Хорошие девочки не попадают в злодейский рай

Весь путь до её квартиры они проделали в молчании. Мачомен бережно опустил её на балкон и приземлился рядом. Он снова был в краске, испачкавшись от неё. Вот и стоило ему переодеваться? – Я же говорил: не ходи, – заявил он, стряхивая кукурузные хлопья с её волос. – И что бы было, если бы я не пошла? – рассерженно ответила Роксана, отталкивая его руку. – Думаю, город навсегда потерял бы своего героя. – Что? – И получил бы монстра, которого бы все боялись. – Роксана, ты о чём? – Ты проиграл ему сегодня. Вздохнув, она зашла в квартиру, распахнув балконные двери. Мачомен последовал за ней. Темно. Она поёжилась. – О чём ты говоришь, Роксана? Мачомен по-хозяйски прошёлся по её квартире, достал с верха шкафа коробку со свечами, зажёг их лазерным зрением, расставляя в разных местах. Всё так легко и непринуждённо. Она тяжело вздохнула, ей стало неуютно от того, что он так прекрасно ориентировался у неё дома, хозяйничал... Хотя она никогда против этого не возражала. Это была обычная для него забота. – Разве Мегамозг не за решёткой благодаря мне? – он снова встал рядом с ней. – Он за решёткой только потому что я остановила тебя, – упрямо ответила она. – Иначе мог быть в другом месте. Ты что, не понимаешь, чего от тебя хотел Мегамозг? Она посмотрела на него и с разочарованием отметила лишь лёгкое недоумение на лице героя. И это не тени играли. – Он бы не прекратил провоцировать тебя, пока мог стоять. А у него отлично получалось. Ты потерял контроль. – Нет, я... – Нет? Ты бил бы удар за ударом, пока он бы мог подниматься и атаковать тебя снова. Первый удар ты ещё сомневался, второй медлил, третий нанёс с готовностью. Разве ты не понимаешь, как это выглядело со стороны? Что увидели бы все? Героя? Или того, кто избивает своего противника до тех пор, пока тот не перестанет дышать? – Это невозможно. – Да? Тогда почему ты просто не воспользовался своей суперскоростью и не обезвредил его раньше, чем он смог бы пошевелиться? Ты можешь, мы все это уже знаем. – Я использую суперскорость только в крайнем случае, ты же понимаешь. – Это и был крайний случай. Так нельзя! Мачомен медленно сел на диван. Роксана сердито проследила, чтобы он не трогал испачканными в краске руками обивку, но промолчала. – Прости, – наконец, сказал он. – Ты права. Я не должен был идти у него на поводу. Я просто не догадался. Обычно он так легко сдавался, как только я его разоружал... Даже в рукопашной больше одного удара никогда не требовалось. Я не понял, что это и есть его план. Зачем? – Продемонстрировать, что ты не идеален, – Роксана снова повернулась к нему спиной и закрыла глаза, пытаясь справиться с эмоциями и не начать кричать на него. – Я не думала, что у него это получится. Но у него это отлично получилось. Хуже того — Мачомен до сих пор не понимал, почему то, что он сделал, было неправильным. – Ты теперь во мне разочарована? – Я тобой не очаровывалась, – Роксана покачала головой. – Обеспокоена — да. Расстроена — да. Рассержена — конечно. – Ты рассержена на меня? Что я сделал? – Ты... – она вздохнула. – Сломал мне дверь. – Ты не это хотела сказать? – Тебе не следовало избивать Мегамозга, – она оглянулась и посмотрела в его глаза в надежде увидеть там вину. Вины не было. Она отвернулась, вздохнув. – Я его не избивал, просто пару раз оттолкнул. – С твоей силой это абсолютно одно и то же. – Я уже извинился. – А зачем ты передо мной извиняешься? – Мне извиниться перед Мегамозгом? Серьёзно? – Да, это было бы странно, – строго сказала она. – Но для начала извинишься перед обществом. – За что? – За то что... – она начала нервно ходить по квартире, рассуждая на ходу. – За то что повёл себя как типичный задира, а не герой, которого все любят. Почему ты такой твердолобый? Ты хоть понимаешь что все подумали? Так, у меня идея. Завтра выступишь перед горожанами и заявишь, что вчерашний бой кое-чему тебя научил и ты больше не будешь применять грубую силу к преступникам, чтобы поберечь их здоровье и дать исправиться в тюрьме. Полный текст я тебе напишу. – Почему я должен это сделать? – Потому что горожане не должны бояться тебя! Любить тебя, уважать тебя, благоговеть перед тобой, подражать тебе, быть благодарны тебе. Но никогда не бояться. Ты наш герой, а не... Ох, я не могу подобрать нужного слова, но ты понимаешь. Ты не должен наводить ужас, герои так не делают. – Я навожу на тебя ужас? – Ты вызываешь у меня гнев! Мне казалось, уж ты-то отлично понимаешь разницу между добром и злом. – Я понимаю! – Мачомен вскочил и обошёл её, чтобы встать перед ней. – Я прекрасно понимаю! Он сам нарывался, он сам напрашивался. Столько лет ему неймётся. Мы ходим по кругу, он испытывает своё злодейское оружие, я хватаю его за воротник и отправляю в тюрьму, потом он сбегает и снова испытывает новое оружие. И так по кругу. Я подумал, может, хоть так он успокоится. Когда-нибудь он уже должен успокоиться? Я не хочу, чтобы через две недели он что-нибудь устроил нам опять! – Так ты сделал это чтоб он свадьбу тебе не сорвал?! – воскликнула она, ткнув его пальцем в грудь. – Как ты мог? Это мелочно! Эгоистично! Его глаза расширились, и он испугано замахал руками. – Нет! Роксана, нет, честно, я даже не думал об этом! Я и так уверен, что свадьба в безопасности, о ней знают только приглашённые, шансов, что Мегамозг захочет что-то провернуть именно в этот день не так много, особенно после того, как он мощно выступил сегодня. Он будет под усиленной охраной в тюрьме, у него не будет возможности сорвать нашу свадьбу... Роксана прикрыла глаза и тяжело вздохнула, а потом медленно проговорила, стараясь контролировать голос, чтоб он не дрожал, потому что от слова «свадьба» её уже начинало мелко трясти: – Давай. Ты не будешь. Сейчас пытаться это мне объяснить. Давай ты не будешь усугублять ситуацию... Ты просто выйдешь сейчас и оставишь меня одну, хорошо? – Какую ситуацию? – Просто уйди. Уйди и подумай о том, что сегодня ты сделал. Даже если не специально, это всё равно на твоей совести. Именно то, чего от тебя хотел Мегамозг, ты дал ему выиграть, и даже сейчас продолжаешь это делать и я не пойду у вас обоих на поводу, я не позволю ему манипулировать мной, пытаясь вызвать отвращение к тебе, и тебе не советую вестись на его манипуляции. Я знаю, я надеюсь, что знаю, что ты не хотел причинять ему вред, но я так же знаю, что ты мог этого не делать. – Прости... – Не я должна тебя простить! Может, ты и идеальный человек, но ты всё равно болван, Уэйн. Поэтому просто оставь меня, пожалуйста, в покое, пока не стало хуже. Мы завтра встретимся и поговорим, когда ты подумаешь, а я перестану злиться на тебя до такой степени. – Но почему ты злишься, если всё понимаешь? – Уйди! Ох, если бы тут под рукой валялась какая-нибудь злодейская пушка Мегамозга, я бы зарядила в тебя не задумываясь, Уэйн, я прошу тебя, просто уйди! – Хорошо, – Мачомен поднял руки. – Хорошо, я постараюсь подумать и во всём разобраться. И я не буду больше применять грубую силу, хорошо. Обещаю. – Прекрасно, – сжав губы, Роксана указала ему на балконную дверь. – А теперь, будь любезен, до завтра. – До завтра, – Мачомен хотел было потянуться к ней, но быстро понял, что дружеские объятья сегодня будут не лучшим способом попрощаться. Роксана проследила за ним взглядом, а потом опустилась на диван, зарывшись пальцами в свои волосы. Вдох, выдох, вдох. – Я хорошая девочка и не хочу уничтожить Мачомена, – тихо пробубнила она. – Я хорошая девочка и не хочу уничтожить Мачомена. Я хорошая девочка. Чёрт, мне нужно к психологу. Вздохнув, она откинулась на спинку дивана, а потом уставилась на свои ноги в разводах синей краски, с прилипшими набухшими уже такими же синими хлопьями. Синие руки. Пламя свечей отбрасывало беспокойные тени, дополнительно окрашивая всё в чуть более тёплые тона, и из-за полумрака невозможно было сказать, насколько сильно всё испачкано. – Ох, чёртов Мегамозг, мне теперь нужна химчистка! – сердито воскликнула она. – Ох, если эта краска не смывается легко... Убью. Продолжая сердито шипеть ругательства, она заперлась в ванной, наставив там столько свечей сколько могла, чтобы не чувствовать себя ещё более уязвимой в темноте, и принялась приводить себя в порядок. Смыв шампунь, она поняла, как сильно её раздражал яблочный запах и, всё так же тихо ругаясь про себя, мокрая, вышла из душа и начала шарить по полке с ароматическими маслами в поисках того, что заставит её гели для душа пахнуть чем-то более приятным, не слишком беспокоясь о синих следах, которые всюду вокруг себя оставляла. Она была... Раздражена. В гневе. В ярости. Ей одновременно хотелось кричать, плакать и разорвать кого-то на мелкие кусочки. Она испытывала те эмоции, которые обычно подавляла в зародыше. Это было то самое чувство, о котором постоянно втолковывал ей психолог, пытаясь доказать, что она чувствовала раздражение и гнев из-за своего подчинённого окружающим положения. Она не испытывала. Раньше не испытывала. Прислушаться к своим желаниям? Разрешить себе поступать как хотелось? Позволить маленькую человеческую слабость? Сделать то, что собственная мораль не разрешала делать несмотря на всё желание? Она сделала. И что с того? Получила удовлетворение? Нет, получила ярость. Она с силой тёрла кожу пенной мочалкой. Всё пошло под откос. Вся её жизнь, так аккуратно выстроенная, вплетённая в чёткие рамки, правила и границы. Чёрное, белое, конец. Добро, зло, конец. Правильно, неправильно, конец. Всё было просто и понятно. И всё пошло к чёрту. Из-за одного желания, одной слабости и одного эгоистичного болвана, который плевал на её желания, потому что даже не догадывается, что они у неё есть, и не дай ему бог догадаться, какие именно. Сколько теперь времени пройдёт, прежде чем Мегамозг снова сбежит из тюрьмы, похитит её, и она сможет... «Я должен развязать тебя. Я должен отпустить тебя, и больше никогда не похищать. Я не имею права...» Синяя пена с ароматом ванили, корицы и мяты стекала в слив, а вода стала холоднее. Электричества всё ещё не было, городская станция не могла больше поставлять горячую воду. Это было неважно. Он не похитит её. Больше не похитит. Роксана медленно сглотнула, поражённая этим внезапным открытием. Ничего больше не будет как прежде. Никогда. «Ты поступила ужасно. Ты хоть понимаешь насколько?» Роксана смотрела, как вода становилась прозрачной и чистой, последние голубые капли утекали прочь. Сердце в груди болезненно сжалось. Этот его взгляд. Разочарование. Боль. «Надеюсь, этого достаточно чтобы ты навсегда перестала чувствовать себя хорошей девочкой» Боже. Она определённо не была больше хорошей девочкой, после того, как причинила ему боль. Почему она не могла подумать и о его чувствах тоже? Ей казалось это забавным, несерьёзным, она была уверена, что он тоже её хотел... И всё. Она была уверена, что для него, злодея, это было бы ничего не значащее приключение. Они бы просто хорошо провели время. Она бы смогла договориться с ним, что это ничего не меняло бы в их отношениях. И что они могли бы иногда просто встречаться, просто сбрасывать напряжение, просто жить дальше и играть свои роли. Плохого мальчика и хорошей девочки. Ничего личного. Просто секс где-то раз в неделю, как по графику похищений. Почему она не могла сперва подумать, перед тем, как делать это, что у него тоже есть чувства? Он ведь был таким невинным, она никогда не догадывалась, насколько невинным он был. Насколько чисты оказались его помыслы. Он ведь так боялся переступать эту тонкую грань. Не решался. Она заставила его. Потому что она в принципе не думала раньше, что у него могли быть чувства. Рядом с ним она слишком сильно расслаблялась, просто переставала воспринимать его как кого-то, кого она могла задеть. Он похищал её, связывал её, вёл себя плохо, это было разрешение не вести себя хорошо с ним. Ведь он был злодеем, злодеям не нужна любовь... Только не любовь. Но то, с какой болью он на неё смотрел... Но ведь весь Метро-Сити считал, что они с Мачоменом встречались? Это даже не было ни для кого новостью. Почему он так отреагировал на то, что они женятся? «Я никогда не планирую, что я проиграю! Я всегда это знаю!» Знал. Всегда. Всхлипнув, Роксана прислонилась к стенке душа. Прохладная вода всё так же лилась сверху. Он знал, что не мог соперничать с Мачоменом. Он знал, что проиграет ему всегда. Во всём. Должно быть, уступить очередной бой за господство в Метро-Сити для него и в половину не так болезненно, как уступить её. Женщину, к которой у него было желание, страсть и, возможно что-то большее. Она видела это в его глазах, восхищение, с которым он всегда смотрел. Он никогда не позволял себе ничего лишнего, и лишних мыслей наверняка тоже. Одно дело, просто похитить её, а потом, проиграв, отступить. Никогда не переходить за грань. Заигрывать, насмехаться, но держаться на расстоянии. Ведь между ними никогда ничего не было, они оставались друг другу никем. Но... После того, что она делала с ним, говорила ему, прикасалась к нему, пообещала ему. Ему было невыносимо знать, что она будет делать то же самое с кем-то ещё, с кем-то... Кто всегда и во всём превосходил его. Заниматься с ней сексом и знать, что она выйдет замуж за другого, что она всё равно будет принадлежать другому. Он не мог и не хотел. Она плакала. Она почувствовала его боль так остро, будто это была её боль. Как будто она разбила сердце. Два сердца сразу. «Прощай, Роксана» Он не собирался её больше похищать. Он устроил этот погром на площади только для того, чтобы сорвать свою злость, своё бессилие. И, вероятно, уничтожить все злодейские примочки, которые у него были. Да, вероятно, он наслаждался тем, как он сам, не его послушный робот, а он сам бил Мачомена, даже несмотря на то, что разбил кулаки в кровь. Он наслаждался тем, что получал от Мачомена удары в ответ. Он наслаждался даже тем, что знал, что она это видела. Все это видели. Как он бил Мачомена голыми руками. А сейчас он упивался своим одиночеством в тюремной камере и... Наверняка не собирался её покидать в ближайшее время. Потому что ему было больно. Роксана приложила руку к груди и выключила воду, всхлипывая. Ей тоже было больно. Она была безумно перед ним виновата, виновата что не подумала о его чувствах, не сказала о своих намерениях и не спросила его согласия, даже не успела объяснить, что между ней и Мачоменом ничего нет, не было и не будет. Ведь это было важно. Для него важно. Ему было нужно знать, что он в чём-то превосходил Мачомена, а она так и не сказала. Виновата. Виновата, что начала грязно приставать к нему вместо того, чтобы позволить ему самому выбрать. А сейчас он в тюрьме только потому, что это она причинила ему боль, которую он не хотел выносить. И ничего не будет, как прежде, из-за неё, из-за её эгоизма. Она чувствовала себя потерянной, морально уничтоженной и уязвимой. Вышла из ванной комнаты, покосилась на выбитую дверь, аккуратно прислонённую на место. Даже дома она не была больше в безопасности. Казалось бы, всего лишь дверь. Она перевела взгляд на перепачканный в синей краске диван и на секунду представила, что на этом диване в эту секунду могли бы быть переплетены их тела, если бы всё пошло по-другому. Его синяя кожа и её почти прозрачно светлая. Блики свечей. Его длинные тонкие пальцы. Его губы. У него были такие пьянящие, мягкие губы. Она бы кричала для него. Она хотела услышать, как он бы кричал. Роксана тяжело вздохнула. Этого никогда не будет. Она всё испортила. Виноватая. Лучше бы сегодняшнего дня никогда не было. На полу, между кофейным столиком и диваном лежал дегидратор. Должно быть, Мегамозг положил его рядом с собой на диван, пока ждал её, а потом забыл. Роксана вздрогнула и быстро подняла оружие. Мачомен его не видел? Не заметил. Было темно. Она впервые смогла как следует рассмотреть это чудо технической мысли и довольно нескоро поймала себя на том, что нежно поглаживала ствол, проходясь кончиками пальцев по резьбе, рельефным буквам, узорам. Рассердившись на себя, она швырнула дегидратор на диван и начала собираться. Она не могла больше находится здесь. Пока не починят дверь, пока клининговая служба не отчистит эти навязчивые синие следы с дивана, и с пола, и со стен и полок в ванной комнате. И из её души лучше тоже. Она быстро пробежалась по квартире, взяла ноутбук и документы, повесила сумку через плечо, в последнюю минуту решительно впихнула туда дегидратор, снова осмотрелась, чтобы убедиться, что никаких других забытых Мегамозгом вещей здесь не осталось, и вышла. Ей удалось прислонить дверь так, чтобы она максимально хорошо закрывала вход в квартиру, если было бы темно, этого было бы даже незаметно. Затем достала из сумки рулон жёлтой полицейской ленты и старательно перетянула дверной проём, под конец повесив табличку «опечатано». Это должно было отпугнуть любого, кто захотел бы проникнуть в пустую открытую квартиру. Хотя и кто в здравом уме рискнул бы прокрасться в квартиру Роксаны Ричи чтобы поживиться там чем-то? Все вещи без неё будут в безопасности. Выйдя из дома, она поймала такси. Она была не в состоянии садиться сейчас за руль и куда-то ехать. Ей нужна была передышка. – В отель, пожалуйста. «У Хелен», на Стенд-Стрит. Она знала хозяйку заведения и сама приложила руку к созданию её отличной репутации. Тот случай, когда не нужно дополнительно беспокоиться о том, что если переночует там, по городу могут пойти какие-то слухи. В теории, она хоть Мегамозга туда могла привести на ночь и заказать номер для новобрачных, тактичные ребята Хелен не то что слова никому не скажут, а стеной встанут чтобы не пропустить к ним Мачомена, которому опять приспичит явиться в самый неподходящий момент. Закусив губу, она беззвучно выругалась. Раздался телефонный звонок. Она распахнула сумку и вздрогнула, когда дегидратор чуть не вывалился наружу, покосилась на водителя, который ничего не заметил, завернула дегидратор в футболку и вытащила телефон. Затем, вздохнув, закрыла отделяющую от водителя перегородку, чтобы он не подслушал разговор. Как тяжело быть медийной узнаваемой личностью! – Да, Салли. Да. Нет. Да. Всё в порядке. Нет, с Уэйном тоже всё хорошо, мы просто... Нет, он не ревнует. Он беспокоился о моём душевном равновесии, он думал, я буду против. Но я подумала, знаете, если хотите, приглашайте их, я не против. Это было давным-давно, а сейчас Крис деловой партнёр вашего мужа и было бы невежливо... А Сэнди тем более, я её вообще не знаю. Нет, всё в порядке. Скорее уж, Крис откажется прийти, чтобы поберечь своё душевное равновесие, у меня с этим проблем как раз нет. И у Уэйна тоже. Не за что. Нет, я сама поговорю с Уэйном. Спасибо. Доброй ночи. Она отключила телефон, швырнула его обратно в сумочку и откинулась на сиденье. И ведь старалась не думать об этом. Старалась не думать о том, чему Мачомен сегодня помешал. И как. И зачем вообще. Чёртов Мачомен, чёртов Мачомен, чёртов Мачомен. Ну что ему дома не сиделось? Подумаешь, свадьба. Подумаешь, её давний и уже поросший мхом бывший с очередной пассией в списке приглашённых. Да они расстались сто лет в обед. Нашёл время обеспокоиться её душевным равновесием, в самом деле. Действительно не мог подождать утра? А появился бы её бывший на свадьбе — что с того-то? Да, расстались не очень хорошо, со скандалом, битьём посуды и судебным заседанием по защите чести и достоинства. И что с того? Ну вот и смотрел бы в глаза Мачомену после того, как наговорил про него столько гадостей, и приносил бы ей свои фальшивые поздравления, пытаясь делать вид, что между ними никогда ничего не было. Да ей уже... Да действительно уже всё равно. Это не её свадьба. Вообще не её праздник. И не её день. Пусть хоть чёрта пригласят. Главное, её больше не трогают. Никогда. Это последнее одолжение в её безупречно хорошей жизни без ошибок и неправильных решений. Больше никогда. Правда, смысла больше в этом не было. Она прикрыла глаза. Опять придётся спать со снотворным.