***
— Андрес, тебя что-то связывает с сеньоритой Чернобыль? — Брат, что с тобой? Ты задаешь странные вопросы, — голос Андреса звучал одновременно удивленно и возмутительно, если он и играл, то очень правдоподобно. — Я видел вас, я видел, как ты готовил вместе с ней. Брат, ты делал это только с матерью, — Серхио нервно сглотнул, понимания, что поднимает очень тревожную тему для обоих, — ты перестал совмещать совместные готовки после того случая. Серхио наблюдал за реакцией брата, замечая, как тот закатил глаза от раздражения. Он чувствовал, что Андрес находится на грани и если вовремя не остановится, то может обернуть все в проигрышный матч для себя. Профессор действовал очень осторожно. — Так что? Вас связывают какие-то отношения? Если это так, то не пытайся обмануть меня, я слишком хоро… — Профессор не успел докончить свою речь, как Берлин раздражённо вздохнул и прервал его, яростно взмахнув рукой, — весь веселый настрой Андреса исчез, словно движением его руки. — Если бы ты знал меня, то не стал бы оскорблять такими вопросами, — Серхио редко становился свидетелем такого тона брата, особенно причиной его раздражения. Андрес никогда не позволял себе так говорить с ним, даже несмотря на неодобрительный взгляд Серхио по поводу его будущих спутниц жизни, он никогда не реагировал так яростно. А еще Серхио знал, что самое последнее, что он бы хотел сделать – это расстраивать брата, но Андрес не оставлял ему выбора, он должен положить этому конец, пока все не обернулось катастрофой. — Брат, — Андрес подошел к нему, положив руку на затылок, заставляя посмотреть прямо в глаза, — я когда-нибудь давал тебе причины усомниться в себе? Андрес, как никто другой знал, за какие нити дергать Серхио, чтобы тот отступил. В конце концов, это он обучил его искусству лжи и Серхио, под напором строгого, испытующего взгляда брата сдался в тот момент, но только чтобы обмануть Андреса уловкой в виде явного отступления. Чернобыль и не подозревала об этом разговоре, это и послужило причиной тому, что она не воспринимала в серьез настороженные взгляды Профессора. Ее больше заботил Палермо, который отличался взрывным характером и мог все испортить, заставить пройти через неприятные разговоры одним только словом. Он как бомба замедленного действия, стоит его запустить, как пробудешь в напряжении, не зная, когда он взорвется. Палермо в отличие от Профессора не обходил стороной ее,как он выразился «истеричные припадки», имея в виду, странные походы в заднюю часть монастыря с целью позаниматься в одиночестве, в библиотеку, чтобы предаться умственному развитию, а также пение в комнате «безвкусных песен» и многое другое, что он причислял к данному набору. Его колкие замечания вскоре начали раздражать, каждое нахождение рядом со мной заканчивались нашими мелкими перепалками. Один раз даже и вовсе не мелким. Но на этот раз вина полностью легла на мне, я чуть было не сломала его руку, заставив Профессора таращить на нас глаза в изумлении. Палермо готов был надвигаться с новой силой с особо едкими замечаниями в мою сторону, но Берлин удерживал меня, не позволяя вырваться из его хватки, чтобы расцарапать, по крайней мере, его лицо, раз не позволяют сломать руку. Насчёт последнего я была бы не против. У меня разбушевалась на тот момент не на шутку кровь, так что я была готова повалить кого угодно на пол, даже Берлина, но Профессор, как истинный незаменимый судья контактного вида спорта предотвратил это. Он откинул Палермо назад, вытянув указательный палец в его направлении и приказав тому исчезнуть на ближайшие три-четыре часа, а затем повернулся ко мне и застал нас с Берлином в неожиданной позе. Я, пытающаяся вырваться из крепкого кольца его рук и Берлин, старательно удерживающий меня на месте, крепко сжимающий мою талию. Профессор снял свои очки, нервно начал их протирать от несуществующей пыли и я, к огромному сожалению для себя поняла, что сейчас последуют двухчасовые нотации о моем поведении, о наших занятиях, которые я благополучно забыла во время этой «мини-драки», ну и конечно же, о том, что он устал быть нянькой для нас двоих. Берлин, почувствовав надвигающуюся угрозу в виде своего брата, стремительно ретировался из комнаты, не забыв прихватить с собой бокал вина. Я оказалась, к превеликому сожалению - права. Стоило ему обратно надеть очки, не забыв при этом подтянуть их пару раз к носу, как он приступил к миссии по укрощению «взломщика-истерички века». Все мои прозвища, которые можно было уже записать в книгу рекордов Гиннеса судя по их количеству, существуют благодаря нашему общему знакомому. Так прозвал меня Палермо, когда на следующее утро, мы - два непоседливых ребёнка, как ни в чем ни бывало, сидели за небольшим столом, в окружении нашей мамочки-гения и завтракали блинчиками благородно приготовленными нарциссом-папочкой, который не забыл фыркнуть и упомянуть о нашей вчерашней выходке. Если я думала, что на этом наш конфликт исчерпан, отведите меня на необитаемый остров и отдайте в руки любого племени, потому что Палермо поставил перед собой цель: изучить меня на протяжении этой недели. Как это сделать лучше всего? Конечно же, ходить за мной по пятам, не забывая одаривать идиотскими шутками и следить за моей реакцией. Именно так, он встретил меня после душа: «О, ты похожа на выщипанное худое фламинго, мясо которого ни один уважающий себя повар не возьмёт на приготовление» Или «О, моя дорогая, неужели ты уже научилась хоть немного контролировать свои эмоции, а то будешь как в том мультфильме про вредных птиц» Но самое его главное достижение он видел в этом замечании: «Ты больше похожа на аиста, который подкинул ребенка не к тем родителям, чем на катастроф. Скажи, ты, когда брала себе это прозвище, надеялась, что будешь выглядеть устрашающе, Чернобыль?» И это только часть того, что он устроил мне за эти три дня. Я про себя думала, что лучше подключить Марселя, который за считанные секунды укротит нашего строптивого инженера, услышав его нежелательные высказывания в адрес братьев меньших, но останавливала себя каждый раз вовремя, так как Марсель ещё пригодится мне для более крупных дел. Заинтересованные взгляды Палермо не прекратились не на четвертый день, не на пятый. Он как сталкер, следил за мной повсюду. Однажды ему удалось поймать тоненькую ниточку того, что отдаленно напоминало все то, что происходит в данном особняке. У тебя, что ухажёр появился? Почему я не знаю? Кто он? Ты с ним виделась? Он богатый? Бедный? Как ты вообще могла с кем-то встречаться, не сообщив мне об этом? Я должен его проверить, а потом уже ты можешь и дальше его шары вставлять в себя. Тогда я поняла, что он все это время своеобразным способом заботился обо мне, но у Палермо есть замечательная способность убивать все хорошее накопившееся впечатление о себе одной лишь фразой, что он и сделал незамедлительно. — Ты омерзителен, Палермо. И вообще отстань от меня. — Что тебе не нравится. Это вполне естественно, «Бум бум Чао» не нужно стесняться, niña, в конце концов, я могу тебе даже лекцию провести об этом. — Спасибо, обойдусь, подыщи другую жертву для своего извращённого мозга. Обычно такие разговоры между нами неудивительны, но не каждое утро, когда ты застаёшь его перед дверью своей комнаты, или в библиотеке, после спортзала, ну и, конечно же, он не забывает доставать даже в уборной. Это стало порядком надоедать, поэтому я подключила тяжелую артиллерию, а именно Боготу и Марселя с Софьей, попросив их заехать к нам и сыграть в обещанный волейбол. Богота был не в курсе про «обещанный» волейбол, но быстро согласился, лишь бы размять свой “пивной живот”.***
Так, утром следующего дня мы уже находились на поле и выбирали себе название для команд. Когда мы делились на команды, я думала, что Берлин возьмёт меня в свою. Но мужчины, как дети, если дело касается спорта, женщин и болезни. А ещё моя интуиция мне подсказывала, что он мстит за мой прошлый уход, оставивший его неудовлетворенным. Я особо не подала виду, так как знала, что у меня была подпольная бомба под названием Марсель, а это означает, что два профессионала быстро разберутся с ними. Так как мои товарищи не знали о моей способности, мне хватило одного быстрого взгляда на Марселя, чтобы он встал передо мной, перекрывая право выбора на меня. Так мы разделились на две команды. Я и Марсель против Берлина, Боготы и Палермо. Профессор, как это типично для него, стал теперь уже настоящим судьей с свистком на груди, очками на переносице и руками на бедрах. Он, как подобает любому занудному судье, стал читать нам правила и любая попытка остановить его оборачивались возобновлением данной процедуры. Так что, вскоре после трёх попыток испытания удачи во избежание надоедливой речи о правилах, мы просто сели на пол и ожидали начала игры. — Господи, дайте ему выговориться, у него даже бабы нет, чтобы он своё занудство на ней отыгрывал, — эти слова, конечно же, не прошли мимо ушей Профессора. И никакие предостережения со стороны Берлина не помогли. Как итог, мы в четвертый раз сели на этот чертов пол и слушали чертовы правила в чертом забытом месте, пока Богота и Марселя надвигались на Палермо, чтобы закрыть его рот хотя бы на пять минут скотчем. Когда мы встали по обе стороны и пожелали друг другу удачи, Марсель и я разработали втайне тактику, которая заключалась в скрытии моего таланта. Сначала я не буду подавать виду, что умею играть, позволяя противоположной команде заработать очки, а потом мы разнесем их, когда они начнут расслабятся и устанут. Мы бегали по полю уже час, не позволяя противоположной команде добраться до финальных очков, изматывая их непрекращающимся летающим мячом через сетку. Марсель запугивал из своих весом, ростом и силой и поэтому напротив него поставили Боготу, который безудержно пытался блокировать его мощные удары. Не раз в моей пока ещё продолжающейся, но опасной жизни мой пол помогал мне провернуть разные аферы. Мужчинам свойственно считать, что раз перед тобой маленький, худой, слабый пол, то она не в состоянии противостоять, защитить себя, не говоря уже о том, чтобы дать отпор. Что ж, такие глупые стереотипы только помогают выживать и я собираюсь использовать ее и в этот раз. Во время первой половины игры, наши противники смотрелись самодовольно, высокомерно и один из них особенно сексуально. Богота и Мартин, заработав очередное очко, довольно усмехнулись и импровизированно салютовали друг другу. Берлин, сложив руки на груди, самодовольно усмехнулся, взглянув прямо на меня. Он выглядел мощно, возбуждающе в белых шортах, подчёркивающих его натренированные икры на ногах и бордовой футболке adidas, открывающий обзор на сильные, привлекательные руки. Я закатила глаза на его подмигивание и встала в решительную позу, бросая ему настоящий вызов. Сегодня я намерена заставить его плакать крокодильими слезами от поражения. Я никогда не уступаю! Карлос всегда говорил, что я слишком азартна, что готова на все ради достижения цели. Наше очередное очко заработал Марсель, которому не сильно требовалось прыгать, чтобы ударить мячом в нужное место. Счёт был 10-5 в пользу «Патриархата». Догадайтесь, кто стал автором такого кричащего названия...Конечно же, Палермо, он все уши прожужжал своим патриархатом и его напарники согласились, хотя я по глазам видела, что им очень даже по вкусу данное название. «Прими Патриархат и все бабы от тебя визжат», — каждое чертово заработанное очко, завершалось гимном с их стороны. И если сначала это кричал только Палермо, то со временем к нему присоединились Богота с Берлином. Берлин, будучи настоящим капитаном, не произносил призыв полностью, он лишь хрипловато говорил слово «Патриархат», запуская механизм, смотря прямо на меня, конечно же, не забывая подойти вплотную насколько это возможно через сетку и подарить мне гортанный смех, а уже за него заканчивали фразу либо Палермо, либо Богота. Наступил тот момент, когда во мне проснулся азарт к игре, и я посмотрела на Марселя, давая понять, что пора приступить к плану. Мы с ним, как хорошо слаженная команда, быстро изменили счет, стремительно набирая необходимые нам очки. Каждое заработанное нами очко, заставляло меня практически визжать от счастья, обнимать Марселя и самодовольно улыбаться в лицо Берлина. Наша стремительно нарастающая победа, сказалась на духе команды и теперь, когда я, заработав необходимое очко, неслась в сторону Марселя, чтобы прыгнуть на него на радостях, он неожиданно для меня подхватил и закружил меня. Пока Марсель поднимал меня, заставив повиснуть в воздухе, я, схватив его за шею, взглянула на Берлина, у которого сузились глаза и сжалась челюсть. Их ужасно раздражала наша победа, а Профессор тем временем объявил счет 10-10. Теперь от последнего заработанного очка будет зависеть победа. На этот раз подавала наша сторона за счет последнего заработанного очка. Когда мяч оказался на противоположной стороне, «Патриархат» использовали обманный маневр, сумев обвести Марселя, который оказался на другой стороне сетки, чтобы поставить блок на их мяч, именно тогда Берлин передал мяч Боготе, который бежал к сетке, чтобы забить решающий удар. У меня не оставалось выбора, кроме как бежать навстречу противнику, чувствуя как пот катится по вискам, как яркая желтая майка цвета палящего солнца, прилипла к телу. Когда Богота подпрыгнул, чтобы ударить мяч, я отзеркалила его действия, прекрасно понимая, что по росту мне никак его не остановить, но если мне удастся пасануть мяч в сторону Марселя, тогда наши противники, отвлечённые моим неожиданным прыжком, пропустят очко в нашу пользу. Все должно было пройти идеально, и мне даже удалось перекинуть мяч Марселю, который, осознав свою ошибку, обрадовался летящему мячу, но в тот же момент я почувствовала пульсирующую боль в груди после того как ударилась о землю от столкновения и видела перед глазами чёрные пятна, которые слились с природой, обесцвечивая ее, не позволяя насладится яркой цветовой гаммой. Лёжа на спине, краем глаза я заметила мяч, который коснувшись земли противоположной стороны, как сирота лежал там. Это означало лишь одно: мы победили, все фигуры смешались, образуя инородный хаос и, кажется, я сломала парочку ребер.