***
Паркер вскакивает с кровати под утро, держась за футболку на груди и пытаясь прийти в себя. Ему снилась такая ужасная глупость, что хочется смеяться теперь. Только сил нет, а перед глазами до сих пор тёмное пятно на небе, из которого вылетают ужасные монстры, и главный во всём этом Локи. Разве не глупо? Такого не бывает, хотя до какого-то времени он думал, что и магии нет, и Богов не существует, пока не встретил каждого. Спустившись на кухню, Питер пытается выкинуть остатки сна из головы и хоть немного расслабиться. Получается, откровенно говоря, плохо, поэтому даже пытаться перестаёт, когда натыкается на напряжённого Стрэнджа. — Уже проснулся? Думаю, тебе стоит это послушать, — криво усмехается Стефан, прибавляя звук на телевизоре, что висит на стене. Мальчик подходит к нему ближе и хмурится, слушая мировые новости, по которым передают о нападении в Германии и попытке захватить власть над людьми. После появляются герои и спасают всех. Это закономерно в каких-нибудь книгах и фильмах, но никак не в жизни. Только всё меркнет перед одной простой истиной. — Локи?.. — Мне жаль, ребёнок, — тихо говорит Стрэндж и сам обнимает его, поглаживая по голове. — Кажется, не все Боги следят за порядками и являются хорошими. — Нет! — вскрикивает Питер, сжимая футболку у него на спине, и качает головой. — Ты не знаешь его, а я да. Он бы не стал делать это без причины. Да, Локи может быть не самым добрым и хорошим, но и плохим его назвать нельзя. По крайней мере, я буду верить в него до конца. Стефан смотрит ему в глаза, видя в них неприкрытую решительность, и не понимает, откуда всё это в нём. Наверное, всё, и правда, не так, раз Паркер даже усомниться в поступках Лафейсона не может. Или слепая вера в лучшее? — Хорошо, Пит. Тогда скажи, на чём основываются твои аргументы? — Ты видишь у него посох? — кивает на телевизор Питер, где продолжают крутить эти новости. — Как-то раз мне стало интересно, и я попросил показать его костюм для войн, так сказать. Был шлем, кинжалы, но посоха нет. А ещё это свечение очень походит на то, про которое я говорил вчера. — Глаза? — задумчиво спрашивает Стрэндж, постукивая пальцами по его плечу. — Тогда это может иметь смысл и объяснить, почему один из агентов ЩИТа перешёл на сторону врага. Пока будем звать его именно так, ребёнок, но я не говорю ничего окончательно. — Ты думаешь, что это внушение? Как в одной книге прямо. Там тоже такое было, — распахивает глаза Паркер, глядя на него внимательно. — В твоей головной библиотеке есть что-то помимо квантовой физики и химии? Неожиданно. — Да, есть. Это неважно. Нам нужно что-нибудь сделать, Стефан. Нужно!***
Только придумать они ничего так и не смогли. Когда план начал появляться, с улицы послышались крики и какой-то ужасный шум, заставляя их напрячься. Оставив его одного в гостиной, Стрэндж направился на крышу, с которой не вернулся даже через полчаса, а у Питера нервы не железные, поэтому он последовал за ним. И вот тогда мальчик не может не поверить в вещие сны. Прямо в небе зияет чёрная дыра в космос, а из неё вылетают монстры и чёртовы сороконожки. В броне. Неужели кошмары сбываются? Неужели Локи для него навсегда потерян? Пусть Нью-Йорк сейчас медленно уничтожается, пока глупые люди продолжают стоять на дорогах и пялиться туда вместо того, чтобы бежать. Его волнует лишь одно. Бог хитрости, сражающийся с кем? Мстителями? Так по новостям их назвали, кажется. Что станет с ним потом? Сможет ли он вернуться в этот мир, который устоит? Даже сомневаться в этом не стоит. Питер верит в это, но также верит и в Лафейсона. Странно и запутанно. Только Паркер хочет верить и в то, что всё будет хорошо. Для всех них. — Ребёнок, я же сказал тебе не высовываться! — шипит Стефан, уничтожая пролетающих мимо монстров. — Я не могу сидеть там, зная, что ты в опасности, как и он, — твёрдо говорит мальчик, тушуясь под злым взглядом. — Можешь и будешь, иначе потом тебе будет хуже, — обещает Стрэндж и порталом отправляет его в комнату, оставаясь на крыше дальше. А Питеру ничего не остаётся, кроме как сходить с ума в спальне. До конца битвы, до известия, что Локи забрали и судить его будут по правилам Асгарда, что он снова остаётся без близкого и родного Бога, который как-то свернул не туда.***
Тринадцатое октября две тысячи тринадцатого года. Очередной красный крест на числе. Очередной день в одиночестве. Тысячный. День. Без. Локи. Надежды больше нет на его возвращение, но Питер продолжает отмечать дни, надеяться, верить. Кто-то скажет, что это глупо, кто-то покрутит пальцем у виска, кто-то… а какая разница, кто и что? Паркер сам себе хозяин, поэтому и делать будет то, что сам решит. Самонадеянно для тринадцати лет, но у него лучший учитель в этом. И всё снова повторяется, будто и не было этих шести лет. Крыша, тонкий свитер и босые ноги. Что сказал бы Лафейсон, увидь его таким? Хотя, если вспомнить, в последнюю встречу тот был более разбит, чем он сейчас. О, эти воспоминания не хотят отпускать его, приходя почти каждую ночь и напоминая, что не смог, не сберёг того, кто ближе всех. От этого невыносимо больно внутри, и сжимается сердце. Или желудок, как однажды сказал Локи? Наверное, так. В этот раз парапет на скользкость проверять нет смысла, поэтому Питер предусмотрительно стоит чуть дальше от него, не делая шагов вперёд. Даже если его нет рядом, это не повод делать последний шаг. Где-то там, в Санктуме, всё ещё сидит Стефан, давая ему остыть. Внизу дядя с тётей, в кои-то веки не ругаются в этот день. У него есть те, ради кого нужно жить, пусть главной причины больше нет. — Сколько бы лет ни прошло, тебя всегда можно найти здесь, — хрипло и как-то устало звучит сзади, от чего он закатывает глаза и бьёт себя по лицу. — Докатился. У меня теперь звуковые галлюцинации, — невесело смеётся Паркер, даже не оборачиваясь. Зачем? Чтобы в очередной раз понять, что сходит с ума, и это всё лишь бред? — Я, конечно, понимаю, что ты обещал обидеться, если я задержусь, но, может, хоть посмотришь на меня? Или даже видеть меня не хочешь, кроха? Питер моментально разворачивается, едва не падая, и не может поверить в то, что видит перед собой. Точнее, кого. Живой, чуть потрёпанный и такой уставший Локи. Смотрит на него и пытается улыбаться, а в глазах страх — покрытый мраком, спрятанный за семью замками, только от Паркера так ничего не спрятать. И в данный момент хочется кинуться ему на шею, чтобы обнять или задушить. Там уж как пойдёт, но он не делает ничего из этого, начиная медленно подходить к Лафейсону. — Тысяча дней. Тысяча чёртовых дней, вместо обещанных пятисот. Три года, один из которых я даже боялся надеяться на нашу встречу. В тот день перед нападением, когда ты появился напротив подворотни, мне показалось, что всё наладится, и ты вернёшься. Да, вернулся, чтобы разрушить Нью-Йорк, — шипит Питер, подходя к нему, и сжимает кулак, желая ударить, да посильнее, только не может. Не тогда, когда вина плещется на дне родных глаз, что утратили примесь голубого цвета. — Я боялся, что потерял тебя навсегда. Боялся, что мы больше никогда не встретимся. Боялся, что… — Прости меня, кроха, — еле слышно выдыхает Локи, ломая что-то внутри себя, и притягивает его к себе, чтобы обнять и уткнуться в макушку носом. — Я тоже боялся, но не мог отступить. Поэтому я появился тогда там, перед тобой, надеясь встретиться в последний раз, потому что знал, что Землю мне не простят. Особенно братец. — Я слышал, что тебя судили в Асгарде. Как ты оказался здесь? Тебя помиловали? Ты ведь сын Одина, — тихо шепчет Паркер, сглатывая, когда что-то вспыхивает на дне его зрачков. — Для Асгарда я пал смертью храбрых. Во второй раз, — усмехается Лафейсон и проходит с ним к парапету, садясь на него. — Знаешь, эти годы были познавательными для меня. Прожив полторы тысячи лет, можно узнать, что те, кого ты считал семьёй, таковой не являются, а отца убить самому. — Что? Что ты имеешь в виду? — спрашивает Питер, обхватывая ладонями его лицо и заглядывая в глаза. Вмиг приходит понимание того, почему год назад он был разбит, а также и нападение на Землю, так полюбившуюся Тору. — Локи… Лафейсон кривит губы, стараясь выдавить из себя улыбку для этого ребёнка, что уже вырос из того мальчишки. Только ничего не получается, потому что лимит превышен. Боль предательства, пренебрежения и принижения, боль от потери матери, страх потери кого-то близкого — всё смешивается и превышает лимит терпения, выплёскиваясь теперь наружу. И, кажется, Паркер всё понимает, поэтому притягивает его к себе и перебирает шёлковые волосы, позволяя обнимать себя столько, сколько потребуется, приговаривая: — Я безумно зол, обижен и готов тебя задушить, честно, но не могу снова лишиться тебя, поэтому давай представим, что я пообижался долго, а теперь у нас примирение? — предлагает Питер, целуя его в лоб также, как и он тогда, потому что ему легче стало. Вдруг и сейчас поможет? — Я скучал и боялся за тебя. Локи сдавленно смеётся с его слов, качая головой, и не может поверить, что этот ребёнок упал именно ему на голову, так и оставшись рядом. Нормальные дети проклинали бы его уже за события годовой давности, а этот говорил, что боялся за него и скучал. Разве такие бывают? Кажется, да, ведь ему повезло. — Я бы появился раньше, но мне нужно было отомстить за смерть матери, поэтому задержался, — тихо произносит Лафейсон, говоря всё это ему в плечо, и чувствует, как спина под его руками вздрагивает. — Пожалуй, она была единственной, кто относился ко мне хорошо в этом доме, когда Один всегда благоволил Тору. И этот фарс с троном. Кстати, коронация оказалась сорвана йотунами. Я почти не виноват в этом. Просто… зачем было создавать эту видимость соревнования и говорить о достойности, если изначально стало понятным, что на трон не пустят ледяного великана? — Ты?.. — удивлённо спрашивает Питер, пропуская слова про сорванную коронацию. Об этом можно будет и потом поговорить, а сейчас нужно хвататься за главное. — Да. Наполовину Бог, наполовину йотун, правда, уже без королевства. Оно слегка разрушено теперь, — хмыкает Локи, пожимая плечами, и поднимает голову, чтобы посмотреть на него. — Видишь? Не такой уж я и правильный. Точнее, совсем неправильный. Меня следует бояться, а не обнимать, кроха. — Уже боюсь. Сейчас, только подождём, пока мои коленки начнут дрожать от холода. Ну, так можно будет соврать, что это от страха, — закатывает глаза Паркер, глядя ему в глаза, и качает головой. — Мы все совершаем ошибки, но я знаю тебя целых шесть лет и могу сказать точно, что лучше уже не найду. И мне очень жаль, что такое случилось с твоей мамой. Это тяжело, терять кого-то, поэтому я всегда здесь и поддержу тебя. — Ты такой глупый, знаешь? — усмехается Лафейсон, снова обнимая его за пояс, и прикрывает глаза. — Знаю. Только… в той книге по мифологии было кое-что правдивое о тебе. — И что же? — Ты трикстер. Вот что. — Говорю же, что глупый. — Сам такой!***
— Пит! — доносится до него сквозь сон, из-за чего он хнычет и прячет голову под подушку. — Выключи свой чёртов будильник, или я выключу тебя. — Давай, я не против. Могу даже помочь, — ворчит парень, с кряхтением поднимаясь с кровати, и вырубает раздражающую мелодию, выдыхая. — Сотри мне память, а? Иначе я тебя, и правда, задушу, раз не сделал этого в две тысячи тринадцатом. — Нет уж. Живи теперь с этим, раз пригрел змею на груди, — довольно улыбается Локи, наблюдая за ним полузакрытыми глазами. — Я ведь тебя в пятнадцатом году не прибил из-за паука и из-за пуль потом. Так что терпи, кроха. — Ты невыносим, — закатывает глаза Питер и выходит из комнаты, махнув ему рукой. — После школы жди. Мы будем расправляться с тобой. И только не окажись здесь. Я тебя задушу. — Ты такой милый, ребёнок, когда злишься. — Я не ребёнок, Локи!