***
Федор закрыл за собой дверь в царские покои и обернулся, ища взглядом царя. Иван не удостоил его вниманием, продолжая вчитываться в письмо, которое с утра доставил гонец. Верные люди уже нашептали Федору, что письмо то было от Курбского. Попав в опалу, тот бежал в великое княжество Литовское и укрылся там как лиса от гончих. Любопытство разбирало Федора, но не посмел он Ивана отвлекать, но не понаслышке зная, как грозен тот бывает в гневе. За годы, проведенные на службе царской, сполна изучил он, когда прощались ему выходки дерзкие. Под гнев же царский научился он других подводить. Грехи на свою душу Федор брал только те, кои ему наслаждения доставляли. Возмужал Федор, сам того не ведая, и осанкой выправился, но не оставил он замашек бабских. Не стриг волос черных, а в руках изнеженных ничего тяжелее зеркальца любимого предпочитал не держать. И все же не нашлось бы никого при дворе, кто посмел бы ему вызов бросить. Ожидая, пока Иван закончит с чтением, Федор развалился на кровати да перекинул ногу на ногу, сафьяновым сапожком любуясь. — Куда с ногами полез, — проворчал Иван, не отрываясь от письма. — А ты поди да сними, коль не по нраву, — отвечал Федор. — Ох, стервец… — За то и любишь, — захохотал Федор. — Передавал привет мне князь Курбский? — Откуда знаешь, что письмо от него? — подозрительно прищурился Иван. — Да так, добрые люди рассказали… — А что еще добрые люди рассказали? — Да мало ли что, мне до их болтовни дела нет. Отложил Иван в сторону письмо, но не спешил он Федора своей лаской баловать. — Скажи-ка, что ты про Пимена знаешь? — вдруг спросил он. Пожал плечами Федор, словно никак его этот вопрос не взволновал. — Епископ такой есть в Новгороде. Что, и его казнить задумал? — А ты бы казнил? Вспомнил Федор слова отца. Нехорошее предчувствие кольнуло его душу, но все же послушался он предостережения родителя. — Пускай живет, все равно недолго ему осталось, — сказал он и зевнул, словно судьба епископа его ничуть не волновала. Иван повернулся к двери. — Ну-ну. Эй, стража, приведите-ка его. Открылась дверь, и несколько стражников притащили заключенного, бросив его на пол. Живя в Александровской слободе, Федор приучил себя не обращать внимания на вид опальных, что в Малютиной власти находились. Но, увидев этого несчастного, не сдержал Федор возгласа удивления. Стоял перед ним на коленях отец его Алексей Басманов, кровавую слюну сплевывая. Но как же так, ведь утром виделись еще? Ужель и вправду повинен в чем его отец. Хотел он броситься к родителю, но сдержал себя, ибо тем самым бы их обоих погубил. — В чем вина его, государь? — спросил Федор. — Вот ты мне и расскажешь, — вкрадчиво ответил Иван. Не на шутку испугал Федора этот голос. Видать, и правда дела их плохи были. Поднялся Федор с кровати и поправил платье. Бросил он еще один взгляд на отца и отвечал царю так: — Если у него перед тобой вина, то мне про то неведомо? — отвечал он, глядя прямо царю в глаза. — Кто же тогда тебя в поход послал? — Ты государь, кто ж еще? — удивился Федор. Стукнул Иван посохом да так громко, что и бывалые стражники вздрогнули. Один лишь Малюта недвижим остался. — Лжешь! Заодно вы все. Бросился Федор к ногам Ивана, теперь лишь на красоту колдовскую свою уповая. — Свет мой, солнышко мое ясное, государь! Не губи ты меня, вспомни, как я служил тебе, месяц мой ясный! Как себя не жалел и тебе ни в чем не отказывал. Равнодушен остался царь к его слезам и стенаниям. — Увести это отродье предательское, — сказал он. — Как прикажете, — ответил Малюта, и не пытаясь скрыть улыбки. Схватил он Федора за волосы и потащил к двери, но тут вновь подал голос Иоанн. — Коли правду не изменник ты, то отца своего убьешь, — сказал он.***
Места себе не находил воевода, слыша крики сына своего, которого Малюта пытал, пытаясь имена изменников выведать. Но вот затихло все в темнице, после отворилась дверь и бросили кровинку его на холодный пол. Закашлялся Федор, покалеченную руку к груди прижимая. Бросился к нему отец вне себя от горя. — Доволен?! — оттолкнул его Федор, когда его к отцу в темницу бросили. — Пень ты старый, чтобы тебе пусто было. Что вы там с Пименом задумали? Впрочем, не говори, даже знать не хочу. — Феденька… Заметался Федор по темнице, словно выход пытался отыскать, да только пустое это все. Сырая то была темница, темная, а ему душно было, словно в пекле адском. Чихнул Федор и поправил воротник, который его словно задушить хотел. Все отняли, изверги, лишь рубаху да штаны оставили, но еще кое-что припрятал он. Извлек Федор из складок осколок зеркальца, которое когда-то покойной царице принадлежало. Верой и правдой служило ему зеркальце и не заслужило того, чтобы света божьего не видеть. — Что теперь будем делать, сынок? — раздался голос из-за его спины. Стукнул он кулаком о стену, и гримаса ненависти исказила его прекрасное лицо. Сжал он осколок покрепче и обернулся к отцу. — Как это что, батюшка? Царский приказ выполнять.***
Когда пришли стражники под утро, то кровавое зрелище пред их глазами предстало. Каких только зверств они не видали, но и то перекрестились прежде чем порог переступить. Лежал Алексей Басманов в луже крови своей, и та же кровь на руках его сына была, что возле тела сидел, к холодной стене прислонившись. Услышав их, поднял Федор голову. — Чего встали? — хрипло сказал он. — К царю ведите. Выполнил я его приказ. Не признал было Иоанн поначалу в узнике любовника своего. На нежных руках чужая кровь запеклась, а медовый голос воронье карканье напоминал. Сам на ногах Федор не стоял, и потому его стражники поддерживали. — Сделал я как вы велели, государь, — сказал он. — Воля ваша для меня святое. Прав был Малюта, что змеиный род это, хоть и горько это было царю признавать. — Отца убил, значит, значит и меня убьешь, — отвечал он. Вскинул Федор голову и сверкнул гневно глазами. Бросился он к царю, как зверь дикий, не успели его стражники схватить. Думал Иван, что тут ему и конец наступил, но лишь припал Федор к его рукам и принялся кровавыми поцелуями покрывать, а, когда стражники его схватили, захохотал аки бес и выкрикнул на прощание: — А грехи-то у меня с тобой одни! Когда увели его стражники, обратился Малюта к царю. — Как казнить его прикажете? На кол посадить али еще как? — Как это, интересно, он своего отца убил? — пробормотал Иоанн. — Дело нехитрое. Нашли мы в темнице осколок зеркала, так он его им и зарезал. Изменился Иван в лице и посмотрел на Малюту. — Это сломанной-то рукой? — Так мои ж ребята только левую сломали, — пожал тот плечами. Вскочил Иоанн с трона и подозвал слуг. — Зовите лекарей, Басманова в лучшие покои, а ты… — обратился он к Малюте. — С тобой потом еще договорим.***
Иногда Федору казалось, что он уже умер, а иногда, что он все еще ребенок, и вся прошедшая жизнь казалась дурным сном. Вот сейчас он проснется, и матушка напоит его молоком из крынки. Федор зажмуривался и видел ее словно наяву, чувствовал тепло ее рук и нежный голос, ласкавший слух. — Иди, Феденька, батюшка тебя ждет, — говорила матушка, ласково гладя его волосы. Вот его отец опускал на колени и доверчиво закрывал глаза. Покалеченная рука дрожала, сжимая осколок зеркала. — Не хочу, — противился Федор, роняя осколок. Кувшин падал, разбиваясь на десятки осколков. Молоко капало на пол, превращаясь в кровь. Чтобы не видеть ее, Федор закрывал лицо руками, но те тоже были в крови, а на кровати вместо матушки сидела царица. — Ну и сыночек — отца родного убил! Зеркалом зарезал. — заливисто хохотала она, хлопая в ладоши. — Нет, это все ложь! — кричал Федор, пока крик не переходил в рыдание. — Мне жаль, мне жаль… Тогда он снова засыпал и просыпался от собственного кашля. Что-то внутри хрипело и царапало, словно раненое животное, про которого забыли хозяева. Свернувшись клубком, Федор почти не дышал, стараясь ненароком его не разбудить. Отец приходил к нему каждую ночь. Поднимая с пола осколок зеркала, он проводил им по горлу. Кровь брызгала прямо Федору на глаза, но он продолжал смотреть, как на шее родителя расползается кровавая улыбка. Однажды ему привиделся царь. Иван стоял в самом углу комнаты, и о чем-то говорил со скрюченным человеком в черном. Федор хотел броситься к царю, но едва смог поднять руку. — Мне жаль, — вновь прошептал он, но царь не вернулся. На мгновение Федору показалось, что жар отступил, и раненое животное исчезло. Необычная ясность наступила в его разуме. Рядом с кроватью стояла свеча. От сквозняка язычок пламени трепыхался на кончике фитиля. Федор посмотрел на него, словно видел свет впервые. — Мне не жаль, — сказал он и добавил уже тверже. — Мне не жаль. Новый порыв ветра задул пламя, и комната погрузилась во тьму.