Поэма о мёртвом ангеле.

Страшно, когда не ощущаешь ровно счётом ничего. Ни холод морского бриза, ни жар от кружки с кипячённой жидкостью, не ощущаешь тепла от мимо проходящих людей, лучи солнца уже не греют как раньше, ветер не приносит блаженство невесомости, всё стало таким серым и скудным. Утро в квартире Плисецких начиналось с раннего подъема, кофе в турке, топлёного молока для Юрочки и сухарей к яичнице. Пока по чёрным трубам квартиры проходил газ и водопровод, на кухне вовсю свистел чайник, играло радио, горела только одна лампа над угловатым столиком. За окном рассветало пастельными оттенками, словно кто-то разлил свою палитру полутонов по небосводу. Каждый новый день проходил так: семейство Плисецких не спеша завтракали, Юрочка всё зевал и пытался уснуть за столом, а ангел-хранитель, что сидел по правую руку от него, смахивал с лица нависшие волосы, оберегая его от удовольствия позавтракать не только яичницей, но и своими золотыми нитями. Лишь демон Жан-Жак был спокоен, на удивление, в этот раз. Разлёгся на диване и просто смотрел в потолок, не корча из себя приятеля для существа с белоснежными крыльями. Было спокойно, даже чем-то умиротворяюще. При такой тёплой и ламповой атмосфере хотелось не только заснуть под тёплым одеялом, но и выпить горячего чая с молоком, закусить бутербродом с солью и остаться дома, никуда не выходить, только слушать радио. — Опять не выспался? — осуждающе произнёс дедушка, промывая под холодной водой свою кружку от кофе, — Мы не так уж и поздно вчера вернулись, после выступления. Ну, ничего, сегодня у нас первое представление только в 15:00, следующее в 18:00, сможешь в гримёрке поспать. — Хорошо, — еле выговорил Юра, удерживая свои потяжелевшие веки приподнятыми. Оба хранители молчали, ведь один обрабатывал информации и предпочитал лишний раз не говорить, а вот демон сегодня слишком спокоен и скупой на слова. За последние несколько дней он был как надоедливая жужжащая муха, чьи крылья отнюдь не красиво переливались при первых лучах солнца. Быстрый завтрак, горячий чай в термосе, кожаные туфли, лёгкие рубашки с брюками и вот уже семейство Плисецких выходит из такой одинокой квартиры, в которой они лишь завтракали, ужинали и отдыхали, такой короткий сон иначе и не назвать. Словно подготовка в армии, всё по расписанию, только с ранних лет. Отабек тоже рос не в самых «нежных условиях», но спустя столько сотен лет, столько декад, этот маленький камерный мир цирковых артистов, будто и не менялся. Потомственные цирковые редко кого-то принимали, хоть на первый взгляд, это искусство и выглядит доброжелательным, нежным, чувственным — это не так. Все кто не рождался в династиях или от простого циркового родителя, не считался за настоящего артиста. Просто мимо проходящий человек, кого никогда не назовут: «ты родился в опилках» Такая мелочь, но била она прямо в сердце каждому, кто хотел попасть в этот сказочный мир. Юрочке в этом плане повезло, он уже четвёртое поколение и никогда не услышит столь обидные слова. На улице было слишком хорошо, прохладный воздух обволакивал людей, солнце только начинало прогревать крыши домов, а жизнь приобретала свой обычный суматошный темп. Так и хотелось остановиться где-то на проспекте, смотря по сторонам, то на розоватые постройки, то на людей, что в пиджаках, юбках карандашах и рабочей форме куда-то спешат. Все бегут, только два артиста шли размеренным темпом до второго своего дома, что являлся по совместительству их работой. В цирке было спокойно, но прохладно, пахло опилками, лёгкой сыростью, сеном, лошадьми и замоченным овсом. Кто-то завывал из собачьей клетки, обезьяны стучали своими железными мисками об прутья, маленькие псы лаяли на весь коридор, а львы лишь лениво подыгрывали всем этим звукам и рычали. Смертная скука, именно поэтому демон Жан-Жак плыл по течению воздуха на спине и зевал, будто он мог испытывать желание уснуть. Бирюков уже гонял по кругу жеребца Марка, на ком должен репетировать Юрочка, вот только юный артист хотел просто поспать, но от работы не убежишь. — Трезвость рассудка, штука необычная, — тихо прошипел Жан-Жак, переворачиваясь в воздухе и медленно приземляясь на деревянный пол, — Сама по себе трезвость, даже может опьянить, своей чистотой, конечно. — Только заговорил и тут же глупость ляпнул. — Это гениально! — Было в твоей голове. Дедушка потрепал тонкие золотистые локоны внука и отправил на репетицию к тёзке, что уже неодобрительно зыркал на сонного юного артиста. Возраст — это не повод для оправданий и усталости, так говорили все артисты манежа. Именно поэтому их с юных лет готовили к тому, чтобы они стали самыми настоящими слитками золота, совершенством, но никто из старшего поколения не хотел понимать, как бывало тяжело этим юным лицам, что сквозь пот, кровь, слёзы, ушибы, переломы, шли дальше, не видя ничего другого, кроме выступлений перед публикой на манеже. Пока государство во всю шло в ногу с наукой, они как умалишённые, всё держались за лоскутки великих творцов ещё той декады. На не целованных щеках юного артиста появился румянец, по вискам стекал холодный пот, а ноги вместе с руками были готовы отвалиться. Было тяжело в сонном и вялом состояние, усидеть на коне, тем более на такой грубой рыси фризского жеребца, чьи длинные ноги, так высоко подбрасывали, что каждого соприкосновения копчика со спиной коня, отдавался болью в голове и позвонках. Но Юрочка держался обеими своими ручками за жёсткую гриву коня, ведь Бирюков запрещал держать за ручки специального седла для вольтижировки*. Нужно тренировать ноги, спину, осанку — всё это пригодится юному артисту. Ковра на манеже не было, как и на барьере, ведь лошади могут скользить и случайно подвернуть ногу, что вызовет головную боль не только у дрессировщика, но и инспектора манежа, что будет выслушивать бесконечные крики. Но самое страшное, что может произойти — случайное падение коня, что может травмировать наездника. — Вспомнил один случай! — Опять ты? Жан-Жак лишь радостной заулыбался, обнажая свои клыки и растянувшись на жёстком деревянном стуле, что служил одним из сотен мест в этом зале. Он, урча, продолжил свою тираду. Ангелу-хранителю ничего не осталось, кроме как закатив глаза, слушать и дальше демона. — Если коротко, помню, был один ездок на коне, не помню как звали. — Ты чего-то можешь не помнить? — Будешь язвить, историю не расскажу. — Так я и слушать не хотел. — Заткнись, я тут историю рассказываю, — недовольно цокнув языком, он покосил свой взгляд на коня, — Этот ездок год готовил номер на своём андалузце, тот ещё жеребец. Строптивый, озлобленный, кусачий, гордый испанец, но хозяина обожал, как и самого себя.Так вот, у них должен был состояться дебют, но кто-то забыл вытереть форганг после какого-то номера, было мокро, а этот жеребец вылетал галопом. Итог: конь при первом же толчке так упал, что сломал себе ноги и хозяина чуть не прибил. — Этот человек видимо был глуп, раз не увидел такую мелочь. — Легко говорить, пока что-то подобное с тобой не произойдёт. — При жизни, я неоднократно падал с лошадей, даже во время сражений. Я знаю, о чём говорю, когда называю человека глупцом. — Ну-у, раз тебя смогли убить, то воин из тебя так себе. Харизматично пожав плечами, Жан-Жак лишь тихо посмеялся, гордо демонстрируя клыкастую пасть, что искривилась в своеобразную улыбку. Даже после смерти, лучше лишний раз не разговаривать с демоном, кто прошёл через ад. — А твой лагерь оккупировали русские и расстреляли, не самого лучшего надзирателя — тебя. День тянулся хуже некуда. Бесконечные репетиции с утра, уборка в гримёрке, быстрые перекусы во львятнике с горячим чайником, что закипал где-то в шорной, что пропахла запахом хищников, а в углах можно было отыскать остатки от сухарей и шерсть этих косматых существ. Атмосфера вокруг царила дружеская и немного сказочная, ведь юный белокурый ребёнок после первой репетиции окончательно проснулся, его хорошо так растрясло на рыси. Пару мгновений и он уже кувыркался в опилках со львятами, приручая их к себе, пока взрослые сидели, распивали крепкие чаи, говорили только о работе, только о цирковых деятелях и последних новшествах. Отабек нежно смахивал с волос своего человека пыль и прилипшие опилки, а Юрочка только ярче улыбался, от щекотливых ощущений, как тёплые прикосновения бережно приглаживали его растрёпанные волосы, а белоснежные массивные крылья защищали Юру от лишних сквозняков и косых взглядов демона. Львята урчали, пытались издать что-то подобное рыку, но всё тщетно. Они выглядели как переростки среди домашних кошек, с мягкой шерстью, смешными полосками на кончике хвостами и тёмными, но яркими глазами, что переливались золотом и благородством. Хоть эти юные комочки и были игривыми, но гены давали о себе знать и через какой-то час они устали. Пятеро шерстяных комочков, с мягкими, но непропорционально большими лапами, завалились на колени к Юрочке и урча уснули. Сам юный дрессировщик, оперившись спиной к клетке, приглаживал их ещё пышную шёрстку, а округлённые ушки вызывали умиление. Ангел-хранитель разделял эту улыбку со своим человеком, что так искренне любил тех, кто мог растерзать его в любой момент, но не сейчас. Сейчас они со львятами лишь юнцы, что хотят играть, веселиться и с опилками в гриве носиться по манежу, падая, кувыркаясь и смеясь так искренне и звонко, что наблюдая за такой картиной, невольно, но становилось грустно, ведь когда-то и эта яркая жизнь потухнет. Оказывается, львы слишком ленивые существа. Этих косматых созданий специально не кормили перед работой, чтобы чувство голода заставляло их чуть активнее прыгать с тумбы на тумбы, через кольцо, крутиться на подвижных шарах и по команде Николая вставать на задние лапы. Это Отабек смог узнать из разговоров Николая с его служащими, что обсуждали скорое выступление. Пока демон Жан-Жак парил где-то в воздухе и подслушивал разговоры каждого мужика в этом львятнике, Отабек молча сидел на опилках, наслаждаясь компанией своего человека и умиротворяюще наблюдал за тем, как блестящие нити волос спадают на светлые глаза, что сверкали счастьем и жизнью. Пусть так будет и впредь. — Я тут слышал, что муж у Денисовой, что работает с белыми тиграми, из поезда на ходу вышел, — говорил один полу лысый мужчина, с красноватой кожей и своеобразным акцентом из-за плохого прикуса. — Напился и вышел, — подхватил второй служащий, с седыми висками и пышными усами. — Надо ей телеграмму отправить, — задумчиво прошептал Николай, — Хотя, я даже не помню имя этого мужика. Он работал? — Не-е, он пытался, но рожей не вышел, а ещё трусливый. Денисова работала одна, а сейчас с дочкой в дуэте, а он так, просто катался. Даже тумбы им не таскал, — разведя руками, произнёс мужчина с красноватой кожей, — Уёба, что сказать. — Понятно, почему я его не знаю. Тогда телеграмму посылать не будем. При встрече поздравлю, с новой жизнью. Служащие одобрительно кивнули и взахлёб опрокинули по чашке чая. Николай покосился на своего внука, что уже во всю дремал со львятами, что облепили его как своего, пропитывая одежду, волосы, тело, запахом их маленького прайда. Невольная улыбка, массивные усы дёрнулись, и дедушка проговорил: — Вот он, настоящий мужчина растёт. Как вожак, среди львов заснул. Ангел-хранитель, лишь в очередной раз улыбнулся, провёл своей тёплой ладонью вдоль тонкого позвоночника ребёнка и убаюкивая, приговаривал себе под нос старинную колыбельную, что ещё в детстве он слышал от своей бабушки. Если и есть счастливые, приятные моменты в жизни, то это один из них. Как жаль, что ангелы-хранители, как и демоны, не ощущают запахов. Отабек не мог вдохнуть полной грудью аромат свежих спиленных опилок, ощутить их мягкость и воздушность, сравнимую с хлопком, а запах волос Юры, тоже оставался лишь очередной тайной, как и ощущение шерсти между грубых и длинных пальцев руки. Ощутив эту вселенскую печаль, демон Леруа лишь лукаво улыбнулся, чуть ближе переместился по воздуху к своему «приятелю» и присев по левую руку от ребёнка произнёс свои лживые и колкие слова: — Ты в любой момент можешь, на время, принять человеческую форму. Так что тебе мешает, ощутить всю полноту мира? Косо поглядев на того, чья улыбка всегда вызывала отторжение, Отабек лишь отвёл взгляд и продолжил молчаливо приглаживать золотистые волосы ребёнка, что уже во всю зарылся в опилки вместе с мохнатыми неродными братьями. — Я уже умер и не хочу снова испытывать ощущение живого тела… — тихо шептал ангел-хранитель. — Ты со мной вообще разговариваешь? Бред какой-то несёшь. Мне вот, запрещено выходить в мир живых в своём облике, так как… Ну, прошлое у меня запоминающееся, — он гордо поднял свой острый нос к верху и продолжил свою тираду о самолюбование, — А что ты думаешь о нашей вечной жизни? — Это ужасно. — Почему?! Возмущению демона не было предела. Для него, вечная жизнь — это лучший подарок, что он мог получить после стольких испытаний и мучительных страданий за свои грехи. Обгоревшие крылья, тому подтверждение. Он вспоминал тот день, когда его душа провалилась куда-то под землю, в глубокую, чёрную, сырую, вонючую яму. Над головой было ничего, только чёрное небо, капала кровь вместо дождя, а вокруг лишь бесконечные оглушающие, до звона в ушах, крики, а дальше… Дальше только в путь, прямиком по собственным кругам ада, где его зароют под землю, а потом кинут в огненную гиену. А смерти нет, только страдания. — Ты видишь, как стареют и умирают близкие люди. Как мир вокруг меняется, как брат идёт против брата и проливается кровь. Вымирают народы и зарождаются новые диктаторы. Знаешь, лучше бы я просто умер и не видел всё это. — Ну, да-а-а, занудства тебе не занимать. Жан-Жак лишь пожал плечами и косо поглядел на того, кто без конца получал тёплые прикосновения от сухого и молчаливого ангела-хранителя. Его смуглая кожа прекрасно выделялась на фоне фарфорового ребёнка, что оберегали лучше, чем самый драгоценный хрусталь. Прозвучал противный стук по клетке для львят, от чего Юра невольно потянулся, распластавшись в опилках и зевая вымолвил: — Деда, уже пора на репетицию? — Да, тебе пора к балету на занятия. День всё продолжался. Наступило время репетиций для балета, а это означало, ещё где-то 2 часа Юра будет танцевать, махать ногами и вырабатывать правильную осанку, а также истинную и правильную ходьбу артиста, что шагает с носка и невольно выворачивает носок. *** Когда на манеже собрались все длинноногие артистки, что в мешковатых и клеёнчатых костюмах разминали свои стопы, колени и руки. Эти специфические и отнюдь не привлекательные костюмы для хореографов, созданы для сгонки лишнего веса, ведь для многих хореографов и артистов — это самое важное, не считая трюков, что легче делать на пустой желудок и с лёгкостью в теле. Юра лениво переваливался с ноги на ногу, поглядывая по сторонам и лениво разминаясь. Он не особо любил занятие по балету, особенно когда дело доходило до станков на 2 этаже, где в своеобразном зале с зеркалами репетировали не только девушки из балета, но и обычные артисты. — Все встали на свои места! — громко рявкнула женщина, чьи волосы были аккуратно убраны в тугой пучок. Её звали Лилия Барановская. Она выставляла хореографию всем артистам этого цирка, а также и юным балеринам, что только ступили на манеж. Лилия занимается этим уже не первый десяток лет, по крайней мере Юра видел в ней доисторическое существо, с чопорным характером и ужасными костлявыми руками, что украшались кольцами. Женщина шла как истинная балерина «академического Большого театра Союза ССР»*, с натянутым носком, с правильной до треска спиной и широкими плечами, но узкими бёдрами. Её черты лица напоминали француженку, как и сухой и пронзительный взгляд ярко-зелёных глаз. — Начнём в два такта. Встали в пятую позицию. И раз, и два, — громко проговаривала женщина, хлопая в такт своего звонкого, но сурового голоса. Первое упражнение, чтобы разогреться, это были прыжки. Все присутствующие должны были поставить ноги на ширине плеч, стопы вывернуть та, чтобы носки ног смотрели в разные стороны. А руками, словно обнимая облако, нужно было удерживать свой корпус в ровном положении, чтобы при прыжке тело было натянуто до предела, как пружина. Но ребёнку было это тяжело донести. Юра, как всегда, проклял всё на свете, ведь тело было непослушным, ломанным и грубым, что отлично видела Лилия. — Плисецкий! Соберись! Хватит изображать варёную сосиску! — отчеканила женщина, продолжая в такт хлопать ладошами, чей звон разлетался по всему манежу. — Какая вредная старая карга, — тихо прошептал себе под нос юный артист, что уже злобно скалился от каждого замечания в свой адрес. — Сколько можно объяснять?! Представь, что тебя зажали между двух оконных стенок, где ты не можешь ни вперёд грудью упасть, ни булки отклянчивать. Лилия элегантно перемахнула длинными ногами через барьер и пройдя через своих учениц, встала перед Юрой, что успел сменить гнев на лёгкий страх. Барановская лишь выправила ему осанку, заново выставила руки и грубо вывернула пятки внутрь. В этом поломанном и чуждом положение, молодой артист замер как оловянный солдатик, боясь лишний раз вздохнуть и расслабиться. — А теперь, плавное плие*, — скомандовала Барановская, удерживая свою худощавую ладонь на лопатках самого юного ученика, — И-и-и, раз. Сглотнув от лёгкого волнений, Юра всё же смог хоть чуть-чуть согнуть свои ноги и с болью в суставах тут же выпрямиться. Лилия довольно улыбнулась и потрепала юнца по шелковистым волосам. — Отлично. Я и не обещала, что будет не больно. Лучше делать потихоньку, но правильно. И ещё… Женщина пару раз ткнула острым ногтём в копчик и в ягодицы Плисецкого, заставив его снова собраться и напрячь все мышцы, что на данный момент он мог подключить. — Во время моих занятий не смей расслабляться! Лучше сразу же научиться правильно работать, нежели потом переучиваться. Строгая, суровой и самоуверенна, все эти слова про Лилию Барановскую. Она была жемчужиной балета, а сейчас сверкает для цирка и его будущего, обучая каждого, кто выдержит её не самый сладкий характер. Но это стоило того. Из-под её крыла выходили самые прекрасные артисты и балерины, что точно знали себе цену. — Вот это женщина, — приговаривал себе под нос демон. Оба хранителя, как всегда, сидели на верхних местах и разглядывали происходящее. Отабек присматривал за тем, как его подопечный изо всех сил пытается выполнить упражнения, а Жан-Жак засматривался на красивых артисток, с утончёнными линиями рук, ног и лебедиными шеями. — Она очень требовательная, но хорошая, — отчеканил Отабек, — От её занятий Юра точно станет другим человеком, с железным характером и крепким телом. — Ну или вырастит маленькой стервой. Каждому своё, как говорится. День плавно близился к концу, но только не в цирке, где каждый уголок был занят или артистом или хореографом, что репетировал или тянулся. Неугомонные люди, обычно так говорил демон Леруа, косо поглядывая на каждого человека с грустным и потерянным взглядом. Кто-то утолял своё отчаяние в алкоголе, а кто-то в бесконечных тренировках. Всё это было ясно, как белый день, именно поэтому ангел-хранитель с нескончаемой грустью поглядывал на людей, читал их мысли и невольно сглатывал. Он не желал копаться в проблемах чужих людей, но этот дар и проклятье, невольно заставляли его задержать свои глаза на тех, кто уже был готов выпустить душу из измотанного тела. «Я устал пытаться. Когда уже этот чёртов понедельник?» «Надо зайти к Русику, у него отличная чача была» «У меня нет друзей, зато есть работа. Ой, что-то плечо болит. Надеюсь это не старый перелом о себе дал знать» «Ненавижу это место. Но другой работы сейчас не найти» «Опять зарплату урезали. Ох, скоро будем как во времена войны, питаться едой животных. Как унизительно» Каждый о чём-то просил, скулил, умолял с грустными глазами, но на манеже, как по щелчку пальцев фокусника, у них менялось выражение лица. Глаза горели, искрения улыбка до ушей, в тридцать два зуба, и ни доли страха. Даже если упадут или ногу сломают, они не покажут и виду, лишь элегантно выполнят реверанс перед зрителем и удаляться, чтобы уже там, в форганге, завыть от боли. — О, уже почти 14:00, — бормотал Жан-Жак, — Они сейчас закончат. Сегодня же только два выступления. *** Поблагодарив Лилию Барановскую, все артистки разошлись по своим гримёркам, ведь нужно было принять освежающий душ, заварить кофе или крепкий чай, а после нанести грим на уже измученные лица. Юрочка еле волок свои уставшие ноги до гримёрки своего дедушки, что уже во всю дремал на стуле, слушая радио и новости. У юного артиста болели не только стопы, колени, но и спина с шеей, что тоже получили свою дозу нагрузок. Еле разминая забитые плечи и приподнимая ноги, парень не ощущал, как ангел-хранитель придерживал свою руку у него на плече, стараясь помогать своему человеку волочить своё тяжёлое тело до того места, где он сможет спокойно упасть на диван, перекусить сухарём и начать приготовление к работе. После уже двух репетиций Юра начал жалеть, что ему нужно ещё и на манеж выбегать, улыбаться, кувыркаться и колесо крутить, ведь сейчас он ели может подняться на свой этаж к гримёрке, где гордо сверкала золотистая дощечка с именем и фамилией его дедушки. — Ничего, юное ты солнце, тебе просто нужно поспать и на утро станет легче, — шептал Отабек, поглаживая уставшие плечи своего человека. — Рано ещё спать! У нас тут два шоу и 5 выходов на манеж, не время расслабляться, — весело и быстро тараторил Жак-Жан. — Ребёнок должен отдохнуть, после стольких тренировок. — Извините, пернатый казах, но Юрка у нас цирковой артист в четвёртом поколение! — он громогласно прорычал и указал пальцем на ребёнка, что уже выбился из сил, поднимаясь по лестнице, — У него другого выбора нет, кроме как привыкнуть к такому распорядку жизни. Не сахарный, не растает. Отмахнувшись от ангела-хранителя и юного артиста, демон моментально провалился куда-то сквозь лестницу прямиком в бездну подземного царства. Видимо, полетел утолять свой голод. Да, жизнь циркового ребёнка была насыщенная всеми цветами красок, от самых ярких, до серых и невзрачных, но это и настораживало Отабека, ведь с возрастом вся эта мешанина превратится в сущее в болото, в котором придётся вариться ни один год, а несколько декад. Нет смысла вести полемику в своей голове, убеждал себя ангел-хранитель. Нервно поправив свои короткие тёмные волосы, Отабек глянул на того, кто всегда дарил ему лучезарную улыбку и смеялся, а сейчас что? Мальчик ещё пытался выдавить из себя какую-то положительную эмоцию, но все его мысли были заполнены желанием поспать и перекусить. — Юра, ты точно вырастишь сильным и достойным человеком. — Ты так в этом уверен? Святоша, тебя давно не было на Земле, в образе человека. Наступило неловкое молчание. Раздался неприятный скрежет деревянной двери, что открывала собой вход в гримёрку дедушки. Спустя минуты прозвенит первый звонок, начнут запускать людей, оставляя артистам последние мгновения на приготовления перед очередным выходом.