***
Стояла нестерпимая жара, и никакая тень не спасала от раскаленного воздуха. Всюду царили гомон и суматоха: кричали торговки ягодами, заливались лаем собаки дворовые и потешились скоморохи. Федор стоял в тени двора и смотрел на выступление скоморохов вместе с остальными. Казалось, он один не находил ничего веселого в потешных игрищах, что они устроили. От хлопков да свистулек у него болела голова, а пустые разговоры лишь заставляли злиться, но Федор продолжал стоять на месте, глядя поверх голов. Может ли статься так, что он уже умер и попал в ад? В его представлении ад был бы именно таким: потным, душным, полным гогочущих людей и бесконечно одиноким. Вот на крыльце показался царь. Федор быстро поправил кафтан, шагнул на свет и изобразил на лице беззаботную улыбку, но Иван на него даже не взглянул. Лениво похлопав скоморохам, он направился прямиком в свою библиотеку, где мог пропадать часами. Федор опустил голову и прислонился к стене. Если так задуматься, то он прожил в аду всю свою жизнь. Но рай существовал. Федор успел в этом убедиться. В детстве он представлял себе рай как большое облако, на котором живет Бог с бородой такой длинной, что она касается земли. Тот, кто нашел бы это место, смог бы ухватиться за нее и забраться по ней прямо на небо. Федор часто сбегал из дома, силясь то место найти, но каждый раз находили его. — Ты что, белены объелся? — хохотали над ним братья, таща его домой. — Рева-Федора. — Вы ничего не понимаете! — барахтался в их руках Федор, захлебываясь от слез и обиды. Рай был самым прекрасным местом, ведь в раю его уже ждала мать. Но прошло время, и Федор понял, что рай может быть не только местом. Рай может быть тихим стоном в глухой ночи, рай может быть крепким объятием, от которого тяжело дышать, рай может быть ревнивым поцелуем, стремящимся стереть десятки поцелуев других, ласковым словом и взглядом, полным невыразимой невысказанной любви. Все дни, прошедшие с рокового утра, Федор тенью следовал за царем, но тот обращал на него не больше внимания, чем на холопов. И все же пытливый ум юноши подмечал больше, чем хотелось бы Ивану. Царь всея Руси был отменным лицедеем. Несмотря на свою разговорчивость, он никогда не упускал из виду своего собеседника и подмечал каждое неосторожное слово, выдающее истинное намерение говорившего. — Куда уж мне, грешному, это уразуметь! — любил говаривать царь, и горе было тому, кто этим словам поверил. Там, где все видели лишь царскую гневливость, не иначе как посланную в наказание богом, Федор видел острый ум и тонкий расчёт. Порой он начинал сомневаться в том, не обманывают ли его собственные глаза. Неужели он один замечал это шутовское притворство Ивана, неужели он один, видя синие тени под глазами царя, знал, что тот опять провел ночь за книгой? Федор и сам пытался читать, но всякий раз собственные мечтания не давали ему уразуметь, что было сказано в книге. Кусая губы до крови, он вновь и вновь представлял близость с царем и стыдливо отводил глаза, когда его спрашивали, о чем он задумался. В своих мыслях Федор постоянно обращался к царю и вел с ним долгие беседы обо всем на свете. В его лихорадочных мечтаниях, царь стал для него самым родным человеком, и порой Федору казалось, что он изведал все даже самые потаенные уголки его души. Однако, как бы не тешил себя Федор мыслями, что он один уразумеет царские помыслы, был и другой. Князь Андрей тоже вышел посмотреть на потехи скоморохов. Лениво кивнув царскому кравчему, он зевнул, наблюдая за представлением. Дерзкая мысль вдруг посетила Федора. Устремив на князя внимательный взгляд, юноша подался вперед. Если кто и знал, как вернуть расположение царя, так это он. Вот князь перебросился парой слов с воеводами и, бросив скоморохам несколько монет, покинул двор. Наступив на свою гордость, Федор последовал за ним. Рассчитывая поговорить с князем наедине, Федор злился на людей, что изо всех щелей лезли как тараканы запечные, куда бы тот ни направился. Однако, злоба уступила место удивлению, когда Федор понял, куда шел князь. До боли знакомые покои царицы распахнули свои двери перед Курбским. «Что им там медом намазано?» — подумал Федор, обиженно сложив руки на груди, пока издали наблюдал за князем. О покойной царице говорили, что она была чиста словно агнец, милосердна и добра. Всякий раз, слыша это, Федор дулся словно мышь на крупу, а то и вовсе начинал потешаться над говорившим. Не нравилась ему покойница. Чистотой своей жгла пуще железа каленого, невинностью своей его грехам укором была. Толкнув дверь, Федор не без удовольствия отметил, как встрепенулся князь, за свою жизнь испугавшись, и за карман схватился словно вор какой. — Заплутал я, да вас увидел. Дай, думаю, дорогу у умного человека спрошу, — сказал Федор. Нахмурился князь, подступился к нему, но смирил гнев свой. — Дорогу до покоев государевых вам любой холоп подскажет, — отвечал он надменно. — Что мне дело до холопов? То ли дело вы. Оправился князь от удивления и посмотрел на Федора с привычной усмешкой. — А я бы на вашем месте и о них, грешных, подумал. Думаешь, без тебя некому постель государеву согреть? Хватает умельцев. Уязвили Федора его слова и вернул он их той же монетой. — Уж вам ли не знать, или вы другую постель грели? — спросил он, бросив мимолетный взгляд на постель покойницы. Вне себя от гнева, князь толкнул его к стене, но Федор засмеялся еще пуще, и смеху его вторил звон серебряных сережек. — Откуда у тебя эти серьги? — вдруг спросил князь Андрей. — Царь отдал. — Лжешь, змей, ты их украл! — А давай стражу позовем, она-то и выяснит, кто тут что украл. И вообще скоро эта комната моей будет! Для пущей убедительности Федор схватил со стола зеркальце и по-хозяйски в него посмотрелся. Князь Андрей же замер на месте, словно боялся его спугнуть. — Такой вы смешной, так испугались, — захохотал Федор. — Не бойтесь, порчу не наведу. — Малахольный, — пробормотал князь, не в силах оторвать от него взгляд. Однако, повернувшись к нему спиной, князь услышал совсем другое. — Постойте… Я не хотел. От прежней наглости не осталось и следа. Федор вытер глаза и посмотрел на иконы. Внезапно князю стало его жаль. Молодой и глупый, летит как мотылек на огонь и того и гляди свои крылышки спалит. Сгубит его Иван и не заметит. — Ну-ну, полноте, голубчик, — сказал князь. — Все у тебя хорошо будет, коли будешь нос по ветру держать. — Подскажите, как его любовь вернуть, я все для этого сделаю… — попросил Федор и сполз по стене, словно опоры лишившись. Протянув юноше руку, Андрей помог ему подняться. Федор благодарно кивнул и шмыгнул носом. Все еще держа юношу под локоть, князь усадил его на кровать. — Все, говоришь? — переспросил он. Как бы ненароком Андрей скользнул рукой по колену юноши. Почуяв неладное, Федор ударил его зеркалом и вскочил с кровати. Пробороздила щеку князя царапина, но, казалось, тот ее совсем не заметил. — Чем же я тебе не люб? — спросил он. — Подлец! — Я-то подлец? Да коли бы не я, то такие как ты давно бы царю голову вскружили. Заруби себе на носу, пока я жив, не получишь ты царя. Сказав это он степенно встал, перекрестился на иконы и вышел. Оставшись один, Федор поднял зеркальце и осторожно завернул его в платок словно раненого зверька. — Все равно моим будет, — пробормотал он.***
В библиотеке царила влажная темнота. Федор втянул воздух: пахло кожей, пылью и старым пергаментом точно так же, как и от Ивана. Редкие лучи солнца подсвечивали корешки десятков книг, и тихо шуршали мыши в застенках. Скользнув пальцами по переплётам, Федор почувствовал прохладу драгоценных камней. Царя он увидел ещё издали. Отпустив слуг, Иван стоял, задумчиво читая небольшой томик, грозный посох же был прислонен к стене. Не повторяя прежних ошибок, Федор громко откашлялся, чтобы предупредить царя о своём появлении. Захлопнув книгу, Иван прищурился, вглядываясь в темноту. — Я ягод принёс, — робко сказал Федор. — Говорят, во всей Москве слаще не сыщешь. Не хотите отведать, государь? — Ягод? — прищурился Иван Юноша кивнул и протянул платок, полный ягод. Любопытство на лице царя боролось с гневом. — Отведай сам сначала, — наконец сказал Иван. Ничего не ответив, Федор покорно развязал узел я съел несколько ягод, демонстративно облизав пальцы. — Простите, государь, — сказал он. — Я забылся. Я ничтожен. Кто я такой, чтобы сравнивать себя с ней? Федор говорил опустив глаза и для верности шмыгнув носом. Он и правда жалел. Жалел, что так неосторожно себя выдал. — Дай-ка сюда, — сказал царь. Юноша улыбнулся. — А вот и нет, — игриво ответил он, отправляя еще одну ягоду в рот. Иван нахмурился. — Шутки шутить вздумал? Фёдор покачал головой и подошёл ближе. Ловко выхватив книгу у царя из рук, он довольно улыбнулся, когда Иван в отместку схватил его за руку. Все еще сжимая его руку Иван поцеловал Федора в сочащиеся соком губы. Книга упала на пол вместе с ягодами. — И правда сладко, — улыбнулся Иван. Услышав это, Федор принялся покрывать его лицо неумелыми поцелуями. — Ну-ну, полно, — отстранился Иван, придерживая его за плечи. — Право слово, как щенок ластишься. — Ваша правда, неискусен я в любовных ласках, но всему научусь, вы только прикажите, — взмолился Федор. Схватив царя за руку он прижал ее к щеке, словно силился напомнить о том первом прикосновении. Иван заправил за ухо выбившуюся чернявую прядь. — Повернись, — хрипло сказал он. Юноша послушно повернулся, положив руки на корешки книг. Одной рукой Иван осторожно убрал его волосы с шеи и нежно поцеловал за ухом, а другой скользнул по впалому животу. Федор охнул, вцепившись в книги еще сильнее. — Тише, — прошептал Иван. Разомлев от его ласк, Федор закрыл глаза и закусил губу. На каждое прикосновение откликался он чутко, словно музыкальный инструмент. Всем своим существом дышал он ангельской невинностью, и тем разжигал адское пламя в душе царя. «Бесенок в обличии ангела» — подумал Иван. И все же безоговорочное доверие и обожание юноши обескураживало и внушало священный трепет, напоминая о той, другой. Ужаснувшись этому невольному сравнению Иван отпрянул от Федора. Юноша открыл глаза и, казалось, понял причину царского холода. Опустившись на колени, он поднял книгу и вручил ее Ивану. — Князь Курбский неладное затеял, а с ним в сговоре кравчий ваш, — как можно более холодно сказал он. — На князя наговариваешь? — разгневался царь. — Да знаешь ли ты, сколько он для государства сделал, пока ты еще в пеленках был? Федор пожал плечами. — Куда уж мне, грешному, это уразуметь! — обронил он на прощание.***
С ног сбился Алексей, своего сына разыскивая. Грешным делом подумал было уж, что тот руки на себя наложил, али еще какая беда приключилась. Но отыскался Федор как миленький, да не один, а в компании скоморохов. Хотел было подслушать Алексей, о чем те промеж собой толковали, но, завидев его, Федор замолк и покорно к отцу приблизился. Алексей Басманов уже видел эти бесовские огни, плясавшие в глазах сына, и ничего хорошего это не предвещало. — Что случилось, отец, что вы так взволнованы? — невинно спросил Федор. — О чем это ты со скоморохами толковал? — Да вот спрашивал, по вкусу ли им жизнь скоморошья. Авось, и мне по душе придется. — Не дури, ну-ка приведи себя в божеский вид и дуй за мной. — Куда это? — Знамо куда — к царю. Улыбнулся Федор довольно, волосы на палец накручивая. — Вечером пир будет, там и свидимся, — сказал он. — И вообще мне к пиру готовиться надо, не до царя вашего. Напустился на него воевода. — Ты как с отцом разговариваешь? — Кронос тоже отцом был. Ах, ну да вы и не слышали о таком. — Проучил бы я тебя да некогда мне руки марать. Федор усмехнулся и, достав зеркальце, начал прихорашиваться. — Тфу, нелегкая, — выругался Алексей, но юноша не повел и бровью. Когда отец ушел, Федор еще раз посмотрелся в зеркальце. Паутина трещин до неузнаваемости исказила прекрасное лицо.