***
Следующие две недели я отсыпалась до обеда, дав себе отдых, и, конечно же, старалась свести с ним встречи к минимуму, чтобы избежать неловких ситуаций. Мое постоянное бегство вскоре надоело ему и он решил изменить стратегию. Каждый раз когда мы виделись, он не упускал возможности как-то намекать на мою ошибку. Он выражал это взглядом или жестом. А иногда подходил ко мне впритык, пока никого не было, и шептал на ухо: «Смотри, Чернобыль, телефон на холодильнике»; «Ей, принцесса (я все еще остро реагировала на такое обращение), если захочешь взломать и мой телефон – я у себя» или «Niña , научись не оставлять после себя следы». Он доконал меня своими подколами, и я решила избегать его хотя бы пару дней, но эти «пару дней» превратились в две недели. Однако сегодня, мне не суждено было отсыпаться до обеда. Я проснулась от шума, доносящегося снаружи. Иногда мне казалось, что они ругаются больше чем девушки, особенно мой дорогой инженер. Он как истеричка, не упускал любой возможности быть включенным в спор. Исключение – когда он сидит над своими чертежами. Спустившись, я приготовила бутерброд и кофе, а затем вышла на улицу. Мужчины опять о чем-то спорили. Палермо надвигался на Профессора словно шторм, в то время как Профессор непреклонно стоял со скрещенными руками на груди. Как оказалось, инженеру приспичило поехать во Флоренцию, на что Профессор, конечно же, дал отрицательный ответ. И теперь они уже, как два часа спорили, пока я наверху спала. — Чернобыль, скажи что-то, разве я не имею право выбраться из этой дыры? — с мольбой в голосе спросил Палермо. Я лишь вопросительно повела бровью, — что ты молчишь? Скажи, что все будет в порядке и что это обычная поездка, а то эти двое ведут себя, как две истерички, — ох, тут бы я поспорила, Палермо. — Боюсь, дружок, в этот раз встану на сторону истеричек. Ты с дуба рухнул, Палермо, или мне напомнить наше последнее приключение там? — Мой голос прозвучал довольно холодно и я заметила, как все трое повернули голову. — Мы не можем так рисковать, не тогда, когда работаем так усердно, не тогда, когда осталось не так много времени и не тогда, когда, мне, блять, хочется поскорее разобраться с этим ограблением. Так что, Палермо, на меня в этом вопросе не рассчитывай. Он уставился на меня странным взглядом и как ни странно не собрался даже спорить по поводу этого. На этой невеселой ноте, я развернулась и пошла внутрь, не забыв строго взглянуть на Берлина. Тот в ответ мило поприветствовал меня взмахом руки, однако в его глазах плясали черти.***
Как Профессор и обещал, они все вместе занимались моим самоконтролем. Как только погода улучшилась, он заставлял меня по утрам сидеть с ним и медитировать. Обычно продолжалась это три часа и примерно начинались идиотскими шутками Палермо: «Эй, малышка, смотри не раздави своей задницей мелкого муравья, каждая жизнь ценна», — говорил он с сарказмом. Или чаще всего он подходил ко мне и сидел прямо передо мной, зыря на меня своими огромными синими глазами и отпуская пошлые шутки. Рядом с ним находился его незаменимый напарник − Берлин, который делал ставку, через сколько секунд я наброшусь на него. Об этом я узнала позже и да, как всегда, деньги от спора доставались ему. — «Сеньорита Чернобыль, вы провалили тест, продержавшись всего 40 секунд», — а так, обычно заканчивались мои занятия. Сегодняшний день не исключение, несмотря на мое поганое настроение. Профессор кивнул, приглашая присоединиться к нему. Я села по-турецки, подвернув ноги под себя, вытягивая руки на уровне колен, глубоко задрав голову. Выпустив вздох, я закрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям:***
Был яркий жаркий летний день, мы были во дворе, мама пекла Torta di Grano Saraceno. Отец нарывал ягоды на стол, я вызвалась ему помочь. Он посадил меня на спину, чтобы мои руки дотянулись до них на высоком дереве. Я по одному срывала ягоды и клала в ведерко, которое отец держал наверху, рядом со мной. Он периодически подтанцовывал, не позволяя мне дотянуться до веток. Я заливисто смеялась и держалась за его волосы, чтобы не свалиться. Мама, заметив, как мы дурачимся, покачала головой, улыбаясь. — Массимилиано, поосторожнее, ты уронишь Андромеду, — отец на это лишь подмигнул маме и лишь сильнее закружил меня. Я крепче схватилась за его волосы и долго, заливисто смеялась. Естественно, мы собрали очень мало ягод, мама на это только покачала головой, но улыбка не сходила с ее лица. Подойдя к столу, мы решили помочь ей расставить посуду. Папа разлил всем чай, а я разложила вилки и ложки, в то время как мама выносила из дома пирог. Нашу идиллию разрушил звонок в дверь. Тогда я не заметила напряженного взгляда отца, как и то, что мама скрестила пальцы от волнения. Я лишь смотрела на лицо папы, и мне было 10 лет, когда моя жизнь начала рушиться. Мне было 10 лет, когда он исчез. Мне было 10 лет, когда все обернулось катастрофой. Отголоски воспоминания начали постепенно исчезать, я продолжала вдыхать-выдыхать, стараясь унять начинающуюся боль в висках, едва сдерживая себя, чтобы открыть глаза и помассировать их. В метрах пятнадцати от девушки стояли двое мужчин, обсуждающих между собой кое-что: — Может, сегодня не будем донимать ее, выглядит злой, еще посмотри на ее лицо, у нее хмурый вид, — Палермо пытался отвертеться от сегодняшней миссии. — Тебе ведь известно, почему мы делаем это, или напомнить, как Профессор сам попросил нас проверять ее таким образом. Ей нужно научиться сдерживать свои эмоции, — Берлин оставался непреклонным. Если Вы думали, что он это делает для того, чтобы Чернобыль быстро взяла контроль над собой, то в какой-то мере Вы правы, он готов на все ради плана. Но самое главное – наказать ее за недавний проступок. Этот мужчина помнит все: он может сделать вид, что забыл, что ему не интересно, но он помнит все, а еще он слишком эгоистичен и горд, чтобы кто-то усомнился в его вкусе, в его выборе. — Конечно, тебе-то все равно, ты стоишь в сторонке, как ни в чем не бывало. Весь удар на себя принимаю я, — вздохнул мужчина. Сегодня он выглядел особенно привлекательно. На нем была черная сорочка с закатанными рукавами, открывающая сильные загорелые руки и узкие брюки, подчеркивающие его спортивные ноги. — Amigo mio , когда это ты стал бояться какой-то девочки, — Берлин насмехался над своим другом, попивая свой сок. — Это девочка уложила качка, если ты забыл, а еще она хорошая, не хочу пускать пошлые шутки в ее сторону, — услышать такое от уст мужчины было удивительно, Мартин редко так отзывался о ком-то, а Андрес знал его давно и мог сказать, что он успел привязаться к ней. Вот только Профессору знать об этом пока что не обязательно. — Меня трогает твое отношение к ней, но пора взяться за то, что умеешь лучше всех – выводить людей из себя, — из уст Андреса это прозвучало как комплимент. Мартин усмехнулся и пошел в направлении, где сидела девушка, крикнув напоследок своему другу: — Готовь мой выигрыш, amigo, сегодня она не никак не среагирует на это, хотя я и буду стараться изо всех сил. Мартин был прав, когда говорил, что будет стараться изо всех сил, он был очень убедительным в своих высказываниях: — Эй, детка, мне нужно, чтобы ты подняла свою милую задницу и пошла со мной. Мартин всегда начинал очень просто, он подходил и говорил, что ему что-то нужно. Один раз я на это попалась. Оказалось, что он хотел показать мне нижнее белье, которое собирался надеть на очередную встречу с бойфрендом. Андромеда тогда показала ему, где раки зимуют, порезав ножницами вкруговую сзади его белье. Надо было сфотографировать его ошеломленный вид, когда он на следующее утро в сонном состоянии надел это. Да, его булочки отлично смотрелись в них, однако это не спасло от наказания Профессора, который заставил меня всю неделю мыть посуду из-за того, что я ушла, бросив занятие на полпути… Вот и сейчас, Мартин начал диалог вполне предсказуемо. Я естественно проигнорировала это, как и то, что якобы экран моего компьютера загорелся синим цветом, так как этот умник нажал не на ту кнопку. Вот только ты его даже включить не сможешь, гений, там стоит пароль. Так же не сработали его очередные пошлые шутки. Мартин повернулся к Андресу, кивнув, довольно улыбаясь. Перед уходом он решил просто выкинуть эту фразу, не думая, что она обидит ее как-то: — Besa mi culo, bruja, — он заметил, как дрогнули веки девушки, видимо это как-то подействовало на нее, — всегда была такой занозой в заднице, — Чернобыль продолжала отмалчиваться, степень ее злости показывали сжатые кулаки. Профессор в такие моменты всегда открывал глаза и следил за ней, на этот раз он был приятно удивлен, заметив, как она держится. Андромеда вспомнила, как погиб Карлос, защищая ее. Она помнила слова ублюдка, выплюнувшего ей в лицо эту фразу, а еще она помнит его голову, превратившуюся в фарш. Черт, этот день никогда не исчезнет из ее воспоминаний. Как бы она не старалась, малейшие детали будут, словно приведения преследовать ее. Она продолжала крутить головой влево-вправо, успокаивая нарастающий гнев в груди. Когда она повернула голову направо, то услышала голос Профессора, заставивший ее расслабиться и облегченно выдохнуть. Наверное, это был лучший момент за сегодняшний день: — Поздравляю, сеньорита Чернобыль, вы справились с заданием, — после этих слов, я перевела взгляд и уставилась с жуткой ухмылкой на Палермо, сидящим передо мной на корточках. Цвет моих глаз стал еще темнее, показывая, степень моей злости. Палермо резко встал и отошел к Берлину, забирая свой выигрыш. Им оказался тот самый карандаш, некогда так привлекший мое внимание. Я также встала, разминая ноги. Осознание того, что мне удалось справиться с задачей, немного рассеяло гнев. Я радовалась своей победе, в первую очередь над Берлином. Когда я прошла мимо Палермо, то услышала, как Профессор наказал его уборкой комнат за оскорбления в мой адрес. Он вздохнул от разочарования, но я видела, что он и сам жалел от сказанных слов. Зато ему удалось получить заветный карандаш, а еще он гордился мной, его выдавали глаза. Вскоре я вернулась домой и приняла душ, чтобы немного расслабиться. Нужно придумать, как усложнить жизнь Палермо за то время, пока он занимается уборкой. Думаю, приведу свою комнату в такой ужасный вид, что он у меня целый день будет ее убирать. Под каплями воды я немного расслабилась и задумалась о словах Берлина в ту ночь, когда приняла его за «ангела-хранителя»: Он помогал мне дойти до своей комнаты и открыл дверь, чтобы я зашла внутрь. Мне хотелось ужасно спать, можно сказать, я почти спала. Головная боль и выпитое вино сделали свое дело. Берлин, дождался, чтобы убедиться смогла ли я сесть на кровать и только после этого ушел. Однако перед своим уходом он сказал следующее: — Тебе нужно отпустить прошлое. Я не расслышала, что он сказал перед этим, но знала, что он что-то слышал. Через несколько секунд я вырубилась. Черт тебя подери, что ты хотел этим сказать? Что я люблю доводить себя, что мне больно, и что у меня есть раны? Но какая тебе, блять, разница, что я переживаю? Не хватало между нами и так существующих недопониманий, так еще недавний случай с угрозой навис. Каждый раз, вспоминая об этом, я потираю шею. Видимо, моя способность находить проблемы на одно место никуда не делась. Закрыв глаза, я подняла голову, отдаваясь под струи воды, под мою стихию.***
Профессор сдержал слово и теперь Палермо целый день торчал за уборкой. Я изо всех сил усложняла ему работу, то роняя что-то, то проливая, то стоя на том месте, где он только что убрался. Берлин вернулся к своим похождениям, и теперь каждое его возвращение оставляло после себя шлейф женских духов. Ну, что ж, мистер-стабильность не изменяет себе. А я лежала в постели и думала, что все не так уж и плохо. Через шесть месяцев сюда прибудут остальные участники ограбления, и мы начнем полную подготовку к самому масштабному событию в моей жизни.