***
Разумовский совершенно теряется в ощущениях, просто отдаваясь истерике, пока Олег, не зная, что предпринять, обнимает его, сам садится на пол, укрытый старым ковром, и переносит чужое хрупкое тело себе не колени. Он действует так, как порой делал много лет назад, когда они были совсем детьми, копируя старших девочек, которых порой заставляли ухаживать за самыми младшими. Волков разворачивает Серого у себя на руках боком и укладывает его голову себе на грудь, утыкая рыдающего мокрым носом в тёмную футболку. Одной рукой удерживая его за спину, второй приобнимает чужие колени и поглаживает их, иногда прослеживая ладонью путь вплоть до икр. Продолжая шептать успокаивающие слова, он мерно покачивается, словно баюкает маленького ребёнка. Сам опускает подбородок на рыжую макушку и прикрывает глаза, стараясь успокоить и себя. Особенно зверя внутри. Который мечется из стороны в сторону, как подстреленный припадает мордой к самым рёбрам и подвывает, словно зовя кого-то. Он старается собрать мысли в кучу и понять, как действовать дальше. Разуму необходима помощь, а особенно сильное плечо. Человек, который поможет и себе, и ему, и Олег понимает, что просто не может позволить себе откладывать разбор сложившейся ситуации на потом. Словно взбесившаяся, соулмейт связь, которую он ощущал с самой юности, сейчас штормовыми волнами бьётся о мозг и словно касается теперь не только его, но и не признающего её Сергея. Это ощущается в воздухе, и Олег не хочет думать о том, что когда-то возможно придётся поговорить и о ней; пока у него много других проблем, которыми можно занять голову, нужно пользоваться ситуацией. Волк опускает на него взгляд и не может сдержать эмоций, прижимая худое тело ближе к себе, хочет завыть, как тот самый зверь внутри, при виде красных пятен на бледной коже, они выглядят словно какая-то опасная зараза на безупречно красивом лице Сергея. Голубые глаза сейчас зажмурены, но видно, что веки воспалены и опухли, а когда Разум тянется к ним руками, чтобы растереть ещё больше, Олег сдерживает оба запястья, прижимая их к себе и начиная покачиваться с большей амплитудой. Ниже, дрожащие губы, словно его Серёжа очень сильно замёрз, только не синеватые, а ярко-красные, искусанные в мясо, с неровно пигментированным краем, они выглядят совсем болезненно. И Волков прикусывает собственные, сдерживая злость, внезапно проснувшуюся в нём. Он не хочет думать об этом сейчас, но мысли о том, как было бы хорошо прикончить ублюдков, доведших его соула до такого психологического состояния, грызут изнутри. Олег старается отогнать от себя воспоминания первых дней его пребывания здесь. Тех дней, когда на Разумовского было больно смотреть: так жутко он выглядел, лёжа на мокрых от его же собственного пота простынях, то почти не дыша, словно свежий труп, то метаясь в складках смятой ткани, когда разум настигали очередные волны действия накопившихся в организме препаратов. Сколь бы сильным Волк не старался быть, он признаёт, что тогда чувствовал настоящую панику, как бывало в первые выезды в места боевых действий, когда на его глазах страшной смертью гибли знакомые сослуживцы, потом глаз стал замыливаться, но сейчас словно и не было тех жестоких, сделавших его непробиваемым лет. Он снова был только вышедшим из детдома юношей, у которого из близких только друг детства, соулмейт, который даже об этом не знает. Хрупкий, болезненный, о котором нужно заботиться и который может запросто спалить кухню, попытавшись что-то приготовить. Серёжа, за которым глаз да глаз. Не углядел... Тяжело выдохнув в рыжие пряди, он поднимается с пола, держа слишком лёгкого для своего возраста Сергея на руках и садится на диван, укладывая того рядом, подкладывая с одной стороны пару старых диванных подушек. Теперь Волков просто молчит и ждёт, когда Разум успокоится и немного придёт в себя, хотя бы до состояния понимания происходящего вокруг. Этого было бы достаточно для небольшого разговора. Они сидят так ещё долгие полчаса под звуки стихающей истерики и тиканье часов, пока Сергей не перестает срываться на всхлипы. Теперь он просто икает, вымотано привалившись к Волкову и дыша через рот. Сейчас главное, не сказануть какую-то глупость. — Серый, — на пробу подаёт голос Волков и убеждается, что правильно выбрал обращение, когда тело рядом лишь слегка вздрагивает, но не пытается отстраниться. — На сколько хватит твоих таблеток? Он терпеливо ждёт ответа, давая соулу время, не важно на что: будь то подсчёт дней или сбор всех мыслей в кучу — Волк помолчит, лишь бы разобраться в ситуации. — Меньше, чем на два-три дня. У Сергея тихий, сиплый после слёз голос, Олег бы слушал его целыми днями, как было раньше, но смысл слов ударяет по мозгу словно прикладом. Пара-тройка дней... Вспоминая, какую гору таблеток он забрал тогда вместе с Разумовским из того злосчастного места, Волков поражается. Он не знал расписания приёма препаратов соула, но тогда, припоминая, как ответственно Разум пил их в Венеции, усложняя операцию по спасению, забрал их и был уверен, что такого запаса хватит на полгода уж точно. А тут... Мысленно подавив желание разозлиться за несвоевременный рассказ, Волк снова задаёт вопрос. — Насколько сложно достать все твои таблетки? В этот раз рыжий молчит дольше, несколько минут тишину разбавляет лишь нервирующее тиканье и их дыхание. Что-то разобрав для самого себя, Разумовский начинает перечислять. — Всего три препарата: один с бланком рецепта формы № 107–1/у-НП и два других на бланке формы № 148–1/у-88. — Замолкает на секунду и продолжает, понимая, что сказанное следует разъяснить: — Первый можно заказать через Интернет, но не во всех аптеках продадут его без рецепта, а вторые два... Их не заказать никак, только покупать на месте, но лицензия на их продажу есть далеко не во всех аптеках. Волков поднимает глаза в потолок и выдыхает. Просто чудесно, прекрасно блять... Лучшее, что он мог бы попытаться достать с учётом коротких сроков, в которые следует всё сделать. — Что в них такого особенного?— спрашивает он, ощущая нестерпимое желание закурить, да никотиновая зависимость не так часто столь ярко напоминает о себе — следует задуматься. — Это наркотические препараты. Словно забивая последний гвоздь в крышку их общего гроба, шепчет Сергей. Волков готов удариться пару раз головой об стену. Мало ему было предыдущих новостей. Наркотики... Всего одно слово, а способно так усложнить его и без того полную проблем жизнь. Ладно, справляться с просто психически нездоровым человеком, он бы смог, хотя бы попытался. Ещё лучше спрятал оружие, закрывал на ночь его комнату на ключ, постоянно держал в поле своего зрения. Заставлял бы питаться и не грязнуть в тяжёлых мыслях любыми доступными методами. Возможно, даже раскрыл бы их связь, чтобы у его Серёжи было больше понимания мира вокруг и человек, на которого он смог бы положиться куда больше, чем на друга или подчинённого. Чтобы тот понял, что слова про вечную преданность не пустой звук, а он сам не один на этом свете. Да. Олег бы перешагнул через себя и сделал бы это ради блага соула. Как-то раз в Сирии он слышал рассказы местных о том, что соулмейт связь, которую те называли божественным оком, связывающим души, способна излечить от любой болезни. Они искренне верили, что соулмейты могут исцелять как телесные, так и душевные раны друг друга. Они предавали связи огромное значение, что не могло не заражать. Он до сих пор помнил, как старый сириец, узнав о том, что его дочь связана с одним из наёмников отряда Волкова, несколько дней держал их у себя, подальше от боевых действий, и заставлял отсыпаться. Его дочурка, темноглазая, тонкая, как молодой лавр, не знающая не то что русского, даже английского, с необъяснимым во истину женским упрямством не отходила от обретённого ей, как она сама нежно говорила, «саадатон» . Она держала его за руку и, словно им и не нужно было понимать друг друга, улыбалась. Волк помнил, как по окончанию задания, тот их коллега ушёл. Ушёл с улыбкой на лице к своей «рухун». Это было самое начало их работы наёмниками, и группа не была так тесно связана. Сейчас он и сам был готов поверить в эти сказки. Но всё было сложнее. Если препарат наркотический, то от него должен быть отходняк, ломка, и не хилая. Судя по тому, что видел Олег, Разум вообще плохо переносил разного рода недомогания и боли. Эта мысль ввинтилась в мозг. — Голова болит? Разумовский, до этого размеренно дышащий через рот, замер. — Да... Олег поднялся, дёрнул верхний ящик комода и, выудив из него шелестящий блистер с аспирином, быстро вышел на кухню. Чайник должен был нагреться быстро, а пока Олег устроился у края окна, привалившись поясницей к подоконнику, так, чтобы можно было видеть диван с Сергеем. Тот поджал колени к груди и прижался виском к спинке дивана с закрытыми глазами. Взяв рядом лежащую пачку сигарет, голубую, с изображением карты, и, подкурив от единственной оставленной в доме зажигалки, затянулся. Никотин расслаблял. Первая затяжка — словно долгожданный глоток воды. Олег долго держит дым внутри, смакуя ощущение покалывания от задержки дыхания и горечь на языке, а выпуская, даже не старается отправить его в открытую форточку. Густые клубы сероватого цвета окутывают лицо, так, что щиплет глаза. Сигареты крепкие, не такие, как в Сирии, сделанные непонятно как и кем, но и не похожие на хорошие, которые они группой заказывали блоками с гражданки, когда приходили деньги за выполненные задания. Те были приятные, с сизым, мягким дымом, который путался в щетине и легко рассеивался. Этот дым иной: он словно выхлопные газы, выпускаемые дизельными двигателями, он быстро пропитывает одежду и въедается в кожу неприятным запахом. Но главное, что крепкие. Он держится ладонью за подоконник и ощущает, как тело непроизвольно само чуть отклоняется в сторону, не способное держаться ровно. На пару минут мышцы словно все разом расслабляются, и хочется опуститься на что-то, откинуть голову и забыться, ощущая лёгкое головокружение и отступающий мандраж, от которого мелко дрожали руки. Но старая выправка не даёт ему этого сделать, разум хоть слегка и плывёт, однако цепко держится за последние мысли. Там в комнате его ждёт Серёжа, у которого болит голова и кончаются таблетки. Который сам рассказал ему об этом... Сам... Чайник щёлкнул, и Олег на автопилоте налил полкружки горячего чая, забросил в неё пару ложек сахара и, достав из блистера две таблетки, разломил одну пополам — полторы таблетки должно было быть достаточно. Когда он вошёл в комнату, Разум сидел в той же позе, и, казалось, даже задремал. Но на поверку оказалось, лишь прикрыл глаза от яркого света из окна. Олег, передав ему в руки таблетки и кружку, сел рядом и только тихо наблюдал за соулом. Даже думать не хотелось. Хотелось просто смотреть на эти длинные бледные пальцы, обхватывающие горячее стекло, и красные губы, которые, вероятно, сильно болели, что не мешало рыжеволосому понемногу цедить сладкий чай. Кружка пустеет и оказывается на журнальном столике, а они так и продолжают сидеть. Совсем близко, в тишине. Словно не было сложного разговора, слёз и страха. Просто сидят на диване прижатые друг к другу. Олег просто не в силах отстраниться: сказывается усталость и взбесившаяся почему-то связь. Сил хватает, только чтобы сдерживать желание обнять Серёжу и прижать ближе к себе. Пока хватит и такой близости, по крайней мере это лучшее, что было между ними за последние пару месяцев. Зверь внутри спокойный, он позволяет себе расслабиться рядом с соулмейтом, словно знает больше Волкова. Он закрывает глаза и слегка двигает плечами, разминая их, когда замечает, что Сергей сильнее привалился к нему. Заснул. Рыжая голова покоится на крепком плече. Сейчас, когда он спит, Разум особенно похож на того самого юношу, который много лет назад ярко, с хитринкой улыбался Олегу и капризничал, упрашивая друга приготовить именно то, что хочет он. Голубые глаза закрыты, он дышит размеренно, словно и правда ничего не произошло, словно всё как раньше.***
В комнате темно, даже луна, столь ярко освещающая всё за городом, почти не пробивается сквозь плотные ветви растущих за окном деревьев, совсем немного её лучей проникает в комнату, давая разглядеть хоть что-то. Тишина, окутывающая со всех сторон словно мягкий плед, не напрягает и не заставляет насторожиться. Сидящим на диване мужчинам спокойно, один из них спит, почти свернувшись калачиком около более крепкого темноволосого. Тот иногда поглядывает на него, почти улыбаясь. На часах уже девять, а Олег продолжает сидеть на месте, лишь немного изменив положение. Теперь его правая рука покоится на коленях соула, изредка их поглаживая. Ладонь Волкова кажется особенно крупной на фоне острых коленок, спрятанных за тонкими домашними штанами. Такой же она смотрелась той ночью на хрупкой шее Сергея. От этих воспоминаний внутри пробирает дрожью. Их не хочется бередить, словно старую рану, которая только-только затянулась. Волк снова смотрит на умиротворённое лицо Серёжи. Тот спит с совершенно невинным выражением, слегка приоткрыв губы и расслабив брови, которые в последнее время чуть ли не всё время были напряжены. Его хочется поцеловать, но Олег только вдыхает запах рыжих волос и опускает затылок на спинку дивана. Ему нужно подумать. Исходя из того, что сказал ему Сергей, выплывает не самый приятный вывод. Самостоятельно закупить необходимые лекарства он просто не сможет. Разум не знает, но сейчас самый близкий к ним большой город — это Петрозаводск. А этот утонувший в пыли домик вообще стоит в глуши между поселениями Огонёк и Волна, настолько маленькими, что в них даже интернет ловит не везде. Они находятся в таких трущобах, что тут на пару километров нет никаких дорог кроме одной, соединяющей посёлки, и автомобильных «троп», которые, вероятно, проложили пару десятков лет назад буханки, возившие мужиков рубить лес. А речка в часе ходьбы, часть озера Долгое. Здесь просто невозможно купить подобное. Все продукты в доме он закупает в ещё более мелком посёлке Арго, где никто и не слышал о произошедшем пару лет назад в Питере. Местные понятия не имеют, кто такой Гражданин, Чумной доктор и что он такого натворил. Бонусом полное отсутствие инициативы у полиции — их участковый максимум что делал, так это развозил бухих мужиков по домам или ловил гуляющих после комендантского часа подростков, никак не присматривался к новым людям. Вряд ли в их глушь вообще посылают ориентировки о розыске. Но Волков всё равно, каждый раз наведываясь туда, раз в пару недель, заранее отращивал небрежную щетину, чтобы уж точно не вызывать подозрений. Ну ездит мужик за продуктами, что с того, мож работает где-то там в лесу, может к ним в очередной раз запёрся любитель долгой рыбалки и отдыха от цивилизации. По крайней мере, именно это он слышал пару раз от полных женщин в магазине. За таблетками, похоже, придётся ехать в Петрозаводск, осталось лишь узнать, как достать рецептурные препараты без специальных бумажек и не привлечь к себе внимания. Там-то уж точно ориентировки на них висят. За машину можно не волноваться, только помыть её основательно. В городе чистая машина менее заметна, нежели в деревне, для которой Олег и держал её пыльной и замызганной уже очень долгое время. Номера не ворованные, машина не в розыске, записана на одного из его бывших сослуживцев, который погиб на миссии, а из-за специфики работы, та так и осталась стоять на оплаченной парковке, что было несказанно удобно для бежавшего Волка. Серый Ниссан в принципе был мало заметен, поэтому и был очень полезен. Но вот лицо своё, хоть и не с самыми узнаваемыми чертами, всё равно придётся за чем-то прятать. Щетина-то есть, он как раз собирался на днях снова отправиться за продуктами, но её совсем мало, да и с тем гнездом, что сейчас красуется у него на голове, обратить на себя внимание куда проще. Олег мягко сжимает острое колено и чуть поворачивает голову из стороны в сторону, чтобы размять застоявшиеся мышцы. Разумовский спит крепко, совершенно не чутко, как сам Волк, привыкший держать ухо в остро за годы жизни. Честно говоря, эта привычка появилась ещё в детдоме, когда он лет в тринадцать начал чувствовать странную ответственность за Серого, которого могли обидеть. Именно тогда, это он понимает сейчас, начала по полной завязываться их связь. Снова взглянув на соула, Олег тяжело выдыхает. У него меньше трёх дней. Эта мысль самая тяжёлая. У него слишком мало времени, чтобы придумывать слишком сложный план. Олег никогда не был таким хорошим стратегом, каким был Разумовский: тот мог продумать всё, что угодно, не взирая на сроки или подводные камни, ещё и добавить во всё это своего фирменного почерка. Но сейчас великому гению скорее требовался лечебный сон и забота, нежели нагружение мозга очередными задачами. Олег был по другой части, он был прекрасным исполнителем, о чём стоило бы пожалеть. Его максимумом были самые простецкие планы, перехваты, слежка или устранение. Как говорил один его сослуживец: «Чем проще план, тем больше вероятность не накосячить при его выполнении». И впервые Волков был с ним действительно согласен. Для начала нужно составить план на завтрашний день. Узнать у Сергея точные названия и дозировки препаратов. Накормить его же и на весь оставшийся день отправиться к реке ловить интернет. План сам по себе хороший, но пункт «уйти к реке, оставив Сергея дома одного» заставляет зверя внутри рычать. Олег и сам понимает, что следовало бы провести парочку дней рядом, чтобы привыкнуть к друг другу, чтобы после недавней истерики Разум наконец почувствовал крепкое плечо рядом. Но он осаждает дурдом внутри ещё более разумной идеей о том, что без таблеток его соулу будет ещё хуже, так что медлить — это самое глупое, что он может себе позволить в сложившемся положении. Таблетки... Когда мысли снова возвращаются к ним, Волк заставляет себя не думать о самом простом выходе из ситуации. Он бы больше никогда не хотел обращаться к этому человеку, и принципе знаться с ним, лучше бы забыл о его существовании. Хватило и недели работы наёмниками бок о бок, чтобы проникнуться к нему не самыми приятными эмоциями. Василий. Человек, с которым он работал в той же операции, что и с Джошуа Донато. Низкорослый, коренастый мужик с кривой мордой, больше похожий на обезьяну, чем на человека, он, ко всему прочему, был пошляком и тем ещё обмудком. Но, по отвратному стечению обстоятельств, был тем ещё криминальным элементом и жил здесь. В пресловутом Петрозаводске, про который пару десятков раз рассказывал, вспоминая свои лихие двухтысячные, чем выводил Волка на состояние человека с нервным тиком. Уж он то точно знал, где достать таблетки, для которых нужен был рецепт, он, наверное, и танк бы достал за достойную плату. Поморщившись, но всё же отложив в памяти пресловутое имя, Олег прикрыл веки. Если завтра ничего путного в голову не придёт, придётся обращаться к нему. Серому бы точно не понравилась идея связываться с каким-то маргиналом из не самого мирного прошлого Олега. Но не в его состоянии было принимать такие решения. Волков сделает всё сам, в лучшем виде, как делал это всегда. Даже если для этого придётся раскрыться перед Василием, каким бы гадом тот не был, звание крысы за ним не числилось, и Волк лишь надеялся, что эта информация не успела устареть, за время его отсутствия в рядах живых. Шевеление под боком отвлекает Волкова от всех мыслей. Всё-таки каким бы пугливым и избегающим не был бодрствующий Разумовский, во сне он прижимается ближе, обхватывает тонкой ладонью руку Олега и тычется носом рядом с ключицей, словно котёнок. Кажется, он спит таким глубоким сном, что не проснётся, даже если его сейчас закинуть в Ниссан и повести по неровной тропе в глубь леса. Осторожно отстранившись от Разума, он выпрямляется и слышит хруст. Поясница неприятно щёлкает. Встряхнув руки, Олег аккуратным литым движением поднимает лёгкое тело над диваном и, осторожно ступая по скрипучим полам, направляется наверх, маленькая стрелка на подсвечивающимся флуоресцентном циферблате уже перевалила за полночь. Он идёт осторожно, без возможности включить свет, приходится шагать чуть ли не на ощупь, останавливается у двери в комнату Сергея и входит, подтолкнув её коленом. Большая кровать полуторка с тихим протяжным скрипом принимает на себя его ношу. Рыжий немного ворочается, но уже через пару секунд снова замирает, притянув колени к груди. Олег ложится рядом, повинуясь желанию остаться, и закрывает глаза.