Я никогда, никогда не скажу тебе, как же я боюсь,
Как же я боюсь каждой рваною раной,
Бегу быстрее и живее становлюсь.
Ведь страшней всего для меня, как ни странно,
В двух океанах ясных глаз твоих тонуть;
Как же я боюсь! *
//Тебе стоит хоть раз самому пойти навстречу//
Дазай чувствовал себя отвратительно. Отвратительно именно в том значении презрения к себе, когда бинты на запястьях и шее вновь начинают оправдывать свое существование. Он больше не мог назвать себя мальчиком, которому страшно держать ответственность хотя бы за себя, за свои действия. Он не имел права так срываться на Чуе, он винил себя, и эта вина выражалась в очень жесткой форме. Каждый вечер он возвращался домой и рвал на себе волосы. Чувство бессмысленности обострилось; скалило клыки и смыкалось на тонкой шее. Сдавливало горло, отбирало свободу выбора и право быть тем, кем хочешь себя видеть. Дазаю многого стоило отречься от той части себя, что была в мафии. Это не проституция и наркотики — хотя и то и другое — так что нельзя сказать, что в мафии он был насильно и ему просто было тяжело от этого отказаться. Это дурная привычка, но он не был против. А потом Ода Сакуноске. Играть в игру «Угадай, где я работал раньше» было мучительно больно и иногда, выслушивая перечисления простых, человеческих профессий, Осаму кусал губы. Переводил в шутку, напевая что-то про актера, и это ему конечно чертовски льстило. Но раз за разом, отказываясь от чего-то плохого, что затмевает все остальные детали, мы в самой глубине сознания знаем, что где-то там была золотая жила. И вот сейчас Дазай вновь разрушает себя ощущением, что не идеален, что он нихуя не добр и не мил; ту мелкую частичку человечности, которую он нашел в себе, устроившись в агентство, вновь хочется кинуть об стену с криками «ложь!». Дазая принимали в Исполнительный комитет Портовой мафии, Дазая принимали в ряды Вооруженного детективного агентства, но сам он себя никогда не принимал. Через неделю Чуя перестал выходить на работу вместе с Ацуши. Стал вставать позже или целенаправленно высматривал в окно светлую макушку, не желая пересекаться с другом. Улыбаться надоело. Шутки перестали быть смешными, а истории о мелких ссорах с Аку давили на и без того нестабильное состояние. «Ацуши, да какая проблема?! У вас все просто ахуенно! Расскажи мне о своих чувствах, когда будешь спиваться и резаться, а на туберкулезника смотреть не сможешь без желания убить одного из вас, » — однажды не выдержал Чуя. После этого они и не говорили. Чуя знал, что не прав, и если бы кто-то сам попробовал ткнуть тем, что в Африке дети голодают, а Накахара страдает хуйней, он бы затолкал язык в глотку тому, кто подумал, что это должно помочь юноше. Проблемы не что-то такое, что можно сравнивать между собой. Проблемы поглощают нас полностью, не позволяя видеть ситуацию со стороны, и скорее всего, если бы Чуя только мог взглянуть на происходящее от лица того же Ацуши (которому он никогда не жаловался и в целом не посвящал в свои проблемы), то самым бы логичным и простым решением было бы просто заговорить. Это всяко лучше чем сидеть в одном кабинете по восемь часов на дню и игнорировать друг друга, то и дело накаляя обстановку.***
8 сентября. Дождь шел уже два дня. С утра сотрудники то и дело вбегали в кабинет мокрые до нитки, потому что от такого ливня не спас бы ни зонт, ни жертвоприношения богу дождя. Сам Чуя сидел с мокрыми волосами, которые свисали сосульками на спине, заплетенные в тугой хвост на затылке, а вода капала на рубашку, создавая неприятное ощущение липкости. Бинты Чуя снял, а шрамы прятал под длинными рукавами. Он пил кофе и прислушивался к диалогам. — Смотри. Все же просто. Зеленый, красный, желтый. — Ацуши берет три леденца и вертит их перед самым лицом Ранпо, который что-то жует и лениво кивает. — Когда горит зеленый- — Какой? — Участливо переспрашивает детектив. — Зе-ле-ный. Тогда можно идти. На желтый и красный надо стоять. — Но… — Ну вернее на желтый можно идти, только если торопишься. — Тороплюсь? — сощурился Ранпо, вынимая из рук тигренка один из леденцов, шурша оберткой красного цвета. — Ну раз не торопишься, то стой. Ранпо захныкал, съезжая по стене на пол и вместе с тем под стол, стараясь спрятаться от надоедливого Ацуши с его уроками по ОБЖ. Чуя даже улыбнулся, допивая кофе под недовольное бурчание желудка, который второй день просил чего-нибудь посущественней. — Может объяснишь, что происходит? — Акико пододвинула ближайший стул к Дазаю, который всячески изображал работающего. — Йосано, ты любишь дождь? — С всевозможным восхищением в голосе отвечает Осаму. — Простудиться не боишься? — подхватывает тему врач, наклоняясь еще ближе. — А то потом лечить надо будет… — Боюсь, — тут же отзывается шатен слегка дрогнувшим голосом, кивая как болванка, — очень боюсь. — Почему не разговариваете? Вместо ответа Осаму испуганно смотрит на Чую, который втыкает в стену с лицом полной отрешенности. Слушает, значит. — Ага, — тянет Осаму слишком громко, чем привлекает внимание Куникиды и тут же возвращается к работе. Акико озадаченно смотрит то на Чую, то на Дазая, а потом делает глубокий выдох и направляется к своему кабинету. В середине дня к ним пришла девушка. Кричала про убийство, про недоверие полиции и ее причастность. Куникида сразу подошел ближе и стал внимательно выслушивать, ожидая, что эту милую особу опять придется отвоевывать у Осаму, но тот держался в стороне. Обычно чай бы предложил или воду, может даже накинул плащ на продрогшую под дождем, но сейчас лишь изредка задавал уточняющие вопросы и кивал. Ранпо даже отложил еду, вслушиваясь в рассказ девушки, которая то и дело начинала плакать. Не прошло и десяти минут, как в агентство позвонили. «Какие-то документы, — бубнил Куникида, собираясь за ними пойти, — Дазай и Ранпо с этой девушкой к ней домой, ясно?». Оба парня кивнули. Только Куникида выскочил, зашел Фукудзава. Слегка растрепанный, запыхавшийся, но он из-за всех сил постарался сделать вид, что не переживает. — Эсперы, — сказал он самое главное, чем сразу привлек внимание всех в кабинете. — У тех эсперов, с которыми недавно разобрались Накахара-кун и Дазай-кун — у них есть группировка. Они атакуют. Чем дольше Фукудзава говорил, тем сильнее в агентстве накалялась обстановка. Девушка, которая только успокоилась и отошла от рассказа о загадочном убийстве, вновь начала рыдать. Нервы у всех были натянуты до предела. Фукудзава наконец поинтересовался, что эта особа тут делает и с какой проблемой пришла, не успев даже дослушать ее, кивнул и продолжил. — Дазай и Накахара. Я уверен, что вы справитесь. Отправляйтесь сейчас же. С этими словами Фукудзава кивнул перекошенному от услышанного Чуе и покинул кабинет. Внутри повисла тишина. Прям таки гробовая тишина. — Ну… Думаю, я был бы полезнее для милой леди, — спустя пять минут молчания подал голос Дазай. Он был весь побледневший и напряженный, но уже подхватил девушку под руку, и, взглядом поманив Ранпо, чье присутствие было необходимо для расследования, направился к выходу из кабинета. — Дазай-сан, при всем уважении, но Фукудзава-сан ска… — Ацуши, — строгим голосом, цедя сквозь зубы, перебил светловолосого Осаму, — вы справитесь. Чуя, проводив взглядом Осаму, остался в кабинете наедене с самим собой и Ацуши. Он быстро отвернулся к стене, закидывая голову, стараясь не сорваться. Только не сейчас. Так не во время. Так глупо. — Чуя? — Ацуши медленно подходит к Чуе, который сидит к нему спиной, а по подрагивающим плечам видно, что ответ на еще незаданный вопрос получен. — Ты в порядке? Ацуши кладет руку на плечо рыжику, слегка отодвигая волосы в сторону, но юноша перехватывает запястье и несильно отталкивает от себя. — Да. Пойдем, нам надо поторопиться. — А мы справимся без Дазая? — с сомнением в голосе интересуется Ацуши, все же закидывая свою сумку на плечо и собираясь выходить. — Мы еще могли бы его догнать. — Да кому он нужен, а? — с доброй усмешкой отвечает Чуя, медленно успокаиваясь и готовясь к предстоящей драке. — С твоими клыками ничего не сравнится. Парни шли молча. Ацуши все еще немного злился на то, что недавно выкрикнул Чуя про незначительность его проблем, а Чуя понимал и чувствовал эту злость. Но сейчас разбираться не было сил. Он вспоминал в деталях, как повел себя Дазай, стоило только услышать приказ о совместной работе. Слился. Типичный Дазай. «Вы справитесь». Даже его имя не назвал, будто бы Чуи и вовсе там не было. Будто он пустое место. Чуя злился и при том понимал, что это очень плодотворно скажется на битве с эсперами. Французы они или откуда там? В мафии бы с таким сбродом справились за пару минут, а в агентстве тянется уже которую неделю. Чуя презрительно фыркнул. Он полюбил агентство; точно привязался к нему в каком-то плане; но часто ему все еще было трудно выбирать быть «хорошим мальчиком». И сейчас он не знал, как относиться к слову «справитесь». Сколько их, можно ли считать приказ Фукудзавы как приказ убить их? Как много сил и времени на это уйдет? Плана не было.***
Чуя откидывает одного из бегущих на него эсперов к ближайшей стене. Ацуши задевает лапой припаркованную машину и та начинает сигналить, заглушая рыки и вскрики. Двое против человек десяти. У них не было даже времени, чтобы посчитать. Многие способности Чуя просто не способен определить. Отлетает от стены к потолку, но его все равно задевают силой и валят на землю. Раз за разом. Ацуши полностью в теле тигра, старается уцепиться кому-то за глотку, но воет от боли, когда полоска разодранной кожи на спине расходится и рана кровоточит. Парень умеет регенерировать, но это не всегда мгновенный процесс, и теперь он значительно слабее. Чуя кричит, краем глаза заметив кровь у тигра на спине, но подобраться ближе не дают, опять какая-то сила валит. Чуе не дают собраться с силами хотя бы настолько, чтобы он вдавил в пол хоть одного из десятки. Это по-большей части молодые парни и девушки, ровесники Ацуши. Они собирались запрыгнуть в свои машины на подземной парковке, когда пришли двое из детективного. Группировка еле успела выбраться из машин до того, как те превратились в помятое сдавленное нечто под влиянием Чуи. Но теперь сам Накахара и Ацуши напоминали те машины. У Чуи разбита губа и кровоточит нос, вся одежда на спине разорвана от чего-то острого, типа когтей, только в разы длиннее, чем у Накаджимы. По спине течет теплая кровь, неприятно липнет по бокам и к брюкам. Чуя умудряется убить человек пять, которых, видимо, можно считать за самых слабых, в то время как Ацу просто старается загонять остальных, но те вечно оказываются на пару ходов впереди. Драка продолжается полчаса, как минимум. Часто слышны крики горожан, которые просто хотели бы уехать на своей машине, но тут же убегали с парковки, стараясь спасти хотя бы свою жизнь. Что-то горит, вечно летают огненные шары, порядком подпалившие шерсть Ацуши и превратившие дорогой плащ Чуи в пепел. Чуя выматывается с каждой секундой все больше, силу использует с затруднением, и с пистолетом или ножом у него определенно было бы больше шансов, но в вооруженном агентстве такое не в части. Больше всего шансов у него было бы с Дазаем, но каждый раз, подумав об этом, Чую накрывает прилив сил. — Ацуши, убивай их! Чуя хрипит, в очередной раз прижатый чьей-то силой к стене. Если бы он знал, кто именно из пяти владеет подобным, то уже приложил бы все силы, чтобы разорвать того на мелкие кусочки. Но пятерка носится туда-сюда, то исчезает из виду за машинами, то появляется вновь и бежит прям на врага, не давая сосредоточиться и выявить одну цель. Ацуши поворачивается на Чую, не имеющий возможности и времени что-либо ответить, но в его рыке отчаяние и боль. Он не может. Он не хочет убивать. Уже случалось пару раз, когда ему приходилось. Объеденившись с Акутагавой так или иначе приходишь к такому исходу. Это всегда было для него чертовски сложно и сейчас он все еще не теряет веру, что они справятся другим путем. Или что за него это сделает Чуя. Чуя не видит почти ничего. Ему трудно дышать, и он знает, что запаса слов и действий может хватить только на одно. На Арахабаки. Он мог бы снять перчатки и произнести чертовы слова, раскидав и сравняв с землей здесь все, но он так невъебически сильно не хочет умирать. Не теперь, когда он ценен, когда у него есть друг, чистая, пусть и маленькая квартира и работа с хорошей, светлой атмосферой. Он больше не может находиться на этой грани между жизнью и смертью, он хочет стабильности и уверенности в завтрашнем дне. Он направляет давление на еще одного парня, который своим телом пробивает дыру в стене и бесформенной тряпкой спадает на пол. Рядом полуорет, полурычит Накаджима, которому полоснули по передней лапе и уху. Чуя опять падает на пол, на этот раз однозначно сломав нос и по-видимому вывихнув руку. Он старается подняться, но кто-то придавливает ногой, и последние силы уходят на то, чтобы прокричать: «Ацуши, бей!». Накахара теряет сознание.***
Когда он открывает глаза, то слышит крик. Это пугает его, заставляет напрячься, а через пару секунд его разрывает от боли. Больно до той степени, что тебе не кажется, будто у тебя выколоты глаза — тебе хочется их выколоть. На грани сознания Чуя понимает, что орет он сам. И снова теряет сознание. Ни Ацуши, ни Накахара не могут ответить, в какой момент пришла Йосано. Откуда она взялась и как много из эсперов убила. Накаджима только точно знал, что с парой справился сам. Увидев, как Чуя потерял сознание под чужим весом, как девушка наклонилась над ним с кинжалом, готовясь перерезать глотку, Ацуши слетел с катушек, а следующие проблески ясного разума пришли уже, когда он, свернувшись клубочком и дезактивировав силу, лежал в углу парковки, стараясь собраться. Но его тошнило уже третий раз. Чуя лежал в паре метров, а рядом с ним сидела Йосано, выжидая, пока он придет в себя. Полностью здоровый физически, но явно не морально. — Ацуши, у тебя ничего не болит? — участливо спросила она, наблюдая, как парень откашливается и давится своими же слезами. — Сам дойдешь до агентства? Я дам тебе все необходимые лекарства. Ацуши кивает, слабо понимая, о чем речь. Чуя делает глубокий вдох, ожидая, что опять услышит вопли, но тишина и прилив сил настолько неожиданны, что он мгновенно подскакивает на ноги, осматриваясь по сторонам. — Чуя, я тебя подлечила. Надо вернуться в агентство. Пойдем? Чуя ничего не отвечает. Медленно проносит в голове все, что произошло за последние часы, начиная с сбежавшего Дазая, наплевавшего на приказ начальника, и заканчивая собственной слабостью и неспособностью защитить воющего от боли друга. Он должен был активировать порчу. Он должен был пожертвовать собой. Он должен был, должен был, должен был. Он повторяет это одними губами, как мантру, смотря на друга, сидящего на земле и опирающегося руками в пол, выплевывающего остатки того, что было в желудке до нервного срыва и презрения к себе. — Чуя, я дам вам с Ацуши одинаковые лекарства. Успокоительное. Пошли. Акико закрывает свой чемодан с аптечкой и встает, отряхивая колени. Тянет за руку Чую и одновременно с тем протягивает салфетку Ацуши, который с благодарностью кивает, вытирая лицо. С каждым шагом Чуя теряет ту силу, которой мог гордиться последнюю неделю. Все начиналось с мелкого недопонимания, которое можно было разрешить щелчком пальцев, но впервые в Чуе зреет настоящая ненависть к Осаму. Как к кому-то, кто был на равных с тобой. А теперь пал ниже плинтуса. Чуя теряет уверенность, что все наладится, но вместе с тем, подходя все ближе к агентству чувствует, как прежние чувства отходят на второй план, заливаясь долгожданным омерзением. Чуя больше не чувствует, что хочет разорвать бывшего на клочья, он просто больше не хочет его видеть. Ни видеть, ни слышать, ни чувствовать. Он чувствует это предательство каждым нервным окончанием. Оно растет в теле подобно яду, и Чуя думает, что если это то, что испытывал Мори, когда Осаму ушел, то… Чуя бы умер за Портовую мафию в той стычке. На самом деле он бы и так тогда умер, если бы не бинтованный, но только он умер бы за себя. За себя, за Дазая. А чего заслужил Дазай? Что он сам сделал? Сбежал, оставив невозможным использовать Арахабаки? Так ты меня убьешь, да?***
Дазай и Ранпо давно вернулись с задания, где Осаму вообще мог не присутствовать. Конечно, у шатена была возможность остаться с той девушкой, дабы успокоить ее на радость себе и во имя ненависти Куникиды, но Осаму предпочел уютный кабинет и чай. Первые полчаса он спокойно наслаждался тишиной и приятной компанией из одного лишь Ранпо, но когда пришел Доппо, начались проблемы. Тот зашел к Фукудзаве, а вышел весь бледный. Но это состояние еще не описывало его как «чистый лист бумаги», потому что таковым он стал, лишь увидев Осаму в кабинете. — Вы уже вернулись? — спросил Доппо, внимательно оглядывая напарника. — Быстро справились. — Да подумаешь, — улыбается Осаму, — дело простейшее. — Вы… убивали их? — Кого? С минуту Дазай и Доппо просто моргали друг на друга, пытаясь переварить информацию, а вернее ее недостаток. — Дазай пошел со мной на расследование убийства. Чуя пошел с Ацуши. Они еще не вернулись, — подключился в разговор Ранпо. — Прости? — медленно, почти по буквам спросил Доппо, прожигая взглядом шатена. — Фукудзава сказал, что отправил тебя с Накахарой. Ты ослушался? — Чуя прекрасно справится. — Бинтованный, когда они ушли? — Два часа назад! — Ранпо ответил быстрее, чем Осаму попробовал подумать. Тишина. Дазай сверяется с временем, когда его глаза медленно лезут на лоб, а кожа под бинтами на руках покрывается мурашками. Куникида выбегает из кабинета, пытаясь отыскать сначала Йосано, но, не найдя ее, направляется к боссу, чтобы «доложить обстановку». Следующие двадцать минут Дазай стоит перед столом Фукудзавы и выслушивает претензии, настолько завуалированные и культурные, что Осаму кажется, что его хвалят, а не отчитывают. Но это не так страшно. Он давит сам на себя. Стоит и думает, что ему стоило бы побежать, пока не поздно — «если», «если» не поздно — и помочь Чуе. Достаточно будет просто не увидеть его, убитого богом Арахабаки, чтобы пойти на что угодно. Каждую ночь стоять под окном и петь, каждый час отправлять глупые сопливые сообщения и кутать в три одеяла перед сном. Что угодно, лишь бы жив. Тогда Дазай не на шутку начал сходить с ума. Оглядываясь на ту ситуацию из будущего, можно с уверенностью отметить, что шатен еще сотни раз будет переживать за Чую, но в этих переживаниях всегда будет место для вопросов «Почему я переживаю? Он для меня что-то значит? Неправильно ли это? Должен ли я?». Но в тот день этого не было. В какой-то момент Фукудзава просто позволил Осаму сорваться с места и выбежать, чтобы отыскать Чую. С Ацуши и, возможно, с Йосано. Когда он выбежал из кабинета лидера ВДА, побежав по коридору к лестнице, почти ничего не видя перед собой, то он был уверен, что его ничего сейчас не остановит. Но его остановила Акико, идущая в противоположную сторону. За руку, словно маленького мальчика, она держала Ацуши. У него были мелкие царапины и разодранная в клочья рубашка. «Он перевоплощался, » — делает вывод Осаму, но вслух не говорит им ничего, лишь заглядывая за спину девушке. Там шел Чуя. У него были сжатые кулаки и тоже разодранная рубашка. Были следы от крови, настолько сильные, что красная рубашка стала багровой, и Осаму понимал, что сам факт того, что Накахара сейчас способен идти — заслуга Акико. Дазай бросился к Чуе, сам не зная, что делать дальше. — Чуя, — выдохнул он. Накахара ничего не ответил. Знакомый голос разрезал слух, когда этот голос обращен к нему, но если сегодня утром это было бы больше приятно, чем обидно, то сейчас в Накахаре отзывается только одно слово: «предатель». Он оттолкнул Осаму с такой силой, что тот больно отлетел в стену, которая находилась меньше чем в метре, и пробил там трещину. У Дазая потемнело в глазах и боль раздалась по всему позвоночнику, и Акико, на секунду повернувшаяся на звук, конечно же собиралась позже вылечить переломанную спину Осаму, но она думала, что ему стоит дать немного поумирать от этого прежде, чем она начнет. Может быть он самую малость и заслужил такое. А Акико перетрудилась сегодня. Дазай мог простить себя за то, что испугался Чуи вечером неделю назад и сорвался на нем, причем не словами, а действиями. Но Дазай никогда не простит себе то, что проигнорировал приказ Фукудзавы. И дело не в верности ВДА.***
17 сентября. Я сегодня заходил к тебе домой. Мне даже никто не сказал, что ты съехал. Ацуши рассказал только теперь, что это было уже девятого. Он почти не смотрит на меня теперь. Я хотел принести тебе твои любимые круассаны. Что тупее? Что я помню, как ты их любишь, или то, что я так заявился? А там никого. Я пишу тебе только пока ты не в сети, как только ты входишь — я останавливаюсь. Я написал уже достаточно много, достаточно, чтобы высмеять самого себя и то, как мы поменялись местами. Где ты? Если мы встретимся, сделаешь ли ты вид, что мы незнакомы? Влом предполагать, что будет даль Чуя Накахара в сети. «Стереть набранный текст». Дазай кидает телефон на диван, заправляя волосы за уши и грубо выдыхая. Сигареты почти не успокаивают. Чуи нет на работе с того самого дня. Он опрокинул Осаму о стену, зашел в кабинет к Фукудзаве и сказал что-то типа «Спасибо за все, что вы для меня сделали, но я не могу здесь работать. Я подставил Ацуши, я подставил вас, я подставил агентство. Я не выложился на полную». Квартира, о которой позаботились в ВДА, опустела. Его никто не искал. Дазай не пытался воспользоваться помощью Ранпо, в агентстве было не так весело и воодушевленно, как обычно, но на этой работе не надо присягать на верность. Захотел — пришел (если прошел проверку), захотел — ушел. 30 сентября. Я видел в тот момент в твоих глазах то, чего не было раньше. Когда ты смотрел на меня, четыре года назад в Мафии, во взгляде читалось желание. Теперь же это было желание слать меня в задницу, я правильно понял? Худшее, что можно увидеть перед смертью, если рассудить. Оно снится мне в кошмарах. Ты блять мой самый страшный кошмар. Я ненавижу тебя. Нет «Стереть набранный текст». 1 октября. Я думал (вау, я, кажется, умею), что встретить тебя и смотреть, как ты проходишь мимо безумно страшно. Но страшнее если ты остановишься. Окликнешь, измученно улыбнешься и спросишь «как дела». Мой ответ быстро оборвешь небрежным «ага-ага» и уйдешь, добавив «мне пора». Я смогу только надеяться, что уходя, твоя рука потянется к чокеру. Я так чертовски бою Чуя Накахара в сети. «Стереть набранный текст». 9 октября. По правде я все вспоминаю вечера, когда ты отворачивался к стенке и замыкался в себе. Я помню тебя таким. Но помнишь случай, когда мы только начинали? Я так гордился собой тогда. Заглянул к тебе в кабинет, прижал, замечая в глазах это желание. Ты должен бы остановить, ты ведь мог. Все бы было по другому. Чего ты хотел? Чего ты хочешь сейчас, черт возьми? Почему не остановил месяц назад? Я не могунемогумнемогу я не могу, Чуя, я не всесильный. Я тоже ошибаюсь, просто заметь это во мне. Ты мне тогда что-то рассказывал после секса, какую-то хрень из своей жизни, и оглядываясь на все это мне стоило пересилить себя и остаться, но мне было до пизды не интересно. Что ты говорил? Я хочу вспомнить, Чуя. Войди в сеть и останови меня, блять, я не могу больше. Где ты? Тогда я ушел. А теперь ты ухо Чуя Накахара в сети. «Стереть набранный текст». 12 октября. Не заешь, а почему под нами все скрипело? Все такое дорогое… И столы в мафии, и кровати? Я делал тебе больно? Ты стонал или кричал? Я всегда думал, что не пренебрегал твоим удовольствием. Скажи, что так и было. А если все же встретимся? Если бы тогда у квартиры ты открыл? Я знаю, что предпочел бы еще один удар об стену, но не «спасибо за круассаны». Наверняка бы я как-то отшутился, пока ты закрывал перед носом дверь. Это часть самая прекрасная. Может я бы пошел домой и покончил с этим? А потом, собирая события по пазлам, ты бы понял, что я закончил этот бред под громким названием "жизнь" именно после нашего короткого разговора. Я хотел бы, чтобы это польстило тебе. «Стереть набранный текст». 24 октября. Что мне делать, если вдруг ничего не выйдет? Я женюсь на первой же встречной или буду волочить это существование один? Стану жестким, как раньше, подсев на это состояние как на наркоту. Уйду из агентства, сопьюсь. Буду вытрахивать рыжих до последнего или совсем перестану думать о таком? Это все так грязно. С каждым днем моя жизнь все грязнее. Как я мог быть в твоих глазах божеством, если я так ничтожен? У меня есть шансы оставаться таким и дальше, при этом оставаясь с тобой? У меня есть шансы быть с т Чуя Накахара в сети. «Стереть набранный текст». 7 ноября. А теперь, вспоминая, как я шел к твоей квартире с этими круассанами, я думаю: а почему нет? Встретился бы с тобой и отдал их, не оставив повода ждать новой встречи. И было бы значительно проще смириться с тем, что нам в дальнейшем лишь предстоят случайные встречи в городе с пустыми двухминутными репликами ни о чем. И ноль надежды на «я все еще…» и вся подобная поебень. А может быть ты бы уехал и не напрягал, я не заставлял бы своим существованием портить зрение и всматриваться на улицах в прохожих. Позвонил бы мне, пропитым голосом сказал бы «Спасибо за все. И за те круассаны пару лет назад». Позвонил бы просто так, услышать голос, говоря всеми своими действиями и состоянием, что еще есть надежда и Чуя Накахара в сети. и я, ухмыляясь, совсем разбитый и уничтоженный бы вдруг не сбросил, как можно предположить, а спросил бы: «Увидимся может?». Ты ответил бы мне: «Хорошо». «Стереть набранный текст». Чуя Накахара вышел из сети. Дазай запрокидывает голову и выдыхает дым прям в потолок, рвано вздыхая. Звонок. Осаму расплылся в улыбке. Чуя помнит.//Тебе стоит хоть раз самому пойти навстречу//
В голове что-то гудит, щелкает, и если бы Дазай не сидел на полу, прижавшись спиной к стене, то уже бы потерял равновесие. Осаму смотрит на имя контакта. «Это ты…» «Охуеть!» «Это ты!» «Это ты.» И сбросил.