...и никого не стало

Накануне (Марс)

      На Марсе, конечно же, знали. Предчувствовали — не предвидели. И Рея чувствовала вместе с планетой, только чуть более отчётливо — пламя поведало ей и сказало правду — исход. Но в праве Рей было узнать и молчать — и так же молча прощаться.       Со всем.       С серьёзным, но благодушным народом, с привычным укладом её жизни, с запахом церемониальных костров и рубинами в волосах; с необъятным простором её дома и прытью вороных диких коней, обитавших только на Марсе. С улыбками благородных марсианок и восхищением их отважных детей; с взаимным почтением марсианских мужчин, никогда не целовавших женщинам руки, потому что это было нарушением личного пространства.       Рея прощалась со свободой и с огнём.       Марсиане чувствовали кровь и смерть, битву и войну, как будто родились в ней. Рея чувствовала вместе с ними.       И Рея, конечно же, понимала, что грядёт — дышит прямо в спину, опаляет гнилым дыханием шею, заставляет леденеть позвоночник, а кончики пальцев покалывать от неожиданного прилива сил, могущих стирать планеты с лица Галактики. Огонь чувствовал тьму, чувствовал, что скоро придёт время — и первородная стихия взметнётся ввысь, чтобы боле никогда не существовать в Системе — уснуть, не проснувшись.       Забвение и Тьма шли рука об руку — и Рея знала это — медленно приближались, чтобы заполонить собой всю Галактику.       Она смотрела, как проходили полки. Вымуштрованные, идеальные воины, не знающие страха, не боявшиеся смерти — почитавшие её за честь в бою и благость небес.       Их ждали смерть и отчаяние, но Рея, дочь первородной стихии и Хранительница вечного пламени, наследница Марсианской империи, всегда знала, что смерть — лишь ступень, маленький шажок в неизвестность, падение в пустоту — а пустота есть начало.       Её губы разрезала улыбка — горькая и печальная: на Венере было так спокойно, в то время как Марс застыл — выжидающий удар и готовый победить.       Рея обвела взглядом горизонт — песчаные дюны — а за ними леса и самое большое море на планете — Рея не видела, но Рея знала, потому что знала каждый дюйм своего дома. Дома, которого вскоре не станет.       Рея проходила по замку — опустевший Фобос-Деймос был тих и смиренен, а стены его — холодны.       Рее казалось всё это сном, от которого хотелось проснуться, но не в её правилах было бояться.       Рея-которая-никогда-не-боится. Потому что иначе она не достойна быть наследницей Марса.       Только Рея — страстная, гордая, непоколебимая Рея — не считала себя королевой — в Системе планетарцы готовы были сложить головы за монарха, ибо от него напрямую зависело, будет ли жить планета, но Рея не готова была принимать такие жертвы.       А завтра этих жертв будет так много...       Сенши были сущностью планет — их размеренно бьющимся сердцем. И если Сенши могла существовать без планеты, то планета без Сенши — нет.       И это было так несправедливо, так мерзко, так больно и так... неправильно.       Но выбора не было тоже.       И всё, что оставалось — это идти до конца, не оглядываясь назад, не раздумывая над решениями, не виня себя и других.       Рея вышла к озеру, простиравшемуся вдаль. Редкий для этой части планеты ветер стих — и водная гладь была спокойна       Она обернулась — серокаменный, почти необъятный Фобос-Деймос высился неприступной и невероятно мощной крепостью, не терявший при этом величия и облика монаршей обители — Рея выросла в его стенах, думая, что не существует силы, которая может захватить Марс...       ...но, как оказалось, такая сила была. Существовала. Так рядом, так близко...       А каких-то несколько месяцев назад счастье казалось вечным — вечным и нескончаемым. В объятиях, даривших покой и уверенность, что всё ещё будет... в поцелуе на грани боли и наслаждения — казавшемся слаще любой амброзии. Рядом с тем, кто стоил всего белого света и даже больше.       Но сейчас вместо этого был некогда мирный Марс, готовый к бою — марсиане, не знавшие жалости; марсианки, не знающие боли; гигантские, устрашающие и величественные красные и чёрные драконы, облаченные в броню; прибывавшие с разных концов планеты лучники, чьё искусное мастерство проигрывало лишь самой Рее — никогда не промахивавшейся и пускавшей стрелу прямо в цель.       И завтра она не имеет права промахнуться.       Она опустила руки в воду — ещё тёплую, и, набрав в ладони, плеснула в лицо — было... так горько.       И был огонь — огонь в ней, в воинах, готовых лишь словом и мыслью заставить его сражаться и разить врагов — огонь, который считался на Марсе священным.       Марс готов был биться за Систему и за мир — и Рея вместе с ним — чей молчаливый приказ, отданный марсианской армии, сорвался сегодня с алых чувственных губ: «не давать Тьме пощады».       И единственная на многие тысячелетия вперёд слеза марсианской принцессы скатилась по фарфоровой щеке и степенно полетела вниз, орошая землю планеты, некогда повидавшую слишком много войн, и теперь, спустя тысячелетия, вынужденную вновь ступать на тропу кровавой бойни. Завтра эта земля не застанет рассвет, завтра не будут лить слёзы те, кто потеряли любимых.       Потому что не останется даже праха.       Завтра не будет времени на печаль по былому и сожаление.       — И смерть дланью своей благословит на вечность, — едва слышно произнесла она, прежде чем в последний раз наполнить лёгкие марсианским воздухом.       Ещё через секунду Рея окажется на Луне.       Завтра было забвение.