Зеркальце

«Любовь моя Всегда выходила мне боком Занозой под ноготь Жить мешает, да больно вытащить…» Элли на маковом поле — любовь моя Ломился стол от всяческих яств, да сладко пели гусли, Русь-матушку прославляя. Потчевали бояр да князей на славу: осетрами среброхвостыми да сотами медовыми, икрой заморской да пирогами румяными. Даже царь уж на что грозен был, а и то улыбнулся, на проделки скоморохов глядя. — Хорош пир, — сказал князь Андрей, поднимая кубок. — Твоя правда, — отвечал ему царь. — А что до Сильвестра… — начал было князь, но тут же умолк, когда кравчий к Ивану приблизился. Испокон веков делом кравчих было за кубок своего господина отвечать, чтобы ни яд, ни порча какая вино доброе не сгубили. Налил кравчий вино в царский кубок и удалился с поклоном. Погрузившись в тяжкие думы, не заметил князь Андрей, как Иван едва кивнул Малюте. Поклонился Скуратов и отправился прямиком за кравчим. Внял царь словам Федора, но захотел он сам князя на чистую воду вывести и в предательстве уличить. — Что пригорюнился, Андрюша? Ну-ка выпей вина доброго да разгони тоску, — сказал царь и прикрикнул скоморохам, чтобы развлекали, не щадя живота. Рассыпались скоморохи по палатам, и началось представление. Ударил гусляр по струнам и начал сказку сказывать о царевне-лягушке. Невзлюбили ее невестки и пожаловались на нее царю-батюшке, что та после пира крошки со стола в рукав прятала словно нищенка какая-то. Пока же сказывал свою сказку гусляр, позади него и правда девица появилась красоты несказанной. Кружилась чаровница в белом платье словно лебедь, лицо же маской прикрыла. Нахмурился Иван, силясь вспомнить, где мог эту девицу видеть. Пользуясь тем, что отвлекся царь, хотел было князь опрокинуть кубок с отравой. Но поздно — вот уже вновь взял в руки кубок царь и повернулся Андрею. — Верой и правдой служил ты мне, — сказал царь. — Так испей же из моего кубка в знак особой милости. Хотел было царь передать кубок князю, да не успел — вырвала из его рук девица, что до этого со скоморохами плясала. Упала маска к ногам девицы. Да и девица ли это? Нет, то Федор в женском обличье укрылся, чтобы любовь свою доказать. — Ты? — воскликнул Иван. — А ну положи кубок на место! — И не подумаю. Вот вы мне не верили, а я докажу! — воскликнул Федор и осушил кубок до дна. Понадеялся было царь, что ошибся Федор, ведь стоял же на ногах, лишь от танцев раскраснелся да дышал тяжело. Шагнул к нему Иван, сам не зная, то ли выругать, то ли приголубить. Рванулся к нему навстречу Федор и упал замертво прямо в царские руки. Осквернил Иван свои уста нечестивыми словами и велел лекарей звать. Поднялась суматоха, повскакивали из-за стола бояре, за свою жизнь опасаясь. Один только князь Андрей молчал, тихо к выходу пробираясь.

***

Давно уже не видывал Малюта, чтобы царь так за кого-то беспокоился. Велев положить Федора в пустующие покои, Иван впустил лучших лекарей и велел Малюте как следует допросить кравчего. — Несть числа изменникам, несть числа изменникам… — повторял он, расхаживая из угла угол. — И куда ты полез, спрашивается? Думаешь, без тебя, дурня, бы не разобрался? И кто тебя так вырядиться надоумил? Ну, попадешься ты мне, только попробуй помереть сейчас. Ответом же ему была тишина. Еще сильнее разгневался царь, — Ну, будет он жить? — обратился он к лекарям. Затрепетали те перед царским гневов не в силах даже глаза поднять. — Все в руках господа… — отвечал один из них. — Тогда молитесь, чтобы выжил, иначе сами голов не досчитаетесь. Захлопотали лекари над больным, за свою жизнь боясь. Тут вошел в комнату Алексей Басманов. Покосился он на сына и обратился к царю. — Государь, мне ли как отцу не горевать сейчас, но когда горевать-то, когда столько изменников на Руси развелось? Вот же что учудили змеи поганые, так не пора ли про опричнину словом перемолвиться с верными людьми? Посмотрел на него царь задумчиво, а затем на сына его. — И правда пора, — сказал он. — Зови Малюту, устроим совет.

***

Совет растянулся до поздней ночи, и много на нем было сказано такого, что не предназначалось для чужих ушей. Шел Иван по палатам темным, но не в свои покои. Оставил царь своих слуг у входа и вошел без стука в одну из дверей. Опустился он осторожно на край кровати и взял за руку Федора. Ладонь юноши была горячей словно свечной воск. Словно почувствовав его прикосновение, Федор открыл глаза. — Простите, государь, — прошептал он. — Что ж мне с тобой дураком таким делать? — сказал Иван, за гневом беспокойство скрывая. — Любить… Жар усилился, и Федор ткнулся носом в подушку, чтобы подавить стон. Осторожно, чтобы ненароком не причинить боли, Иван убрал волосы с его лица. Федор цепко схватил его руку и прижал ее к щеке, покрывая солеными от слез поцелуями. В неверном свете свечи мертвенная бледность юноши еще сильнее бросалась в глаза. Выдернув руку, Иван, однако же, не спешил уходить. В этой же кровати когда-то скончалась его жена. Он и сам не знал, зачем велел положить Федора именно здесь. Так ничего и не ответив, Иван нагнулся и поцеловал его в горячий лоб, а затем задул свечу.