Золотой век.

12 глава. Душевнобольные. Его дочь любила куклы. Множество. Самых разных. Зачарованных. И сама она была похожа на маленькую принцессу. Словно ангелочек, опустившийся на землю. Еще пара минут, и она влетит в комнату, кинувшись в объятья любящего отца, радостно щебеча о том, что мама испекла ее любимый яблочный пирог. И ближе к вечеру потянет за собой, выпрашивая сказку. Как тут откажешь? - Моя Лилит, - беззвучно прошептал мужчина, обхватив бледное личико женщины руками. Ее застывшие стеклянные глаза, полные ужаса, смотрели в бездну карих. И только открытый в немом крике рот теперь был зашит белыми нитями. Лунный свет едва придавал хоть какие-то очертания предметам, в самую последнюю очередь доходя до двух силуэтов. Окна дома были выбиты, и чудом спасенные шторы алыми кисточками выводили узоры по ледяному полу, покрытому водой и чем-то непонятно липким, тянущим на дно, куда-то вглубь. Он ощущал приевшийся запах сырости. Некогда уютный дом теперь оставался заброшенным, и ветхие ступени из последних сил выдерживали вес своего старого хозяина. Самого первого и самого последнего. Скрип двери никак не повлиял на мужчину, и он продолжал рассматривать тушу под собой, время от времени хватаясь за руку, успокаивая себя тем, что это не сон. А тело коченело, уменьшая градусы своего тепла, соединяясь воедино с прозрачной пленкой. Оно в одеревеневшем тонком белоснежном платье единственное, что выделялось в этой забытой Богом комнатке, закутанной мраком и несчастной ночью, являвшейся свидетелем поступка человека, который и сам не понял своего деяния. - Папа! Папочка! – детский смех зазвенел в ушах, и он рефлекторно обернулся, выискивая свое чудо. Топанье ножек, как и переливчатый радости голосок становились ближе к местечку, где находился мужчина. - Папочка, ты знал? Люди такие глупые… такие беспомощные… ничтожные, - шептал ее голосок с ехидством, и замершее сердце ожило. - Зачем... Зачем. - Солнышко… - Зачем ты убил мою куклу? - зло прикрикнула она. - Принцесса… - Папа больше не любит свою маленькую малышку… Папочка… Зачем? Ее голос стих как прогулочный ветер, гуляющий из отрытых дверей и выбитых окон. Но что-то потянуло его, дав невидимую руку, чтобы подняться, полностью проигнорировав лютый холод, скользящий по ребрам, ощупывая тонкий слой бледной кожи. - Лилит?.. – оглянувшись вокруг себя, с тревогой сказал он сорвавшимся голосом, почувствовав маленькую ручку в своей собственной. Рядом стояла маленькая девочка, босыми ножками топчась на месте в ледяной воде. Побитые коленки и короткое платье, надетое в такую мерзкую погоду. Она дрожала всем телом, крепче сжимая отцовскую руку. - Дорогая, как же ты умудрилась? Рыжий поднял ее на руки, прижав маленькое хрупкое тельце, дабы девочка согрелась, но ребенок брыкнулся, толкнув его в грудь с нечеловеческой силой, и первая стена сразу же поприветствовало его тушу. - Зачем?! – истерично повторяла она, переступив мертвое тело. Заплаканное личико исказилось от боли. Такое же, как на трупе, ее платье было разорвано и забрызгано кровью. Чего-то не хватало… Чего-то в области ее грудной клетки, где белому цвету не было места. Это ныне живое, еще сохранившее тепло, маленькое… - Зачем ты убил меня, папа? – плача, прохныкала она, протянув ладони к нему. Оно. – Отдай его мне… холодно, так холодно в этой земле… Пожалуйста… Оно мое, не мамино. - О чем ты? – поднял глаза мужчина на свою дочь, предчувствуя, как вот-вот потеряет сознание. Еще немного и… - Зачем ты забрал его? Зачем? – ее прозрачные слезы окрашивались в бурый оттенок, который под теменью ночи казался ужасающе черным. - Отдай его! Отдай сейчас же! – требовала девочка, негодуя и не смея терпеть его ответов. Тонкие кисти потянулись к его горлу, и рыжий успел заметить, как выкатилось что-то весомое из его ослабленной руки. - Пейн, - тоскливо прозвенел тонкий голос, остановивший дочь и подаривший мужчине минуту, за которую весь мир перевернулся с ног на голову. Ее длинные шелковистые волосы, отдающие легким сиянием, едва касались пола. - Лилит, тебе пора, прекрати мучить своего старика, - прошептала мать ребенка. - Но мама… - Иди, - мягко ответила она, подойдя к возлюбленному. Ее большие рубиновые глаза с некой скорбью и жалостью оглядели вид того, кто все еще оставался дорог. Женщина присела, обхватив голову мужа ладонями, и прижалась своим лбом к его. Эта привычка, знакомая ему еще с самого юношества, никак не отцепилась от нее, и женщина слегка улыбнулась, словно слышала его мысли и делила с ним его эмоции. И в этом жесте он не чувствовал тепла или холода. Умиротворение. Она была и была так реальна. - Отпусти нас... ладно? Все, что было – было, и ты должен, обязан помнить, что твое прошлое - несчастный случай… Ты же пьешь их? – запинаясь, спросила она. Он слышал, как дрожал ее голос, точь-в-точь, как сейчас дрожало его сердце. Его любимая жена. Дорогая, милая, необыкновенная… Его жизнь и только его сердце, которое украла она, затащив с собой в прогнившую могилу. Почему? - Прекрати, хорошо? Они – твоя память о том, что ты желаешь забыть. - Но… - Не мучай их, - перебили Пейна, - Люди не повинны в деяниях и выборе Бога. Зачем ты убил эту женщину? Пусть в тебе говорит совесть. Отпусти их. Отпусти скорее, и твой покой сам найдет тебя… Ради нас. - Ты же обещала всег…да быть рядом, - склонив голову, едва слышно прошептал рыжий. - Но Смерть не обещала тебе не забирать меня раньше положенного, - упрямо промолвила блондинка, с толикой грусти посмотрев в сторону и осознав, насколько больно говорить совсем не то, что хочется. - Тебе пора быть выше. Пора проснуться, - поцеловав мужа в лоб, произнесла она и, забрав маленький кусочек с пола, отступила назад. Туда, куда еще не добралось наступающее утро, а вместе с ним последние слова, успевшие коснуться замершего сердца, дав волю слезам. - Папочка, мои… куклы… Верни им их сердца… *** Жужжание настольной лампы являлось неким испытанием, но только до первого психа, потому как подобных звуков, к которым человек проявляет особое внимание, вынести может не каждый. Старый стол двадцатилетней давности был пригоден разве что для детишек, убивающих свое детство на глупые игры в учителя-ученика. Единственное, что могло их отпугнуть – внешний вид. Глубокие следы от ногтей и даже зубов обезображивали его. Непонятные штрихи, даты или просто отдельные фразы, пропахшие кровью. Сколько же ненависти было в одном только «умрите»? Что пытались доказать все эти люди, выражая свою боль, печаль и страх в исказившемся от их тяжелых рук столе? Одна из ножек «пенсионера» едва доставала до пола. Видимо, кто-то до них решил согреться, непонятно откуда взяв огонь и непонятно как осмелившись сотворить подобное в помещении. Верхний ящик, закрытый на ключ, не подчинялся силе или ударам, как если бы он был сделан из стали, но среди двух остальных, парень нашел рисунок и не менее убитую шкатулку, также закрытую на свой ключ. Она была темно-зеленого цвета, судя по чудом сохранившемуся левому боку. Он, почти не тронутый, блестел и только где-то слева, в самом углу, тонкой ленточкой из нескольких слов стоял мостик предложения. «Латынь», - обрадовался находке юноша, сочтя надпись чуть ли не подарком судьбы. - Среди здоровых нет незавершенных, среди больных нет… - бормотал красноволосый себе под нос, сидя на корточках и пытаясь разглядеть последнее слово, почему-то зачеркнутое несколько раз. - «Нет… нет кого?» - Собаку, пора расходиться по палатам, - окликнула его одна из медперсонала, хлопнув ладошкой по поверхности стола, отчего он качнулся вместе с девушкой, но устоял в отличие от нее на своей изуродованной ножке. Крепкие руки предотвратили падение медсестры прежде, чем она успела открыть рот. Ее поймал парень из соседней палаты. Это Гаара понял от тех же сплетниц. Двухметровый крупный парень, внушающий страх, на самом деле был очень добр и дружелюбен. Он напоминал домашнего рыжего кота, балдеющего от самого мелочного внимания или поступка. Общительным его никто не называл: парень по большей части молчал и предпочитал в отведенное для пациентов время смотреть в окно, выходящее в так называемый двор психиатрической больницы с одним деревом, чахнувшим день за днем. Скудный газон и забытое птицами место. Ему хотелось выйти хотя бы раз, чтобы вдохнуть свежего воздуха и попытаться оживить старую землю. Однако это было его желание, к чему Собаку не имел никакого отношения. Его больше интересовало… - Что здесь было написано? – поблагодарившая своего спасителя девушка приняла шкатулку из рук красноволосого, щуря глаза. Судя по тому, как она пыталась состроить из себя гения языка, Собаку понял, что его вопрос бессмысленен. Джуго, так и не ушедший в свою палату, бесшумно оказался рядом, нависнув над медсестрой. Не часто его привлекало что-то или кто-то. - А что бы ты хотел, чтобы там было написано? - мягкий баритон лился из его уст, словно какая-то мелодия. Это был первый раз, когда парень услышал голос своего соседа, но счел правильным не ответить на вопрос. Возможно, он прочел то, что было написано, и даже знал толкование, но добрый взгляд говорил о том, что он точно не скажет. Будто просил за свое знание определенную цену. Награду. Девушка удивленно захлопала глазами. - Собаку, нам уже пора. И тебе, Хиротоши, тоже. Разорвав зрительный контакт, Гаара выхватил шкатулку из ее рук. Он сам откроет и узнает. Сам. - Я знаю, где ключ, - одна фраза, остановившая красноволосого до того, как он успел коснуться ручки двери. Мгновенный поворот и мольба в глазах: «Чего ты хочешь?» - Сōnfīnis *, - ответил ему Джуго. Медсестра замешкалась, глядя на парней, не зная, о чем говорит рыжий и почему второй с минуту стоял, а после сорвался со своего места в противоположную сторону. Гаара, не теряя ни секунды, направился только к одному человеку, который позволит сделать подобное. - Хиротоши, что это значит? – смотря вслед несущемуся парню, занервничала девушка. - Самое время увольняться, мисс, - загадочно отозвался он, присев рядом с палатой Собаку на холодный кафель. - Больной! – возмутилась она, но Джуго тихо усмехнулся, посмотрев на нее снизу вверх понимающим взглядом. Почти пять лет прошло с тех пор, как бывший помощник важной шишки загремел в подобное место. Спрашивается: за что? И правда… «- Не говори с ними. Чем больше ты болтаешь, тем хуже впоследствии. Посмотри на эти кости и все, что осталось от меня, Джуго. Молчи, ради своего же блага». «Да, я же обещал ему», - закрыл глаза Хиротоши, вслушиваясь в шорохи и шаги. Каждый смолк, и почти никого не осталось рядом с пациентом. «- Больной!» - Еще нет, - качнув головой, оправдывался он сам перед собой. И если бы малец понял, что хранил его друг в этой древней, как земля, штуковине. Жизнь не стоит подобной пляски. - И твоя смерть. Была напрасной, Кимимару. *** Бежать. Быстрее от места, где все напоминало о старом и самом наболевшем. Ослепните глаза. Отсохни язык. И оглохните уши. Ты слышим, видим и ясен под солнцем, обжигающим и ненавидящим черных ворон, боящихся пекла, коим являешься в обществе белых голубей. О, Господь, справедливый, честный, благоразумный Отец, сколько дней и ночей ты будешь проклинать человека за его грешные помыслы? Кричать, биться, выражая себя в странных ведениях, особенностях и прятках, будто твой смиренный раб ослушался приказа и заслужил досрочной казни. «- Твои глаза. Они полны боли и ненависти. Ты никогда не найдешь свой свет. Такова твоя судьба». Флешбек. Звуки скрежета ногтей все не прекращались, и он открыл глаза после пятнадцатиминутной потери сознания. Эта боль и все, что пронзало тело, теперь стало самым кошмарным для него. Господи, если бы только можно было умереть еще в самом начале, но ужас продолжался, и он кричал так, будто на самом деле режут. Изнутри. Скрежет ногтей. Его ногтей о металл, и еще немного до того, чтобы все закончилось. Поднявшийся запах непереваренного обеда витал в закрытом месте, и ребенка повторно вырвало на пол. - К…кха-кха… - мальчик с трудом откинулся на другую сторону, корчась от боли и глотая слезы. Это место отпугивало вонью и тем событием, что брюнет стал свидетелем изнасилования, а после и жертвой самого насильника. Его тело, словно сломанное напополам, било дрожью, и если бы не последние остатки сил, он бы отправился в беспамятство навсегда, потому что… - А-а-а-а… нгх… - Тише ты. Или еще хочешь? – ехидный голос мужика показался ребенку самым отвратным, что он когда-либо слышал. - Э-эт-тто с…сон, - съежился мальчик, рукой нащупав что-то холодное и непонятное. Комната, почти лишенная света, кроме одной маленькой дорожки света, исходящей из-под закрытой двери неизвестного места, вызывала в нем резкое отвращение. Кажется, это был подвал, но увидеть так ничего и не получилось. В конце-то концов, как попал сюда брюнет, он и сам не знал, помня только огромные мозолистые руки и белую тряпку с чем-то сладким и усыпляющим. - Ну конечно сон! Так же, как и те трое возле тебя, - по звукам мальчик понял, что этот кто-то двинул ногой, и то, за что схватился брюнет, стало ближе. Он щурил глаза, пока не вскрикнул, разглядев в предмете мертвого человека. Слова застряли в горле, и только слезы все не переставая текли из-под слипающихся век. - «Я… ннехо…чу», - изрядно побитый Итачи не чувствовал всего, что было ниже пояса, но еще мгновение назад ощущал запах крови. От себя. И в двух шагах от него на мальчика смотрели пустые глаза. Черные прогнившие омуты бездыханного тела, гнившего в подвале не меньше недели. Крики. Плач и мольбы. Их недошедшие голоса, и он, точно так же согнувшийся, лежал на грязном полу, давно пропитанным каждой частичкой чьей-то боли и похотью этого старого ублюдка. «П…пожалуйста!» - Мммх… н… - двинув пальцем, он простонал, сдержавшись от крика. Эта сволочь наступила ему на руку, давя мальчишескую кисть и чуть ли не радуясь, что было слышно по несдержанному гоготу. «Помогите!?» - Маленькие детки должны получать должное за непослушание. Чем тебе не урок, мелкий гаденыш? Что? – услышав очередной стон боли с потрескавшихся, искровавленных, искусанных уст ребенка, чуть нагнулся старший, якобы приставив ухо, желая услышать то, о чем молвит брюнет. Это действие понесло очередное, более сильное давление на конечность, которую Учиха уже не чувствовал. Как и всего онемевшего тела, при легком движении которого получал волну такой боли, что оставалось заорать во все горло. Хруст собственных костей под тяжестью здоровенного амбала, и еще секунды до последнего чистого вздоха. «Хоть кто-нибудь…» - С-с-сдо…сдохнешь… - последнее вырвавшееся слово, оставленное им после себя же. Именно. Еще немного, и оно окутает его, осторожно, не спеша и не смело откидывая в неизведанный, полный терзания мир снов. Чужие грубые руки, схватившие за горло. Немного колюще, но не так ужасно, как казалось бы. «Спасите…» Конец флешбека. Если бы вода умела смывать самые ужасные вещи… Или огонь мог испепелить дотла дни горечи, боли и скитаний в пустыне из гор песчаных проблем. «- Этот мир всегда будет преисподней, не врите. Меня бесит Ваша жизнерадостность. Такие, как Вы, всегда будут обмануты и подвергнуты чужому влиянию. Серая мышь, - подняв на нее свои глаза, ответил он. - Твое безразличие и равнодушие когда-нибудь обернутся самым худшим кошмаром. Учти это. - Не Вам судить мою душу». Флешбек. - Его состояние оставляет желать лучшего, - вздохнув, подняла руки женщина, как бы сдаваясь. Она - лучший психотерапевт всей округи - ничего не смогла сделать с одним ребенком. На дню подобных случаев было пятеро или семеро, но ни один не был схож с этим. - Честно говоря, не знаю, что делать. Не Вам уже, а мне. Он… - запнулась женщина, пытаясь подобрать слова. - Он просто… черт, я не представляю, - всплеснув руками, вырвалось у нее, и она безнадежно опустилась на свое место, отведя взгляд от матери ее пациента. - Простите. Дети, которые были в похожих ситуациях, испытывали глубокий шок и боязнь любого рода прикосновений или впадали в апатию, депрессию, но это поведение и то, о чем Вы рассказывали… все так отличается. Черт побери. Итачи все еще ребенок. Этого не может быть. «Тупая тварь, ты ничего не знаешь». - Но это правда. Каждое движение, жест, слово. Его младший брат начинает бояться. И мы тоже. Его комната превратилась в конуру, забитую книгами. Там нет света, не считая обычного светильника, горящего время от времени. У него нет друзей, и он постоянно смотрит в зеркало, разглядывая лицо часами. Что нам делать? «Сдохнуть. Чтобы я видел, как каждый молит о прощении». - Те препараты, которые я прописала, не имеют никакого эффекта, все, что мы делаем и какие бы беседы не проводили, впустую. Ваш ребенок более не желает открываться и что-либо говорить. Он - душевнобольной, а лекарства от подобной болезни не существует. «Смерть», - отпрянув от двери, смеясь, присел на пол брюнет. Проходящая мимо медсестра недоуменно посмотрела в сторону мальчишки, ведь в метре от него была лавочка. В чем радость сидеть на холодной плитке? - Вы уверены, что я не могу прибегнуть к?.. – донеслось до его слуха, но он не шелохнулся, посмотрев в противоположную сторону стальным взглядом. «Умри». - Нет, что ты, он же наш сын. Милая, - взяв жену под руку, привлек ее внимание Фугаку. - Нам пора. - Мы отказываемся, - развернувшись к психотерапевту, ответила Учиха. Женщина позвала брюнета, сказав о том, что это был их последний визит и больше оставаться в подобном месте они не намерены. - Хорошо, - кивнул мальчик, повернувшись к женщине и криво улыбнувшись ей. - Я был крайне рад Вашей компании. Только когда двери за ними закрылась, она смогла открыть ящичек, выудив оттуда капли. Ребенок вымотал ее нервы. По непонятным причинам, женщине было страшно. И этот страх подбирался до тех пор, пока сон не унес ее. Самый последний сон, где она, наконец-то, увидела свою пропавшую сестру и прочувствовала телом, каково это - быть в объятьях родного человека. Но острые шипы ее спокойствия разрушили радость, она неслышно умирала. На следующий день женщину нашли мертвой на рабочем месте. Конец флешбека. Бежать… Еще дальше, не оступаясь и не прекращая попыток. Обогнуть переулок и найти свое место. Задыхаясь, мужчина завернул в очередной раз туда, где отдаленно мигал единственный фонарь. Обшарпанные квартирки, разбитые окна многоэтажек и давно оставленная людьми земля, на которой когда-то жили обычные съемщики. - Орочимару, - прижав ладонь к груди, заорал брюнет. Его бешено бьющееся сердце и сбившееся дыхание все никак не приходили в норму. Казалось, оставшиеся осколки от окон под его ногами зазвенели, некий шум и шуршание одежды эхом отозвались где-то в самом конце. - Наступающий холод пробежит по костям… - Т-твою мать, Орочимару! – раздирая горло, громче прежнего крикнул Итачи. Холодок прошелся по его напряженной спине, и он побледнел не столько от холода, сколько от неизведанности там, где все само собой меняло свое положение. Где дома менялись местами и птицы находили новый приют. - Земля катится к чертям, и я точно знаю… - далеко-далеко раздался мелодичный голос.- Сгинет свет, настанет тьма, подводя нас к краю… - Это ты? – тревожно спросил брюнет, но тут же дернулся от еще одного голоса. - Ммм, малыш Чи? – сфокусировав взгляд, Учиха боязно отступил назад. Первым, что попало в его поле зрения, стали грязные ботинки и окурок, упавший совсем рядом. От стоящего рядом разило перегаром и нестерпимым запахом никотина. Он не сказал ничего, последовав за знакомым вглубь темени, где среди потухших домов горел один-единственный свет. - ТО САМОЕ так и не отпустило тебя? – поежившись от холода, оглянулся к гостю Орочимару, но ответа все же не услышал. Он ясно понял причину и, улыбнувшись самому себе, схватил брюнета за край рукава пальто. - Дыши ровнее, это всего лишь ночь. - Мне нет выхода, она была права в своих словах, поступки, совершенные тогда – мое клеймо. Сожаление, боль, ненависть – все разрушает меня. Руки. Они снова, - побледнев, заторможенно произнес брюнет, видя появляющиеся провалы и кучи. Сердце больно отозвалось, вызвав белые круги перед глазами и нечеткие рисунки. Оно… вновь начинало свои действия, являя себя в новом остром цвете, намного страшнее обычного и намного сильнее всего, через что прошла душа брюнета. - Эта кровь… она везде. - Итачи, - навис над ухом хриплый голос, а свистящий, сильно ударивший в лицо смех, вызывал дрожь. Ноги засасывало в землю, и покойный до этого гул поднялся в очередной раз. - Тогда не смотри на них. Я удивлен, что ты пришел именно сюда, Ит… - Орочимару потянули так сильно, точно Учиха весил не меньше тонны. - Эй, не шути! - Давай сыграем в игру, Итачи… - Итачи! *** Его шипение вызывало восторг и некую радость. Смотря в темные от недовольства глаза, он чувствовал тепло. Или нет? Странно было ощущать легкость в его компании и расслабленность в одних немыслимых фразах. Странно думать и находить что-то чрезмерно милое в том, как он беззащитен. Странно понимать, что хочется стукнуть и отчитать как ребенка, остаться рядом. - Учиха, - бесстрастно начал, получив фырканье в ответ. - Выше, - приказным тоном заявил парень. Ссадина на подбородке требовала к себе внимания в первую очередь. Бледное, безэмоциональное лицо принца школы теперь горело от ярости и боли. Сваливший Киба не волновал сейчас никого. Исчезнувший и озверевший не пойми от чего Итачи - тем более. Нет, он чувствовал вину. Возможно, из-за напора Саске, старший брат повел себя соответствующим образом. Так бы брюнет и думал, но… его глаза. Эти страшные в тот момент глаза и неудержимая ярость, бившая по остаткам сдержанности. Твою… - Отстань уже, - не вытерпев пытки, выхватил брюнет вату из рук блондина. Нет, ему, несомненно, было приятна забота со стороны Наруто, но этот наглый… - Добе! – истерично выдал Саске, заметив, как тот пытается дотянуться до пузырька. - Ладно-ладно, - ухмыльнувшись, оставил попытки Удзумаки, но тут же стих, видя, как юноша борется сам с собой, сжимая кулаки и пытаясь найти выход из чего-то. Загорелая рука потянулась к нему, но он тут же ее опустил, встретившись с сожителем взглядом. - «Почему мне так… больно?» - слегка отстранившись, задался вопросом Наруто. - Не надо меня жалеть, - зло выговорил брюнет, выпустив вату из руки и поспешно поднявшись со своего места. - О чем вы с эти придурком вообще говорили? Весело было? Что это за вопрос, который так тебя интересовал? – язвительно отнесся парень к новому другу блондина. В нем говорила злость и накопленная усталость за последние дни или даже недели. Словно курица-наседка, которая носится с двумя как с яйцами. Как же достало. - Не говори о нем, будто знаешь. Ни коим образом тебя не касается, - вслед поднявшись за ним, в том же тоне заявил Удзумаки. От прежних намеков на понимание и след простыл. Нет, его вообще не было. Скрипнув зубами, блондин поднял на Саске тяжелый взгляд. - Пока ты находишься под крышей этого дома – касается! – взбесив Наруто еще больше, вскричал брюнет. - Я, блядь, не намерен до конца дней своих торчать тут, как красна девица, заточенная в башне, усек? – схватив одноклассника за майку, окончательно сорвался блондин, безостановочно крича в лицо все, что накипело. - Я тут хренову тучу времени только задницу отсиживаю, пока придурок, о котором ты скромно отзываешься, ищет моего больного на всю голову друга. Это же так занятно, черт побери! Я весь свечусь от радости, по мне не видно, да? О, простите, Ваше Высочество, не услужил! - Да чтоб ты знал, из-за него мы и попали в эту аварию! Еще скажи, что я не прав! И из-за него ты стал таким помешанным, а я, как придурок, ждущий день ото дня хоть какой-то вести, отсиживал СВОЮ задницу возле ТВОЕЙ койки! – толкнув Удзумаки, заревел брюнет. - А я не просил, ясно? Я не просил тебя проявлять жалость. Мог спокойно бросить. - Замолчи! Себя со стороны слышишь? Думаешь, мне и сейчас легко? Я до сих пор не могу разобраться в ситуации с… - прикусив язык, осекся Учиха. - Да пошел ты на хрен! Сейчас же могу собрать свои вещи и свалить, да черт дери, у меня же их нет! - сорвавшись с катушек, орал парень, но более не слышал своего голоса. Не слышал, как в ответ разрывался Саске, и при каждом взрыве пытался заткнуть взбушевавшегося юношу, когда Наруто перехватывал руки и намеревался вмазать в ответ. Однако из этого ничего не выходило, и они продолжали кричать друг на друга, давно переходя за рамки, отходя от темы и матеря все, на чем только стоял день. Все это заменил ему звон в кармане Учихи, буквально заткнувший двоих. - Да? – ответил парень, злобно сверля блондина глазами. - Фиг с тобой, я сам все сделаю, - ядовито выплюнул Удзумаки, зашагав прочь и достав мобильный. «Почему ты не подумал наведаться к ним? Они должны знать». Зря накричал. Открылся, слушал, понимал, внимал слова и чувствовал что-то неведомое, непонятное и скрытое. Зря. Ждать, надеяться на помощь тупо, немыслимо. И вновь обожжет эта боль в самом сердце. Сложно. Недопустимо понять такого, как он. Трудно бороться, испытывать судьбу и искать ответы, пусть и не задавал вопросов вовсе. А обида бьет по лицу и добивает с каждым глотком свежего воздуха в холодную ночь. «Эй, друг, мне не хватает…» - отправил очередную смс, накопившихся уже около сотни, зашвырнул мобильник и обессиленно рухнул на пол. Чертов адресат, до которого никогда не дойдет послание. Не зная, где он, как он и почему они, попавшие в поле зрение мучителя, так испытывают судьбу и свои силы. Сгори же. Скорее… *** - Простите, что беспокою в столь поздний час, но мы бы хотели, чтобы Вы как можно скорее вернулись к нам. Эта… - Я понял. Сейчас буду. *(соседи)