***
«Пока я смотрел, мои глаза были полны слез.» ©***
Возвращаясь к отчетности, он никак не ожидает, что стук в дверь повторится. «Забыла что-то», — первое, о чем думает Рюро Хироцу. Люди, поглощенные переживаниями, всегда становятся несколько более рассеянными, чем обычно. С другой стороны, такие женщины, как Озаки Кое, обычно не позволяют себе рассеянности, даже среди эмоциональной бури. Так или иначе, Хироцу не собирается это как-либо комментировать, еще чего не хватало, а потому он, не глядя на дверь, бросает короткое «войдите» и снова склоняется над бумагами, наощупь шаря рукой по столу в поисках пачки сигарет. Дверь тихо хлопает, и Рюро ждет, когда звук повторится, но вместо этого появляется неприятное чувство, что кто-то стоит и смотрит на него в ожидании. Человеческое присутствие ощущается сразу, и Хироцу, не поднимая головы, уже знает, что в его кабинете кто-то чужой. Хироцу вскидывает взгляд на вошедшего и чувствует, как ледяными мурашками пробирает по хребту. Рука, ищущая сигареты, неловко дергается, и мужчина мысленно цокает языком, когда верхняя пачка бумаг с тихим шелестом спадает на пол. Все-таки такой гость как Дазай Осаму в его кабинете — это что-то новенькое. Глаза у него больно страшные для такого нежного личика. Будто мертвые. — Дазай-кун, что ты?.. — начинает Хироцу, но его перебивают. Голос Осаму по-взрослому серьезный и холодный. Слушая его, почему-то очень сложно помнить, что перед это всего лишь ребенок. — Где вы прячете Йосано Акико? — Дазай не повышает голоса, но вопросы задает сразу в лоб. Рюро вжимается спиной в кресло и начинает мысленно перебирать, где он мог допустить оплошность. Вспоминая все встречи с Кое, Хироцу не находил никаких ошибок со своей стороны. Он всегда тщательно контролировал ситуацию, а значит, нежелательный хвост привела за собой Озаки. Что ж, действительно все люди допускают промахи, особенно в моменты собственного бессилия. Хироцу хмурится, выпрямляясь в кресле. — Не бойтесь, Хироцу-сан. Ни вы, ни Озаки-сан не выдали себя, отдаю должное вашему профессионализму, правда. Это были лишь мои собственные умозаключения, которыми я не делился с боссом и которые только что успешно подтвердились, — будто читая мысли, рассказывает весьма миролюбивым тоном Дазай, но это дружелюбие не доходит до его глаз. Следующие его слова звучат на пару градусов холоднее и куда жестче. — Стоит ли мне доложить о моих выводах Мори-доно, или вы собираетесь рассказать мне пару занимательных историй о Йосано-чан? Дазай делает что-то своим лицом, и Рюро подавляет желание шатнуться прочь. Видимо, это отражается на его лице, потому что мальчик немедленно прекращает все попытки… кажется, улыбки? И возвращается к непроницаемости. Только дергает как-то странно рукой, моргает медленнее. Хироцу сжимает пальцами сигарету, переламывая ее. Теперь он понимает, что такого жуткого нашла Озаки в этом мальчишке. В его улыбке, при всех данных его лица, не было ничего приятного. Она чем-то напоминала скальпельный разрез: тонкий, обещающий изойти кровью, но полный зубов, без единой эмоции. За неимением других слов, жутко. — Что хуже — безболезненно отдать мне девчонку или натолкнуться на гнев нашего Босса? Думаете, он так же легко простит заговор на стороне вам, как и его обожаемой Озаки? — Дазай прерывает паузу, старательно одергивая задравшийся рукав. Хироцу замечает темные синяки, скрывающиеся за белой манжетой. Рюро нисколько не сомневается в готовности Осаму пойти и сдать их. И с одной стороны вполне себе ясно, что ничем хорошим для Хироцу дело не кончится, а с другой откреститься и предать Кое сейчас кажется верхом подлости и трусости. Лучше уж он пострадает за это сам, но не даст девочке вернуться сюда. Рюро вспоминает, как виновато поджимала губы Акико, стоило ей испуганно дернуться прочь при попытке поддержать ее под локоть. Он просто надеялся, что позже ее боязнь прикосновений если не уйдет, то смягчится. — Можешь докладывать. Наконец хоть поговорю с Мори-доно, — удивительно спокойно соглашается на самый плохой вариант Хироцу и вынимает новую сигарету из пачки. Он неспешно достает зажигалку и закуривает, позволяя терпкому вишневому дыму окутать пространство вокруг себя. Это унимает потревоженные нервы и придает уверенности в своих действиях. На Осаму Рюро смотрит с ожиданием, но мальчишка перед ним только сжимает зубы. В темных его глазах есть эмоции впервые с начала этого разговора. Рюро с удивлением понимает, что его худая ладошка стискивает рабочий телефон так сильно, что белеют костяшки. — Почему… Почему вы все так печетесь о ней? Ее же не убьют, раз даже Озаки-сан отделалась лишь наказанием! — Дазай колеблется и медлит, хотя уже решился. Ему будто жизненно необходимо что-то осознать для себя. — Просто я не смогу жить, зная, что позволил Мори-доно продолжать ломать ей психику, тем более, такими методами, — бесшумно выпуская дым, честно отвечает Хироцу и прикрывает глаза. — Она же чуть старше тебя, Дазай-кун. Подумай, каково ей. В кабинете воцаряется тишина. Сигарета медленно тлеет в пальцах, и Рюро пододвигает ближе пепельницу, чтоб стряхнуть пепел. Резкий звук падения заставляет его вскинуть на Дазая взгляд. Осаму все еще стоит почти неестественно прямо и смотрит своими большими темными глазами. Раньше непроницаемые, но сфокусированные, сейчас они будто смотрят мимо лица Рюро, мимо стены, дальше и дальше, туда, куда самому Хироцу никогда не заглянуть. Этот взгляд на две тысячи ярдов, будто Дазай проваливается внутрь себя. Пальцы разжавшейся руки почему-то дрожат. — Дазай-кун?.. — вновь начинает Хироцу, и нехорошая догадка мелькает в его мыслях. От этого предположения в груди, там, где сердце, екает от ужаса и злости, а также от внезапного сочувствия и жалости к чужой боли. Ему даже не нужно подтверждение самого Дазая, потому что это настолько очевидно, что ему становится противно от самого себя. У мальчишки вся шея в багровом и фиолетовом, а на по-птичьи тонких запястьях следы от пальцев и веревок, старый дурак, не видящий ничего дальше своего носа! Конечно же у Огая много игрушек! Если забрали одну, то на смену придет другая. — Дазай-кун, Мори-доно трогал тебя?.. — напряженно всматривается в него Рюро, даже не замечая, что оставляет сигарету тлеть в пепельнице. Осаму становится белым, как полотно, и это дает Хироцу ответ. Но как только Рюро хочет встать и подойти к нему, Дазай отмирает. Он говорит: — Нет, все в порядке. Он не трогал меня. Все хорошо. Нет, я в норме. Все не так, как вы думаете. Я в порядке. Я в порядке. Но его голос срывается, слова наползают друг друга. Рюро смотрит на то, как ребенка перед ним начинает бить дрожь, как он рассыпается с этими своими «Я в порядке» и «Все Не Так», которые кричат о преступлении Мори яснее ясного. Когда Хироцу подходит к нему, глаза Осаму влажно блестят, наполнившись ужасом до краев. Дазай почти вжимается в кресло, стоящее позади него, и смотрит так, что Рюро едва берет себя в руки, чтобы не задрожать. Не должно быть у ребенка таких глаз. Полных ожидания боли и тихого, ледяного ужаса. Честно говоря, он не знает, как успокоить Дазая. Не знает, что сказать, чтобы едва держащемуся на краю истерики мальчишке не стало хуже. Просто потому, что с детьми ему контактировать выдается не часто. Просто потому, что Хироцу осознает, что обнять и успокоить Дазая как обычного ребенка не получится. Лучше его вообще не трогать. Хватит, натрогался уже тут один. Хироцу аж зубами скрипеть от ярости хочется, но злиться на Мори сейчас бесполезно. Мужчина несколько раз глубоко вздыхает, обходя застывшего Дазая по дуге и опускается в кресло. Осаму следит за ним, не моргая. Молчит. Рюро достает из внутреннего кармана пиджака платок и протягивает ему, глядя прямо в неулыбчивое бледное лицо, по которому медленно, будто сомневаясь в своем существовании, катятся слезинки. — Вот, вытрись, — бормочет Рюро и проклинает себя за бессилие в такой ситуации. Дазай моргает. Он, кажется, вовсе не осознает, что плачет. Это его удивленное, разбитое выражение лица словно бьет Рюро под дых. Дазай забирает из чужих пальцев платок и вытирается. Его движения неспешны. — Я не выдам вас Мори-доно, — наконец подает он голос, комкая в руках влажную ткань. Он смотрит, как тлеет забытая Хироцу сигарета, медленно осыпаясь пеплом. — Просто потому, что недавно я понял кое-что, Хироцу-сан. Дазай аккуратно расправляет злосчастный платок. Складывает его, почти медитативно. Рюро неотрывно следит за ним. Пауза давит на уши. — Никто, каким бы плохим, испорченным и пропитанным тьмой человек ни был, никто не заслуживает такого. Внутренности Хироцу опаляет стыдом. Мужчина прикрывает глаза ладонью. Этот мальчишка вытягивает из людей все, только лишь находясь рядом. Неудивительно, что Мори желает видеть его своим офицером. Хироцу прекрасно понимает, что не может помочь Дазаю, по крайней мере, сейчас. Будь он знаком с ситуацией до побега Озаки и Йосано, можно было бы выдернуть и Осаму, но теперь… Теперь Мори держит их всех в кулаке. Рюро понимает, что босс будет наблюдать за своей игрушкой куда как более пристально, чем раньше. В чем Огаю не откажешь, так это в умении контролировать ситуацию. Умный, изворотливый ублюдок. Хироцу снова глубоко вдыхает наполненный дымом воздух. — Спасибо, Дазай-кун, — отзывается мужчина, заставляя себя сесть прямо. Еще только середина дня, а эти полчаса опустошили его запасы моральных сил. Все, что ему остается, это предложить Дазаю обмен услуга на услугу. — Я могу что-нибудь сделать для тебя? После этого вновь наступает тишина, столь продолжительная, что Хироцу даже думает, не облажался ли он в чем-то еще больше. Лицо у Дазая заплаканное и задумчивое. Почему-то глаза кажутся живее, чем раньше. Поблескивают с его лица, как две бездны. — Я зайду за этим позже, — наконец решает он. Кладет платок на стол. Уже в полушаге от двери, Осаму оборачивается, окидывает взглядом ссутулившегося, будто разом постаревшего на несколько лет мужчину и хмыкает как-то странно. — Спасибо за платок. До свидания, Хироцу-сан. Хлопает дверь. Рюро прячет лицо в ладонях и так и сидит еще минут пять, покачиваясь в кресле для посетителей. Гребанный день, гребанный Мори, гребанная работа. Уже в который раз Рюро задается вопросом, правильно ли он поступает, оставаясь на темной стороне жизни. Разговор с Дазаем Осаму оставляет у него жгучее чувство вины, кислый привкус во рту, отвращение к своему непосредственному начальнику Мори Огаю и злость на него же, такой силы, что Хироцу хотелось разгромить весь чертов кабинет. — Ненавижу, — шипит Рюро, стискивая голову руками. — Как я его ненавижу, Сосэки, ты бы знал. До конца его рабочего дня еще пять часов, кабинет завален бумагами и задымлен, а все, чего хочет Рюро Хироцу, это домой, упасть в руки любимого мужа и выть тридцать часов.***
Ничего не меняется в его жизни после того разговора. Хироцу все также сидит в своем кабинете за горой отчетов, изредка выходит на задания и чуть больше курит. Разве что кресло для посетителей занимается чаще, старая кофеварка снова работает, а Рюро учится писать доклады, игнорируя чужой настырный взгляд. Он все хочет спросить, зачем Дазай спускается к нему день ото дня, подолгу крутится в его кабинете и непроницаемо молчит. Сначала Осаму неуверенно заходил внутрь, оглядывался назад, отводил взгляд и неловко садился на кресло, где совсем не ерзал — просто застывал каменным изваянием и смотрел. Первое время Хироцу пытался выспросить, в чем дело, но Дазай его упрямо игнорировал, а потом, когда Рюро отставал и кабинет погружался в тишину, он слышал тихие неровные вздохи и приглушенные всхлипы. Было тяжело не поднимать глаз от бумаг в такие моменты. Было бы это проявлением неуместной жестокости, спрашивать этого ребенка о том, что заставляет его приходить в этот кабинет, чтобы тихо-тихо поплакать среди звуков тиканья часов, шелеста бумаг и скрипа ручки? Вскоре Дазай начал привыкать к обстановке и к самому хозяину кабинета. Рюро понял это, когда Осаму, спустя полчаса молчания, заерзал и завертелся на кресле, а после встал и побродил туда-сюда, выуживая случайные отчеты и пробегаясь по ним глазами. Он что-то вычитывал в них, даже попросил ручку, чтоб что-то поправить, и со скукой собирал их в ровную стопку. После, разбирая его правки, Хироцу не находил ошибок, так что просто оставил все как есть, уверившись, что Дазай знает, что делает. Окончательно Осаму освоился, когда принялся разгребать хлам на полках, который Хироцу ленился трогать. Там он каким-то неведомым образом отрыл кофеварку, которую Рюро давненько закинул на полку, решив, что она окончательно отслужила свой срок. Тогда Осаму расположился у него в кабинете почти на целый день, бегая только за инструментами. Он возился и ругался, но уже к вечеру та исправно делала неплохой кофе. Рюро только пожал плечами и спасибо сказал. Вот и сейчас Дазай сидит в кресле для посетителей, цедит кофе и снова долго смотрит на Хироцу. Рюро терпит ровно до того момента, пока не утверждает еще один отчет, шлепая сверху печать. Он встает, разгибая затекшую спину, потягивается во вздохом облегчения, хрустит суставами пальцев. Хироцу со скрипом распахивает окно, впуская свежий воздух, опирается на подоконник и закуривает, поглядывая наружу. Вид не такой захватывающий, как у босса, но тоже неплохой. — Дазай-кун, тебе не надоедает каждый раз сюда приходить? — спрашивает Рюро от простого любопытства и стряхивает пепел. Перед ответом раздается задумчивое громкое сюрпанье, которое вызывает смешок у Хироцу. — Нет, — мотает головой Дазай, и глаза у него хоть немного, но блестят. — У вас спокойно, Хироцу-сан.***
Сосэки говорит ему однажды, что Рюро плохо спит, ворочается всю ночь. Хироцу только головой качает и целует мужа в небритую с утра щеку. Его грызет стыд и беспомощность. Ему тошно от мысли, что они с Озаки просто взяли и выбрали одного ребенка более достойным спокойной жизни, чем другого. Рюро часами думает о том, как ему вытащить Дазая из этого, не спровоцировав гребанный взрыв. Но потом, приходя в свой тихий задымленный кабинет и сидя в нем часами, он в какой-то момент поднимает глаза от бумаг, смотрит на то, как мальчишка возится с чем-то в кресле напротив, и от его слабой искренней улыбки Хироцу становится немного легче.***
Как и большинство членов Исполкома, выбирался Рюро из своего отдела редко. Все-таки на чужой территории появлялось чувство беспокойства и возможной опасности, пускай все они на одной стороне. Дазай был одним из немногих людей, кто предпочитал ночевать прямо в здании. Конечно, парочка людей, которым было некуда идти так же, как и ему, тоже иногда здесь спали, для таких целей здесь даже был жилой этаж, но только для таких вот любимчиков Мори Огай высвобождал целые хоромы. Совершенно ничего общего с маленькими тесными комнатушками на нижних этажах. Собственно, вызнал Рюро о жилье Осаму у Кое взамен на свежую информацию об Акико. Озаки только недовольно закатила глаза. Ее осуждение можно было потрогать физически, но если бы это волновало Рюро, то он бы даже не спросил. Проходя по длинным пустым коридорам, Хироцу думает о том, что здесь, должно быть, одиноко. Комната Осаму кажется ему абсолютно обособленной и изолированной, словно Мори хотел углубить пропасть между мальчиком и всеми остальными, оторвать его от реальности, оставив наедине с собой. Впрочем, зная Мори — мысленно Рюро больше не мог говорить о нем это уважительное «босс», потому что там не было уважения к педофилу и садисту — именно этого он и добивался. Изолируй, удержи, разбей на кусочки. Хироцу знает, что в этой части здания почти никогда никого не бывает. В коридорах живут эхо и пыль, а на весь этаж жилая только эта комната. Просто ужасное место, похожее на склеп больше, чем сама пыточная Портовой Мафии. Пусть уж лучше Дазай действительно постоянно бегает к нему, чем сидит здесь, где не каждый взрослый будет чувствовать себя комфортно. Стучась в темную резную дверь, Рюро ощущает себя неуютно от громкого звука собственных ударов. Он ждет довольно долго, и в какой-то момент думает, что, наверное, Дазай еще спит. Но как только Хироцу разворачивается, чтобы уйти, дверь открывается, и из просвета смотрит немного помятый Осаму. Он все также в своем строгом костюмчике, только пиджака сверху не хватает, да и рубашка выглядит не очень свежей. — Хироцу-сан? — бормочет Дазай и поднимает на него свой темный взгляд, который и вправду оказывается немного заспанным. Осаму весь как-то напрягается и застывает в дверях, и Рюро запоздало думает, что прийти без предупреждения, наверное, слишком невежливо. Может быть, для Дазая очень важно личное пространство, и он болезненно воспринимает, когда кто-то другой без спроса вторгается в него. — Я только хотел передать… — Рюро прокашливается и лезет в карман черных брюк, откуда достает обычный кулек конфет. — Не знал, какие тебе нравится. Осаму лишь хлопает глазами в ответ на подарок, очень неуверенно принимает его в руки и как-то не бросается его разглядывать, да и радостью особой не блещет. Рюро неловко прячет руки в карманы. — Зачем? — единственное, что вылетает изо рта Дазая. Это сбивает Хироцу, и он снова, не зная, куда себя деть, отводит взгляд. Говорить такое в лоб ребенку, да даже взрослому человеку, в подобной ситуации нельзя. А мягко и ненавязчиво подводить людей к чему-то он никогда не умел. — Видел как ты в кофе высыпаешь пять пакетиков сахара, подумал, что ты любишь сладкое, ну и… — старается Рюро, но ему все равно кажется, что своим пытливым взглядом Осаму читает его, как открытую книгу. — Просто ты не выходишь особо никуда, а у нас тут… ничего вкусного не водится. Хироцу внутренне морщится от того, какой бред несет. Будь здесь Сосэки, Рюро уже бы подняли на смех. Но Дазай не Сосэки, Дазай только как-то заторможенно кивает, видимо, принимая слова Хироцу за чистую монету. — Спасибо, — поджимает губы Осаму и продолжает стоять, держа в руках кулек. Лицо у него слегка озадаченное, но не в плохом смысле. Рюро пожимает плечами и смазанно прощается, спеша убраться прочь от неуютного этажа и неловкой ситуации. Уже в лифте Хироцу, поправляя галстук перед зеркалом, думает, что, наверное, нужно будет вызнать когда у Дазая день рождения. Несмотря на то, что ребенок явно не привык получать что-то в подарок, на его лице не было отвращения, а значит, можно будет придумать что-то получше, чем просто кулек конфет. Эта мысль должна бы успокоить, но, пока Рюро идет до своего кабинета, он вспоминает, какими давящими были стены этажа Дазая и каким маленьким он выглядел, когда вышел к Рюро.***
На одном кульке конфет все не ограничивается. Осаму действительно пару дней не приходит к нему в кабинет, но вскоре вновь начинает появляться в нем так же часто, как до подарка. Тогда Хироцу складывает новые конфеты в чеплашку возле кофеварки и краем глаза наблюдает, как Дазай сначала их игнорирует, потом неуверенно берет по одной штучке и еще через какое-то время сгребает себе целую охапку. — Хироцу-сан, — окликает он, пока грызет какую-то карамельку, нагло устроившись в кресле с ногами. — Если вы хотите, то приходите ко мне. Я буду не против. Рюро вскидывает на Дазая удивленный взгляд, приподнимает брови, словно бы спрашивая «Ты уверен?». И Осаму отвечает ему несмелой улыбкой. Не то чтобы Хироцу когда-либо мечтал завести детей, не было в нем ни грамма умиления к мелкотне, только твердое понятие, что вот эти ребятки подлежат защите. Кроме этого, в нем всегда жила эта неловкость перед людьми намного младше себя. Как с ними себя вести, что говорить, как их понимать — все это было для Хироцу тайной за семью печатями. Однако, с Осаму неловкость постепенно сошла на нет. Иногда Хироцу казалось, что к мальчишке он начинал испытывать новое и незнакомое чувство какой-то отцовской любви. Его не просто хотелось защищать и опекать, но и учить чему-то новому и радовать, и на губах сама собой появлялась улыбка, когда удавалось осчастливить Дазая новыми вкусностями, какими-то безделушками вроде чудовищных пазл без картинок, которые мальчишка почему-то любил, или шахмат. Конечно, посещать этаж, на котором жил Осаму, ему по-прежнему не нравилось. Рюро каждый раз покрывался мурашками, когда оказывался здесь, но в покоях Дазая, пока тот разливал им чай и трещал о чем-то своем, он никогда не жалел о том, что пришел. Это длится достаточно долго, чтобы Хироцу поверил, что все может быть в порядке, но…***
В последнее время Дазай ходит понурый. Вернее, не так. Он всегда выглядит пустым и равнодушным, просто иногда улыбается, иногда рассказывает что-то оживленнее, иногда его глаза блестят. Сейчас же… Хироцу чувствует, как он снова замыкается в себе, захлопывается, как испуганная устрица. Это нехорошо, но Рюро знает, что не может сделать большего, не имея понятия о причинах. Да, Мори продолжает ломать Дазая, с его кожи неделями могут не сходить синяки, но прогресс взаимоотношений Рюро с Дазаем откатывается назад, потому что Осаму молчит, смотрит опять бездонными глазами, не выражающими ничего и не реагирует на какие-то попытки Хироцу помочь ему. Молчит, пока не прекращает приходить совсем. Рюро ждет его день, два. Грызет себя изнутри, не может сосредоточиться на отчетах, думает, думает и думает. За тридцать минут до конца рабочего дня, когда все дела уже переделаны, у Хироцу не остается ничего, что бы отвлекало его от мысли о том, что с мальчиком произошло что-то чертовски плохое. Может, Хироцу слишком много на себя берет, но для него важен этот мальчик. Этаж Осаму встречает Рюро привычным запустением и серыми стенами. Дазай, как и всегда, открывает спустя минуту или две, смотрит растерянно, но в этот раз молча пропускает его вперед. В помещении царит полумрак из-за плотных темных штор, не пропускающих ни единого солнечного луча внутрь. Хироцу вечно ворчит из-за этого, потому что Дазай и так совсем бледный, так еще и света боится, как вампир какой-то. Вряд ли кому-то здесь понравится находиться — слишком уж голыми и необжитыми выглядят все комнаты. По сравнению с этой квартирой его собственный захламленный кабинетик кажется Рюро вершиной комфорта. — Здравствуй, Дазай-кун, — всучает ему плитку шоколада Хироцу и старается улыбнуться не натянуто. — Не скучно тебе здесь? Разговор не клеится, потому что Дазай молчит. На мгновение он кажется Рюро таким бесконечно усталым, что тревога екает где-то за грудиной. Но наваждение рассеивается, стоит только моргнуть — мальчик вертит в руках яркую упаковку молочного шоколада и выражение его глаз неуловимо смягчается. — Я в основном сплю, вы же знаете, Хироцу-сан, — отзывается Дазай, отходя к большой кровати, укутанной тяжелым темным балдахином, и усаживаясь на нее. Это и тумбочка возле — единственные предметы мебели в комнате. Рюро знает, что за двумя дверьми в конце длинной комнаты ванная и гардеробная, полная одинаковых официальных костюмов. Хироцу вздыхает, присаживаясь рядом. Еще он знает, что это его «сплю» в основном означает, что Осаму лежит на кровати сломанной куклой и пялится в пустоту до тех пор, пока не проваливается в беспамятство. — Почаще бы ты выходил на солнце, Дазай-кун, а то ведь заболеешь ты здесь, — Рюро не глядя протягивает руку, взъерошивая пушистые мягкие пряди волос Осаму. Мальчишка не пытается оттолкнуть его руку, только вздрагивает. Так они сидят еще несколько минут, разделяя сумрачную предгрозовую тишину на двоих. Рюро чувствует, как накаляется воздух вокруг них, как почти трещит от напряжения. -…Знаете, Хироцу-сан, ожидание — хуже всего, — подает наконец голос Осаму, поднимаясь. Он останавливается прямо напротив Рюро, кладет ему на плечи свои маленькие ладошки, заглядывает в лицо. Хироцу продирает вдоль позвоночника ледяной тревогой: в выражении лица мальчишки нет ничего хорошего, это почти отчаяние, неясно откуда взявшееся, непонимание и болезненная жажда. — Ожидание, когда вам, наконец, надоест играть со мной. Дазай усмехается, отступая на шаг, и Рюро с ужасом смотрит, как его ловкие пальцы принимаются расстегивать мятую белую рубашку. Мужчина думает «надо остановить его» и «что, гребанный боже, происходит», но не двигается с места, просто наблюдая за скупыми движениями Дазая. — Мори-сан всегда говорил мне, что я не отличаюсь терпением, — продолжает Осаму, выдергивая руки из рукавов и отбрасывая рубашку себе за спину. В его движениях есть что-то надломленное, будто он знает, что, как ни оттягивай этот момент, он все равно произойдет, так пусть уж на его условиях. Рюро видит, как Дазай не поднимает на него глаз, как дрожат его губы, смыкаясь в тонкую нитку, словно все, что удерживает Осаму от того, чтобы разрыдаться, это чудо. — Но уж лучше так, чем… — Хватит, — Рюро перебивает его. Голос его громкий, эхом прокатывается по полупустому, необжитому помещению, заставляя мальчишку застыть, наполовину расстегнув брюки. — Хватит, Осаму. Я не собираюсь с тобой спать и никогда не собирался. — Тогда почему вы были так добры ко мне, если не хотели? — Дазай не поднимает на Хироцу глаз, его голос спокоен, так, словно это и не он дрожит сейчас, едва держась на ногах, вцепившись пальцами в свои располосованные царапинами предплечья. — Потому, что мне было не все равно, как ты себя чувствуешь. Мальчишка падает. Падает и Рюро едва успевает подхватить его под плечи, чтобы не дать Осаму стукнуться виском о твердый паркет. Тонкие худые пальцы намертво вцепляются в жилет Хироцу. — …Спасибо. Рюро гладит вздрагивающие плечи ребенка, укачивает его в своих руках, пока Дазай рассыпается, вжавшись мокрым лицом в грудь взрослого мафиози. Они оба сидят на полу, и Рюро теряет счет времени, почти медитативно покачиваясь, обняв ребенка и осторожно прижимая его к себе.***
Дома Рюро со вздохом падает на диван лицом вниз и лежит так, пока к нему на спину не вспрыгивает небольшой трехцветный кот. — Сегодня меня приняли за педофила, — приглушенно сообщает Рюро, зарываясь носом в диванную подушку. Он выпускает из груди горький смешок. — На самом деле все было не так, не совсем так, но… Хироцу медленно садится, позволяя коту перелезть к нему на руки и запуская пальцы в прохладную шерсть. Бархатные треугольнички ушей кота внимательно повернуты в сторону Хироцу, показывая, что его внимательно слушают. — Я ненавижу Мори, — тихо произносит Рюро, почесывая пушистый бочок. Кот мягко трогает его руку лапкой, мол, все в порядке? И Рюро качает головой. Нет. Не в порядке. — Представь, так искалечить ребенка, чтобы он думал, что каждый взрослый, который минимально добр к нему, хочет того же, что и Мори. Рюро наклоняется вперед, сгребая зверька в объятия и вжимаясь лбом в его теплый пушистый бок. Он чувствует, как Нацумэ немного возится в его руках, устраиваясь удобнее, и затихает. — Я больше не знаю, как я буду смотреть в лицо босса и не… не думать о том, что он сделал. Он не только занимается с мальчиком сексом, он ломает его. Делает из Дазая оружие, понимаешь? Кот согласно мяукает, щуря желтые глаза. Хироцу дрожаще выдыхает. Ему хочется буйствовать и орать, выматерить босса в лицо, а потом выпустить в него всю обойму. Трижды. — Я не знаю, Сосэки. Мори Огай правда так важен для Йокогамы? Кот не отвечает, но Рюро и сам знает ответ. Ему остается только бессильно скрипеть зубами. Нацумэ спрыгивает с его рук на пол, исчезая во вспышке. На пол уже вместо кота опускается мужчина, закутанный в пушистый домашний халат. На его лице нет улыбки, а золотистые глаза печальны. Рюро заглядывает в них, находя в этом золоте тепло и утешение. — Пойдем на кухню, — говорит Сосэки, и Рюро благодарно принимает небольшую крепкую ладонь мужа и поднимается. Пока они идут по квартире, ни один из них не разжимает пальцев.***
Дазай врывается к Хироцу, против обыкновения, сразу с утра. Рюро как раз неторопливо курит у распахнутого окна. Лето подходит к концу и прохладный ветерок гуляет по кабинету, шелестя бумагами. Осаму кидает на стол пакет и с размаху падает в кресло. — Я так больше не могу! — заявляет он, вскидывая руки. Хироцу заинтересованно хмыкает. Любовь этого ребенка к театральным, патетичным жестам, манерным и томным выражениям лица забавляет Рюро. Но и пугает тоже. Та, самая первая ужасная улыбка, которую он видел, когда Дазай впервые вошел в этот кабинет, больше не появляется. Рюро знает, что это потому, что Осаму часами стоял перед зеркалом и учился улыбаться. — Они пялятся, — Дазай поджимает губы подхваченным у Хироцу жестом и складывает ногу на ногу. — На меня. По коридору нельзя пройти, чтобы за спиной не шептались. Мерзотно. Рюро только вздыхает. Мори будто специально раскрашивает шею мальчишки каждый раз так, чтобы следы не сходили неделю. Чтобы все видели, чья игрушка здесь ходит. И правда, мерзотно. — Поэтому, я все-таки решил, что совет Озаки-сан мне подойдет, — через паузу, уже спокойнее продолжает Дазай, поровнее садясь в кресле, будто ему неуютно. — И… ну, мне будет нужна ваша помощь с этим, Хироцу-сан. Мальчишка кивает на пакет, лежащий на столе. Хироцу гасит окурок, щелчком выбрасывая его из окна. В пакете упаковки медицинских эластичных бинтов. Хироцу переводит удивленный взгляд на неловко пожимающего плечами Дазая. — Хочешь, чтобы я тебя забинтовал? Дазай кивает. Неловко дергает острым плечом. — У меня не получилось, распускаются и спадают, посмешище одно. У Рюро нет медицинского образования, зато есть годы вооруженных стычек за спиной, когда приходилось делать перевязки буквально на бегу, чтобы твой напарник (или ты сам) кровью не истек. Рюро соглашается.***
Дазай поднимает на него сияющие теплого цвета карие глаза, и Хироцу одобрительно улыбается. Обе руки мальчишки непрерывно гладят и тискают небольшого пушистого кота трехцветной окраски, терпеливо жмурящего на Осаму желтые глазищи. — Он такой мягкий, — хриплым полушепотом делится Дазай, почесывая кота за бархатным ушком. — У него есть имя? Рюро слышит отчетливое фырканье Сосэки, доносящееся с колен Дазая, и ехидно улыбается. — Я зову его Ми-чан. Но иногда негодником. Дазай улыбается. Он наконец улыбается, прижимая к себе пушистенького Ми-чана. Кот нюхает пахнущие антисептиком бинты, закрывающие запястья до самых пальцев, и чихает. — У него такое важное выражение мордочки, Хироцу-сан! Я буду звать его Сэнсеем, — мальчик трогает кончик розового носа кота и тот еще раз фыркает, шевеля вибриссами. Рюро прикрывает ладонью рот, чтобы не расхохотаться. Его важный котячий муж недовольно возится в руках ребенка, топча маленькими лапками его колени. Вся эта сцена стоила того, чтобы уговорить Нацумэ побыть антистрессовым зверьком. Да, определенно.***
Сэнсей тихонько мурчит, шелестит бумагами Хироцу. Тихо-тихо плачет Дазай, уткнувшись лицом в мягонький бочок кота. Ему хорошо и спокойно, только в груди ноет и болит, а слезы все льются и льются. Ми-чан как-то по-человечески тяжело вздыхает и трется головой о плечо Дазая. Тикают часы. Осаму прячет улыбку. Ему лучше, легче, даже если слезы все еще текут. Даже если за стенами этого кабинета все ужасно, сейчас он здесь. И он в порядке.***