Зеркальце

«Бывает, словно сотни инструментов Звенят в моих ушах; а то бывает, Что голоса я слышу, пробуждаясь, И засыпаю вновь под это пенье, И золотые облака мне снятся. И льется дождь сокровищ на меня… И плачу я о том, что я проснулся…» У. Шекспир Сколько себя помнил, каждую ночь Иван просыпался наедине со своими бесами. Воспоминания, кошмары и страхи обвивали его сердце клубком ядовитых гадюк. Чем кромешнее была тьма за окном, тем сильнее язвили гадюки его сердце. Слепоты Иван боялся едва ли не больше самой смерти. Не задумали ли бояре еще какой измены? Кого отравят следующим? Малюту? Его? Одной гадюке голову он уже отрубил. Не станет больше Сильвестр замышлять измену со Старицкими. Да, Сильвестр повержен, но его детище — избранная рада все еще живет. Размышляя об этом, Иван сам не заметил, как принялся гладить волосы Федора, но, заметив это, тут же опустил руку. В ответ еще крепче прижался к нему Федор, словно тепла искал. Ровным было его дыхание, ничто не тревожило молодой сон. Что за странная блажь? К тому же, блажь греховная. Раскаяния Иван не чувствовал, но и прежней страсти тоже. Бывало уже с ним такое и не раз. Загорится желанием каким, а, как получит, так и не нужно вовсе. Потешились и хватит. Завтра разойдутся, и словно не было ничего. А, коли злые языки болтать чего вздумают, то Малюта их живо укоротит. Вновь обратился Иван мыслью к делам государственным. Осточертела ему избранная рада что наскучившая любовница. Он на запад смотрит, она на юг тянет. Он казнить велит, она миловать. Где это видано, чтобы царю перечили? Заснул Иван, мыслями о расплате убаюканный, и не заметил, как рука-то царская вновь на черные волосы легла. Федор проснулся от того, что перо, вылезшее из подушки, щекотало нос. Зевнув, он убрал с лица слипшиеся волосы, что так и лезли в глаза. Во всем теле царила какая-то напряженная тяжесть, а сам он словно насквозь пропитался запахом чужим. Протерев глаза, Федор осторожно пошарил по постели. Кроме него в ней не было никого. Обнаженная кожа неприятно зудела, а во рту было сухо. Облизнув распухшие губы, Федор почувствовал соленый привкус крови. Стыд и отвращение предательскими когтями царапнули его душу. Продался как распутная девка. То, что вчера казалось райским наслаждением, сегодня обожгло пламенем ада. Он хотел заплакать, но в глаза словно насыпали песок. — Видать, не слыхал ты, что тот, кто рано встает, тому Бог подает, — насмешливо сказал Иван. Федор обернулся. Царь сидел за столом у окна и что-то писал. Лучи солнца вызолотили его голову, словно увенчав короной. Несмотря на то, что Иван сидел чуть ссутулившись и явно не стремился произвести впечатление, Федор уставился на него широко распахнутыми глазами. Царь. Как есть царь. — Давно ли вы встали? — робко спросил Федор. — Давно, Феденька, давно, — ответил Иван, не поднимая головы. — Не всем повезло такими лежебоками быть. Голос у Ивана был низким и с хрипотцой — напоминание о болезни, что чуть его не сгубила. Вспомнив, что шептал ему этот голос ночью, Федор ощутил, как кровь прилила к щекам. Отложив в сторону гусиное перо, Иван потянулся и бросил на Федора оценивающий взгляд. — Подойди, Федя, дай полюбоваться на тебя, — вдруг сказал он. Поборов смущение, Федор кое-как оделся и подошел к Ивану. Пытаясь вести себя непринужденно, он запнулся о сползшее одеяло и сшиб со стола книгу, упавшую прямо на ногу царю. Иван охнул и схватился за ногу. Федор же бросился поднимать книгу, рассыпаясь в извинениях. — Оставь, — сказал Иван, растирая ушибленную ногу. Послушно поднявшись, Федор замер рядом с царем. Задумавшись о чем-то, Иван принялся играть с тесемками на рубашке Федора, словно хотел их развязать, но в конце передумал. Федор подался вперед, прижавшись в стулу и чувствуя, как его тело жаждет нового греха. Что, если прямо сейчас и здесь, пока не видит никто. Что плохого в любви и ласке, что дают просто так, потому что он такой? А если и плохо, то он отмолит — молодой еще. Стук в дверь прервал горячечный бред его мыслей. То был князь Курбский. Казалось, присутствие Федора в царской опочивальне его ничуть не удивило. — Я вам тут письмецо от Елизаветы английской принес, — непринужденно сказал Андрей, положив пергамент на стол. — Что за времена нынче настали, раз женщине дали государством управлять? Не дождавшись ответа, он продолжил без прежнего задора. — Если вы не возражаете, то мне бы хотелось поговорить с царем наедине. Федор возражал и еще как. Он тоже хотел остаться наедине с царем, только не для разговоров. Ища поддержки, он пытливо посмотрел на Ивана. Царь выглядел так, будто ему давно наскучили и ласки греховные, и письма заморские. Федор знал, что по-хорошему надо бы собрать свои вещи и выметаться подобру-поздорову, пока взашей не прогнали. Не его ума дело в государственные вопросы лезть и с учеными мужами спорить. Однако, чувствовал он и то, что, если сейчас уйдет, то не вернется уже никогда. Его место было здесь — рядом с царем, и он будет с ним, покуда тот сам его не прогонит. Встав позади Ивана, Федор с вызовом посмотрел на Курбского. Тот пожал плечами и развернул другое письмо. — Сильвестр челом бьет, себе замену предлагает. — Замену? Куда замену? — спросил Иван в притворном удивлении. — В избранную раду, — ничуть не смутившись ответил Курбский. Призадумался Иван, бороду погладил. — Избранная рада без Сильвестра и не рада вовсе, не находишь, Андрюша? — мягко спросил он. Просиял Курбский. — Истинно так, — закивал князь. Хлопнул в ладоши Иван, на слове Курбского подловив. — Так значит и не нужна она вовсе. На кой ляд она сдалась без Сильвестра-то? Гневом вспыхнули глаза Курбского, но ничего не сказал он, лишь смиренно поклонился, царской воле покорный. Желая поддержать царя, Федор положил руку ему на плечо и почувствовал тяжесть его руки на своей. Когда Курбский ушел, позабыв о всякой стыдливости, Федор плюхнулся царю на колени и обвил шею руками. Не стал возражать Иван, и совсем осмелел Федор. Принялся он играть с крестиком на царской груди, украдкой глазами постреливая. — О чем царевне английской пишете? — ревниво промурлыкал он. — Союз брачный предлагаю, — невозмутимо ответил царь. Федор недовольно поджал губы. Видя это, Иван вздохнул и потрепал его по косматой голове. — Не согласна, мегера, — проворчал он притворно, чтобы только Федора порадовать. Обрадовался юноша. Еще бесстыднее прильнул к царю, не без удовольствия чувствуя, как последнего начинает волновать эта близость. Федор хотел сказать, как бы ему хотелось повторить все сызнова, но не мог подобрать нужных слов. Но там, где не хватило слов, сполна хватило бесстыдства. Почувствовав, как рубашка сползла с плеча, он не стал ее поправлять, а приспустил сильнее. Пускай поглядит царь на него при свете солнышка да поймет, что краше уже никого не найти. Усмехнулся Иван, но не спешил любимца своего порадовать. — Хорошо ли я вам послужил али не угодил чем, что вы со мной так холодны? — жалостливо спросил Федор. Перестал хмуриться Иван. Вздохнул да погладил Федора по щеке пунцовой. — А лучше ли я девиц буду? — вновь спросил Федор. — Поди не каждая так сможет. Развеселили эти вопросы Ивана. — Ишь, какой… Не каждая, будь покоен. Загордился Федор от слов царских. — А я и не так могу, — сказал он кичливо. — Получше любой царицы буду! Понял, что сказал Федор, да только поздно уже было. Взревновав к Елизавете, забыл он о той, что на самом деле сердцем царя владела. Изменился в лице Иван, вскочил на ноги. — Как ты посмел, пес, себя с Анастасией сравнивать? — забранился он. — Я… — Вон! — прикрикнул царь и для верности посохом стукнул. Вздрогнул Федор как от удара. Не задалась камера фаворита царского. Ох, как не задалась…