Картинки Златограда

       Даже Брешь, разорвавшая небо пополам, не могла испортить волшебство ночи в Скайхолде после очередного триумфа Инквизиции на торжественном приеме в Халамширале, о котором сложат еще немало легенд. То ли это были отсветы далеких звезд, то ли отражения от искрящегося драгоценным блеском снега, но небо в высоких горах предстало во всем своем великолепии, переливаясь нежными оттенками фиолетового и синего. Сказочная, сказочная ночь. Он нарочно выбрал именно это время, с замиранием сердца думала Кассандра, стоя на стене крепости и любуясь на лениво кучкующиеся облака, похожие на больших пушистых медвежат. То ли сегодня нарочно установилась теплая погода, то ли Искательница не чувствовала холода, потому что ее согревало ожидание чего-то… чего-то судьбоносного, не меньше. При одном воспоминании того вальса в Зимнем дворце, на глазах у всех, и голоса Кэссиди, звонкого и мягко обволакивающего, как горячий шоколад, легонько кружилась голова и подкашивались ноги. Могла ли раньше она представить себя героиней дня, чтобы все смотрели только на нее, на них? Могла ли раньше она даже помыслить о том, что это окажется настолько приятно?.. Это магия? Кэссиди очаровал ее?        Очаровал — не то слово. Он изводил себя тренировками у Блэкволла, мечтая стать настоящим воином, и не подозревал, что все то мужество и храбрость, что так восхитили Кассандру, уже были в нем. Она видела это в его глазах, чувствовала в его прикосновениях, когда он решился пригласить ее на танец и не побоялся того, что с ними случилось бы в случае полного провала. То, как Кэссиди держал ее руку, как обнимал за талию, кружа по залитому светом тысяч свечей залу, говорило лучше любых слов — она не сомневалась, он бы мог найти подходящие, но они были уже лишними после того, что случилось. И раньше, ох, Создатель, Кассандра проскользнула бы по нему взглядом и забыла, как сотни других лиц, но теперь она не понимала, как она раньше не разглядела в нем эту красоту — нет, не математически выверенную и не обсуждаемую на насквозь лживых приемах в Вал Руайо по «последнему писку высокой моды». Это была красота, идущая от сердца, та, которую не подделаешь никакой косметикой. Простая, жаждущая искренности душа Искательницы тянулась к ней как бредущий в пустыне — к источнику с прохладной водой, и упивалась, и не могла насытиться. Кто бы мог подумать, что нежность и кротость могут быть украшением мужчины.        Кассандра не оборачивалась, но она знала, что Кэссиди здесь.        Тот самый взгляд, что она чувствовала на себе, что казался ей сладкой, но несуществующей фантазией, порождением разума, раздразненного историями любви с книжных страниц. Он нисколько не изменился: очарованный, безмерно влюбленный, он был таким, когда Кассандра тренировалась, читала книги, обедала за общим столом, молилась, когда она просто была… была собой. Какая-то часть ее все еще отказывалась верить в простую, очевидную истину — возможно, потому, что это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.       «Раз… всего лишь раз представь мое видение:       Твои счастливые глаза всех богатств дороже,       Прекрасней самых светлых дней…       Скажи, мне это снится или нет?»        Один звук его голоса был сродни бережному, осторожному прикосновению. Этот голос звучал для всех в положенный утренний или вечерний час, но так мягко, нежно, почти интимно он украшал ночь только сейчас, когда вокруг не было ни души. Кэссиди в совершенстве владел этим инструментом, но легкая, волнительная дрожь, трогательная робость первой любви — это то, чему не научит ни один преподаватель. То, чего никогда не слышала Кассандра для других, но было предназначено ей. Ей?        «Так той самой дамой, для которой ты хотел стать рыцарем… была… я?..»        Странное чувство охватило ее с головы до ног. Хотелось смеяться и плакать, в груди всполохнуло неистовое пламя, и казалось, что воздуха стало слишком мало. Это ведь не может быть взаправду, ведь так?.. Кассандра вскинула глаза к небу, будто пытаясь найти там ответ, успокоение, хоть что-то, что бы могло вернуть ее на землю и заставить почувствовать твердую почву под ногами. Создатель, не искушение ли это, не демоническое наваждение? Малейшая тень сомнения — и Кассандра готова уйти, отказаться от этого миража, даже если бы он вышел как из ее грез. Но дух был спокоен. Это прекрасно. Это больно. И это настоящее.        «Я — твой любимый человек… скажи, мне это снится или нет?»        Это не сон.        Все это наяву: бесконечное небо, легкий холодок затихающего ветра, заснеженный горизонт в ожидании рассвета, неприступные стены старого эльфийского замка, песня, написанная только для нее, без сомнения… и Кэссиди. Светлый, непорочный, предельно открытый и до ужаса уязвимый сейчас. А еще смешная, слащавая, как любимые книги Кассандры, правда была в том, что ей не придется отказывать ему. Не придется не потому, что она согласна пойти на сделку с совестью и солгать «во благо» — для той, что не терпит лжи, это было бы предательством своей натуры — а потому, что…        Нет. Слова здесь только помешают. Три шага, да, всего три шага, пальцы погрузились в черные барашки кудрей, закрыть глаза, чтобы весь мир исчез, и в нем осталась лишь сладость… сладость изумленно раскрытых, податливых, нежных юношеских губ. Вот ее ответ на его признание — красноречивый и однозначный. Давно забытое чувство распустилось на душе дивным цветом; Кассандра со всем свойственным ей пылом прижимала к себе Кэссиди, гладила его мягкие волосы, стараясь запомнить, запечатлеть в памяти каждое мгновение до мельчайших подробностей. Кровь в ушах застучала так, что казалось, будто все звуки пропали, впалые щеки горели как маков цвет, и небывалое спокойствие нашло на нее, когда руки Кэссиди легли на ее плечи. Ничто ей не казалось в этот момент настолько правильным. Она любима. Ее обнимает и целует самый потрясающий на свете мужчина — лучше, чем из любого романа, и пусть ему всего семнадцать, это сейчас не имело никакого значения.        Когда она отстранится, на нее будут смотреть самые счастливые в мире черные глаза, а ее лицо озарит долгожданная улыбка.        «Раз, всего лишь раз моей души коснувшись,       Ты поняла б, что я влюблен с самых первых встреч,       Но это чувство лишь теперь не побоюсь наречь       Настоящей любовью».