***
Сергей проснулся резко, как всегда в общем-то в последние пару лет, замер на постели и открыл глаза. Стало почти привычкой делать это быстро и без поблажек сонному телу. Переступая через столь желанное ощущение, которое обычно заполняет тело утром, когда ты ещё лежишь под одеялом, не до конца вернувшийся в реальный мир, он опустил одеяло ниже, оставив укрытыми лишь ноги. Грудная клетка и плечи ныли, хотелось расслабиться и потянуться всем телом: так, чтобы ступни дёрнуло лёгкой судорогой. Мозг понемногу начинал работать. Мысли текли размеренным потоком, как не было уже давно. Кажется, Сергей уже и отвык от этой пустоты: обычно он просыпался с липким чувством страха и тревоги и, запутываясь в простынях, прижимался спиной к стене, которую потом покрывали яркие отметины синяков, на которые косо смотрели следящие за ним и в душе надзиратели. Сейчас же единственное, что он чувствовал, так это неприятный привкус во рту и лёгкую головную боль, словно к затылку приложились чем-то тяжёлым, кожу на лице слегка покалывало. Солнце уже начинало подниматься из-за горизонта, но, так как окно его комнаты выходило на запад и весь вид из него был загорожен елями, Разумовский точно не мог сказать, было это раннее утро или уже позднее. Часов в комнате не было. За окном, вдалеке, за забором дома, где рельеф шёл вверх, деревья, образовывавшие валежник, и лужайки своими длинными тенями делали его похожим на странную иллюзию. Разум прищурился и моргнул, еле поднимая тяжёлые после сна веки. Нестерпимо хотелось всего двух вещей: пить и закутаться во что-то тёплое. Привезя Сергея в этот дом, стоящий чёрт знает где Олег, конечно, выделил ему постельное, притом даже побольше обычного комплекта. Разумовский до сих пор помнил, как пасмурный Волков зашёл в эту самую комнату спустя неделю и пару дней их совместного сосуществования, когда он уже не был отходящим от препаратов овощем, и кинул на край кровати плед и подушку. А после молча ушёл. Сергей тогда долго смотрел на них и не мог понять, почему же Волк так к нему добр, почему даже после всего произошедшего помнит о его слабостях. Осознание того, что тот просто очень ответственный и чрезмерно добрый человек, пришло уже на следующее утро, после проведённой в компании с Птицей ночи. В некоторых моментах он действительно был понимающей Разумовского. Что, конечно, обижало, но не давало права усомниться. Губы неприятно склеились между собой, из-за чего совершенно не хотелось открывать рот, хотя ему непреодолимо хотелось зевнуть. Он приподнялся и скривился, услышав, как от этого простого действия щёлкнули со странно дискомфортным ощущением бёдра. Совсем рядом послышался шорох, и Разумовский, вздрогнув и чуть ли не отпрыгивая на самый край кровати, подтянул ступни под себя. Со стороны двери, положив голову на собственную руку, спал Олег. Брови его замерли в расслабленном положении, это делало выражение лица умиротворëнным, что редко можно было увидеть за ним в последнее время. Уже сложно было вспомнить, когда оно делалось таким, отчего-то Сергею стало неприятно. Он некстати подумал, что это всё из-за него и Волков давно устал от своего неадекватного друга. На душе у него стало тошно. Когда в разум не вмешивался Птица, Сергей прекрасно понимал, что Олег ему дорог, и причинять ему неудобства, а тем более боль, было абсурдным. Но после того, что натворило второе я, он не имел права на эти чувства. Прикусив губу, Сергей сжал край пледа в кулаке. Он сдвинул руку чуть дальше и уже хотел повернуться, как та соскользнула, и Сергей, не сдержав вырвавшегося против его воли вскрика, упал с края. Голова стукнулась о деревянный пол, и от затылка ко лбу словно полетела сотня искр, по глазам резанула вспышка, и тут же Разумовский почувствовал, как туго заныла лопатка, на которую пришёлся основной удар. Казалось, между ней и локтём натянулась плотная нить. Послышался резкий вдох, и с другой стороны кровати скрипнул матрац.***
Олег проснулся от громкого вскрика. Выдрессированный армией мозг нажал где-то внутри красную кнопку, и тело само подорвалось вверх, рука упала на бедро в поисках кобуры, которой там быть не могло. Глаза открылись уже после этого; картинка перед Волковым кружилась. Повернув голову в поисках источника звука, он ощутил, как за ночь затекла шея. Плечи неприятно потянуло, словно на нём всю ночь тренировали удары рукопашки. — Твою ж мать... — выругался Олег сквозь зубы, прищуриваясь и выставляя одну руку в сторону, чтобы успокоить взбесившийся вестибулярный апарат. Через пару секунд, когда голова наконец пришла в норму, Волков сжал губы, осматривая комнату. Крик с раннего утра нельзя было считать хорошей приметой ни в одном случае. Особенно, когда во всём доме находятся всего два человека, и кричал не ты. Внутри завозилось неприятное беспокойство за Сергея. — Ммм... Олег перевёл взгляд в сторону, откуда послышался стон, и почувствовал, как только возникшее опасение отступило обратно вглубь сознания. Из-за кровати была видна только одна нога — владелец её, видимо, расположился на полу. Волков обошёл постель, и действительно, Разумовский был похож на выпавшего из гнезда птенца канарейки. Спутанные рыжие волосы лежали вокруг его головы, горящим ореолом красиво отливая бронзой. — Ты так и будешь стоять, или поможешь мне подняться? — кряхтя, спросил рыжеволосый, болезненно хмурясь и вытягивая непострадавшую руку вверх. — Эм, да, — Волков нагнулся, схватив Сергея одной рукой за предплечье чуть выше к локтю, а другой потянувшись к его плечу, чтобы придержать. Разумовский замычал и попытался встать на ноги, опираясь свободной рукой о торс Олега, и у него почти это вышло, но спущенная буквально секунду назад с постели нога запуталась в пледе и поехала куда-то в сторону. Скользя по голому полу, Сергей, потеряв равновесие, не успел вскрикнуть и, лишь вздохнув, повалился на Волка всем весом. Тот бережно подхватил мужчину под поясницу и прижал ближе к себе, удерживая на месте. Волков молча держал широкую ладонь между острых лопаток Сергея, медленно выдыхая. — Чёрт, — шикнул Разумовский, сжимая в кулаке тонкую чёрную футболку на груди друга. Продолжая опираться на Волкова, он дёрнул ногой, сбрасывая плед, и встал на пол уже голой стопой, плечи его вздрогнули и дёрнулись из стороны в сторону, как если бы Сергей решил сбросить с них что-то. Олег нахмурился, смотря на него пристальнее. Внезапно он понял, что пол был холодным. Что чувствовалось даже сквозь носок. Он нажал ладонью на спину Сергея и аккуратно, сжав его руку, одним рывком повернувшись усадил его на кровать. Сразу опускаясь на колени и вытягивая из-под кровати тапочки. Тот всегда оставлял их у кровати, ещё с детдома — это стало его привычкой. Волков уже потянулся к худой ступне Разумовского, но в самый последний момент остановился. Пальцы, замершие совсем рядом с тонкой лодыжкой, сжались в кулак. Зверь внутри заскрёбся, поняв, что ему не дадут проявить заботу о паре, положил морду на лапы и прижал уши к голове, прося. Но Олег пресёк это желание: нельзя давать себе послабление. — Надень тапочки. Если заболеешь, достать лекарства будет сложно, — сказал он, поднимаясь. — В городе пока нельзя появляться. Не дожидаясь, когда тот последует совету, Волков вышел из комнаты. Нужно было приготовить завтрак. И остудить голову.***
С каждой минутой в комнате становилось светлее, внизу слышались мерные шаги Олега, но Разум так и сидел на постели, чуть сгорбившись и прикусив губу. На спине, прямо меж лопатками, горело огнём заботливое прикосновение Волка. Словно его широкая ладонь пометила рыжеволосого. Создавалось странное ощущение, будто она до сих пор была на своём прежнем месте, прижимала к сильной груди в аккуратном заботливом жесте. Сергею вдруг стало не по себе, что столь привычный с раннего детства телесный контакт с лучшим другом сейчас казался ему особенным. Не важно было даже то, что от резкого рывка за руку заныл затылок, а в висках помутилось, ощущение смешалось с чувством тошноты. Это должно было привести с собой раздражение, но Разумовский чувствовал лишь потребность в продолжении, казалось, Олег ушёл слишком быстро и нужно было его остановить. Но мозг всё ещё работал и выдвигал сомнения в адекватности данного желания. Задумавшись, Серёжа так и не смог понять, какие эмоции и желания в его голове принадлежат лично ему, а не трезвому разуму или внезапно подорвавшемуся Птице. От мысли о сумасшедшем втором я рыжеволосый поёжился. Сон, увиденный им прошлой ночью, теперь стоял перед глазами во всех страшных красках и подробностях, мозг словно бы издевался над уставшим от всего этого Сергеем, не стараясь хотя бы немного замутнить их, как должно было бы происходить со всеми снами утром, когда ты не стараешься их запомнить. «Не нужно об этом думать, тебе ещё предстоит серьёзный разговор» — подсказало заботливое подсознание, и Разумовский обречённо опустил голову между острых коленок, перспектива была не самой радужной. Он точно знал, что Олег вряд ли попытается силой вытянуть из него всю историю, но это не отменяло того, что у него были другие рычаги давления. Например, сам факт того, что Разумовский жил у него и деваться ему было некуда, это давало Олегу неограниченный запас времени, а Сергей чувствовал, что всё равно долго сопротивляться Птице не выйдет и в какой-то определённый момент тот точно выйдет из-под контроля и сделает что-то, что раскроет Волкову все карты о психическом состоянии «друга». Можно было бы солгать или увильнуть, как он делал до этого момента. Но умалчивать что-то и переводить тему – это одно, а врать другу детства — совершенно иное. Взгляд наткнулся на тапочки, которые Олег выудил из-под кровати, и Серёжа ощутил, как где-то внутри скручивается тугой узел обиды на самого себя. Волков знал его как облупленного, с самого детства заботился и потакал во всём, стал единственным другом и опорой, не отвернулся даже после предательства, спас из тюрьмы и с неделю выводил из состояния наркотической интоксикации, в которой Разумовского держали в тюрьме от греха подальше. Лгать ему было бы сущей пыткой, но от понимания того, что правда ляжет на плечи Волка ещё более тяжёлым грузом, стало совсем паршиво. Нельзя было так с ним поступать, он и без этого пережил слишком многое из-за своего эгоистичного друга-нанимателя: чуть не умер и сейчас снова жил в бегах, рискуя попасть за решётку за сокрытие особо опасного преступника. Сергей не имел права продолжать портить ему жизнь, но и скрывать своё состояние был не в силах. Сегодня Олег спас его от кошмара, чуть не получил в лицо, а завтра Разум не сможет победить, и Птица вырвется на свободу. Даже думать об этом было страшно. Сергей спрятал ноги в тапочки. Они были ему велики и болтались на ступнях во время движения, но почему-то в них сразу становилось теплее, словно по дому вовсе и не гуляли сквозняки. Разумовский вдохнул, досчитал до пяти и пошёл к тумбочке, он давно переложил зубную щётку и пасту в неё, чтобы лишний раз не приближаться к зеркалу в ванной. Дешёвая пластмасска лежала бок о бок с кучей хлама, из которой выделялся лишь блистер таблеток. Почти пустой. Пока рука методично вошкала щетиной по зубам, Сергей задумался о том, как же будет говорить с Олегом.***
Спагетти полностью скрылись в бурлящей воде, и Олег накрыл кастрюлю крышкой, оставив лишь небольшой зазор. Отойдя от плиты, он устало опустился на табурет. Плечи до сих пор ныли — не стоило засыпать в таком неудобном положении. Ещё в армии он понял, что сколько бы тебе не предстояло отдыхать, как бы ни хотелось отключиться в кресле или за столом, этого делать не следовало: тело после подобного могло мстить ещё очень долго, то там, то тут отдавая ноющей тяжелой болью. Но поделать с собой Волков ничего не мог, он чувствовал себя верным псом, когда засыпал, смотря на мирно сопящего Сергея, на чуть приоткрытые губы и расслабленные брови, которые ещё полчаса назад были надломлены в испуганном изгибе. Вроде бы того не заинтересовала сложившаяся утром обстановка вещей, но на душе всё равно было неспокойно: что будет, если Разум спросит об этом позже? Зверь же внутри опустил голову на лапы и ожидал; он был доволен тем, что делал Волков. Забота о соуле всегда успокаивала его. Олегу и самому это нравилось, отчего-то с самого раннего детства, буквально с их первой встречи он ощущал эту потребность, потребность защитить Серёжу, тогда ещё маленького, с вечно растрёпанными волосами и огромными голубыми глазами мальчишку, над которым жестоко подшучивали ребята. Волков смотрел на него, а в голове были все эти взрослые мысли, словно он давно не ребёнок, словно роль взрослого ему пришлось надеть раньше и по своей воле. Привязанность к Разумовскому стала сильнее любой иной в его жизни. И зверь, сидящий внутри, не был тому виной. Он появился годами позже и только подкрепил уже разросшиеся внутри Олега чувства. Шипение на плите отвлекло его от размышлений. Из кастрюли выливалась бело-жёлтая пена, она попадала на конфорку и неприятно воняла гарью, когда, громко шкварча, испарялась, оставляя после себя коричневатый налёт на чёрном рефлёном металле. Сняв крышку и тяжело вздохнув, Волков привалился к столу, откидывая голову от досады. Внезапно он вспомнил все события ночи. И слова о том, что они поговорят утром. Больше всего беспокойства несли в себе именно они. Олег сказал, что они поговорят... Но что именно хотел спросить, как это сделать и как помочь Сергею при этом испытывать меньше стресса, он не знал. Понятия не имел.***
Спускаясь по лестнице на первый этаж, Серёжа не был уверен в своей готовности к предстоящему разговору. Посмотреть в глаза Олегу и раскрыть все карты — это до сих пор казалось чем-то за рамками его моральных возможностей. Легче было бы выброситься из окна, чем сделать это. Единственное, что радовало, так это то, что сегодня удалось выспаться. И за это следовало благодарить Волкова. Прикусив губу, Сергей замер, держа одну руку на перилах, а другой прикасаясь к стене. Организм радовался почти буквально, да, в нём сохранялась тяжесть и лёгкая скованность, отпечаток, оставленный постоянным напряжением, но не было того заземляющего ощущения, что преследовало рыжего на протяжении последних двух-трёх лет после кошмаров с Птицей в главной роли. Это казалось сбывшейся нежданно-негаданно мечтой. Просто спускаться по лестнице, не боясь, что собственное тело подведёт. Столь обычная вещь радовала похлеще покупки замка или распивания дорогого вина. Конечно, когда он только поднялся с постели, в глазах потемнело, и пришлось в срочном порядке хвататься за близстоящие объекты, но это ничего, главное, что от одного взгляда на ступеньки его не замутило, а к горлу не подступил неприятный горячий ком. Подумалось, что если бы обо всём этом кто-то спросил Птицу, тот, не задумываясь, прикончил бы свидетеля позора своего незадачливого носителя первым попавшимся стулом или любым другим увесистым предметом. А после посмотрел бы на Сергея с презрением и, закатив глаза, ощетинил бы перья на шее и плечах в раздраженном выражении. Эта картина словно наяву предстала перед глазами Разумовского, и он помотал головой, отгоняя неприятное наваждение. Ступеньки кончились, и Разумовский замер в двух шагах от дверного проёма, ведущего в кухню. Оттуда приятно тянуло горячим хлебом и чаем. Живот предательски заурчал, из-за чего пришлось его втянуть — бок кольнуло болью, но звук прекратился. Внутри Сергея появилось сразу два сильнейших желания: с одной стороны, он был безумно голоден, ещё в тюрьме приучившись есть по часам, минута в минуту, каждый день к нему приходил сильнейший голод. А с другой — не хотел показываться на глаза Олегу, который сейчас сидел и ожидал его на кухне. Безвыходное положение, требующее срочного выбора. А его как раз делать и не хотелось. — Серёж, всё готово, иди есть, — из проёма показался Олег, и Разумовский вздрогнул, они почти столкнулись. Кажется, кто-то решил сделать выбор за него.***
Слив воду и завернув кастрюлю в полотенце, Олег стал ждать. Он наизусть выучил расписание жизни Сергея, и прямо сейчас тот уже должен был подняться с кровати и, сделав все дела, спуститься вниз. В голове продолжали крутиться всё те же вопросы, но с каждой секундой он всё сильнее и сильнее понимал, что ответа на них сам найти не сможет. Да, Волков знает Сергея уже много лет, дольше, чем кто-либо другой, но слова никогда не были его сильной стороной. Обычно он просто стоял рядом, брал за руку или обнимал друга, хотя правильнее сказать, что делал он это после знатной драки с его обидчиками, но это не так важно. Главное, что обычно все эти моменты проходили без его реплик, он оставался молчалив и лишь слушал всё, что говорил Серёжа. Тогда для этого не нужно было прилагать никаких усилий, рыжий был честен и ничего не скрывал. Сейчас всё было иначе... За стеклом уже начали свои концерты птицы, и Олег с грустью вспомнил Марго. Он так и не смог её найти. Он прекрасно понимал, как ворона была дорога Сергею, и честно искал её, но информации о местонахождении пернатой после событий в Венеции нигде не было. Возможно, она просто улетела, Олег предпочитал думать именно так, нежели о том, что в той мясорубке птица могла погибнуть. Разумовский не спрашивал, и это уже радовало. В первые дни, когда тот пришёл в себя, Волк места не находил, не знал, что делать, если соул заикнётся о Марго. Что он скажет? Как будет оправдываться? Но Серёжа так и не спросил. Он вообще мало о чём спрашивал. Вроде бы они жили в одном доме, но Волков не мог отделаться от мысли, что Сергей где-то далеко. Даже когда они сидели в одной комнате или ели за одним столом, Разум словно был за непроницаемой стеной, которая надламывалась лишь в моменты его помутнений, тогда Олег мог по-настоящему прикоснуться к нему, по-настоящему обнять или потрогать волосы, которые он так любил. Это было невыносимо, но ломать только выстроившееся между ними сосуществование он не хотел. Олег вообще был очень терпелив, он долго ждал, сможет ещё себя поограничивать. Существо внутри от таких заявлений, конечно, не было в восторге, оно щерило зубы и рвало, покрикивало и било лапой, но поделать ничего не могло. Волков, конечно, и сам был бы рад связать их с Сергеем и просто жить, со стопроцентным знанием, что всё будет хорошо. Что он в любой момент сможет защитить его, что сможет помочь справиться с трудностями, но... В этом плане было слишком много «но». Существо внутри снова припало на передние лапы, упрашивая, но он, резко встав со своего места, сжал руки в кулаки. Это всегда помогало. На плите засвистел чайник, и Олег с чувством облегчения переключился на него. Снял, поставил на деревянную дощечку и нарезал хлеб. Сейчас он чётко осознал, что разговор стоит отложить хотя бы до обеда, когда он сможет собраться с мыслями, а Сергей отойдёт от прошедшей ночи и расслабится. Начинать такие разговоры с утра пораньше плохая идея. Достав из шкафа две тарелки и поставив их на стол, Олег громко позвал. — Серёж, всë готово, иди есть! Он хотел было уже подняться наверх, но, выйдя из кухни, чуть ли не лоб в лоб столкнулся с Серёжей, у того был какой-то странно-рассеянный вид. Он резко поднял голову, но тут же снова опустил, пряча взгляд, и сделал полшага назад. Волков сделал то же самое, при этом неосознанно отступая ещё и в сторону от стены, чтобы Разум мог спокойно пройти. На секунду тот замер, словно не решался, но, видимо, что-то поняв для себя, быстро проскользнул мимо, скрываясь на кухне. Вид Серёжи ещё больше убедил Олега, что начинать разговор сейчас не стоит. Он быстро проследовал за ним на кухню и придвинул коленом стоящую в небольшом отдалении от стола табуретку к Разуму, тот замешкался, но таки опустился на предложенное место, пока Олег накладывал им спагетти и наливал чай. Руки сами выполняли всю работу, пока Волков присматривал за соулом. Сергей комкал в руках полотенце. Казалось, будто он очень обеспокоен и не хотел бы находиться на кухне, это ощущение аурой окружало его и заставляло поёжиться. Всё его состояние выдавали и закрытая поза, и опущенный взгляд, и нервные ломаные движения пальцев, зарывающихся в складки вафельной ткани. За всем этим он потянулся к сковороде и тут же с шипением отдёрнул ладонь от горячей поверхности, за его спиной нервно дёрнулся Сергей, покачнувшись на табурете. Олег почувствовал себя идиотом. Засунув пострадавший палец в рот, он подхватил тарелку и поставил на стол, проделав то же и со второй, Волков присел и, кивнув, принялся за еду. Им обоим было неловко: вся ситуация напоминала дерьмовую пьесу, которую играют актёры, совершенно забывшие свои реплики. На секунду Волк поднял глаза на Сергея и не смог опустить их вновь. Взгляд голубых глаз напротив заставил его это сделать: в нём отражался сам Олег, с вилкой в руках и абсолютно каменным выражением лица (как-то раз босс сказал ему, что с «такой можно даже не брать с собой на задание оружие: цель подохнет от сердечного приступа, лишь увидев Волка перед собой»). Смотря в это отражение, Олег наконец понял, в чём же состояла причина нервозности рыжеволосого. Он до сих пор не понимал, что Волк решил отложить разговор, и буквально каждую минуту ожидал, что тот начнёт задавать вопросы. Он облажался. Снова. — Ешь, пока всё не остыло. Он сказал это и прикусил губу изнутри. Это было глупо, но большего Олег пока предложить не мог. Да, в детстве он явно был смелее. Но ведь и Сергей был другим.***
Завтрак прошёл в напряжении, Волков смотрел на соула и чувствовал себя надзирателем, принёсшим смертнику последнюю еду. Отвратительное ощущение, от которого зверь внутри метался и выл, моля успокоить Разума, обнять или сесть перед ним на колени и, взяв за обе ладони, объяснить, что разговор будет позже и волноваться не о чем, лишь бы тот расслабился и это чувство ушло. Но Волк был умнее его и понимал, что не сможет этого сделать по нескольким причинам. Главными из которых были его полное неумение выражать свои эмоции словами и понимание того, что Сергей вряд ли отреагировал бы на подобное положительно. Ещё во дворце Олегу пришлось уяснить, что времена, когда его друг нуждался в показательной защите и заботе, прошли. Теперь Разумовский терпеть не мог чувствовать себя слабым. Разрешалось стоять молчаливой тенью, где-то за его спиной, и следить за любым появляющимся в зоне видимости подозрительным элементом. Но не выказывать и толики той старой защиты: подобное могло вызвать лишь одну реакцию — гнев. А злить соулмейта Олег не хотел. Сергей плохо ел, хотя его копошение вилкой в тарелке скорее походило на тремор. Он еле смог затолкать в себя треть порции, при этом всеми силами пытаясь скрыть своё состояние. Но от цепкого взгляда Олега не укрылось ни то, как он сжимал пальцы на рукоятке вилки, ни то, как судорожно сокращалось его бледное горло, силясь не пропустить еду в организм, ни маленькие слезинки в уголках голубых глаз после попыток это сделать. От одного вида которых зверь внутри истошно выл и царапал внутренности острыми когтями. Но главное испытание ждало его в конце завтрака. Посуда была оперативно вымыта (армейская привычка, так и не ушедшая за годы работы наёмником), а Серёжа всё продолжал сидеть на стуле с опущенной головой, словно казни ждал или кары небесной. Олег так и стоял несколько минут, замерев, смотря на него, в полной тишине, нарушаемой лишь птицами за окном, пока напряжение не достигло точки кипения. После чего он банально сбежал; возможно, со стороны он и выглядел обычно, но, уходя из кухни, он ощущал, как вот-вот упадёт. Выйдя на крыльцо, он собирался уже закурить, но понял, что забыл пачку на подоконнике. Возвращаться было абсурдом. Поэтому Волков принял решение просто прогуляться. Ему пора было бы уже бросить курить, но привитая соратниками за период реабилитации вредная привычка уходить просто так была не намерена. Курить хотелось нечасто, но сильно, особенно после стресса. Главным из которых в последнее время стало поведение Сергея. Позлившись на самого себя, Олег взмахнул рукой, рассекая воздух, но не заметил не вовремя выросший рядом ствол дерева, и пальцы с неприятным хрустом проехались по коре. Только затянувшая порез корочка слезла, и из ранки снова мелкими капельками стала проступать кровь. Из горла вырвалось что-то похожее одновременно на стон боли и рычание, и Волков привалился спиной в этому же стволу, зажав палец между губами. Он только сейчас заметил, что всё это время карман его штанов тяжело оттягивал телефон. Тонкий, сенсорный, к которому он до сих пор не привык, потому что раньше таким никогда не пользовался. Когда был маленьким, таких не у кого ещё не было, в армии проблема состояла в деньгах, а когда стал наёмником, не заморачивался. Главное — звонит и принимает сообщения, остальное неважно. Он ведь не Серёжа, в конце концов. Вытащив этот кусок пластика из кармана, Олег с надеждой включил экран: поймать даже простую сеть в этой глуши было уже большой удачей, но Волкову нужен был интернет. В доме был модем, но возвращаться совершенно не хотелось.***
Олег ушёл. Сергею показалось, что тот просто решил переместиться в зал и уже там начать разговор, но, когда он на негнущихся ногах вышел из кухни, раздался хлопок двери. Казалось, этот звук должен был унести всё напряжение, но нет — тело предательски ослабло, и Разумовский упал на колени, придерживаясь рукой за дверной косяк. Страх окутывал острые плечи колючей шалью, а в голове крутился лишь один вопрос «Почему он тянет?». Пока они завтракали, он с каждой минутой всё больше и больше нервничал. Сергей ожидал, что Волков не будет растягивать время до назначенного разговора, возможно, попробует начать его издалека, попытается быть тактичным, но тот молчал. Просто сидел и ел. Кажется, даже головы от тарелки не поднимал. И рыжеволосый тоже хотел, но поймать на трясущуюся вилку длинные макаронины было почти невозможно, а если и удавалось, то проглотить их не представлялось возможности. Горло сдавливало спазмом, до боли и жжения в уголках глаз. А спагетти вышли действительно вкусными, от чего вся ситуация казалась мужчине ещё более паршивой. А потом Волков просто ушёл... Он даже не заметил, как зарылся руками в волосы, оттягивая корни так, чтобы было больно. Сергей ничего не понимал. Голова гудела, а где-то на задворках разума уже расправлял крылья Птица. Разумовский чувствовал его ликование. Наглый, отвратительный, готовый в любой момент воспользоваться слабостью носителя. От этого становилось страшно и одновременно тошно. Тошно от самого себя, от своей слабости, которую слишком часто высмеивал в кошмарах его двойник. Еле взяв себя в руки и поднявшись, Серёжа сел на кресло, оно было старым, ещё советским, как и большая часть вещей в доме, он поджал под себя ноги и выдохнул. Вышло неровно и прерывисто, словно сломанный фен. Опустив взгляд, он заметил, как до сих пор трясутся руки, словно током ударило, ни больше ни меньше. Зажав их меж бёдер, рыжий уткнулся носом в колени и привалился к мощному подлокотнику, скрывая лицо за пеленой огненных прядей. В голову закрадывались страшные мысли, многие из которых он прогонял сразу. «Может быть, Олег взял машину и уехал, и скоро сюда ворвётся полиция? Или он просто оставит меня здесь, а сам начнёт нормальную жизнь» — от подобного становилось противно с самого себя. Олег бы так не поступил, он хороший, он верный. Даже чересчур, как бы сильно Серёже не хотелось, чтобы Волков сделал это, тот ни в жизнь не стал бы. Ему даже мысль не могла такая прийти в голову. Как только он мог так подумать про Олега?! Про его Олега, того самого мальчишку из детдома, таскавшего ему бумагу и мелки, защищавшего от хулиганов.... «Я отвратителен...»***
Чтобы поймать сеть, Олегу пришлось идти к реке, сигнал был слабым, вкладки грузились долго, но он таки нашёл то, что нужно. Большая часть информации была ни о чём, какие-то престранные понятия, неприменимые на практике, но были и хорошие советы. Волков изучал их, ходя взад-вперёд по берегу, и то и дело останавливаясь, запинаясь на чересчур длинных терминах. Особенно полезными показались ему советы о том, как успокоить человека в истерике, отчего-то Олегу думалось, что подобное знание будет очень полезно, это подтверждал и зверь, всё это время сосредоточенно лежавший где-то внутри. Лишь разум твердил, что нынешний Сергей вряд ли такое позволит, что сейчас он выше этого. А вчерашний случай — лишь исключение из правил нынешней игры. Время пролетело как-то слишком быстро, заметил, правда, это Олег, лишь когда неприятно закололо пальцы. Солнце начинало садиться, а температура стремительно падать. К дому он подошёл с внутренним ощущением спокойствия, быть готовым ко всему невозможно, но сделать всё, что в твоих силах — необходимо. Во всех комнатах было темно, он вошёл в зал и щёлкнул выключателем. — Серёж?...