Проведи меня до дома, мы знакомы до истомы. Комом в горле застряну, день был слишком натянут.*
Сегодня в кабинете детективного агентства, которое является сердцем всего здания, на удивление нелюдно и тихо. Дазай привычно курит в окно, раздражая своего напарника; а сам Куникида выжидает, пока Рампо доест свою плитку шоколада, соизволит напялить очки и посвятить «нас всех» в увлекательную историю о эсперах, которые завалили к ним на днях, организовав шоу телепортации и грозы, покалечив Осаму и устроив спонтанный тест-драйв для Накахары. Это было бы полезно знать: где они и что они, потому как рано или поздно они вернутся. Эдогава удовлетворённо облизывается, гордо задирает нос и тянет на себя очки, которые, несомненно, «активируют способность». — Итак… — Осаму сбрасывает окурок в окно и поворачивается на включившего свою дедукцию Ранпо. — Эсперы прилетели из Франции, их цель — ВДА и ПМ, и… — И они решили начать с более лёгкой мишени, — перебивая, усмехнулся шатен. На него тут же злобно покосился Доппо, на что Дазай поднял руки вверх, мол «ладно-ладно, молчу». — Почему ты уверен, что они именно прилетели? Один из них, вроде, умеет телепортироваться. — На этот раз уже на Куникиду злобно посмотрел Ранпо, обидевшись на то, что в его силе сомневаются. — Его телепортация действует всего на три километра, так что я уверен. Пока Доппо размышлял, каким же образом этот пожиратель калорий допёр то того, как действует чужая способность, Осаму недовольно закатывал губу и ворчал что-то про то, что способность бесполезна, если она позволяет беспрепятственно перемещаться только на такие небольшие расстояния. — И какие у них мотивы? — Думаю, да. — Брови Куникиды и Осаму взметнулись вверх, а Эдогава встрепенулся, осознав, что ответил не совсем той формулировкой. — Выискивают эсперов с интересными и бесспорно полезными способностями. У кого-то из них есть возможность «высасывать» силу. Сказав это, Ранпо со спокойной душой спрятался за одним из столов, достав пакет сладостей и принявшись жевать. Дазай выждал добрые пару минут, пока Доппо щурился и о чем-то думал, но когда он повернулся на Осаму, набрав воздуха в лёгкие и собираясь что-то сказать, шатен подскочил с подоконника. — Замечательно! Просто потрясающе! Эдогава, ты, как всегда, на высоте! Уверен, что наше агентство сможет защитить тебя. — Дазай хотел подмигнуть сладкоежке, но тот в недосягаемости, поэтому суицидник, деловито покачивая бёдрами, направился к выходу из кабинета. — И на этой прекрасной ноте я отчалива- — Стоять. Наверное Ранпо выбрал самую удачную позицию для защиты от всего, что летало в кабинете следующие двадцать минут, потому что Куникида настаивал на том, что Дазай должен идти и разбираться с «французами», а Осаму канючил, топал ногами и прятался за диванами и шкафами, уверяя, что ничего не сможет сделать, ведь очень боится ту мадмуазель, о великую метательницу молний. — Ну надо же, одну девушку боишься, а с тремя проблем не возникает? — Доппо застыл в метре от слегка потрёпанного Осаму с вазой в руке. Шатен заглянул под стол, где довольно хрюкало нечто с набитым ртом. Ну что ж такое, никакой личной жизни с этими детективами, все-то они знают. — Ох, Эдогава, я надеюсь твой анализ был без подробностей? За столом захрюкало сильнее. — Куникида, не правда ли, я хорош? — Шатен выпрямляется, гордо сложив свои руки на груди, и нагло ухмыляется прямо в лицо Доппо. — Ага, так что тащи свой зад сегодня же на «переговоры», у меня другое задание. Можешь попросить Ацуши помочь те- — Ацуши-кун отпросился на пару дней! — Из-под стола выкрикнули, на что Осаму ну очень недовольно зашипел, прежде чем ангельски чистыми глазами посмотрел на Куникиду, слегка наклонив голову к одному плечу. — Хм, да… Возьмёшь Накахару. На этот раз хрюканье Эдогавы под столом раздражало, потому что только ему понятно, что смешного в «возьмешь Накахару». После этого в ход все же пришлось пустить вазу, так как Осаму опять расхныкался. Когда дверь в кабинет открылась, пропуская внутрь Чую, Дазай уже смирился со своей участью и выслушивал указания Доппо, улёгшись грудью на рабочий стол и укрывая себя листочками с отчётами.***
Квартира сужается до размеров клетки, незаделанные трещины сжимают в тисках, а счёт времени теряется, вынуждая жмурить глаза и молиться тому, чего не существует — вынуждая сидеть на коленях. Собственное тело почти теряет всякий смысл и физическую оболочку. Никогда не было легко, ты всю жизнь в чьей-то власти, под чьим-то контролем, до момента, пока снова ничей, и не знаешь, что из этого хуже. Когда в шесть утра звонит будильник, ни Чуя, ни Ацуши не спали. Это была натянутая ночь после натянутого дня, когда глупое задание перетекло в обед в простой кафешке, оставляя в ней же всякое чувство уверенности в том, что будет уже через пару минут. Это просто работа, работа, где лучше не иметь личностных отношений, где лучше не любить, где лучше бы никогда не знать, что такое семья. Это эгоизм, построенный на привязанности, и эта привязанность ударила по ним обоим. Чуя держится лучше, пытается говорить про порядки мафии, пытается пить чай и не давиться, но перед глазами наставница в луже собственной крови, которая растекается по асфальту перед агентством. В каждом человеке собственная вселенная, и ты правда не знаешь, где искать частицы чужой души, если теперь это всего лишь мёртвое тело; ты не можешь подойти и обнять, запачкавшись в крови, потому что тот, кто полчаса назад слабо шевелил мокрыми ресницами, теперь гребаное ничто. Чуя держится лучше, хотя надежды у него нет. Привычка терять и отпускать рождается от безвыходности, пока светловолосого парня рядом сворачивает и трясёт. Ацуши остаётся один уже в шесть пятнадцать, оставленный сам с собой и с мельчайшей верой, построенной ни на чем, не аргументированной верой в то, что Рюноске ещё жив. Хотя бы ещё. Мафия не щадит за провалы, мафия мстит за то, что рыжий парень хлопает дверью и идёт в ВДА, вместо того, чтобы лежать в подвале. Ацуши не жалеет об этом, Ацуши не жалеет ни Чую, ненавидя себя и свою помешанность, Ацуши не жалеет сломанных рёбер своего парня, не жалеет о том, что они переломаны Дазаем, не жалеет о словах «Дазай-сан хороший» — у него нет на это сил. Он жалеет только себя, помешанный на стуке в дверь или хотя бы телефонном звонке, которых нет. Мир сходится в одной точке на максимальной громкости собственного гаджета, и если сидеть на полу и ждать звонка, думая о существовании чего-то всевышнего может как-то помочь, то он готов потерпеть. На такой взвинченности ты думаешь, как бы ответить на сообщение, если оно придёт, как бы не упасть в обморок и не поперхнуться воздухом, но когда вибрация телефона начинает сопровождаться мелодией, проходит пара секунд и ты все ещё спокоен. Даже если до этого на твоём лице творился полный хаос от эмоций, если по цвету ты был близок к листу бумаги, то ничего не меняется в силу того, что ты боишься чувствовать больше, чем хотя бы ничего. А телефон и правда звонит, и контакт так смешно именуется каким-то уменьшительно-ласкательным, какой-то парой сердечек, что ты почти всерьёз думаешь изменить на простое «Акутагава», но потом. — Да. — Голос звучит удивительно чётко и уверено, когда Накаджима поднимает трубку после третьего гудка вялыми пальцами. — Ацуши… — Я слушаю тебя, Рю. — Это почти забавно. Он не слушает, он слышит, и в этом заложен больший смысл, потому что мёртвого человека услышать невозможно. Это факт. Пока Ацуши не в белой палате психлечебницы. Пока он напичкан только лёгким успокоительным, которое Накахара так заботливо принёс из своей квартиры вчера ночью — мёртвых невозможно услышать. — Я могу прийти к тебе? — У Рю хрипит голос, но лежащие в подвале вообще не могут позвонить или куда-то прийти. — Ты в опасности? — Накаджиме нужно просто удостовериться, прежде чем перейти на новый уровень логических цепочек. — У тебя мало времени или что-то такое? — Нет… Все в порядке, мне ничего не угрожает. — Почему? — Ёбанные тупые вопросы. — Думаю, не стоит. — Может быть тогда ты…? — Нет. Я не знаю. Нет. — Первый шок наконец уступает место какой-то злобе, потому что на живых сердиться можно. Он ещё подумает об этом, когда в следующий раз взглянет в глаза Осаму, но пока он говорит с парнем, по вине которого убит горем Чуя, по вине котрого убита наставница Чуи. — Я заболел, так что я остаюсь дома. На самом деле это явно что-то психосоматическое, потому что он не простужен и не отравился; это просто нервы и плохое состояние, когда мозг не двухзначно намекает, что нуждается в заботе и поддержке. Человек в такой ситуации всегда откажется от лечения. — Ну, тогда… — Рюноске выбирает между «до встречи» и «я перезвоню», но ком сдавливает горло. Он не знает, как действовать; строить из себя опытного альфасамца работает откровенно хуево в критических ситуациях. — Пока? — Пока. Только в одну сторону весело играть в «кто положит трубку первым», потому что когда у обоих нервы натянуты струной, а нажать на сброс вызова нет сил — это невъебически плохо. Ты слышишь дыхание из динамика и в груди закипает ярость: ну неужели так сложно сбросить? В итоге здесь явно выигрывает тот, кто держится дольше. Эта вечная войнушка, на которой построились все отношения, а теперь разрушаются ей же. Ацуши не выдерживает первым и сбрасывает после (ох-еб-вашу-мать!) минуту молчания и громко рыдает. Акутагава слышит пару гудков, извещающих о конце вызова, и он просто в апатии.***
Стадия отрицания длилась не больше двадцати минут, потому что когда Чуя спросил у Дазая, убил ли тот Коё, и Осаму ответил утвердительно, Чуя осознал. Стадия гнева началась тут же, потому что Накахара не помнит, но он таки вцепился в волосню Осаму в тот день; Дазай бы может дал слегка выместить всю злость, но адекватный Чуя бы бил по-настоящему, а не по-бабски хватал за каштановые волосы. Так что Дазай просто позволил оттащить от себя рыжего, матерясь сквозь зубы и потирая голову, и тут уже в юношу затолкали успокоительное. С третьей попытки. Когда Накахара пришёл в себя уже в машине бывшего, он не расцарапал там все исключительно из-за тех же таблеток, хотя сам не осознавал. Осаму, наблюдающий за всеми фазами, после которых следует принятие неизбежного, сам подтолкнул Чую к следующей — торгу. Стреляя в грудь девушки, которая заменяла мать Накахаре, Дазай более чем понимал, как может отреагировать бывший напарник. Конечно, он так же понимал, что Чуя его не тронет, но чтобы в дальнейшем избежать лишней ненависти к своей персоне (определённо ради того, чтобы спокойно находиться в одном здании), нужно было потрудиться самому загладить вину. Заглаживать его алкоголем за 300000 йен было так себе, но зато наверняка бы сработало. И вот поэтому, подталкиваемый торгом, надеющийся на что-то, что поможет отвлечься от факта смерти самого близкого человека, Чуя пошёл сегодня на работу, хотя Куникида разрешил отсидеться дома пару дней. Чуя волочил зад к детективному агентству, выкуривая третью сигарету подряд и убеждаясь, что на голодный желудок это плохая идея. К моменту, когда он зашёл в главный кабинет, где ему места не выделили, но надо было отчитаться, что он явился, Осаму спрятался под горой бумаги, Эдогава хихикал под столом, а Куникида разъяснял планы на день. — О, Накахара, ты все же пришёл? Замечательно. — Дазай откопал себя от кучи макулатуры и измученно посмотрел на рыжего. А Куникида продолжил. — Надо сходить и разобраться с теми эсперами, справишься? — Конечно. — Чуе только в радость. — Хорошо, бинтованный тебе поможет. — Я? Помогу? То есть не он мне поможет?! — Поможете друг другу. Под столом опять раздался смех Эдогавы с последней реплики. Дазай и Чуя шли туда, где, по мнению Ранпо, должны были пребывать враги. Они плелись в гробовом молчании, один курил, другой что-то проверял в телефоне. — Так, значит план такой. — Заткнись, а? — Чуя не хочет обговорить заранее, как мы будем действовать? — Осаму смотрит приторно обижено. — Что я там не знаю? Я нападаю, ты аннулируешь способности, я добиваю. Все это было давным давно обговорено, ещё лет шесть назад. Для двойного чёрного подобные дела — мелочь, и Накахара молча точил клыки на ту суку, что напала на Дазая, раскрошив ему ребра, пока Осаму надеялся, что рыжий именно с неё и начнёт. Когда они добрались до отеля, где остановилась группа из двух мужчин и одной девушки, началась самая интересная часть. По крайней мере для Дазая. — Девушка, мы бы хотели заказать номер, м-м… на пару часов? — Парни подошли к ресепшену, и Дазай уже начал строить глазки молодой особе, что стояла за стойкой. — К сожалению, могу предложить только бронь на сутки. — Пойдёт. — Вам с двумя кроватями или односпальной? — Осаму так нахально усмехнулся на этот вопрос, толкая Чую в бок, что тот уже почти готов был вытащить из портупеи пистолет и ткнуть им в висок бывшего, но вместо этого сдержанно улыбнулся и ответил на вопрос: — С двумя кроватями. И пусть к нам сразу же отправят официанта. Через минуту они уже сидели на креслах, выжидая, пока в дверь постучат, но когда к ним просунулась голова почти что девушки в униформе официантки, Чуя издал стон отчаяния. Блондинка поздоровалась, ожидая указаний, а Дазай потупил глаза и попросил помочь ему разобраться со всеми флакончиками в ванной, мол, он не понимает, что для чего нужно, и через минуту уже вытащил девушку за руки, аккуратно укладывая на ковёр. Рядом упала смоченная в сильном снотворном салфетка. — Переодевайся, Чуя~. — Ты дебил? Мог же просто попросить, чтобы к нам прислали именно парня. — Накахара в страхе оглядывает форму девушки, а на ней юбка-карандаш, белая блузка и сверху чёрный фартук. — Не-ет, Чуя, они могли что-то заподозрить! Давай же, тебе пойдё- Чуя резко оттолкнул Дазая в грудь, присев на корточки и принявшись стягивать одежду с официантки. В итоге он не тронул юбку, взяв только фартук и рубашку, и закрылся в ванной, а вышел оттуда в своих же чёрных, достаточно сильно обтягивающих штанах и остальной униформе, на что Осаму лишь фыркнул. Ну и ладно. Ну и подумаешь. Ну и не надо было. Рыжие волосы пришлось завязать в тугой высокий хвост, чтобы хоть на первые пару минут эсперы не узнали Накахару, которого уже видели вживую, а до этого наверняка изучали всевозможные досье. Остальная часть миссии пошла как по маслу: Дазай спустился к ресепшену и вернулся назад через пять минут с универсальными ключами и точными координатами того номера, который им нужен был, и Чуя не знает, как он все это достал, но его подсознание больше чем довольно, что у Осаму нет следов от чужой помады на губах. Чуя проскочил в дверь, открыв её ключом для персонала, и мгновенно начал проклинать Осаму, который стоял в дверях и непонятно чего ждал, пока Накахара отбрасывал «грозометательницу» к ближайшей стене. С другими эсперами справиться было намного проще, все по старой отработанной схеме — Накахара выбивает почву из-под ног, Дазай дезактивирует способность и Чуя убивает. От этого пахло ностальгией, от этого пахло «ну что, домой?»; вечерними отчётами и взаимоподъебами. Когда дело сделано и Накахара назад переоделся в свою одежду, закрывшись в ванне под хныканье Осаму, парни звонят Куникиде спросить, надо ли им сегодня возвращаться в ВДА. — Да. Хорошо. Ну все, я понял, да, ага. — Осаму сбрасывает звонок, видимо так и не дослушав напарника. — Ну пошли? Чуя пожимает плечами, разворачивается на сто восемьдесят градусов и идёт, куря и проверяя сообщения. — А могу я поинтересоваться, куда Чуя идёт? — Накахара буквально слышит крик метрах в двадцати от него и недовольно оборачивается, осознавая, что Осаму даже с места не двигался. — В агентство? — Не-ет, Куникида сказал, что отчёт завтра оставим. У Чуи сердце в пятки летит. — А куда тогда пошли-то? — Ко мне? — Дазай говорит с настолько возмущённой, ошарашенной интонацией, будто бы иначе и быть не могло, даже не подразумевались другие варианты. — Не ношу же я бутылку вина с собой. С этого момента Чуя представляет из себя огромный комок нервов. У него красные щеки, уши, и слегла подкашиваются ноги, и когда он все-таки не выдерживает один раз и падает, споткнувшись о камень, Дазай шутит про кашу по утрам, но все же чувствует, что бывший напарник и вправду сам не помнит, когда последний раз ел, поэтому думает заказать что-нибудь на дом. Квартира Осаму была не так уж далеко от отеля, может километрах в двух, и когда Накахара понял, что они заходят в подъезд, инстинкт самосохранения наконец сработал. — Чего застыл? Нам на второй, пошли. Дазай проходит один лестничный проем и все ещё не слышит шагов голубоглазого юноши. — Чуя? Тебе плох- — Я не… — Чуя перебивает, но и сам не знает, что сказать. Его глаза жалобно смотрят вверх, через десяток ступенек, где стоит шатен, и в них читается «реши это за меня, сделай что-нибудь». Накахара уверен, что Осаму понимает, почему его так трясёт, и у рыжего сейчас просто нет сил играть в спокойного, ничем не обременённого парня. Он знает Дазая, знает, к чему могут привести посиделки в его квартире, и он готов позволить этому случиться взамен на немного внимания. Пожалуйста. Губы шатена сжимаются в тонкую полосочку, когда он спускается назад ко входу в подъезд и протягивает руку рыжику. Тот почти плачет, но делает глубокий вдох-выдох и обхватывает бинтованную руку. Дазай ждёт, пока Накахара привыкнет, пока слегка разожмёт хватку на чужой ладони и только после этого кивает в сторону лестницы.***
Чуя молча жевал заказанную пиццу и исподлобья оглядывал жильё Осаму. Кухня была безумно маленькой и пустой; ну оно и ясно — напарник никогда не умел и даже не пытался готовить. В коридоре никакой женской обуви (Накахара проклинал себя за подобные наблюдения); на столе стояла откупоренная бутылка дорогого вина и два бокала. Осаму сидел напротив, бездумно втыкая в стену и допивал второй бокал, пока Накахара к своему даже не притронулся. Тишину разрезал вопрос: «Пить-то будешь?» и голубоглазый испуганно обернулся на звук, будто бы забыв, что он тут не один. Он потянулся к бокалу, сквозь ресницы поглядывая на шатена, но тот опять погрузился в астрал. Вино потрясающее, так что скоро Чуя входит во вкус и уже сам тянется к бутылке, на что Дазай с восторгом оборачивается. «Вау, узнаю Чую!» — в ответ только фыркнули. Но вот Накахара допивает третий бокал, с войной забрав почти пустую бутылку у Дазая, а тот только руками разводит в стороны, мол, «я пытался тебя уберечь от всего, что будет дальше». У них даже заладился простенький диалог о каких-то мелочах, и в итоге рыжий упёрся ладонями в покрасневшие щеки, слушая истории сомнительного качества о первых годах Осаму в детективном агентстве. — Реально никто не допёр, что ты был мафиози? Разве тебя не преследовали первое время люди Огая? Как ты умудрялся прятаться от них не в ВДА? — Юноша выговаривает слова с трудом, но шатен не смеётся — у самого процесс не намного лучше идёт. — Пф, — у Осаму хитро сверкают глаза последние минут десять, и скрипят зубы, будто бы он готов вцепиться в глотку, но сильно виду он не подаёт. — Ты просто не знаешь, как прятаться от мафии, вот и все. Чуя с трудом встаёт со стула и вопросительно смотрит на Осаму. Тот тут же тыкает пальцем в сторону коридора и двери, где находится уборная. Да, взаимопонимание у них все ещё не хромает. Зато почти хромает Чуя, возвращаясь из туалета, после того, как загремел там какими-то тюбиками. Смотрит, извиняясь, на что Дазай как-то глупо отшучивается. Накахара придерживается за стену, а потом за стол, слегка наклоняясь, чтобы сесть за своё место и — Осаму обхватывает за талию и тянет на себя. Равновесие теряется, выбивая пол из-под ног, и рыжий резко плюхается на чужие колени, облокачиваясь спиной о чужую грудь. Проходит мучительных пара секунд, которые требуются на оценку ситуации, и Чуя натянут, как струна; смотрит перед собой, уверенный, что его сердцебиение вибрирует по всей квартире. Дазай дышит на ухо. Сидящий на чужих коленях не видит, но у шатена хищные, бешенные глаза, будто бы изголодавшийся волк поймал зайца, готовясь съесть. Суицидник терпит, он ждёт малейшего движения, и когда Чуя, у которого застрял ком в горле, медленно оборачивается через плечо, напряжённо думая, как себя вести, стараясь найти в себе силы язвить или ударить, Осаму впивается губами в шею чуть выше чокера. Ожидаемо, глупо, смешно. Только пара секунд, Чуе нужна просто пара секунд, чтобы подпрыгнуть с места, и он правда делает это, а бинтованные руки с силой тянут назад, заставляя почувствовать нечто между бёдрами, через плотную ткань штанов, но это уже есть, и Накахара предательски мычит. Накахара сдаётся. Он опять поворачивает голову; перед ним голодный взгляд бывшего напарника, его губы мокрые и припухшие, а волосы чуть более растрёпаны, чем обычно — Чуе срывает крышу. Повернувшись в пол оборота, обвивая руками чужую забинтованную шею, он тянется своими губами к губам напротив, и той доли секунды, когда он видит довольную кривую усмешку хватает, чтобы с жадностью впечататься в поцелуй, тут же кусая чужие губы. Борьба за первенство, а именно — кто первый проникнет языком внутрь; кто сильнее укусит. К моменту, когда Дазай осознает, что Чуя однозначно выигрывает, Осаму вплетается пальцами в рыжие волосы и тянет от себя, кося взгляд на ниточку слюны. — Сколько злости, Чу-у-я-а. — Осаму тянет имя по слогам, будто бы смакуя его, как вино, и разжимает хватку на завивающихся волосах. Накахара теряет голову, контроль, здравый смысл, тянется ближе к шатену, опаляет его своим тяжёлым жарким дыханием, без слов прося о большем. Он трётся о пах шатена, стараясь чувствовать чужую эрекцию сильнее, при этом задевая впалый живот, когда его собственный член нуждается хоть в каком-то трении и внимании к себе. Дазай запрокидывает голову, позволяя впиться зубами в свой выпирающий кадык, там, где бинты были немного сдвинуты в сторону, до посинения, и когда он издаёт первый гортанный рык, горло вибрирует под губами Накахары. Рыжик оставляет дорожку мокрых поцелуев вверх к подбородку, а затем нависает над Дазаем, оперевшись о его плечи; теперь алкоголь чувствуется в крови не так сильно, его вытесняет возбуждение, возбуждение до потемневших зрачков, до крепких хваток на телах, до мычаний. — На кровать. — Чуя находит силы командовать, потому что понимает: Дазай поленился бы и растянул прямо здесь, на столе. Чуя не может этого допустить; у него не было секса невъебически долго, ему натурально страшно. Может он позволить себе переживать за себя, если этого не делает бинтованный, в конце-то концов? — Как будет угодно, — Дазай ухмыляется и подхватывает за бедра, наблюдая, как Чуя обвивает его шею, откидывая торс назад, будто бы Осаму — гребаная карусель. «Ну давай покачаемся, хули». Пара метров преодолеваются мучительно долго и Накахара летит на кровать. Ну хоть бы раз, сука, нормально положил. Рыжий тянет руки вверх, хватает подушку, сжимая пальцами, и слегка извивается на покрывале, пока смотрит, как Осаму стоит рядом и шумит бляшкой ремня. — Замри вот так вот, я сейчас. — Чуя вскидывает бровь, когда Осаму бесцеремонно покидает комнату с слегка озадаченным видом. Нет-нет-нет, ну че, серьёзно? Только не опять, только не… «Бархатные ручки». Блять, ты серьёзно? Откуда у этой шпалы только этот крем? Ну вот почему это, а не нормальная смазка? Ведь заранее рассчитывал на секс, по-любому. Чем он вообще думал? — Я думаю, ты мне простишь это, так? ~ — Негодование Чуи прерывает нависающее над ним тело уже только в расстёгнутой рубашке и боксёрах. И бинтах. Тело с наглым хитрым лицом. Осаму ведёт пальцами по шее, задевая чокер и оттягивая, побуждая подставляться под руку; начинает расстёгивать жилет, стягивая его вслед за рубашкой, и оценивающим взглядом оглядывает голый торс. Да, Чуя, ты конкретно так схуднул. Когда Накахара недовольно мычит и тянет за ворот рубашки на себя, прижимая лицом к своей груди, Осаму фыркает, но не отстраняется. Тянет языком по соскам, по изгибам и ямочкам живота, резко хватая за бедра и заставляя кубики пресса напрягаться. Он стягивает штаны с голубоглазого, мысленно подмечая, что тот ещё пару часов назад прятался и переодевался в ванной, а сейчас распыляется здесь, под ним, почти раздетый. Брюки летят бесформенной кучей на пол, и Чуя резко сводит ноги, чего раньше за ним не замечалось. Ну что такое, солнце, мы же не чужие друг другу, вроде как? Не первый раз, не последний. Дазай вопросительно смотрит в глаза Накахаре, и тот расслабляется, позволяя развести бедра в стороны. Только сохраняй зрительный контакт. Сохраняй зрительный контакт, и я позволю вырываться стонам, сохраняй зрительный контакт хотя бы так. Не так важно, во мне ли ты, если ты смотришь на меня. Вот что правда интимно наедине с человеком, который не любит смотреть на слабых, влюблённых, зависимых парней. Смотри, даже если я задираю голову, срываясь на крик; смотри и двигайся, если это именно та ситуация, когда я не блядское ничто. И Осаму смотрит; наблюдает за реакциями, когда водит по хрупкому телу, на котором тут и там блестят веснушки; выпирают ребра и тазобедренные кости; наблюдает за движениями, когда оттягивает резинку боксёров, ведёт своей эрекцией через тонкую ткань о эрекцию парня под ним, ловя в глазах напротив страх и напряжение. Неужели ни с кем не было за все это время, Чуя? Это так мило. Минута и белье обоих летит следом за остальной одеждой, и теперь Чуя просто закрывает лицо руками, окончательно уничтоженный; Осаму обхватывает оба члена и водит своей рукой по длине, распределяя предэякулят, когда Накахара обвивает своими ногами чужую талию. Воздух выбивается из лёгких, а глаза закатываются, и он так сильно прижимает чужое тело к себе, а скорее уж почти виснет в воздухе, обхватив Осаму всеми конечностями; и это воспринимается как полное согласие, поэтому шатен шепчет что-то на ухо своим бархатным голосом и тянется к крему к глубочайшему подсознательному стону Накахары. Осаму выдавливает крем на пальцы правой руки и направляет её к колечку мышц, а пальцы свободной руки ненавязчиво давят на чужие опухшие от поцелуев губы. Дазай знает, как отвлекать Чую во время жгучей растяжки, и рыжик берет в рот пальцы, проходится языком между ними и водит сомкнутыми губами верх-вниз, не прекращая смотреть прямо в глаза Осаму. Ох, как по-блядски. Накахара слегка жмурится от ощущения одного пальца в себе; ощущения знакомые, но Накахара отвык. — Тебе придётся расслабиться, солнце. — Осаму вынимает пальцы из чужого горячего рта и проводит по бусинкам сосков юноши, пока тот занят тем, чтобы разжаться и дать своим ногам спокойно лежать на кровати. Он тает от такого просто нежного обращения, плавится на простынях. Ещё пара движений внутри и боль переходит в жжение, почти неощутимое и приятное, и Чуя делает пару движений бёдрами прям на палец. Осаму начинает дышать тяжелее, явно теряя терпение, но он проталкивает уже два пальца, кусая ключицы Накахары почти до крови. Шатен находит в себе силы отлипнуть от тела рыжего, чтобы заглянуть в его глаза прежде, чем он согнёт два пальца внутри Чуи таким образом, что Накахара уже вибрирует. — Да давай же, — шепчет парень снизу сквозь сомкнутые зубы, — входи уже, блять. Дазай слегка оскорблён тем, что ему не дали помучать ни Чую, ни самого себя, когда надо переспрашивать что-то в стиле «прости, я не расслышал», но он с хлюпом вынимает пальцы, будто бы случайно задевая член рыжего, и быстро справляется с презервативом. Он прижимается головкой к колечку мышц, ощутимо давит, но не входит. Через десять секунд Чуя чувствует подвох, перестаёт жмуриться и с претензией смотрит на Осаму. — М-м… Думаю, я хочу, чтобы ты попросил ещё раз. — А не много ли ты… — неожиданно член Накахары обхватывают длинные пальцы, и у него больше нет сил на претензии. — Господи, да! В-возьми ме… — Остаток этой просьбы Чуя проглатывает; неизвестно от чего: от возбуждения или смущения. — Достаточно теб… Договорить не дают, потому что длина Осаму медленно скользит в Чую, сразу же по направлению к простате, — благо Дазай отлично помнит, где эта точка у рыжика, — когда его руки гуляют по чужим рёбрам и талии, губы останавливаются на шее и сосках, и последние свои силы Накахара тратит на то, чтобы вплестись руками в волосы шатена и прижать того к своим губам, когда член раз пятый подряд задевает точку под нужным углом, увеличивая темп.***
— Чу-уя, это так жестоко! — Дазай развалился на животе, обнимая подушку и утыкаясь в неё подбородком. — Оставить меня неудовлетворённым! Накахара застёгивал рубашку, стараясь попадать пуговицами в петельки, потому что руки тряслись неимоверно. На улице уже кромешная ночь; они прокувыркались часа два, и если для Осаму это было разминкой, то Чуя готов был замертво свалиться. Только не на спину. Мозг давно отрезвел и состояние «всё-не-так-уж-и-плохо» бесследно пропало, оставляя лёгкий привкус алкоголя и желание спать. Ну вот и нахуя это было? В тот же омут с головой, ничего нового. Даже спустя четыре года ни один из них не изменился, и вообще ничего не изменится. — То, что ты извращенец, я знаю, но некрофилия, Осаму, серьёзно? — Да нет, ты был довольно живеньким, не так уж и плохо. — «не так уж и плохо»?! — Одна из подушек, подхваченная с помощью гравитации, полетела прям в Осаму, снова заставляя того упасть на кровать, и когда он избавился от этого груза, то в его глазах читалось ожидание продолжения банкета, а именно «не такого уж и плохого» секса, но вместо этого хлопнула входная дверь. Стадия торга сменилась на депрессию.