//Словно собака//
Бывает, что ты бросаешь что-то вскользь: взгляд, слово, вещь. А для другого это становится смыслом жизни, он кидается на это с жадным видом, скаля клыки и пожирая тебя взглядом, не готовый довериться, но уже готовый отдаться с потрохами, и много ли в этом чьей-то вины? Много ли надо, чтобы заслужить чьё-то внимание? А сколько вы готовы дать, чтобы поддерживать себя добрым и светлым в чужих глазах? В шестнадцать лет Дазай был ребёнком. Милым ребёнком, которому только дали поиграться с пистолетом и чьей-то жизнью. Мальчиком, который не пытался найти смысла в чем-либо, был боязливым и меланхоличным. В шестнадцать лет Чуя был взрослым. Парнем, который вынужден выживать, бороться за достойное место, за достойных людей. Бороться, чтобы однажды быть среди тех, кто примет тебя за часть семьи. И когда взрослый парень так серьёзно и заворожённо смотрел на тех бесконечно долгих совещаниях на Дазая, что сидел обычно напротив или вовсе за соседним стулом, тому было не по себе. Тому было не по себе прижимать рыжего парня к стене в каком-то кабинете через год, в семнадцать, и как бы это не звучало — Дазай боялся. Боялся этих голубых глаз, боялся этих громких стонов с шлепками кожа о кожу, потому что позже они неизбежно сменялись на рыдания, которых Осаму почти никогда не слышал, но он о них знал. Дазай боялся быть кем-то, от кого требуют невозможного; Осаму мог дать чувство заботы, насколько конечно он представлял себе такое. Нельзя уметь любить, если тебя не учили. И может быть Дазай бы любил Накахару годами раньше, но они оба были сосредоточены на чувствах Чуи. Чуя в этих чувствах тонул, Дазай боялся того, что Чуя тонул. Это оправдывание себя в чистейшем виде, но он старался. Он старался сделать приятно, старался говорить эти слащавые приятные вещи, а в ответ — «брось, к чему это?». Как часто вы по-настоящему внимательны к тем, кого любите? Следите ли вы за эмоциями на лицах, за движениями скул и бровей, за подёргиванием ресниц и подбородка? Чуя не был внимателен. Влюблённый в чью-то вселенную, он восхищался ей издалека, боясь зайти внутрь. Вы смотрите ночью на звезды, представляя, что это нечто восхитительное; маленькие блестящие огоньки, которыми вы вдохновляетесь и романтизируете ночные прогулки, мечтая тыкать пальцем в небо, держась с кем-то за руки. Но много ли кто из вас был в космосе?Летящая звезда — не комета, а спутник. Набор металла с камерами, микрофонами и антенами. А вы загадываете желание.
Осаму мало понимал, что такое чувства. Нас убеждают, что любовь — нечто такое, что мы обязательно осознаем; проникающие в самую глубь нечто, подобно бабочкам или электрическому разряду. Но для многих это болезнь. Будто бы что-то заболело, стараясь вырваться наружу и закончить весь этот цирк. И многие лишаются этой только зреющей эмоции ещё до того, как осознают её. У Осаму всегда была возможность выбить её из своего тела через пистолет, прирастающий к руке; с каждым новым выстрелом становилось проще. Любовь сложно терпеть, когда к твоим чувствам не прислушиваются. Чуя выстраивал шлакобетонные стены, ограждая себя от всех спутников, отсутствия кислорода и чёрных дыр. Единственное, что как-то связывало его с Осаму и его космосом — гравитация. Во всех смыслах. Люди сильно влияют на нас. Люди создают нам образ, стиль, меняют, не произнося и слова вслух. Особенно это сказывается на тех, кто сам ещё не знает, кем быть. Когда парень убегает в ванную, чтобы отмыться после секса и порыдать себе в кулак, ты чувствуешь себя ужасным существом. Когда парень ловит тебя за разговором с девушкой, ты чувствуешь себя виноватым. Когда парень почти неизбежно сворачивается клубочком на самом краю кровати, ты чувствуешь, что сам того попросил. И так продолжалось около года. За год ненависть к себе в Дазая укрепилась. За этот год он превратился в того, кем его видел Чуя. Движения рук стали небрежными, взгляд пустым, а голос грубым. Это было неизбежно, потому что он был просто обижен. Он не понимал, как это прекратить, поэтому прекратил попытки сблизиться с тем, кто не желал видеть этих попыток. Никто из них не был монстром. Они просто были эгоистами. Сейчас, выкидывая окурок в окно, Осаму понимал, что должен был сказать это, но…//Тебе стоит хоть раз самому пойти навстречу//
Теперь Дазай думал, что это совсем не те слова. Дазай боялся. — Тебе легче? — спросил Осаму, усаживаясь напротив Накахары, что лежал на своих руках, подложив их, как подушку. — Ты про тошноту, срыв или поясницу? — Поясницу? — Дазай повёл бровью, про себя отмечая, что спина не могла болеть с пятницы, когда они спали вместе, потому что уже понедельник, и… — Значит все-таки Ацуши, — утвердительно пробубнил Дазай. Он погрузился бы в тяжёлые раздумья снова, не зная, как реагировать, но смех его остановил на полпути к рефлексии. — Хреновый детектив, однако, — Чуя заулыбался, и Дазаю, хоть он и злился теперь, было приятно видеть такие эмоции, пусть они были и измученными. — Ацуши не выглядит как дающая сторона, боже. Он последние дни из-за туберкулёзника весь исстрадался. — Ну, — Дазай слегка поджал губы, — Акутагава жив и ещё в мафии, так что разберутся. — И вот не стыдно тебе? — говорит Чуя с интонацией мамы, которая поймала сына за тем, что тот потрошит плюшевого мишку. — Он первый начал! — подыгрывает Осаму, но в самой глубине глаз чувствуется сожаление. Опять затяжная тишина. Дазай встаёт и выкидывает все коробки от доставки, моет посуду и вытирает стол. И на последнем этапе замечает, что Накахара задремал. И даже при всем нежелании оставаться сейчас вместе, будто бы это сулит им девятый круг ада, даже при всей неразберихе в голове и эмоциях, Дазай продолжает эгоистически не хотеть быть поводом для чьей-то смерти. И даже для чьих-то мешков под глазами. — Чуя, — касается плеч Накахары Дазай, дожидаясь, пока тот подаст признаки жизни. Чуя мычит и поднимает на него заспанные глаза. — Останешься? Накахара открывает глаза шире, резко поднимаясь на ноги, будто действиями старается перекрыть мысли. Интонация Дазая нежная, почти заботливая, и это, черт возьми, соблазнительно. Но теперь им обоим надо переварить сегодняшний «разговор», на что нужно время и расстояние. Да и…//Тебе стоит хоть раз самому пойти навстречу//
Чуя, вроде как, готов был попробовать. Не идеализировать Дазая в своей голове, воспринимать на равных, ведь они уже оба не мальчики и могут себе позволить, так что… Теперь оставалось просто попытаться начать сначала. По-другому, спокойно и осторожно. И все должно пройти гладко, если только Осаму будет подавать признаки чувств, про которые все ещё ничего не было сказано, но может «первый шаг» подтолкнёт? — Нет, — Чуя в спешке обувается и накидывает пальто, — пойду домой. Спасибо за еду. Чуя одарил Дазая искусственной приторной улыбкой, за который скрывались слезы. Опять. Ничего не меняется. Опять Осаму останется для себя извергом. На ещё одну ночь. Опять он тянется рукой, будто бы хочет остановить и что-то сказать, но дверь хлопает, и Дазай убеждает себя, что это глупо. «Оно мне вообще не сдалось. Я не просил этих проблем от рыжего опять, я не звал его в агентство или замуж. Почему он опять требует у меня того, что не примет? Почему я должен заботиться о чувствах, которых во мне нет? Я не обязан. Я не должен чувствовать вины. Я не такой, каким он меня видит. Он никогда не разглядит всего. Он не хочет. И я не должен хотеть».***
Чуя пришёл в агентство вместе с Ацуши, который выглядел намного счастливее, чем ещё пару дней назад, но шёл медленнее обычного и пару раз недовольно замычал. Чуя сопоставил факты и понял, что дело в пояснице, но тему эту, конечно, поднимать не стал. Вчера, вернувшись от Дазая, он добросовестно выкинул все таблетки, сходил в магазин, закупившись фруктами и сладким (чем обычно и питался, из-за своей нелюбви к мясу), и уже к десяти ночи спокойно спал. «Жизнь налаживается,» — размышлял он, теребя конец бинта за пару минут до того, как провалился в сон. В агентстве иногда было тесновато. В их распоряжении было всего пару кабинетов, к чему сложно было привыкнуть после огромной Мафии. Все вокруг шумели, то и дело летали карандаши и степлеры; Ацуши часто бегал по разным мелким делам вместе с Ранпо, так что Чуя спокойно сидел за столом, который выделили Накаджиме. Куникида обычно пас Осаму, Осаму отшучивался и бегал по помещению. Кёка все старалась увязаться за Ацуши, а в остальное время сидела более-менее спокойно. Фукудзаву почти никогда никто не видел. Остальные тоже часто пропадали или проводили большую часто времени в кафешке на первом этаже. В то время, когда Ацуши и Чуя приходят на работу, там обычно ещё только Куникида. Сегодня было так же, так что первый час был относительно спокойным: Ацуши сдавал Доппо отчёты, которые залежались с вечера прошлого дня, Чуя пил кофе и привычно листал что-то в телефоне. Единственное, что выдавало его нервозность — постукивающие пальцы по столу. Этим он привлёк внимание Куникиды, который сощурился, заметив бинты на запястье, где рубашка с длинными рукавами слегка задралась. Но Доппо ничего не стал спрашивать, теперь лишь выжидая Дазая, чтобы внимательно понаблюдать за тем, как поведут себя эти двое. И предположения Куникиды оправдались, потому что когда Дазай вошёл в агентство, то первое же, куда пал его взгляд, это Чуя, что закинул ноги на стол и пытался расслабиться. На работе. Расслабиться. Чем они в этой мафии вообще занимались? Полнейшим крахом было то, как Дазай посмотрел на Чую. Это было столь неумелое и переигранное безразличие, что если бы у Чуи в тот момент были открыты глаза, то он бы определённо мог обозвать Осаму влюблённой школьницей. Дазай не смог нормально поспать. В каком-то смысле он завидовал Чуе, потому что шатену, может самую малость, тоже хотелось выговориться и рассказать о своих чувствах. О том, что в свои восемнадцать он не был тем, которому любой подкат под силу; о том, что он боялся Чуи и его чувств, ведь все это сильно давило и будто бы принуждало к взаимности, которую Осаму был не в силах дать. Он о многом бы хотел выговориться, сделать хоть что-нибудь, чтобы Накахара понял: Дазай тоже часто неуверен в своих эмоциях и том, как их выражать. Но вместо этого он лишь сказал полнейший бред о первом шаге и теперь в корне не понимал, как это может им двоим помочь. Ну, то есть если Чуя начнёт звать его на свидания и и тереться о зад своим членом, то Осаму, конечно, не уверен, что не выкинет напарника в окно, это само собой. Но тут ещё дело было в том, что Осаму бы не помешало знать, что он может положиться на Накахару и его чувства к нему. Дазаю хотелось бы верить, что если они переспят и разбегутся по домам, то на утро встретятся в тесном кабинете агентства, а не по разные стороны кабинета реанимации. Никто никогда не станет спорить с тем, что это не романтично, когда из-за тебя пытаются самоубиться. Мысли и предосторожности на эту тему играли для Осаму очень значимую роль, но он совсем не знал, как заговорить об этом вслух. Он — ебанная тонкая душевная натура, которая хочет кому-то доверять, и чтобы ей доверяли в ответ. Пока Дазай включал ноутбук и заваривал себе кофе, собрались и остальные работники, так что стало невыносимо шумно, что и помешало Чуе задремать. Он встал, потянулся к чайнику, но того на тумбочке возле рабочего стола не оказалось. Орать и спрашивать, где это чудо электроники искать, Накахара пока не решался. Ему все казалось, что здесь к нему не привыкли; слишком странно и непривычно этот парень смотрелся на фоне ВДА. Его, супер пафосного, видели во многих местах Йокогамы, когда обычно за ним стояли десятки бойцов ПМ; и в другой одежде, в компании Ацуши, он выглядел намного опаснее, что неожиданно. Чуя оглянулся и увидел Осаму, впервые за… пять, шесть, семь… часов за десять, вау. Не за месяц и даже не за четыре года, а каких-то десять часов. Именно в бинтованных руках и находился чайник, из которого Дазай лил воду в кружку с растворимым кофе. Чуя поправил хвостик на затылке, встал и потопал прямо к рабочему месту Дазая, пока все, кто не был занят чем-то важным (то есть все) начали внимательно наблюдать за этими двумя. Накахара подошёл, поймав на себе взгляд мёртвой рыбы от бывшего, выхватил кружку с кипятком и сделал глоток, не прерывая зрительного контакта. — Горько, — игриво улыбнулся Чуя, наблюдая, как щурит глаза Осаму. — Надеюсь ты обжёгся, коротышка. — Дазай перехватил свою чашку и поставил назад на стол. На секунду Чуя удивлённо приоткрыл рот. Он не ожидал такой холодности в свой адрес. Да и вообще, с учётом, что сотрудники ВДА первый раз слышат, как два бывших напарника разговаривают, это не лучший старт… Дазай понёс чайник на место, поджимая губы. Он понимал, что ведёт себя как девчонка. Обидчивая, глупая девчонка. Это то затяжное состояние, когда честному и откровенному разговору ты предпочитаешь кислую мину и язвительную интонацию. И хорошо, пока Осаму стыдно за это, но ещё пару дней и он начнёт воспринимать такое общение с Чуей за норму, а тот все в ту же яму из-за этого. С другой же стороны — если он начнёт уделять Чуе внимание, то в итоге опять окажется, что этого не достаточно для рыжего, и Дазай правда не уверен в своих чувствах и том, те ли это чувства.//Если сомневаешься — это не любовь//
За рабочий день было предпринято ещё пара попыток как-то заговорить с Дазаем. Всякие мелочи, типа «передай то — передай сё», на которые шатен почти не реагировал. Атмосфера резко накалилась. Кто-то шептался, кто-то напрямую спрашивал, что происходит. Ацуши, который вернулся к полудню с задания, удивлённо вскидывал бровь. Накахара и Осаму играли в обмен «любезностями», устроим тем самым целое шоу. Часам к пяти к ним зашёл Фукудзава. Кинул строгий взгляд на Ранпо, который буквально обомлел, позже выхватил пару бумаг у Куникиды и бегло просмотрел их, удовлетворённо кивая. — У кого-нибудь есть степлер? — Чуя спросил громко и будто бы язвительно, в то время как смотрел исключительно на Осаму, у которого где-то на самом краю стола валялся степлер. Фукудзава слегка наклонил голову в бок, заинтересованный тем, что тут происходит, ведь обычно, когда он заходит в кабинет к своим сотрудникам, степлеры их так не интересуют. — Если Чуе нужен степлер, он может подойти и взять, — приторно нежным голосом ответил Дазай, улыбаясь до ямочек на щеках и испепеляющего взгляда. Чуя встал, при том так оттолкнув стул, что он отъехал на колёсиках и стукнулся о стену, и гордо зашагал к столу Куникиды, вытаскивая из коробки с канцелярией то, что нужно. Сам же Доппо стоял рядом с Фукудзавой и почти кипел. — А что, собственно, происходит? — шёпотом поинтересовался лидер ВДА, обращаясь скорее к Куникиде, у которого был нервный тик. — Они так вот с утра… — М-м, — Фукудзава сделал такое довольное лицо, будто бы только что распробовал деликатес, открыв для себя новое блюдо, — значит Мори не врал. — На этих словах он слегка повёл взглядом на Ранпо, а потом Куникиду, которые оба не ожидали услышать это имя из уст начальника, и добавил более настойчиво, — не важно. Огай Фукудзаве давно жаловался на двойной чёрный и то, как однажды Мори откровенно охуел от наглости Накахары и Дазая, потому что он сидел на совещании, когда к нему прибежала Элис и сказала, что парни выгнали её из кабинета лидера Портовой мафии. Огай тогда поперхнулся воздухом, пошёл к себе и ещё через закрытую дверь своего офиса услышал скрип стола, который, к слову, до этого никогда не скрипел. Тогда Огай был в бешенстве и на неделю засадил их за бумажную работу в один кабинет, рассчитывая, что они натрахаются и не будут больше гореть желанием сделать это в кабинете Мори, но Чуя и Осаму скорее уж глотки перегрызли друг другу, причём совсем не в сексуальном контексте. В кабинете, где они сидели, слышны были крики и маты, часто летели важные документы и карандаши, так что Мори освободил их от этой непосильной работы, видя, что у них по шилу в заднице. Он честно не понимал, как парни могут так яро ненавидеть друга и при это продолжать какие-либо отношения. Сейчас же Фукудзава, вспоминая тот рассказ «коллеги», так сказать, начал правда переживать. Переживать за то, что у них не хватит бюджета на ремонт, если эти двое решат подраться, не хватит денег на уборщиц и новые столы, если они соберутся здесь трахаться, а так же лично Фукудзаву схватит инфаркт в ту же минуту, как он, входя в свой кабинет, услышит характерный скрип. Чуя за этот день понял очень многое, а например то, что он в душе не ебет, почему Дазай так себя ведёт. Типа ещё вчера они спокойно говорили, ну как… Чуя немного, конечно, покричал там и поистерил… А потом они молчали… А потом Дазай предложил остаться, а Чуя ушел… Теперь Накахара закусывал губу и виновато поглядывал на Осаму, который о чем-то говорил с Ацуши, причём они явно сейчас не исходились безмерной любовью друг к другу. Возможно, Чуе не стоило так вот сваливать, может Осаму принял это в штыки?***
— Эй, Дазай. Дазай выходил вечером того же дня из здания ВДА, когда прямо за углом стоял Чуя и курил. Накахара, кстати, закончил свою работу ещё час назад и ушёл. Ну… видимо нет. — Пугаешь, — выдохнул Осаму, стараясь отойти от того, как неожиданно он столкнулся с рыжим. Про себя Дазай хмыкнул, осознавая, что эта коротка реплика тоже была признанием, в некотором плане. — Это я тебя ещё не задушил. — Чуя задавил окурок и облокотился спиной о стену, щурясь и всматриваясь в глаза Осаму. — Какого черта ты вытворял? — А ты? — «Когда ты прекратишь выебываться» — не твои слова? — Чуя, просто не за чем лезть ко мне на работе. — Чуя начал закипать после этих слов, но Дазай не дал выговориться. — Здесь не тоже самое, что в мафии, понимаешь? И все внимательно следят за тобой, потому что ты хоть прошёл проверку, но ты, вроде как, защищал только меня. — Я не… — Чуя заливается краской и обиженно дует губы. — Я защищал тебя, потому что остальные справлялись. — Конечно, я понимаю, что ты бы и за Ацуши вступился, может даже за Куникиду, — в интонации Дазая читается честность, — но другим не объяснишь. А благодаря Ранпо все знают, что было между нами раньше. — А что между нами сейчас? Чуя хитро улыбается, только задав вопрос, а Дазай медленно переходит из состояния напуганного школьника-девственника в состояние «давай-сыграем-в-русскую-рулетку», а проще говоря — от интонации Чуи ему срывает голову. — Ну хотелось бы, чтобы между нами была бутылка вина и всего пара свободных сантиметров, — в тон Накахаре отвечает Осаму, слегка наваливаясь на него и придавливая к стене, в то время как в его глазах читается «Я должен остановиться. Это ни к чему хорошему не приведёт. Он видит во мне не того, кем я являюсь», но Чуя этого не замечает. — Эй, чёртов Дазай, — Чуя отталкивает его руками в грудь, — я не считаю, что мы закончили разбор отношений. Я хочу услышать тебя, а не только свои собственные всхлипы. Дазай поражён тем, что Чуя вслух говорит о своей истерике, но ещё больше он поражён, что Накахара, кажется, заинтересован в том, чтобы… выслушать Осаму? «Возможно, — думает Дазай, — мне стоит довериться и высказать все, а дальше как пойдет». И это оказывается невъебически сложным решением, но… — Хорошо, Чуя. Завтра после работы? — Угу, — довольно тянет Чуя, и если уж говорить о тяжёлых решениях, то//тебе стоит хоть раз самому пойти навстречу//
Чуя тянет Дазая за ворот рубашки, пока тот не прогибает спину навстречу Накахаре. Рыжий юноша тянется к щеке и целует, после чего, не глядя на Осаму больше ни секунды, уходит прочь. Осаму стоит неподвижно, все ещё слегка согнувшись, и медленно на его лице сменяется палитра эмоций; серце бьётся, его тошнит, нижнее веко дёргается, когда сам он застревает между отвращением к действиям Чуи и отвращением к себе. — Блять, — выдыхает Осаму, хватаясь за голову, — блять.