно: несмотря на все грехи бывшего патрона, Фридо выполнит любой его приказ. Точнее, покорность хранителя зиждилась именно на этих грехах, а не на уважении к памяти предков, которые поколениями служили под началом Аркта. У бывшего архисерафима руки были по локоть в крови; пусть он и сказал, что не станет лично убивать Фридо, жалкую мелкую сошку, но — что помешает ему передумать, если ему не понравится то, что эта мелкая сошка пропищит? Фридо боялся Аркта и был уверен, что для этого страха у него есть все основания. Однако он не мог не задать один единственный вопрос. — Зачем вы помогаете Святому Ордену? — тихо спросил Фридо. Ведь, презрев Рождённых Светом, Аркт должен был презреть и Их служителей. Разве восстание Таранора Коарека против теократии в целом и Храма Солнца в частности, против всех планов Теалора Арантэаля касательно Светоча не должно порадовать чёрное сердце предателя? Намного проще было бы поверить в то, что бывший архисерафим поддержал амбиции неримцев, но никак — в то, что он готов посодействовать в победе над ними. Аркт усмехнулся, и Фридо испуганно втянул голову в плечи. — Война Нерима и Эндерала меня ни капли не заботит, — сказал его ночной гость. — Однако вместе с Коареком на Эндерал приплыл Этронар. Даже ты должен знать это имя и отдавать себе отчёт в том, какие планы может вынашивать это нелепое существо. От неожиданности Фридо громко ахнул. Аркт не ошибся: он знал, кто такой Этронар. Как и то, в чём кроется его разрушительная страсть. Об Этронаре ему рассказал капитан иноданской оперативной группы Аркта, Цилин Глерболлор. Фридо хорошо помнил день, когда этот эксцентричный рыжеволосый серафим заявился в кабинет главнокомандующего восточного подразделения. Тогда Олдрик ещё не отошёл на Вечные Пути и лично принимал иноданского гостя, однако Фридо, как его сын и наследник, был обязан присутствовать на встрече. Он стоял за креслом отца, смотрел на яркого и смешливого Глерболлора во все глаза, слушал его рассказ, перемеженный с шутками мрачного толка, и вздрагивал каждый раз, когда пересекался с ним взглядом. Глаза серафима были… страшными — красными, — и Фридо не мог отделаться от мысли, что напротив него сидит некий мистический монстр в человеческом обличье. Со слов Цилина, Этронар был членом неримского преступного мира, сосредоточенном на теневой гильдии Зеробилон. Он числился в её верхушке, однако так и не смог сыскать уважения среди своих преступных собратьев. Его считали слишком глупым, слишком слабым и, по большей части, использовали как мальчика на побегушках. Внешне Этронар стоически терпел все унижения и невзгоды, но внутри вынашивал планы мести. По мнению Фридо, главари Зеробилона оказались слишком беспечны и недальновидны на его счёт, ведь, как показало время, Этронар не был ни таким уж глупым, ни таким уж слабым, как они думали. Пользуясь тем, что никто не воспринимает его всерьёз, Этронар вёл свою игру. Он всегда увлекался запретной магией и в особенности его привлекала демонология. Однажды, по своим каналам связи, он узнал о тирматральском колдуне Арсатане, разделявшем его страсть и проводившим изыскания в области самых тёмных секретов, которые скрывало в себе Море Вероятностей. И с того самого момента, когда эти двое наладили между собой контакт, начались проблемы не только у Зеробилона, но и у Святого Ордена и даже Инодана. Так уж случилось, что до того, как стать диким магом и самым разыскиваемым преступником Цивилизованного мира, Арсатан был учеником одного из чародеев тирматральского императорского двора. И всё было бы не так страшно, если бы этот императорский чародей не оказался вдобавок хранителем одной из самых тёмных тайн Инодана — о Чёрных камнях. Подлостью, а затем и смертельными пытками Арсатан выведал у своего наставника всё, что ему хотелось знать об этих артефактах, включая месторасположение многих из них в Вине. Он был талантлив и хитёр: ему удалось заполучить один камень в Тирматрале, хоть и страшной ценой — для континета, а не для него самого. Скрывшись же от погони Святого Ордена и Инодана, Арсатан принялся за эксперименты над своей новой игрушкой, благодаря ей желая заполучить ещё большее магическое могущество. Но жадность колдуна была велика — он намеривался добавить в свою коллекцию ещё пару-тройку Чёрных камней. И именно в этом ему согласился помочь Этронар. Не без пользы для себя, разумеется. Арсатан уверил своего новоиспечённого напарника, что тот может сохранить парочку находок и пользоваться ими, как того захочет его душа. Некоторое время им везло — цепные псы Инодана, включая Цилина Глерболлора, не сразу прознали об Этронаре. Однако когда это случилось, их планам настал конец… В каком-то смысле. Этронару удалось улизнуть и затаиться, да так умело, что ни служители Рождённых Светом, ни Зеробилон никак не могли отыскать его. А Арсатан… Что ж, его главная роль на то время не была сыграна, ведь тогда бывший архисерафим Аркт ещё не загорелся идеей воспользоваться его услугами. Но — чёрт с ним, с Арсатаном. Фридо всегда считал, что от Этронара стоит ожидать ещё больших бед. Ведь он улизнул из-под носа паладинов и серафимов не с пустыми руками, а прихватив с собой несколько Чёрных камней, которыми ему удалось разжиться благодаря сотрудничеству с проклятым тирматральским колдуном. Что он собирался с ними делать? Не вознамерится ли он ограбить ещё несколько хранилищ или напасть на их хранителей? Фридо, наблюдая за постройкой Светоча и его оснащением, думал, что знает ответ на первый вопрос: так, если Даль’Вареки и Даль’Гейсы были истинными хранителями Чёрных камней, то Даль’Галар заполучил свой камень определённо преступным образом. А теперь, вполне возможно, он был в шаге от того, чтобы разобраться и со вторым вопросом. — Неужели… Неужели Этронар хочет забрать Чёрные камни из Светоча? — дрожащим голосом пробормотал Фридо и почувствовал, как на его лбу проступает холодный пот. Был ещё один вариант — куда более страшный. — Или же и вовсе?.. — Всё может быть, — откликнулся Аркт. — Какие бы планы он ни строил, нужно помешать ему воплотить их в жизнь. Подозреваю, он попробует сбежать из Драконьего Логова. Было бы неплохо отловить его быстрее, чем он исчезнет, но даже если это произойдёт, отчаиваться тебе не стоит. — Если он сбежит, то сможет затаиться где угодно, — робко возразил Фридо. — Восточные берега полны тайных мест, и, если он озаботился их изучением, то на его поиски уйдёт слишком много сил и времени. Боюсь, грандмастер не позволит мне… — Об этом не беспокойся. Если он сбежит, то затаиться ему не удастся. Как я уже сказал, я окажу тебе посильную помощь. Ты обо всём узнаешь, но позже. Что ж, теперь Фридо понимал, отчего Аркт не гнушается помощи Святому Ордену. Проблема Чёрных камней стояла перед ним куда выше, чем неприязнь к Рождённым Светом и Их служителям. И это было правильно. Если Этронар положил глаз вовсе не на те камни, которые уже находились в распоряжении Храма Солнца… В этом случае всему Эндералу грозит смертельная опасность. До Очищения — при условии, что эта угроза реальна, а не надумана обезумевшим в своём тридцатилетнем заключении грандмастером, — эндеральцы могут и не дожить. Во всяком случае, их большая часть. Фридо стало по-настоящему дурно. Кряхтя и вздыхая, он поднялся на ноги и прошёл к своему рабочему столу. Взгляд золотых глаз опалил его затылок, но останавливать хранителя Аркт не стал. Как бы нелепо оно ни было, это прибавило Фридо некоторой уверенности. Деловито выпятив нижнюю губу, он взмахом руки зажёг свечи в настольном канделябре и принялся выуживать из нижнего ящика карты восточных берегов Эндерала. В своё время он не захотел расставаться с ними, и вот, спустя более двадцати зим они вновь пригодились ему. В конце концов, если Фридо ни коим образом не может повлиять на события, в которых очутился, пусть и против своей воли, он сделает всё возможное, чтобы пережить их. Или — подохнуть достойно, а не в образе тупого, перепуганного насмерть кабана. Пользуясь тем, что теперь спальня была освещена тусклым дрожащим светом свеч, Фридо украдкой разглядывал на своего гостя. Как и все аэтерна, бывший архисерафим Аркт был красив, но красота его была слишком тёмной и пугающей. Черноволосый, бледный, с неестественно горящими золотом глазами, он казался неживым. Его лицо, несмотря на усмешки и издевательский тон голоса, оставалось безэмоциональным — как застывшая в безвременье озёрная гладь. Само его присутствие давило на тело и сознание; Фридо не мог представить, какой человек смог бы долго находиться в его обществе. «В Инодане все были так уверены, что архисерафим Венд убила его. Даже в этом он обманул Богов или же… победил саму смерть?» — размышлял Фридо, но — до тех пор, пока Аркт не посмотрел на него и улыбнулся. Фридо вздрогнул, чувствуя, как вниз по его позвоночнику бежит пронизывающий холод. Улыбка бывшего советника Творца была кривой, поломанной — словно кто-то бросил камень в отражение и разбил зеркало. Фридо поскорее уставился в разложенные перед ним карты. Он не был уверен, что захочет увидеть эту улыбку хоть ещё один раз. Ему понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, где располагалось Драконье Логово. — Этот паршивый мальчишка Крепкощит позволил отхватить неримцам лакомый кусок, — с досадой проворчал Фридо. Он никогда не видел младшего сына Болдрика и не планировал когда-либо исправить эту ситуацию. Однако судьба распорядилась иначе, и теперь Фридо придётся крайне постараться, чтобы при встрече не вытрясти из тупорылого сопляка всё дерьмо, что останется в нём после допросной Скорпиона. — Логово построено на возвышении, подойти к нему незамеченными будет если не невозможно, то крайне сложно. Однако… хм… к нему ведут несколько подземных ходов. Стоит ли надеяться, что этот молокосос не знал о них? Если знал, то наверняка растрепал о них неримцам. Хм… Он и не заметил, как принялся размышлять вслух. Он ничего не мог с собой поделать: ему всегда лучше думалось, когда он проговаривал все свои мысли вслух. Ему повезло: многие люди из его бывшего подразделения ещё находились в добром здравии. Среди них Фридо наверняка найдёт тех, кто до сих пор умеет обращаться не только с мечом, но и с магией и будет не прочь размяться, дав недурственный бой противнику… Если он подберёт нужные слова для их мотивации и боевого духа. — Лиджам Лунокрыл сказал, что в Дюнном осталась некая хранительница, которую все вы называете Прорицательницей, — неожиданно подал голос Аркт. Звучал он задумчиво. — Она вызвалась добровольцем на атаку Драконьего Логова. Фридо тут же приободрился. Он, как и многие хранители, недолюбливал эту неримскую стерву и не доверял ей. Однако он не мог не признать, что ей есть, чем удивить противника, помимо её острого, как бритва, языка. Однажды, совершенно случайно, Фридо попал на тренировку в Скуолле и наблюдал, как лихо Сафран разметала надменного юнца, что вышел против неё на спарринг. Он не понимал, как за две зимы эта девица научилась так мастерски управляться с волнами Моря Вероятностей, ставил под сомнение её дикие россказни о том, что до прибытия в Эндерал она совершенно не умела пользоваться своей Связью, но… Факт оставался фактом: в бою эта неримийка могла пригодиться — и ещё как. — Кто эта женщина? — помолчав немного, спросил Аркт. — Я слышал разговоры, но, кажется, никто из Храма Солнца толком о ней ничего не знает. Фридо скептически крякнул, не поднимая взгляда от одной из карт и выискивая на ней дорогу от Кристаллического кулака до Драконьего Логова. — О ней действительно известно не так много, — подтвердил он. — Она предпочитает о себе помалкивать, а некоторые в Храме и не желают о ней ничего ни знать, ни слышать. Ведь она, как ни крути, чужеземка, а чужеземке никогда не стать на Эндерале своей — такова уж природа здешних людей. Быть может, её малочисленные дружки считают иначе и знают о ней больше, но держат рот на замке. Не могу сказать точно. Однако кое-что знаю и сам, — не удержался от хвастовства Фридо. В нём теплилась робкая надежда, что он сможет убедить бывшего архисерафима в своей полезности, и тогда Аркт уж наверняка подумает, прежде чем решит избавиться от бестолкового Даль’Лотара, опорочившего память своих предков. Для этого Фридо был готов рассказать всё, о чём ему некогда докладывал Кальперин. — Она назвалась Рэйкой Сафран, и это её настоящее имя. Вместе с тем, она рассказывала о себе как об обычной беженке из Нерима и уроженке Остиана. Мол, вместе со своим другом детства она бежала на Эндерал от новой гражданской войны, устроенной Таранором Коареком. И здесь отмечается неувязочка. Видите ли, обычной беженкой её не назовёшь. Она действительно родилась в Остиане, но не была простой, угнетённой кровавой тиранией Храма Творца девчушкой. Она состояла в силах южного сопротивления, водила дружбу с одним из его главарей. После того, как храмовники были побеждены, а магическая стена вокруг Южного королевства пала, она и тот самый её друг детства две зимы наёмничали по всему Нериму. Точнее, она наёмничала, а этот её друг вроде бы бренчал на лютне по тавернам. И всё у них было хорошо, но ровно до тех пор, пока Коарек не сцепился с бывшим южным сопротивлением: остианцам не нравилось, что новоявленный правитель Свободного Нерима принялся жечь храмы Рождённых Светом, казнил священнослужителей и тех верующих, кто осмеливался выступить против новой политики страны. Подозреваю, вся эта огненная и кровавая жестокость напомнила им о безумии Храма Творца. А Коареку их возмущение напомнило, что повсюду скрываются враги его сиятельного правления, и он спустил на Остиан всех собак. Рэйка Сафран и её дружочек бежали из Нерима именно потому, что не хотели, чтобы люди Коарека добрались и до них. — А что же её магия, чудодейственным образом пробудившаяся лишь в последние годы? — вскинул чёрную бровь Аркт, и Фридо явственно уловил в его голосе сарказм. — Никогда не слышал о существовании человека, который смог стать магом в столь позднем возрасте, — сказал он, — однако Сафран утверждает, что это — именно её случай. Также она утверждает, что её Связь с Морем Вероятностей окрепла после встречи с некой женщиной, которые некоторые в Храме называют Женщиной под вуалью. Не знаю — никто не знает, — что это за особа, но каким-то образом она спасла Сафран от смерти в морских водах, пробудила в ней магию и, помимо прочего, одарила способностью видеть прошлое. Грандмастер и учёные, изучающие пирийцев и Очищение в их цикле, называют эту способность Эхом. Мол, у пирийцев тоже был свой эмиссар Очищения, Прорицатель, способный заглядывать в воспоминания Моря Вероятностей о прошлом… Фридо замялся. Прошло почти пять зим с того самого дня, как Теалор Арантэаль в компании неримских магов шагнул в Храм Солнца, подтвердил смерть Рождённых Светом и оповестил хранителей о новой проблеме, что вот-вот настигнет Вин, а Фридо, подобно многим, так и не смог поверить в реальность Очищения до конца. Он смотрел на все приготовления, которые вели приближённые к грандмастеру люди, на постройку Светоча, и… Чувствовал какой-то подвох. А когда узнал, что для некого энергетического топлива этой пирийской машины Арантэаль приказал использовать Чёрные камни, то и вовсе пришёл в ужас. По скромному мнению Фридо, никакое устройство по избавлению человечества от уничтожения не может работать на сосредоточии зла и скверны, коим и были эти тёмные артефакты. Из-за них проливались реки крови, безумели люди, рушились города и целые континенты. Они по определению не могли стать спасением хоть для кого-то. Так отчего же грандмастер Святого Ордена, который не мог не знать всю правду об этих проклятых камнях, позволил себе и другим думать о них как о благе? Спроси Фридо, что он думает о планах градмастера и его людей, он назвал бы это самоубийственным безумием, овладевшим умами тех, кто позабыл мрачную, но крайне поучительную историю Вина. Однако никто ни о чём подобном Фридо не спрашивал, и — он молчал. Молчал и надеялся на какое-нибудь чудо, которое позволит ему не застать запуск Светоча, не умерев при этом. — Что ж, — Фридо прочистил горло, — так или иначе, все эти разговоры об Очищении, об эмиссарах Очищения как о единственно возможных спасителях человечества подогревают самомнение — самомнение Сафран в том числе. Беспутная чужестранка, пусть и добившаяся определённых успехов в подаренной ей магии, не должна вести себя нахально, но именно так она себя и ведёт. Фридо соврал бы, не сказав, что порой от души веселится, когда узнаёт, как хлёстко эта девчонка поставила на место очередного хранителя или послушника. Мальфас свидетель: никто из тех, кто попал под словесный удар неримийки, не был безвинным кротким агнцем и вполне заслуживал недурственной встряски. Однако некоторые слова и поступки Сафран осуждал даже Фридо, никогда не считавший себя ханжой. Он вновь вспомнил ту тренировку в Скуолле. Фридо искал своего сына и нашёл его в толпе, обступившей одну из спарринговых площадок тесным полукругом. Райнер не захотел уходить, не увидев окончание боя, да и сам Фридо заинтересовался, распознав в противниках Сафран и племянника своего закадычного друга. Парень всегда был тем ещё самовлюблённым остолопом, оттого возомнил, что одолеет мага с помощью одного лишь меча. Кто-то из толпы восславлял его храбрость, но Фридо знал лучше: этот сосунок попросту не мог похвастать ничем другим, кроме как сносным владением стальной древней палкой, доставшейся ему по наследству от деда. И эта мелочь не спасла его. Несколько минут Фридо с искренним любопытством наблюдал, как молодой хранитель выплясывал какие-то шаманские танцы вокруг Сафран, а та издевательски улыбалась, ловко уворачиваясь от его выпадов и даже не применяя магию. Затем Фридо отвлёкся на разговор с магистром Рэйганом — как выяснилось, в абсолютно неудачный момент, потому что пропустил впечатляющее зрелище. Он лишь услышал стрёкот молнии да краем глаза увидел её фиолетовый блеск. Когда же он, оглушённый рёвом толпы, восторженным и осуждающим одновременно, оглянулся на спарриноговую площадку, то обнаружил, что племянник его закадычного друга — Фридо совершенно не помнил имени этого парня — повержен. Его меч валялся у стены, и по нему до сих пор пробегали искры, а сам бедолага распластался на полу, одухотворённо рассматривая потолок над своей головой. Сафран же стояла рядом с ним и хохотала: «Ну ты и идиот, дорогуша. Я вижу прошлое, я знаю будущее. Я могу предсказать каждый твой шаг. А ты решил, будто какой-то меч одолеет меня? Какой вздор!». Стоит отметить, что Фридо смутился, услышав такие слова. Слишком давно он не сталкивался с подобным высокомерием и… — Что она сказала? — вдруг переспросил Аркт, который, конечно же, без труда прочитал воспоминание Фридо. Бывший архисерафим всё так же сидел в кресле, его поза оставалась расслабленной, почти сонной, но — Фридо мог поклясться, что увидел в его взгляде нечто напоминающее… растерянность. Лишь одна мысль, что столь древнее и страшное существо могло быть растерянным, равно как и любой смертный человек, испугала Фридо, и он тут же уверился, что ошибся. И разумеется, послушно повторил слова Сафран. На лице Аркта не дрогнул ни единый мускул, но золото его глаз задумчиво потускнело. — Современная молодёжь лишена всякого такта. Их всех — что безупречных, что беспутных — словно растила свора подзаборных дворняг! Все эти безвкусные и хвастливые речи — молодняку кажется, будто они делают им честь, и уверить их в обратном решительно невозможно. — Отчего-то Фридо сделалось неловко, и заполнить повисшее в комнате молчание казалось ему необходимым делом. Он тараторил всякую чушь до тех пор, пока Аркт коротким взмахом руки не приказал ему заткнуться. Во взгляд бывшего архисерафима вернулась осмысленность, и он посмотрел на дверь. В то же мгновение претворение Тишины, окутавшее стены спальни, рассеялось, и Фридо услышал стук и голос своего дворецкого. — Мессир Даль’Лотар? Хозяин, приношу свои извинения. С улицы я увидел, что вы зажгли свечи. Вы не отошли ко сну? — Мне не спится, — откашлявшись, отозвался Фридо и принялся поспешно прятать карты восточных берегов обратно в стол. — Что случилось? — Храм Солнца прислал человека, мессир. Он говорит: дело не терпит отлагательств. — Так поздно? — деланно удивился Фридо и покосился на Аркта. Выходит, бывший архисерафим не солгал о посланнике Святого Ордена. Вероятно, и в остальном он был честен с ним. — Что ж, передай ему: я спущусь через минуту. Не могу же я красоваться перед ним в одной ночной рубахе, не так ли? — Как прикажете, хозяин. Выждав немного, Фридо оглянулся на Аркта и увидел, что тот уже стоит у окна, вглядываясь в туманную ночную даль. — Ты знаешь, что делать, — сказал бывший архисерафим быстрее, чем хранитель смог открыть рот. — Я ожидаю твоего успеха. И не вздумай забыть о подвеске, Манфрид. Иначе я найду способ, как связаться с тобой, но он тебе не понравится. — Подождите! — воскликнул Фридо, огибая стол. Он не сомневался, что его гость собирается уйти и оставить без ответа самый важный вопрос. — Что я должен делать, если?.. Ах ты, чёрт! «Что я должен делать, если грандмастер откажет Дюнному в помощи?», — хотел спросить Фридо, ведь могло произойти и такое. Но не успел: угол стола вероломно впился в его бедро, заставив отвлечься на боль. Когда же Фридо вновь поднял взгляд, то обнаружил, что остался в комнате один. Аркт исчез — так тихо и внезапно, как будто никогда здесь и не появлялся. Лишь подвеска с выгравированным на ней вороном продолжала тускло сиять серебром в свете свечей. Помедлив немного, Фридо поднял её с пола и крепко сжал в ладони. *** Вин, Пангора, Тёмная эра. Два часа до начала Звездопада. Мощная ударная волна сшибла Аркта с ног, прокрутила в воздухе и бросила в окно храма. Витражное стекло треснуло под его спиной, и Аркт вывалился в галерею, задыхаясь и отплёвывая кровь. Разноцветные осколки впились ему в ладони и колени, когда он перевернулся на живот и замер, выжидая пару мгновений, пока зрение не вернётся к нему. Боль была ему нипочём — Аркт мог стерпеть и худшее, — к тому же, он знал: у него нет времени отвлекаться на жалкие мелочи. Вой, едва ли похожий на человеческий, отгремел последним эхом под сводами передней залы Луноцвета и сменился смехом. Казалось, что он принадлежит и женщине, и мужчине, и ребёнку, и старику, но — то была лишь иллюзия. В безудержном безумном хохоте заходилось лишь одно существо, и это было дурным знаком. Предчувствие надвигающейся опасности защекотало затылок, и Аркт вмиг вскочил на ноги и вприсядку бросился к громадам колонн. Крошево стекла и ошмётки оконной рамы зазвенели, затрещали под его сапогами, и, конечно же, существо услышало это — не могло не услышать. Стоило Аркту перемахнуть через балюстраду и приземлиться на нижний ярус Луноцвета, как весь мир вокруг него содрогнулся от взрыва и завертелся дьявольской каруселью. Беломраморные плиты храмового двора вздыбились, ощерились десятками бездонных оскалов, и бездна внутри них оказалась донельзя прожорливой. Она не жуя заглатывала статуи, колонны, осколки стен, лестницы, фонтанные беседки и — подавилась лишь тогда, когда рухнул купол храма, распавшись на лепестки, словно отцветший бутон, а из его сердцевины в ночную высь ударил луч магического света. Этот луч, пронзив небеса, окрасил нависшие над землёй облака в ядовитую зелень. Те застонали, заклубились, набухли и… обрушили на руины храма град энергетических стрел и копий. Аркт едва успел окружить себя Щитом. — Поздравляю, Корвус. Ты сумел убить самого Тирнаса. Но что теперь? — услышал он женский голос, такой ясный и отчётливый, будто и не было какофонии звуков, разрывающей пространство вокруг. Аркт заозирался, пытаясь найти говорящего среди разрушений, хоть и понимал, что это бесполезно. Существо вышло из своего физического тела и теперь могло быть где угодно. Глазами его не увидишь. Его можно лишь почувствовать, прислушавшись к шелесту волн Моря Вероятностей, но у Аркта не было лишних сил для вдумчивых магических изысканий. Он изначально знал, что бой со Всевеликим будет трудным, но не представлял — насколько. Всё было очень, очень дерьмово. — Я всегда высоко оценивал тебя. Я никогда не мог вообразить, что однажды твои умственные способности иссякнут, — заговорил уже мужчина. Его голос звучал то совсем близко, то бесконечно далеко. — Неужели ты действительно думал, что сможешь победить меня? Думал, что Многоликая Миори мне ровня? Если так, то этими мыслями ты унизил себя, Корвус. Аркт усмехнулся. Он никогда не сравнивал Азаторона и Многоликую Миори. Это действительно было глупо. Они были разными, как лёд и пламя. И вместе с тем — оба были Богами, и в Аркте теплилась надежда, что Пожиратель всё же покончит со Всевеликим, сколько бы трудностей ни пришлось преодолеть, прежде чем удастся вонзить клинок в его сердце. Что ж, теперь о любой, даже самой отчаянной надежде можно было забыть. Пожиратель остался у обезглавленного тела Тирнаса — предсмертный взрыв магии короля демонов буквально вырвал рукоять меча из рук Аркта и выбросил его самого из храма к чёртовой матери. Каков шанс, что он отыщет клинок сейчас, когда одна часть Луноцвета сгинула в бездне, а другая превратилась в обугленные, перевёрнутые кверху дном руины? Да и есть ли у него время на поиски? «И всё же я должен попытаться», — упрямо стиснул зубы Аркт. Азаторон должен умереть. Аркт должен исправить ошибку ирдорцев, которые рискнули вновь довериться кому-то и вновь выбрали того, кто не заслуживал их веры и преданности. Конечно, у него оставался запасной план — не менее дикий, чем тот, при котором Всевеликий напарывается-таки на сталь Пожирателя и погибает, согласно пророчествам, как любой другой Бог. Великий архитектор, правитель звёздников, предложил пленить эту тварь, уверяя, что его способ позволит не только отделаться от битвы с Азатороном малой кровью, но и спасти Вин от последующей катастрофы. Однако проклятый старик так и не объяснил, что имел в виду под последующей катастрофой — не успел, погибнув вместе с другими членами Совета Восстания, — а пространным, ничем не подкреплённым и оттого пустым словам Аркт никогда не был склонен верить. Более того, даже если предположить на мгновение, что Всевеликого действительно возможно пленить, Аркт не был готов пойти на подобный риск. Вместе с Азатороном в ловушку попадёт и он сам. Вся его последующая жизнь, все его последующие действия будут направлены лишь на то, чтобы удержать это существо в плену, но — не случится ли так, что однажды все его жертвы окажутся напрасными? Что станет со всеми мирами — не только с Вином, — когда эта тварь вырвется на свободу, ещё более озлобленная, ещё более безумная? Аркт не хотел даже думать об этом. — Ну же, Корвус. Осознай всю глубину своих заблуждений! — рассмеялся старик над самым ухом Аркта, и он зло тряхнул головой, прогоняя морок. — Я вижу прошлое, — прошептала женщина. — Я знаю будущее, — вздохнул ребёнок. — Я могу предсказать каждый твой шаг, — усмехнулся мужчина. — И, зная всё это, ты решил, будто одолеешь меня каким-то мечом? — хором спросили они, и Аркт выругался, стремительно сбрасывая Щит. Слишком поздно он понял, что, задумавшись об одной ловушке, не заметил, как вокруг него смыкается другая. Но быть может, у него ещё есть время обернуться тенью, и?.. Неведомая сила вздёрнула его вверх, и Аркт почувствовал, как на его шее смыкаются чьи-то пальцы, с каждой секундой всё сильнее. Вместе с тем, всё его тело будто налилось свинцом. Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Его сердце перепуганной птицей забилось в клетке из рёбер. Аркт не мог припомнить, когда в последний раз испытывал нечто подобное. Отчаяние, бессилие. Страх. Даже в битве с Многоликой Миори он не позволял этой губительной смеси эмоций одержать верх. Но Азаторон… Он не оставил ему и шанса на победу над собственным сознанием. Аркт зажмурился на несколько мгновений, пытаясь вернуть контроль над своими телом и разумом, а когда открыл глаза, то увидел, что та самая неведомая сила наконец вернула себе человеческий облик. Азаторон смотрел на него разноцветными глазами, как смотрел бы отец на своего оплошавшего, глупого сына. — Теперь-то ты понимаешь, какой это вздор? — печально спросил Всевеликий и — мгновенно переменившись в лице, зашвырнул его в руины храма. *** 8 236 год от Звездопада. Аркт остановился у одного из фонарей, освещающих Аллею Мальфаса. Облокотившись на парапет набережной, он всматривался в шумящий под его ногами темноводный Ларксас и размышлял над всем тем, что увидел, услышал и узнал за два дня в Арке. Ему казалось, что он вернулся в далёкое прошлое, когда мир — сначала Ирдор, затем Вин — представлялся ему одной великой загадкой. Это было… странное чувство, за долгие тысячелетия он успел отвыкнуть от него. Но — оступаться и возвращаться к исходной точке всегда болезненно. Невозможно знать всё и сразу, никогда не допускать ошибок — Аркт не питал иллюзий на этот счёт и смеялся над теми, кто стремился достичь невозможного. Мог ли он, сам того не заметив, преисполниться гордыней, расслабиться и оттого не замечать, что происходит у него под самым носом? Конечно же, мог. Пока Баизак в компании болтливого меча покорял Подгород, Аркт, никем так и не замеченный, хорошенько осмотрелся в Храме Солнца. Он подслушал множество разговоров, просмотрел множество документов и переводов, которые составили ученые и маги Ордена по приказу старшего Арантэаля. Это было интересно: эндеральцы и жалкая горстка неримцев сумели заполнить немало белых пятен истории Вина всего за четыре года, когда ирдорцам для этого не хватило всей Тёмной эры. И, наблюдая за постройкой Светоча, впитывая слухи о руинах некого пирийского города под столицей Эндерала, Аркт наконец-то осознал причину их неудачи. Всё оказалось до нелепого просто. Однако вовсе не эта нелепость тревожила Аркта нынешней ночью. Все его мысли занимали попытки найти ответ на всего лишь один вопрос: кто же такие эти эмиссары Очищения? Аркт был удивлён, увидев Теалора Арантэаля спустя долгие годы. Виной тому была не старость грандмастера — все смертные стареют быстрее, чем чистокровный аэтерна успевает моргнуть, — а его магическая аура. Аркт знал наверняка, что перед пленением Теалора она была совершенно другой — как и то, что сколько угодно лет заточения не были способны изменить её до неузнаваемости. Вместе с тем, его не покидало чувство, будто он уже видел нечто подобное, однако приходящее на ум сравнение вызывало в нём саркастическое недумение. Ставить на одну ступень старшего Арантэаля и это существо было попросту смешно. И всё же совсем скоро Аркту стало не до веселья. В момент, когда хранители бросились на поиски нежданного гостя в их обители, а щенок Адалаис, спасаясь от их преследования, решил шагнуть в пустоту с парапета Ока Богов, парящий над всем этим безобразием ворон увидел в толпе людей ещё одну презанятную фигуру. И именно тогда он понял, что этот мир, казавшийся уже вдоль и поперёк изученным и понятным, всё ещё может преподнести ему сюрпризы. Очень неприятные сюрпризы. Презанятной фигурой оказалась та самая таинственная неримская беженка. Она выделялась на фоне прочих служителей Богов так сильно, что становилось неловко. Ворон последовал за ней с Ока Богов, вслушиваясь в её разговор со светловолосым юношей в белой робе магов Храма Солнца. Высокая, рыжеволосая, зеленоглазая, презревшая воспеваемое Святым Орденом обмундирование хранителей и их красный плащ, она источала свободу и явное непринятие заскорузлых, но всем сердцем любимых эндеральцами правил. Аркт был бы счастлив, заканчивайся её особенности лишь на этом — он всегда испытывал тягу к экстраординарным людям в рядах служителей Рождённых Светом и предпочитал держать их поближе к себе. Однако вовсе не её острый язык и родственная снисходительность к старине Мальфасу завладели вниманием бывшего архисерафима, а, как и в случае со старшим Арантэалем, её магическая аура. Она, эта треклятая аура, походила на ту, что плотным коконом окружала грандмастера, но была мощнее и ярче. И оттого чувствовалась еще более схожей с той, которую Аркт помнил слишком хорошо, чтобы ошибиться. Это вызывало тревогу — будь Аркт на тысячелетия моложе и в разы эмоциональнее, он бы назвал чувство, овладевшее им, паникой. Однако он уже и не помнил, как ощущать столь сильные эмоции, поэтому довольствовался малым и отказался от скоропалительных выводов. Впрочем, он бы и не смог прийти к скоропалительным выводам, сколько бы ни пытался, потому что впервые за несколько эпох столкнулся с явлением, сути которого совершенно не понял. Не понимать чего-то Аркт не любил, оставлять что-то непонятым — тоже. Оттого всё то время, которое он был рад провести без компании двух надоедливых щенков, бывший архисерафим потратил не только на сбор информации об Очищении, но и о его так называемых эмиссарах. О Теалоре Арантэале, который вдруг заделался эмиссаром-Императором, ему было известно всё до самых скучных мелочей, но прошлое Рэйки Сафран, эмиссара-Прорицателя, до её вступления в ряды Святого Ордена пестрило разномастным ворохом тайн. Хранители и священнослужители редко говорили о ней — в конце концов, неримийка появилась в Храме Солнца два года назад и за это время перестала быть сенсацией. И всё же, то там то здесь Аркту и его теням удавалось найти заветные кусочки пазла. Эта рыжеволосая девчонка, благодаря своей бесспорной харизме, с лёгкостью заводила друзей среди тех, кто не гнушался закрыть глаза на её чужеземные корни и беспутность, но так же легко наживала врагов среди чванливых и слишком гордых своим высокородным эндеральским происхождением служителей Богов. Для Тручессы Сафран была саднящей занозой в заднице, хранители из числа ровесников так называемой Прорицательницы завидовали ей, уверенные, что беспутная неримская ведьма обманом прибилась к кругу приближённых грандмастера Святого Ордена. Характер у неё был свирепый и вздорный, держать язык за зубами она не умела: если кто-то нападал на «наглую чужестранку» с претензиями или ставил под сомнение её компетентность в каких-то вопросах, то тотчас получал ответную реакцию — да такую, что впору было призадуматься, стоит ли связываться с протеже старшего Арантэаля хоть ещё раз. Сафран действительно владела Эхом — некой прорицательской способностью заглядывать в прошлое, недавнее и далёкое, — но не умела им управлять, чего нельзя было сказать о других её магических талантах. Это до сих пор вызывало искреннее изумление среди магистров, взрастивших не одно поколение магов во служение Богам. Запомнив, что её Связь с Морем Вероятностей активировалась лишь после трагических событий на корабле, на котором неримская беженка добиралась до Эндерала, некоторые из этих магистров думали, что она попросит их хоть о каких-то уроках, и даже были не прочь помочь ей с изучением магических основ. Однако новоявленной магичке чья-либо помощь была явно ни к чему. Её видели за свитками и фолиантами в Хроникуме, а иногда — и подслушивающую практические занятия в Скуоле, но учиться управлению волнами Моря она предпочитала самостоятельно и — делала успехи. Сей удивительный факт породил слухи и подозрения, и Аркт всецело поддерживал подобные реакции магистров и хранителей. Он не верил в байку Сафран о внезапно проснувшейся магии, потому как знал: никакой бриллиант не может огранить себя без помощи огранщика. Любому молодому и неопытному магу необходим наставник. Вместе с тем, ложь Прорицательницы о своей природе представлялась Аркту чем-то незначительным: многие дикие маги, попав под надзор служителей Богов, предпочитали строить из себя обычных, ничем не примечательных людей. Его волновало другое. Образ Сафран, составленный им из впечатлений и воспоминаний обитателей Храма Солнца, напоминал ему о Наратзуле: не знай Аркт, кто породил несносного щенка, не видь его острые уши, он бы решил, что эти двое произошли или из одного чрева, или из одного семени. Оба магически одарённые, оба острые на язык, свирепые и надменные, и — уж наверняка — оба до тошноты трогательные и самоотверженные в своих редких привязанностях. Однако Аркт искал совсем другие сходства — с другим человеком. С другим существом. И находил их. Чуял нутром. Но у него не было ничего, что могло бы сойти за доказательство, а без доказательств всё было лишь пустыми домыслами… До сегодняшней ночи. Это воспоминание разожравшегося тюфяка Даль’Лотара о тренировке в Скуолле. Эти слова Сафран, сказанные в хвастливом запале. Аркт не верил в случайности и совпадения, однако — почему, спустя одиннадцать тысячелетий с окончания Тёмной эры, какая-то неримская девка обладает той же аурой, что была у этого существа, почему она повторяет его бахвальство слово в слово и, более того, имеет для этого бахвальства все основания? Последняя «реинкарнация» Азаторона, каллидарский выскочка Зорас, не мог похвастаться ничем из перечисленного и вместе с тем — натворил множество бед, чуть было не уничтожив Вин, едва восстановившийся после Звездопада. Насколько же опасной станет Прорицательница, если потеряет контроль над своими способностями и разумом? И… может ли Аркт рассуждать о чём-то подобном всерьёз? Ведь ни о какой реинкарнации Всевеликого не могло быть и речи. Азаторон был до сих пор жив. Аркт не сумел убить его, как ни пытался, — лишь пленил, толкнув себя на путь жертв, которые он боялся однажды обнаружить напрасными. И, в какой-то мере, боялся не зря. «Но Азаторон был Богом, а не каким-то эмиссаром Очищения, — рассуждал Аркт, вглядываясь в тёмные, изломанные очертания своего отражения в водах Ларксаса. — С другой стороны, может ли одно исключать другое, если предположить, что эмиссар избежал гибели в Белом огне? Но тогда как…». От размышлений его отвлёк пронзительный визг собаки и громкий гомон теней, обсуждающих друг с другом учуянный ими смрад палёной шерсти вперемежку с всплеском дикой магии. Чуть нахмурившись, Аркт оглянулся, и тени гурьбой кинулись на поиски. Сквозь дома с мирно спящими арчанами, сквозь ухоженные внутренние дворы, по широким улицам и узким переулочкам, мимо встряхнувшихся от дрёмы стражников. Они нашли их за стенами столичного театра. Небольшой бездомный пёс бился в петле, привязанной к нижней ветке дерева. Его светлая шерсть дымилась, ожоги пузырились и кровоточили. Он хрипел, сипел, визжал и размахивал лапами, перетянутыми бечёвкой. Глупое животное: он был слишком добр, слишком любил людей и не мог представить, что кто-то может осознанно причинить ему боль — оттого и разрешал творить с ним, что вздумается, думая, что с ним играют. Пока не стало слишком поздно. Его мучитель стоял под деревом и с восхищённым интересом наблюдал за агонией животного. На его ладонях то вспыхивал, то гас огонь — будто человек ещё не решил, добавить ли ему боли сейчас или же стоит обождать немного. Он был невысокого роста и хлипкого телосложения — тёмный плащ, капюшон которого скрывал его лицо, был ему совсем не по размеру. Мальчишка, понял Аркт и поморщился. Тени, повинуясь его безмолвному приказу, разделились. Одни из них превратились в острый клинок и перерезали верёвку петли, вторые — подхватили израненную собаку, бережно опуская её на землю, а третьи — скопом обрушились на пацана, опрокидывая его на спину, и Аркт наконец смог рассмотреть его лицо. Его глаза, в которых не было ничего, что могло бы определить его как человека. Аркт усмехнулся. Как низко пал Святой Орден! За два дня хвалёные эндеральские служители Богов так и не обнаружили его, беспрепятственно шныряющего даже по самым секретным помещениям Храма Солнца. Сколько же времени они позволяли резвиться этому чернодушнику? Вероятно, немало — мальчишка был совсем юн, но уже успел познать тягу к разрушению, вкусил прелесть чужой крови, чужой боли и желал наслаждаться ими ещё и ещё. Идиоты. Впрочем, этот чернодушник — исключительно их проблема. Аркт и без того оказал хранителям услугу: тени гнали улепётывающего пацана прямиком в объятья стражников. Если те не оплошают, то разберутся что к чему и предпримут то, что от них зависит. Перед Арктом же стояла другая задача. Он и без того позволил себе потерять порядочно времени. Вновь отвернувшись к Ларксасу, он прикрыл глаза и окунулся в Море Вероятностей, выискивая связь, подобную той, что соединяла его с Даль’Лотаром, но с существенным отличием — эта была крепче и до сих пор искрилась преданностью. Совсем скоро связь натянулась, завибрировала, передавая эмоцию человека, откликнувшегося на зов. «Неужто я сплю и вижу чудный сон? — услышал Аркт насмешливый мужской голос. — И в этом сне мой командир наконец-то вспомнил о существовании скромного, но верного меня?». «Не фантазируй, — отозвался Аркт. — Скромности в тебе никогда не наблюдалось». «Что ж, — словно наяву он увидел, как его собеседник достаёт из кармана камзола самокрутку и раскуривает её от язычка пламени, вспыхнувшего на ногте его мизинца. — Вероятно, я должен быть счастлив, что за эти без малого пять лет ты не усомнился в моей верности. Что случилось, командир? Помнится мне, после заварушки с Рождёнными Светом ты собирался уйти на покой и распрощался со мной без лишних сантиментов. Какие-то жалкие людишки осмелились нарушить твои планы?». «Верно». «И теперь ты, в отместку, решил взяться за мои планы? — Тихий смех окутал связь серебристым перезвоном. — Ну да я не против, командир. Ты же знаешь: Цилин Глерболлор всегда к твоим услугам. Без тебя эти годы были чертовски скучными». «Неужели? — ухмыльнулся Аркт. — Старина Этронар не удосужился развеселить тебя?». «Ну, он, конечно, пытался, — признал бывший серафим Рождённых Светом, — и всё же комедиант из него по-прежнему никудышный. Стало немного интереснее, когда Ронни воспылал амбициями и решил перебраться под бок нашего знакомца Таранора. Я даже обрадовался смене декораций, но радость моя оказалась преждевременной. Скажу одно: тропический климат юго-восточных берегов Эндерала мне совершенно не подходит. Теперь я не веселюсь, а страдаю, командир. Вероятно, старею». «Вероятно, — согласился Аркт. — Однако и с весельем, и со страданиями тебе теперь придётся повременить». Он был доволен. Глерболлор никогда не подводил его, но — то было до того, как Аркт исчез после смерти Богов. Разговаривая с ним в последний раз, Аркт дал понять своему капитану, что отныне тот отправляется в вольное плавание, и что лишь ему решать, чем теперь заниматься и какие цели преследовать. Однако, похоже, Цилин понимал даже лучше своего командира: Аркт был слишком повязан с Вином, чтобы сам мир и люди, населявшие его, позволили бывшему архисерафиму отойти от дел. Оттого Глерболлор и продолжил следовать давнему приказу: отыскать Этронара, узнавать обо всех его планах и не отходить от него ни на шаг. Аркт мог лишь надеяться на это, связываясь с бывшим подчинённым сегодня. «Порадуй меня, командир, — сказал Глерболлор, воспользовавшись небольшой паузой. — Скажи, что и ты вдруг очутился на Эндерале». «Скажу. Вот только я там, где климат получше». «Ты всегда умел расположиться с комфортом. Ну, так какие будут приказы? Признаться, я утомился прикидываться робкой овечкой на посылках великого и ужасного Этронара». «Совсем скоро люди из Дюнного и группа хранителей выдвинутся в сторону Драконьего Логова. Я хочу, чтобы к их появлению неримцы были готовы встречать их со слезами радости на глазах и сдавались в плен, представляя его своим избавлением». «Даже так! — в задумчивости протянул Цилин. — Ты должен знать, командир: здесь люди давно разделились на два лагеря. Первый лагерь состоит из идеологически заряженных, наглухо отбитых псов Коарека; их меньшинство, но именно они представляют из себя реальную угрозу. Второй же лагерь полнится бедолагами, которые боятся Этронара до усрачки». «Ты знаешь, что делать с фанатиками, — равнодушно заметил Аркт. — А что касается Этронара, то ты должен сделать так, чтобы он оказался абсолютно деморализован и мечтал бежать из этой пороховой лаборатории хоть на край света. Уверен, ты сумеешь устроить это, а как дело будет сделано, подашь мне сигнал». Конечно, он обещал жирдяю Манфриду оставить Этронара в полном распоряжении Храма Солнца. Но обещать не значит сделать. Аркт изначально не планировал отдавать этого прохиндея Святому Ордену. Во-первых, потому, что даже деморализованный, Этронар мог оставить от нынешних хранителей кровавое месиво — с их печальной подготовкой к реальному бою с реальным тёмным магом. Во-вторых, потому, что бывший зеробилонец знал слишком много из того, что не предназначено для нежных ушей служителей Богов. «О, — вновь рассмеялся Цилин, — идейка-другая у меня и правда найдётся. И когда он бежит, мне должно по-прежнему следовать за ним?». «Не сразу. Перед этим ты будешь должен сделать ещё кое-что». «А вот это уже интересно! Я весь внимание, командир». «Ты дождёшься появления хранителей. Среди них будет женщина, высокая рыжеволосая магичка. Уверен, ты не спутаешь её ни с кем другим хотя бы потому, что она не носит доспехи или робу хранителей». «О небо! Командир, я всегда знал, что ты благосклонен к рыжеволосым магам, но после стольких лет преданности я не вынесу конкуренции. Если ты хотел, чтобы я прихватил кого-то с собой для тебя, неужели не мог положить глаз на какую-нибудь белокурую красавицу?» «Не ерничай, — отрезал Аркт, но позволил тени улыбки скользнуть по губам. В каком-то смысле он даже скучал по всем этим шуточкам Глерболлора. На них всегда хотелось ответить соответствующе. — Белокурых красавиц всякого пола в моей жизни было и есть с избытком, а для рыжеволосых не осталось и места». Его бывший капитан осуждающие зацокал языком. «Если я не должен похитить эту хранительницу для услады твоих глаз, то что ты хочешь от меня?». Аркт оттолкнулся от парапета набережной и медленно зашагал по Аллее Мальфаса. Прежде чем покинуть мир солнечных детей, он не мог отказать себе в маленькой слабости — сполна насладиться свежим воздухом. «Я хочу, чтобы ты убил эту женщину». *** С облегчением вздохнув, Баизак сорвал с лица тканевую маску и принялся за перчатки. Хмурым взглядом он скользил по низким балкам потолка, по рядам грубо сколоченных полок, уставленных ящиками и банками с алхимическими ингредиентами, колбами и запечатанными пробирками с лечебными растворами. На дощатых стенах плясали тени от четырёх огарков свечей, примостившихся на пыльном подоконнике единственного оконца. Отбросив перчатки на стол, Адалаис потушил огонь и наколдовал пару магических светлячков — в Подгороде свечи были на вес золота, и экономили на них ещё больше, чем на чистой воде или хлебе. Ноги гудели от целого дня беготни, желудок сводило от голода, и Баизак, потирая живот, опустился на колченогий стул. Несколько минут отдыха ему были попросту необходимы, чтобы прийти в себя и без лишних приключений добраться из Чумника обратно в «Ложный пёс». К тому же, он ждал Штрауса: тот, таинственно подмигивая, остановил его в коридоре на пути в отведённую для апотекариев каморку и сообщил о припасённом для него подарке. Конечно же, то была Амброзия — ни о каких других «подарках» за батрачество в Чумнике между Баизаком и верховной сестрой Сальвиной уговоров не было. «Ты был прав, — мысленно признал Адалаис, развязывая тесёмки испачканного в крови передника. — В каком-то смысле я уже пожалел, что подвизался на всё это». «Ну-ну, куда же испарились твои светлые душевные порывы? Ещё с утра ты был так воодушевлён! — тут же откликнулся Наратзул. — Все эти сегодняшние шахтёры и драчливые пьяницы благодарны тебе. Это должно греть твоё сердце». «Моё сердце согреется при виде личной склянки с Амброзией, — возразил Баизак и отправил передник к перчаткам, на стол. — А работать мне больше понравилось с детьми. Хотя куда больше мне бы понравилось, если бы дети не жили в этом дрянном месте». «Уверен, им бы это тоже пришлось по душе». Рабочие смены в Чумнике были суточными, но Адалаису как новичку и непостоянному работнику разрешили отрабатывать лишь половину смены, чему он, несомненно, был крайне рад. Он не представлял, как можно находиться в этом угнетающем месте и днём, и ночью, но понимал, что у здешних апотекариев и их помощников не было иного выбора. Кроме того, многие из них, как настоящие эндеральцы, видели в работе в Чумнике следование своему Пути, хотя, казалось бы, в Подгороде не было места вере прямиком из солнечного мира, единственно любимого Мальфасом. К чумным и больным Грязью Баизака не подпустили, а поставили на поток из случайных больных, вручив перед этим рабочую порцию Амброзии. За сегодняшний день он, то и дело прихлёбывая из заветного флакона, исцелил несколько переломов у шахтёров, подправил спину кухарки из шахтёрской харчевни в Смоляной яме, привёл в божий вид трёх пьяниц, не поделивших бутылку разбавленного самогона в одной из подворотен. Также через его руки прошли пацанёнок с загноившейся раной на коленке, маленькая помощница повара из какой-то уличной забегаловки, которая обожгла руки, пролив на себя только снятый с очага луковый суп, и получила знатных тумаков от повара (Баизак залечил и ожоги, и синяки), мужик, который, сбегая от невовремя пришедшего со смены спутника своей любовницы через окно, проехался голым задом по деревянному подоконнику и заполучил пару отличных заноз — и многие, многие другие. В какой-то момент Баизак перестал считать и запоминать. Ему это было не нужно, а хворым посетителям Чумника и тем более. Кому-то было слишком невмоготу, чтобы отвлекаться на что-либо, кроме своей боли, кому-то хотелось поделиться своей историей и получить пару дежурных фраз сочувствия — и только. Для них Адалаис был лишь безликой фигурой, несущей исцеление — из-за заразности личинников и грязных все рабочие лечебницы должны были носить тканевые маски, пропитанные специальным раствором, — а они для него — лишь частью толпы, нескончаемой вереницы людей. За весь день Баизак так и не узнал, как незамеченным пробраться в подвал, где содержали монстра со страшными глазами. Он надеялся, что сумеет подслушать разговоры апотекариев и их помощников, когда те припрягали его к подготовке ингредиентов для снадобий. Нарезая стебли красного корня Вина, измельчая ватиров язык или цветы Мальфаса в ступке, он ловил обрывки болтовни, но головы работников лечебницы были заняты куда более приземлёнными темами: сравнением цен в Банке Продовольствия и на рынке Подгорода, новыми порядками в Ралате, щедростью главы Золотого Серпа, благодаря пожертвованию которого у местных апотекариев появилась возможность закупить всё необходимое для поддержания работы Чумника и лечения больных. Они или действительно не знали о секретном пациенте, или предпочитали делать вид, что не знают о нём. Баизак ставил на второе. Где-то после обеда Штраус, в тайне от верховной сестры Сальвины, улизнул на задворки Чумника перекурить и прихватил с собой своего нового знакомого. Они оба слышали протяжные завывания, приглушённые неожиданно толстыми стенами подвала. Когда же Баизак, не выдержав, вопросительно посмотрел на апотекария, тот, выпустив пару колец дыма, отвёл глаза и сказал: «Это, вероятно, ветер. Мы же в пещерах, помнишь? Здесь много трещин и пустот». Адалаис не решился давить вопросами и сделал вид, что поверил ему. Несколько раз за день он сталкивался с той женщиной-ралаимом, которую они с Наратзулом видели у Чумника. Уж она-то наверняка знала правду, раз пыталась выведать, что смог разглядеть мальчишка Силлус через окна подвала. Да и само её присутствие в лечебнице наводило на мысль, что Ралате, единственной официальной власти в Подгороде, был необходим контроль за чем-то — точнее, кем-то — в её стенах. В конце концов, верить в то, что человек Отца находился здесь по воле сердца, требующего помочь страдальцам, не приходилось. Даже за столь малое время, что Баизак находился в этих подземных трущобах, он успел уяснить одно: скорее Аркт возьмётся за помощь сирым и убогим или затянет пояс на рясе и уйдёт служить в ближайший храм Мальфаса, чем ралаим снизойдёт до заботы о спящих. Однако всё это преисполнение знаниями о реалиях Подгорода не помогло Адалаису ни на йоту. Сестра Мстительность — апотекарии и их помощники называли эту женщину именно так — ни с кем не вела дружеских бесед, смотрела с подозрением и на работников Чумника, и на его пациентов, а новичок, которого привёл Штраус, казалось, и вовсе её нервировал. Он был для неё чужаком; сестра Мстительность не знала, кто он и откуда, не понимала, чего от него ожидать. Лишнего внимания к своей скромной персоне Баизак не желал, оттого старался выглядеть с головой ушедшим в работу и не попадаться ей лишний раз на глаза. С первым трудностей у него не возникло по естественным причинам, но со вторым дела обстояли труднее, потому как ралаим плевать хотела на его желания и явно вознамерилась следить за ним в свободные от собственных забот минуты. Поняв это, Адалаис похоронил свои надежды прознать о тайне подвала при условном свете дня. Баизак не брал с собой ни свой костяной посох, ни Пожиратель — в Чумнике они были ему ни к чему, — но ему не требовалось физическое присутствие меча поблизости, чтобы рассказать Наратзулу о своих горестях. Коротко посовещавшись, они решили действовать самым примитивным способом: пролезть в чёртов подвал ночью. В это время поток случайных посетителей Чумника иссякнет, а апотекарии будут слишком усталы и заняты своими постоянными пациентами, чтобы слоняться без дела во дворе лечебницы. Лишь сестра Мстительность могла помешать планам Баизака, но он знал — ему не составит труда обезвредить её. Днём их более близкому знакомству мешали десятки лишних глаз, но ночью руки Адалаиса будут развязаны… Скрипнула дверь, вырывая его из размышлений, и Баизак встряхнулся, потирая слипающееся глаза. Он и не заметил, как задремал. На пороге каморки обнаружился понятливо улыбающийся Штраус. — Как сейчас помню: херню говорят — первый день ещё не самый сложный, — заявил апотекарий, приспуская тканевую маску с лица и с наслаждением почёсывая подбородок под бородой. — Всю первую неделю ты подбадриваешь себя, мол, я занят правым делом, мне тяжело, но больным куда хуже. На вторую — ты потихоньку перестаёшь ставить беды больных выше своих собственных. — А потом? — подавив зевок, спросил Адалаис. — А потом ты начинаешь жить мечтами о том, чтобы смена побыстрее закончилась и ты целые сутки не видел этих стен и всех этих рож. — Штраус вразвалочку вошёл в каморку и рухнул на стул напротив Баизака, с облегчением вытягивая ноги. — И радуешься, когда тебя отправляют работать на улицы. Уж лучше искать личинников по тёмным подворотням да латать по пути забулдыг и проституток, чем киснуть в Чумнике! — А как же Мальфас? — фыркнул Баизак, припоминая старые агитационные вывески на стенах некоторых бараков. — Разве ты не счастлив, что он улыбается, видя твой труд? Штраус закатил глаза. — Пусть Мальфас засунет свои улыбки в жопы солнечных детей. Здесь, в пещерах, все работают исключительно за медяки. Баизак рассеянно кивнул. За перекуром Штраус рассказал ему, что очутился в Подгороде около шести лет — зим — назад. Так повелось, в трущобы под Королевской горой Лига апотекариев отправляла тех своих членов, кто опорочил её доброе имя, но не до такой степени, чтобы попасть в законопослушные объятья Трибунала, и — Штраусу не повезло пополнить список «неугодных». Он с отличием окончил учёбу в Лиге, получил заветный знак апотекария на шею и, по распределению, укатил в Арк. «Мама мной очень гордилась, — ухмыляясь и пыхтя наспех сделанной самокруткой, отметил новый знакомый Адалаиса, — пока не выяснилось, что я не настоящий чудотворец и не могу вернуть девицам их девственность». Штраус уверял, что это — отличная история, и Баизак, после некоторых раздумий, не мог не согласиться с ним. Спустя четыре счастливых месяца практики к Штраусу привели девицу восемнадцати зим. Девица была прехорошенькой, но, по словам её маменьки, своей красотой пользоваться не умела. Вместо того, чтобы влюбить в себя сына какого-нибудь знатного, богатого рода, она сама влюбилась в помощника конюха и вознамерилась сбежать с ним куда подальше от столичных стен и излишне радивых родителей. Для осуществления плана им требовались время и средства, однако парочка не унывала: продолжая лелеять свои мечты, они едва ли не каждую ночь миловались во всяких укромных местах. И всё было хорошо, пока они, растеряв в порывах страсти свои последние мозги, не решили, что спальня девицы лучше всяких других укромных мест. Её отец подловил их в самый неподходящий момент, и разгорелся скандал, перемешанный с драмой. Штраус не знал, что приключилось с любвеобильным помощником конюха, но подозревал, что надеяться на благоприятный для него исход не стоит. Девицу же было решено выдать замуж, да поскорее. Достойная партия, естественно, нашлась, однако маменька девицы отказывалась вручать своему будущему высокородному зятю подпорченный товар, и, поразмыслив немного, она решила обратиться за помощью к молодому, но достойному представителю Лиги Апотекариев, которого ей некогда рекомендовали друзья. То есть к Штраусу. «Скажу тебе честно: я был потрясён, — признался Штраус, покачивая головой, — но ещё больше мне хотелось ржать — с той самой секунды, когда я понял, чего от меня хочет эта безумная. Поначалу я сдерживался, пытался объяснить ей, что апотекарии подобным не промышляют, что эта форма чудотворства — добавлять к человеческому телу то, чего в нём или на нём никогда не было, либо возвращать ему то, чего уже нет, — противоречит правилам Лиги, но она не сдавалась. Знаешь, что она мне сказала? Готов спорить, ты не догадаешься. «Вы же залечиваете порезы на коже, не так ли? И для этого вам приходится стягивать края раны. Процедура, о которой я вас прошу, ровно то же самое!». Тогда-то я понял, что мадам знает о женской анатомии столько же, сколько её дочь — о конспирации. И меня понесло! Я всё-таки заржал и ляпнул, мол, если я сделаю с влагалищем вашей девицы то же самое, что и с порезом, то в первую брачную ночь её муж заработает неизлечимую моральную травму. Ну не мог я тогда и представить, что она так взбесится, услышав это!». Ничего удивительного в неосведомлённости Штрауса об обидчивости высокородных дам не было: он рос вдали от Арка, на Фермерском побережье, где женщины не отличались хрупкостью душевной организации. Их вряд ли могли смутить грубоватые мужицкие шутки, и они не краснели, заслышав слово «влагалище». Несколько месяцев, проведённых в столичных стенах, попросту не успели научить апотекария всем тонкостям общения с богатыми, склонными к истерикам арчанками, а сука-судьба милости никогда не знала, и — Штраус влип по самые уши. Уже через неделю, следуя распоряжению главы Лиги, он переступил порог Чумного барака. В документе о его переводе значилось, что «молодой, но достойный апотекарий» отныне посвятит свой талант излечению всякой болезни, угнетающей жизнь жителей Подгорода. Срока его ссылки нигде упомянуто не было, оттого никаких иллюзий Штраус не питал: он или доживёт в трущобах под Арком до самой старости, или издохнет от одной из тех болезней, излечению которых он должен был посвятить свой талант. Спустя шесть зим, проведённых под Королевской горой, апотекарий перестал переживать об этом. Или же научился делать вид. В любом случае, Подгород менял людей и их образ мышления в кратчайшие сроки. Штраус, возможно, даже с излишком прочувствовал это на себе. По его же словам, он покрылся толстым слоем цинизма. Его главные жизненные потребности сконцентрировались на деньгах и жратве. Если случалось так, что верховной сестре Сальвине было не из чего платить работникам Чумника, Штраус не беспокоился о том, что у лечебницы нет денег в принципе — ни на что и ни на кого, — его волновало лишь то, как оплатить своё жильё и не вылететь на засранные улицы. «Но надеюсь, ты не думаешь, что я один тут такое дерьмо, — пригрозил пальцем апотекарий, когда Баизак с осуждением покачал головой. — Говорю же: это — дух Подгорода. Он проникнет и в тебя, если ты решишь задержаться здесь подольше. Поэтому вот тебе мой совет: если можешь бежать из этой сральни — беги». Именно это Баизак и собирался сделать, но понимал: для побега ему, как и той парочке из Арка, нужны были средства. Кроме того, он должен был знать, куда бежать, а главное — зачем. На сегодняшний день ничем подобным — ни деньгами, ни знаниями — Адалаис не располагал. Оттого и сидел в апотекарской каморке Чумника, глядя, как Штраус копошится во внутреннем кармане своей робы. — Кстати, об оплате, — проговорил тот, наконец выуживая на свет магических светлячков склянку с Амброзией. — Как и было обещано — за великие труды. Сальвина очень довольна тобой. Даже просила передать, что ей жаль, мол, надо платить деньгами, а не каким-то там пойлом. Невероятная для неё душевность, скажу я тебе! Подозреваю, всё потому, что ты красавчик. Ты должен быть горд собой: только спустился в Подгород, а уже пленил сердце старушки. — Завидуй молча, — усмехнулся Баизак, пряча Амброзию в свою сумку. — Как я могу? Ведь тогда перестанет быть смешно, — покачал головой Штраус и поднялся на ноги. — Ты сейчас в таверну? Провожу тебя немного. — А ты? — Адалаис засобирался вслед за апотекарием. Ему хотелось побыстрее занырнуть в бадью с водой и смыть с себя въевшийся в кожу и волосы запах лечебных микстур, крови и блевоты. Натянув плащ, он щёлкнул пальцами, и магические светлячки, вьющиеся под потолком, погасли, погружая каморку в мрак. — Отправляешься патрулировать улицы? — Официально — да, — кивнул Штраус, перекидывая апотекарскую сумку через плечо. — Но на самом деле я обещал своей хорошей знакомой проверить здоровье сына её соседки. Пацанёнок совсем плох — похоже на Грязь. Надеюсь, что лишь похоже. У нас уже кончаются листы для переписи всех заболевших — нынче эта сука вспыхнула с какой-то ненормальной силой… — жаловался он, пока они шли к выходу из Чумника. И то ли тени, заполонившие главный коридор лечебницы забавлялись с лицом апотекария, то ли Штраус действительно с каждым словом становился всё мрачнее — что совершенно не вязалось с его горячими заверениями о своём безразличии к чему угодно, кроме денег. Так или иначе, когда он заговорил вновь, его голос зазвучал бодрее: — Ну да ладно. Проверю, а там посмотрим. Пока ничего не ясно, а значит и сопли на кулак наматывать рано… Ещё хочу заглянуть на рыночную площадь. — А что там? Намечается что-то интересное? — вежливо спросил Баизак, когда они наконец очутились на улице. Дожидаясь ответа, он украдкой оглянулся на удаляющиеся от него серые стены Чумника. Из подвала лечебницы не доносилось ни звука. Вероятно, секретный пациент, изнеможенный своим недугом, уснул. Или кто-то заставил его замолчать, опасаясь навязчивых вопросов. Адалаису лишь оставалось надеяться, что «монстр» не поднимет шум, завидев его рядом с собой. Успокоить его магически, конечно же, можно — в теории. Но кто знает, что произойдёт на практике, и не сделает ли магическое вмешательство ещё хуже? — О нет, всё интересное там уже успело наметиться! — воскликнул с некоторой досадой Штраус. — Видишь ли, у нас были загадочные перебои с поставкой продуктов в Банке Продовольствия в последнее время. То есть жратва поставлялась, но какая-то унылая, хотя, как я слышал, по бумагам всё было очень достойно: в списках значилось даже мясо… которое куда-то испарялось, как только его доставляли в Подгород. Ралата решила заняться этим вопросом, и, на удивление, они достаточно оперативно поймали придурков, возомнивших себя пещерной элитой. — Какая забота! — фыркнул Баизак. — Забота? Не думаю, что это она, — возразил апотекарий. За разговором они одолели подъём по тонущей во тьме лестнице, ведущей из закоулка Чумника на одну из главных улиц Подгорода, и теперь неспешно шагали меж тускло освещённых факелами двух- и трёхэтажных жилых бараков. — Во-первых, Ралата не терпит никаких других элит в этом сральнике, кроме себя самой. А во-вторых… Ты, наверное, слышал о том, что у них там случилась внезапная смена власти — все до сих пор болтают об этом. Прошлый Отец был не слишком озабочен пусть относительным, но благополучием жителей Подгорода. То есть, конечно, и при нём Ралата охраняла шахты, рудники, контролировала Банк Продовольствия и следила за порядком на улицах, но… Всё это было как-то без огонька, понимаешь? Куда больше ралаимы были заняты сбором теневого налога и крышеванием мелких нарколабораторий и пунктов контрабанды. Поэтому и упускали моменты вспышек всяких мелких бунтов и прочих недовольств. Нынешний Отец ведёт себя иначе. Судя по всему, он прекрасно понимает, что простой народ под его каблуком, но без денег и жратвы может нехило омрачить его жизнь. Поэтому и действует, порой, даже на опережение. Не скупится на красивые жесты. К примеру, несколько дней назад он лично посетил Чумник и заверил Сальвину, что поможет с доставкой всех необходимых ингредиентов для целебных микстур и прочего. — Не за просто так, полагаю? — Ничто в Подгороде не делается за просто так, мой друг-аэтерна, — философски изрёк Штраус, махнув рукой в ответ на приветствие мужиков, засевших в уличной забегаловке. — Да, Чумник заплатит Отцу за ингредиенты, но даже на поверхности у апотекариев есть поставщик товара. Они не работают бесплатно, так почему Ралата должна заниматься благотворительностью? — В этом случае «благотворительность» — такое же неподходящее определение, как и «забота», — поджал губы Баизак. — Даже не полностью справляясь со своими задачами, Чумник хотя бы создаёт образ того, что больные личиночной чумой и Грязью могут получить исцеление. Раз уж новый Отец озабочен тем, чтобы простой народ относился к нему, так сказать, с симпатией, то для его репутации было бы вовсе не лишней демонстрация посильной помощи местным апотекариям. «Зачем ты затеваешь этот спор? Он не принесёт никакого результата», — с недовольным вздохом спросил Наратзул. Апотекарий же посмотрел на Баизака со смешливым изумлением. — Дружище, я не верю, что ты действительно не понимаешь, почему это невозможно! Думаю, виной всему твоя фаза отрицания всего, что связано с Подгородом. Все новоприбывшие проходят через неё, и все в это время притупляются рассудком — свято верят, что нигде больше не творится подобных ужасов и несправедливостей… Ну, рассуди сам. Ты предлагаешь хитрые вещи, но начинка у них всё равно альтруистическая. А кому сдался этот сраный альтруизм? Ралата взяла у нас список ингредиентов, пообещала, что добудет всё, от первого до последнего пункта. И как же она собирается сделать это? Не думаешь же ты, что Отец отправит своих ралаимов собирать травки да цветочки на полянках? — Штраус хохотнул, явно в красках представив эту душещипательную картину, покачал головой и сам ответил на свой вопрос: — Конечно же, нет. Ралата свяжется со своими поставщиками и заплатит им за услугу. Возможно, даже приплатит проценты, если окажется, что достать что-нибудь из списка было труднее, чем предполагалось изначально. Другими словами, Отец проредит свой кошель, чтобы после мы, апотекарии Чумника, варили микстурки, делали припарки, штопали пациентов и не ныли о своей ужасной участи. Наша признательность не восполнит его затраты, посему он не станет работать себе в убыток — никто бы на его месте не стал. — Раз Отцу по вкусу получать в оплату в монете, то чем он наполнил свой кошель, расправившись с какой-то жалкой бандой продовольственных воров? — не сдавался Баизак, хоть и сам не понимал, отчего продолжает спорить. Штраус говорил разумные вещи, но почему-то вся эта ситуация задевала Адалаиса. Возможно, апотекарий был прав, и в нём сыграло дурацкое отторжение Подгорода. — Сомневаюсь, что в их убежище ралаимы нашли какие-то несусветные богатства. — Откуда нам знать? — пожал плечами Штраус. — К тому же, решив вопрос продовольствия, Отец создал задел на будущее. Сытый мужик активнее орудует киркой в шахте и добывает больше руды, а это означает больше денег в казне Ралаты. Сытая проститутка из Серебряного облака будет выглядеть привлекательнее и найдёт в себе силы обслужить большее количество клиентов, что означает приток прибыли борделя, а заодно — и Ралаты. Продолжать можно до бесконечности. Плечи Баизака обессиленно опустились. — Ладно, ты победил, — проворчал он. — Похоже, ты действительно неплохо разбираешься в том, как тут всё устроено. Что, конечно, не удивительно. — Тут и правда нечему удивляться, — улыбнулся Штраус. — Потому что сытый апотекарий — то же самое, что и сытая проститутка, только ублажает своих клиентов немного иначе. Не выдержав, Адалаис рассмеялся. Ему нравился Штраус, а ещё — он немного завидовал ему. Баизак тоже хотел бы так равнодушно и, одновременно с этим, стоически воспринимать все тёмные стороны мира вокруг. Более того, Баизаку пора было бы уже смириться с тем, что он, наверное, уже никогда не поймёт хитросплетения взаимоотношений в социуме. Живя до девятнадцати лет в Тирине, где всё казалось простым и лёгким, где под началом сердечного Араторниаса люди стремились помочь друг другу без всякой корысти, в большом мире он чувствовал себя… чужим. И как только Баизак начинал думать, что постепенно осваивается в нём, люди подкидывали ему новые испытания, ещё заковыристее и сложнее, чем прежде. — Так зачем тебе понадобилось идти на рыночную площадь? — спросил он. — Потому что Отец велел казнить этих идиотов и вывесить их хладные тела в месте полюднее — в назидание. Так уж получилось, что рыночная площадь — то самое заветное место. Мне об этом Бакки рассказал, один из моих помощников, и… Ну, у меня всегда были подозрения по поводу одного человека. Хочу посмотреть на трупы и понять, был я прав или нет. Немного подумав, Баизак решил никак не комментировать это. Подгород по-настоящему угнетал его, но всё-таки Штраус был прав: в своей самой глубинной сути это гиблое место ничем не отличалось от других городов, и люди в нём были такими же, как и в других городах. Когда Баратеон устраивал из казней целые представления, толпы эрофинцев приходили поглазеть на страдания преступников, настоящих и оболганных, и не видели в своём праздном любопытстве ничего предрассудительного. Апотекарий распрощался с Баизаком на втором перекрёстке: лестница наверх вела к следующему ярусу пещер, где когда-то располагался управленческий квартал, а теперь — проживали горожане побогаче, да слонялись те, кто мог себе позволить гостеприимство «Ложного пса»; Штраус же, минуя её, бодрым шагом отправился дальше, к бараку, где жил больной мальчик. «Как твои успехи с душой древнего аэтерна? — обратился Адалаис к Наратзулу, надеясь хоть как-то скрасить путь до таверны. — Есть прогресс?». «Нет, — отозвался Арантэаль. — У меня лишь появилась идея, как, возможно — лишь возможно, — его удастся пробудить. Но… Я не справлюсь с этим в одиночку. И я уже почти смирился с мыслью, что мне придётся просить помощи». Сказано это было с таким отвращением, что Баизак даже смутился. «Что зазорного в том, чтобы просить помощи? Ты же знаешь: если я могу что-то сделать…». «О, нет, — мрачно усмехнулся Наратзул, — здесь от тебя ничего не зависит. И ты, конечно же, прав: в просьбе о помощи нет ничего дурного. Загвоздка лишь в том, кому она будет адресована». Некоторые подозрения охватили Баизака. Арантэаль славился сложным характером, но в нужный момент умел перестроиться и расположить к себе любого, от кого ему что-то требовалось. И был лишь один человек, на которого это правило не распространялось. Рядом с которым Наратзул против воли превращался в озлобленного капризного подростка и отказывался вести себя разумно. «Ты говоришь о…», — начал было Адалаис, осторожно подбирая слова, но замолчал, услышав злобное, почти змеиное шипение Наратзула. «Вот и он. Лёгок на помине». Баизак изумлённо заозирался. Улица, по которой он шёл, казалась пустынной — рабочие люди, в преддверии нового, тяжёлого, трудового дня, уже разбрелись по домам и отошли ко сну, а праздные гуляки ошивались у таверны, до которой было ещё далеко. Он не чувствовал чужого магического присутствия, однако… Тени, сгустившиеся в узком переулке между двумя бараками слева от Адалаиса, вдруг пришли в движение. Они словно ожили: Баизак мог поклясться, что услышал тихое хихиканье и перешёптывание десятков голосов. И отчего-то это показалось ему знакомым. Как будто когда-то, давным-давно, он… Он — что? Баизак, растерянно моргая, пытался ухватиться за блеклый обрывок воспоминания, но у него ни черта не получалось. Он настолько погрузился в эти бесплодные попытки, что пропустил тот миг, когда от теней отделилась высокая фигура и шагнула в свет уличных фонарей. «Как ты учуял его?», — почти обиженно спросил Адалаис, наблюдая за приближающимся к нему Арктом. «Смрад лжи всегда появляется быстрее её источника», — процедил Наратзул. — Как всегда, очень остроумно, — отметил бывший архисерафим, останавливаясь в шаге от Баизака. По его бледным губам скользнуло подобие саркастической улыбки. — Рад, что за эти дни ты ещё не разучился поражать воображение собеседника своим красноречием. Ответом ему стало презрительное молчание Арантэаля, и Баизак поспешил перетянуть внимание на себя. — Я уже подумывал, что ты позабыл про нас, — сказал он, уперев руки в бока. — Где ты был? Чёрные брови Аркта чуть приподнялись. — Очевидно, был занят делами более важными, чем игры в целителя. — Расскажешь? — Обижаться на подколку Баизак не стал. Это было бесполезно: его обиды вряд ли хоть когда-то взволнуют бывшего архисерафима. Если он и вовсе обратит на них внимание. — В своё время, — непреклонно дёрнул подбородком Аркт. — А сейчас я хочу осмотреть того больного в Чумном бараке. — Прямо сейчас? — Мечты о бадье с горячей водой разбились в голове Баизака с таким громким звоном, что он поначалу даже не успел изумиться. А когда опомнился, то торопливо уточнил: — Подожди, откуда тебе известно о нём?! Аркт, склонив голову набок, устало посмотрел на него. — Щенок, за все эти годы ты так и не научился закрывать своё сознание. Мне не составило ни малейшего труда время от времени проникать в твои воспоминания. «Он поставил на тебя свою Метку, — выплюнул Наратзул, — чтобы всегда знать, где ты и чем ты занят». — Так и есть, — подтвердил Аркт. — И, хоть ваши сознания соединены, никто из вас не заметил этого. Прискорбно, но, полагаю, совсем неудивительно. Вы слишком уверились в своих силах и оттого расслабились. — Ты и правда хочешь читать лекции — здесь, посреди улицы? — сухо уточнил Баизак. Пренебрежение бывшего архисерафима в очередной раз уязвило его, и он изо всех сил старался не показать этого. — Я хочу, чтобы глупые вопросы поскорее закончились, и мы отправились в этот ваш Чумник, — едва слышно вздохнув, ответил Аркт. «Раз уж ты и так всё знаешь, всё видишь, то мог бы продолжать своё расследование отдельно от нас и не тратить время на наши глупые вопросы», — усмехнулся Наратзул. По обыкновению, он не желал проводить в обществе своего бывшего командира ни единой лишней секунды. — Мог, — не стал отрицать Аркт, — но тогда я бы не рассказывал вам то, что узнал, и то, что мне всегда было известно. Мне думалось, для вас это важно. — Важно, конечно, важно, — вновь вклинился между ними Баизак. Собственный спор с Штраусом отнял у него последние силы; он был слишком устал, чтобы слушать чьи-то препирания, пусть и цветастые. Хотя бы потому, что, с ними или без них, они всё равно придут к одному итогу. — Что ж, если тебе так неймётся, то отправляемся в Чумник прямо сейчас. Аркт довольно кивнул, и Адалаис круто развернулся на каблуках, внутренне исходясь страданиями по своей доле. Хоть какой-нибудь ужин да бадья с горячей водой — разве о многом он просил у мироздания? Отчего же оно так издевалось над ним, подсовывая в столь неподходящее время встречи, которых он, быть может, и ждал, но не сейчас? Баизак успел сделать лишь два шага, как на его плечо опустилась рука Аркта. Он удивлённо оглянулся, и в этот же миг — его тело и сознание распались на тысячи частиц. Он перестал быть собой, вместо этого превратившись в крупицу чего-то невероятно большего. Он чувствовал поток и сам был им. Ещё секунду назад он стоял в нескольких кварталах от «Ложного пса», а теперь — был повсюду. Наблюдал все укромные уголки Подгорода; просачивался меж людей, спешащих мимо рыночной площади и вскользь оглядывающих пятерых висельников, что раскачивались в петлях над наспех сколоченным эшафотом; заныривал в тёмные зевы штолен Смоляной ямы; заглядывал через плечо расстроенно цокающего языком Штрауса и видел маленького мальчика с запёкшейся кровью в уголках губ, сотрясаемого ознобом в коконе двух штопанных-перештопанных одеял. А когда он, наконец, очутился у Чумного барака, его затянуло в узкую воронку, сомкнуло тисками, и… Вновь ощутив землю под ногами, Баизак неловко оступился и припал на одно колено. У него кружилась голова, а собственное тело казалось неуютным — как будто бы тесным. Вокруг него плясали в прощальном танце тени, постепенно рассеиваясь в свете фонарей у главного входа в лечебницу, подобно тёмному туману. — Что это, блядь, такое было? — слабым голосом спросил Адалаис. Аркт с невозмутимом видом прошёл мимо него. Неуспевшие исчезнуть тени потянулись за бывшим архисерафимом и растворились в складках его чёрного плаща. — Это не похоже на обычную телепортацию, это… Будь он проклят, если знал, как описать то, что ему удалось пережить в эти мгновения перемещения в пространстве! Баизак подозревал, что для этого в инале не существовало подходящих слов, как и в магической науке Вина — подходящих определений. — Что ты там лопочешь? — Аркт замер у дверей в подвал и оглянулся на Баизака. — Шевели ногами. Как мне помнится, ты не хотел, чтобы кто-то увидел тебя здесь в неположенное время. — Да, — прохрипел Адалаис, непослушными руками растирая онемевшее лицо и поглядывая на окна Чумника. К счастью, никто из апотекариев или их помощников не возжелал осмотреть унылый пейзаж закутка у лечебницы в эти минуты. — Да, конечно. «Это и не было обычной телепортацией, — говорил, тем временем, Наратзул. — Будучи паладином, я телепортировал с ним пару раз, но впечатлений мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Я хорошо помню, как это чувствовалось. Всё дело в его магии, в его Связи с Морем Вероятностей. Она совершенно другая, не похожая ни на одну, которая может быть у обычного мага Вина. Этот ублюдок родился в Ирдоре и учился управлять своими способностями именно там, а структура волн Моря в каждом из миров разная. Полагаю, попав в наш мир, он сумел мимикрировать, подстроиться под волны Моря Вина и, одновременно с этим, видоизменить их под себя. Таким образом, его Связь стала в какой-то степени дуальной». «Я ничего не понял, — честно признался Баизак, кое-как вставая с колен и плетясь к терпеливо ожидающему его Аркту. — Он одновременно связан и с Морем Вина, и с Морем Ирдора? Его магия — порождение соединения двух Морей в одном теле? Разве такое возможно? И разве Ирдор не уничтожен?». «Ирдор более не пригоден для жизни, а не лишён Моря Вероятностей, пусть оно и явно видоизменилось после последней битвы ирдорских Богов, — поправил его Арантэаль. — Аркт навечно магически связан с Ирдором, но должен был научиться жить и творить магию в Вине. Это нелегкая задача для чужака, но выполнимая. Вспомни, как тяжело было тебе претворять заклинания в некоторых из миров, где мы побывали. Тебе приходилось подстраиваться под законы тамошних Морей, познавать их особенности на практике, и, таким образом, ты оказывался на месте Аркта. Однако ты не углублялся в изучение волн, потому что знал — ты скоро покинешь каждый из этих миров. Пернатому же ублюдку было незачем оставлять Вин — он стал для него новым домом. Ему пришлось притираться и находить для себя удобные магические лазейки, буквально убеждать здешнее Море признать в нём своего». «Но стать полностью «своим» ему не удалось и никогда не удастся, поэтому его магия ощущается иначе», — подытожил Баизак и нахмурился. Ему казалось, что в своих рассуждениях они упустили что-то важное. Тихий смешок заставил его поднять взгляд на Аркта. Тот смотрел на него со снисходительной улыбкой. — Ты прав, — сказал бывший архисерафим. — Кое-что действительно ускользнуло из вашего внимания. Но да это и не вашего ума дело, — добавил он, отворачиваясь от растерянного Адалаиса и не вслушиваясь в шипение Наратзула, возмущённого тем, что их мысленный разговор вновь оказался подслушанным. Всё его внимание сосредоточилось на двери подвала. В щели между её створками засуетились тени. Вновь обернувшись чёрным туманом, они потянулись к кованому замку, к двум разъеденным ржавчиной массивным щеколдам. Те отозвались приглушённым треском, заискрили ошмётками чьего-то разрушенного охранного заклинания, и — дверь распахнулась с такой силой, будто её открыли тараном изнутри. «Быть может, всё дело в тенях, — подумал Баизак, заглядывая в тёмный зев подвала, в который вела ветхая деревянная лестница. Одна из бесплотных помощниц Аркта заклубилась у правой ладони Адалаиса, и он несмело дотронулся до неё пальцами. Та тут же отпрянула и слилась с полумраком улицы. — Они похожи на настоящие, но готов спорить, что это не так. Что это — нечто другое. Живое, наделённое разумом, послушное взрастившему его хозяину. Лишь принявшее вид теней… Нет, не то. Интересно, но не то». — Пойдём, — поторопил его Аркт, первым ступая на скрипнувшую под его весом лестницу. В его голосе чувствовалась ехидная улыбка. Бывший архисерафим явно наслаждался страданиями запутавшегося в поисках правды щенка. «Я чую чьё-то присутствие, — сказал вдруг Наратзул. — Помимо больного, здесь есть кто-то ещё». — Конечно, есть, — подтвердил Аркт. — К вопросу охраны в Подгороде относятся куда более сурово, чем в Храме Солнца. И в этот же миг где-то вглубине подвала раздлся грохот. Бывший архисерафим продолжил степенно спускаться по стонущим ступеням, ничуть не изменившись в лице, а Баизак едва подавил желание оттолкнуть его и вырваться вперёд. Однако суетливость, судя по всему, была ни к чему, поэтому он лишь создал привычную пару магических светлячков и пустил их вдоль стен. Почти сразу он увидел скрюченную на полу фигуру в чёрной робе. То была сестра Мстительность; при падении с её бритой, как у любого ралаима, головы слетел капюшон, открывая симпатичное веснушчатое лицо. Вероятно, услышав голоса у дверей и осознав, что её охранные заклинания разрушены, женщина спряталась в густых тенях самого дальнего угла подвала и готовилась к внезапному нападению, однако попала в ловушку — она не могла знать, что в присутствии одного из нежданных визитёров любая тень перестаёт быть другом кому угодно, кроме него. — Она… — неуверенно начал Баизак, глядя, как изо рта, ушей, носа и из-под закрытых век сестры Мстительности вырываются тёмные всполохи. — Жива, — закончил за него Аркт. Ралаим ни капли его не интересовала. Преодолев последнюю ступеньку, бывший архисерафим сразу же направился к узкой кровати у окна. — Всего лишь без сознания. Это не смертельно. — Выглядит… жутко, — пробормотал Адалаис и вздрогнул, когда двери подвала за ним захлопнулись будто сами собой. «Проклятье, — разворчался Наратзул, — будь при тебе Пожиратель, я бы увидел куда больше! Не стой столбом, будь так любезен, подойди к больному поближе». Аркт уже присел на корточки рядом с кроватью и внимательно вглядывался в лицо лежащего на ней мужчины. Тот бодрствовал, но был тих и безволен, словно страшная кукла, самостоятельно способная лишь моргать. Пацанёнок у Чумника не врал: радужки больного были похожи на тлеющие внутри глазниц угольки. По его серой коже струились чёрные змейки вен; на висках, на шее, у рта они пульсировали, будто живые. Человеческого в его облике осталось мало, но и на зверя несчастный не был похож. Баизак, не веря своим глазам, склонился над ним. Он чувствовал, как звенит где-то внутри него — внутри его сознания — связь с Пожирателем, и как знакомая, едва заметная щекотка пробегает по внутренней стороне его век. — Это и есть Красное безумие? Твою мать, никогда раньше не видел, чтобы болезнь так видоизменяла человека! «Зато я видел, — резко сказал Наратзул. — Правда, как я уже говорил, то было проклятье, а не болезнь. Я был прав в своих подозрениях.» — Нет, не был. Это не проклятье, — равнодушно ответил ему Аркт. Он посмотрел на низкий столик, стоявший у кровати больного. На нём лежали тряпки, жгуты, иглы для кровопускания и стояли три пробирки с чёрной жидкостью, которую Баизак никак не смог классифицировать. Бывший архисерафим взял в руки одну из них и поднял на свет проплывающего мимо магического светлячка, встряхнув её содержимое. — Что это? — тихо спросил Адалаис, наблюдая, как жидкость вязко стекает по стенкам пробирки. — Кровь, — хмыкнул Аркт. — Чья? Этого бедолаги?! «Его и никого другого, — ответил за бывшего командира Наратзул и тотчас накинулся на того. — Раз порталы в Ратшек закрыты, то это исключает возможность демонического заражения. Также демоническое заражение исключает тот факт, что этот бедняк вряд ли баловался демонологией на досуге, когда не был занят работой на каких-нибудь рудниках. Однако, как мы знаем, он не первый, кто подвергся этому Красному безумию в пределах столицы, а это значит, что где-то неподалёку есть источник, который действует…». — Вспышки так называемого Красного безумия были замечены и за пределами столицы, — оборвал его Аркт. — В Храме Солнца находится жительница Фермерского побережья, и в момент заражения она была далеко за пределами Арка. К тому же, из воспоминаний этой женщины, — бывший архисерафим лениво кивнул в сторону сестры Мстительность, — я узнал, что в Подгороде зафиксированы ещё несколько аналогичных случаев. Никто из заражённых не контактировал ни с одним камнем. Красное безумие охватило их само по себе. Чувствуя себя абсолютно несчастным и окончательно запутавшимся, Баизак вслушивался в их разговор. Ему было ясно одно: в отличие от него Аркт и Наратзул имели хоть какое-то представление о том, что происходит. И он мог лишь надеяться, что в один прекрасный момент эти двое вспомнят о нём и объяснят, о чём, чёрт возьми, толкуют. «Эти симптомы не могут возникать сами по себе!», — раздражённо рявкнул Арантэаль. — Отчего же? Очень даже могут, — возразил Аркт. Отставив пробирку на стол, он распрямился и одёрнул полы своего плаща. — Если мир умирает.Глава 20. Ночные беседы с клятвопреступником
22 июня 2022 г. в 13:37
Всем доброго времени суток, товарищи! <3
Наконец-то мы с вами дожили до продолжения. Аллилуя!
Однако, как я и предупреждала раньше, с этой главы начинаются переплетения с приквелом фика «Тёмные хроники: Становление» и в плане сюжета, и в плане персонажей. Кроме того, сюжет, в каком-то смысле, возвращается к событиям, описанным в ранних главах — два года тому назад.
Положа руку на сердце, я сама отчасти забыла, что именно там понаписала (лол), и буду крайне удивлена, если кто-то из моих читателей подобными провалами в памяти не страдает. И поэтому — вот вам, дорогие мои, список глав «Бездны», чтобы освежить память, а заодно и список глав «Хроник», которые помогут вам понять/вспомнить, что вообще происходит, и кто все эти люди. Читать/перечитывать или нет — абсолютно ваш выбор, моё же дело — дать совет.
«Бездна»: гл. 3 (в части «неримской» арки), гл. 7 (в части «неримской» арки), гл. 8 (целиком), гл. 9 (в части «неримской» арки), гл. 11-12 (целиком), гл. 14 (целиком), гл.13, 16-18 (в части «дюнновской» арки).
«Хроники»: гл. 2, гл. 7 — как минимум.
Если кто-то из вас всё же помнит что-то, то во время прочтения указанных глав с пометкой «неримская арка» может обнаружить некоторые сюжетные изменения. Они не супер-критичны, так как связанный с ними сюжет только начинает раскручиваться. Они появились из-за «Хроник»: взявшись за приквел, я наконец-то смогла соединить лор игр и все свои хэды в удобоваримый вариант, которым я очень довольна. К сожалению, два года назад я подобным похвастаться не могла. Полагаю, при написании макси-долгостроев доработки/изменения могли бы случиться у любого автора, не только у меня.) Если кого-то это вдруг удивило, возмутило или смутило, то простите, но — как есть.
А теперь, раз вы предупреждены, а значит вооружены — приятного прочтения!)
___________________________________________________________________
Примечания:
Небольшое, но важное пояснение одного хэда, который использовался, используется и будет использоваться впредь как в "Бездне", так и в приквеле "Хроники".
В своих фиках касательно Тёмной эры и Азаторона я опираюсь на канон Нерима, где история императора описана более подробно и правдоподобно, чем в Путях; где аэтерна перебрались в Вин из их погибшего мира Ирдор с помощью Азаторона, но никак не произошли из его крови, как рассказано в Пути, и т.д. Опираясь именно на эту исходную, я придумала хэды, которыми добавила канон в удовольствие - своё и, надеюсь, читателя.
С другой стороны, Путь - священное писание Рождённых Светом, которое может быть использовано и, я уверена, действительно было использовано для того, чтобы вложить в умы верующих выгодную для Богов картину прошлого. Поэтому воспринимать всё, что там написано, как "правдивую правду" неразумно.