Было бы проще не ждать от людей ничего, а просто следовать за своей мечтой, в которой ты рано или поздно застреваешь, как в пожизненном рабстве. Внутри тухло непоколебимое и дикое море, закрытое на ключ. И каждая ночь в этой цирковой гостинице, на поношенном тонком матрасе была похожа на облегчение. Хотя бы здесь, на фоне карамельного заката, можно было полетать в облаках своих мыслей, приземлённых суровой действительностью.
Когда солнце перекатилось на бочок, тая, как желток, брошенный на сковородку, сумрак тут же упал на этот город, а, значит, самое время засыпать и уходить в мир грёз. Вот и юный артист уже вовсю расстилал свою койку, заодно включив чайник, чтобы наутро можно было бы быстрее приготовить чай для его неизменного завтрака, состоящего из сухарей. Юрочка неторопливо разглядывал свою маленькую комнатку, что была чуть шире гримёрки, в которой умещалось 12 мужиков в костюмах.
За дверью раздался стук. Парень в полудреме посмотрел на эту скрипучую деревянную дверь, покрытую белой малярной краской. Не произнося ни звука, Юрочка снова прикоснулся своим ушком к прохладной подушке, но спокойствие продлилось недолго, ведь стук повторился.
Тук-Тук.
Плисецкий ещё раз недоверчиво посмотрел на дверь, а потом на настенные часы, замершие на отметке 4 часа утра, по местному времени. Закатывая уставшие глаза, Юра уже подумал, что это его неотёсанные и неопрятные приятели по номеру, которые устроили очередную пьянку с розыгрышами.
Тук-Тук.
На этом терпение парня закончилось. Он сбросил с себя тонкое одеяло, что могло согреть его даже в Сибири, и, громко ступая по скрипучему полу, двинулся к дверям, чтобы громогласно, с полным возмущением накричать на того, кто настойчиво стучал в его дверь, да еще в такое позднее время. Но только руки юного артиста потянулись к дверному замку, как холодный, пронизывающий до костей, сквозняк прошелся по его телу. Он обернулся и глянул на приоткрытое окно, позволявшее вечному холоду сентября проникать в его комнату.
Тук-Тук.
Этот раздражающий стук, вызывающий скрип на зубах, отдавался уже где-то в ушных перепонках парня. И вот Юра мигом приоткрыл входную дверь, что с лёгкостью поддалась и открыла перед глазами парня ничего, кроме чёрного и безлюдного коридора. На душе создалось неприятное ощущение обмана и запутанности мысли, ведь артист точно слышал эти раздражающие стуки. Он еще недоверчиво провел взглядом по мрачному брошенному коридору и, цокнув языком, захлопнул дверь.
— Вот же ж пьяницы. Ну, ничего, завтра на дневном прогоне я им темную устрою.
Но не успел юный артист прикоснуться к своей прохладной койке, как стук повторился.
Тук-тук.
Веселье и забава от данной шутки должна была закончиться, но, видимо, это был не тот случай. Стук за дверью участился, как и сердцебиение парня. Тело пронзило множество иголок, а его нервный, недоверчивый взгляд был прикован к медленно опускающейся дверной ручке в то время, как замок предательски щелкнул. Дверь, что была заперта мгновение назад, с легкостью распахнулась и с хлестким движением ударилась о рядом стоящую раковину. Ветер, как оголодавший волк, завывал по всей комнате, от чего бледная кожа Юрочки покрылась мурашками.
Тук-тук.
Стук повторился, вот только в дверях никого не было, как и в коридоре. Страх охватил тело юного артиста, слова застряли комом в горле, а ноги приклеились к леденящим, деревянным доскам. Мгновение, еще один раздражающий стук, скрип деревянных полов и вот, как в фильме ужасов, в коридоре возник чей-то силуэт, то ли живого, то ли мертвого создания. Наполняя парализующим страхом сердце и лишая слов, этот силуэт истерически засмеялся, надвигаясь медленными шагами на кривых, тощих ногах. Холодный пот выступил на висках парня, а лицо исказилось от испуга, ведь это «нечто» потянуло свои когтистые пальцы к лицу Юрочки.
— Ты сгинешь… На глазах.
Шептал жуткий лик монстра, что впивался когтистыми лапами в лицо бледного парня. Словно дыша под водой, Юра был готов закричать, но тело не слушалось, а вместо крика вырвался немой жалкий писк. Вот уже когти почти вонзились в широко раскрытые глаза, и Юра смог выдавить из себя беспомощный крик:
— Твою ж мать!
Выкрикнул Юрочка, резко вставая со своей кровати, что пропиталась его холодным потом и дрожью.Стремительно вскочив с кровати, он включил настенный светильник и беглым взглядом посмотрел по сторонам, проверяя, нет ли нигде этого чудовища из его сна.
— Пугаешься, как девочка.
Недовольно прошипел демон, косо поглядывая на парня, что как сумасшедший бродил по своему одинокому номеру, обливаясь холодным потом. Окна только приняли ласку раннего рассвета, но холод ночи еще оставался внутри.
— Снова лишаешь нашего человека сна?
Прошептал Отабек, паря над демоном, словно кара небесная, что вот-вот пронзит его мечом и сошлет в подземное царство.
— Воу, пернатый казах, я и не знал, что ты так рано вернешься со своих небесных дел.
Отабек широко раскинул свои белоснежные крылья, накрывая Жан-Жака тенью от своего лика. Его темные глаза были полны холода и злобы, что отчетливо читались на лице бывшего воина- кочевника.
— Меня вызвали всего на пару часов, для отчета перед верховными, а ты сразу же окунул человека в кошмары.
— Ой, даже извиняться не буду, ведь он мой корм, а ночью я особенно прожорливый.
— Чёрт, 2 часа еще до школы. Ну, хер с ним, пойду потренируюсь тогда, — тихо произносил Юра, поглядывая на настенные часы.
Переведя дыхание, Юра умылся ледяной водой над раковиной рядом с дверью, после чего накинул на свои плечи теплый махровый халат, который он гордо носил между прогонами, и ушел из комнаты, оставив своих хранителей одних. Эти кошмары становились все реалистичнее. После них тело еще какое-то время пронизывала дрожь, что сильно сказывалось на работе, особенно в сольном номере.
Прошло менее 10 минут после ночного кошмара, а Юрочка уже без лишнего труда вытащил свою трапецию на манеж и без страховочного мата подвесил свой реквизит до уровня своих вытянутых рук.
Отабек всегда внимательно следил за своим человеком, особенно, когда тот с дрожащими руками сидел на трапеции и пытался прийти в себя. В детстве этот паренек боялся высоты, а сейчас она успокаивала его душу и восстанавливала тело. Потихоньку дрожь в коленях проходила, бледные костяшки прекратили болеть, а кожа цвета снега приобрела здоровый румянец.
— Ох, Юрочка, прости меня за этот кошмар, — тихо произносил ангел-хранитель, паря на уровне глаз этого молчаливого человека.
Было страшно смотреть в эти потерянные и напуганные глаза того, кто искал успокоение своей души на утреннем манеже, в высоте, в одиночестве, но такова его природа. И пусть так оно и будет, пусть этот человек будет искать спасение в самом себе, а не в вымышленном друге, кому он каждый месяц посылал письма. Сердце человека, покрытое морозным инеем, то и дело трепетало, оттаиваяя, при встрече с иллюзией человека в облике ангела-хранителя. Вот только Отабек, к своему глубокому сожалению, не мог принять чувства этого человека, который невольно тянулся к нему, как к чему-то дорогому и искреннему.
— Нам пора собираться, — шептал Отабек, невольно проводя своей теплой ладонью по макушке человека.
— Поскорее бы этот день закончился, — вымолвил человек, смотря сквозь своего ангела-хранителя куда-то на купол цирка, что так и манил своей недосягаемой близостью
Треск незнакомых парт и пронизывающий сквозняк, что вырвался сквозь щели деревянных окон, на первом этаже школы. Это здание было достаточно интересным, его даже разглядывать было приятно, особенно картины из мозаики, что на каждом этаже были разные. Где-то встречались древние забытые сказки, скованные холодной клеткой зимы, такой примечательной для Сибири.
«В СССР живет 260 млн человек. Они говорят на 130 языках, но хорошо понимают друг-друга. Вместе решают общие проблемы, сообща трудятся, создают общие духовные ценности. В нашем обществе все равны, независимо от происхождения, социального положения, расовой или национальной принадлежности, образования. Социалистическое государство охраняет и защищает интересы всех, и одновременно каждого советского человека. Защищает его гражданское и человеческое достоинство. Как же осуществляется в Советском Союзе закон о свободе совести? Как относится социалистическое государство к религии и верующим? Эти и множество других вопросов задавали журналисты…»*
Молчание-золото, вот и Юрочка молча поглядывал на вытянутый телевизор, что напоминал деревянную коробку с черно-белыми картинками. Вот у его дедушки был телевизор цветной, привезенный из Финляндии во время гастролей в этой чудесной холодной стране. Где тоже были свои панельные дома, широкие проспекты и улыбчивые люди в черных шинелях.
— Даже трупу ясно, что это пропаганда, — нудил демон, закидывая ноги на свободную парту где-то около фикуса и окна, — И зачем нужно было подавать документы в новую школу, если нас тут учат одному: повинуйся или КГБ явится и к тебе.
— Оу, жертва пропаганды другого диктатора научился мыслить? Мои поздравления.
С язвительной ухмылкой поинтересовался Отабек, поглядывая на недовольного демона, что вот-вот и зашипит от возмущения. Ангел-хранитель же сидел прямо за партой со своим человеком и краем-глаза поглядывал на его рукописи, что были почти бессвязны, ведь Юрочка успевал записывать только половину слов учителя, а остальную гордо перечёркивал тремя точками. Другие же дети сокращали слова, чтобы не пропустить ни единого словечка диктора, но Юра был другого закала и спокойно позволял пропускать себе половину информации.
— Лев Троцкий многое обещал этому народу, но как только понял, что разорение церквей не накормит народ, стало уже поздно. Это стало понятно еще в 1921 году*. То время кричало от безвыходности, прям как во времена, когда тебя убили.
И снова перед глазами ангела-хранителя предстало пламя, что окутывало бесплодное поле. Всадник голода, приходящий собрать плоды своей работы, с удовольствием на лице и со слепым взглядом, свистел, словно коршун над выжженной солнцем землёй. А ведь раньше, над этими полями возвышалось бесчисленное море золотых колосьев, окружающее рабочих, которые с обожженными солнцем лицами собирали урожай на год вперед, а сейчас… Запасы подошли к концу, урожая нет и остается только взвыть от беспомощности, складывая орудие труда на поле ромашек.
— Ох, прекрасное время, когда я был самым главным на своей скотобойне, — смакуя эти слова, произносил Жан-Жак, хитро поглядывая на остальных людей, — Будь я жив, то мне бы снились кошмары, но благо, меня лишили этой муки.
— Самым главным на скотобойне? Звучит ужасно. И как жаль, что мучался ты не так долго, как остальные.
Обменявшись скупыми взглядами, хранители снова отвернулись от друга, любуясь каждый своим. Кто-то наслаждался леденящим ветром, ощущая от него некое тепло на своей неживой плоти, а кто-то любовался тонкими руками юного артиста, так небрежно переносящими мысли тех, о существовании которых Юра не знал и которые были отнюдь ему не важны.
— Есть ли вопросы по данному фильму?
Скрипучий противный голос пышногрудой учительницы, что отнюдь не знала о голоде, или же пухла от него как шар. Стая рук возвысилась над уровнем ее глаз, и лишь один одинокий новенький все молчал, что-то чиркая в своей тетради. Слегка усмехнувшись, учительница постучала пальцами по доске, а после произнесла:
— Юрий Плисецкий, вам разве нечего сказать?
Юрочка поднял свои сонные глаза и с недовольством отложил шариковую ручку в сторону, ведь не отвертеться ему от той, что будет ещё месяц висеть над ним как злобный жирный, но такой голодный ястреб. В глазах этой женщины читалось недюжинное удовольствие от ее статуса, ведь хоть где-то она была главная и важная персона. Парень читал по губам женщины то, что она желала слышать, вот только делиться ее мыслями с классом он сам не желал.
— Помню дедушка читал одну статью журналиста, что был сослан в Сибирь, так он писал про это время коротко: «вы дали народу камень вместо хлеба и змею вместо рыбы»
Молчание. Всё, что получил в ответ Юрочка, прежде чем учительница выгнала новоиспечённого ученика за дверь, со словами: «Еще раз подумай, а после заходи». Парень с гордо поднятой головой принял свое наказания и оставив все свои вещи в классе вышел за двери. Он даже немного наслаждался данным наказанием, ведь теперь имя его точно запомнят в классе, а через время, к концу месяца, по школе будут летать несчитанные слушки.
— Я выиграл!
Победно выкрикнул Жан-Жак, гордо поднимая свои руки вверх и размахивая острыми перепончатыми крыльями. Отабеку оставалось только невольно закатить глаза и недовольно посмотреть на гордого юного артиста, что как к себе домой, плюхнулся на деревянный стул, где обычно восседали старосты класса. Юрочка не нервничал, отнюдь, он лишь думал о скорых выступлениях и финальной репетиции, что никак нельзя было пропускать.
— А мы спорили?
— Ты сказал, что Юру не выгонят из класса раньше чем через неделю, а я поспорил, что в этот же день его выпроводят.
Клыкастая улыбка растянулась на лице лживого демона, что наслаждался собой и данным событием, а вот ангел-хранитель в очередной раз наградил своего вечного собеседника недовольным взглядом. В полумраке этих тихих коридоров школы сидел единый человек, чья мраморная кожа на плечах оголялась под кроваво- алым лоскутком ткани галстука пионера. Внутри было пусто, а в голове кишели мысли.
— И какое твое желание?
Голос Отабека звучал как небесный рокот в этой темноте, где так уютно себя ощущал демон, скрываясь за каждой тенью.
— Простое и приземленное. Как в следующий раз соберёшься к своим пернатым друзьям, не забудь разузнать что-нибудь про тех двоих, что с местным журналистом ошиваются.
Он пожал плечами и слегка приблизился к задумчивому юному артисту, что то и дело поглядывал на свои стертые школьные ботинки, а в голове мысль: «пора бы новые купить».
— Почему бы тебе в аду не поинтересоваться? Там твои собратья более разговорчивы.
— Я этим чертям не доверяю. У одного спроси на кольце, так сразу же слухи по всем другим районам расползутся. Демоны ещё те сплетники, в перерывах между пытками грешников.
— О, я уже опаздываю, — тихо произнес парень, поглядывая на настенные часы.
Прозвучал звонок с урока, и Юра моментально направился в кабинет, где его не ждали. Учительница что-то выкрикивала, делала замечание юному человеку, но артист даже не посмотрел в ее сторону. Лишь закинул все свои школьные принадлежности в портфель и мигом убрался из кабинета, приковывая к себе еще больше удивленных взглядов. «Тунеядец», вот что в последний момент услышал о себе Юра, но парень был молчалив, ведь всеми мыслями он уже был в цирке, на финальной репетиции, перед вечерним выступлением.
А ведь раньше, вечерние представления были только для взрослой аудитории, даже программы репетировали две: одна утренняя, для более юного зрителя, а вот вечерняя для более взрослых, с шутками про женщин, мужчин, пошлятина про партию, про образование и с более откровенными нарядами.
— А давай поспорим, что из этой школы нас выгонят раньше чем через неделю, — протянув свою ладонь, Жан-Жак заулыбался.
— По закону нас не могут выгнать из школы.
— Ну, по закону тут и все равны, но есть люди и избранные.
Отабек хлестким движением отвел ладонь улыбчивого демона, что невольно посмеялся над своим собеседником.Демон низкого ранга, что то и дело заикался о власти в том мире, где его лишили жизни. Наверное, он безумец, как и каждый мертвец, что видит мир живых.
До спектакля остаются считанные минуты. На репетиционном манеже, что был в трех или пяти шагах от главного манежа, разминаются артисты, быстро переговариваются. Кто-то весело отпускал колкие шуточки, в основном это были акробаты с номера «колесо смерти», а вот те же акробаты на «русской палке» без конца и края ругались, то и дело срываясь на крик, кидаясь в друг друга бинтами. Своя атмосфера, подумал Юра, растягивая свои плечи на барьере. Он не горел желанием сильнее доводить свое тело до состояния болезненного мешка с костями, но и не разогреться перед работой было бы кощунством, особенно, когда каждый раз Владимир чуть ли руки ему не выдирал. Но это мелочи, профессия такая, вот люди в шахте или на заводе не жалуются, а ему, человеку рождённому в опилках и подавно нельзя.
Зрители возможно подозревают, что за кулисами происходит что-то захватывающее, неизвестное, такое таинственное. Будто вот-вот, и они станут свидетелями маленькой истории от людей, что не покидая свой камерный мир, могут поведать что-то остальным. А ведь закулисье цирка пропитано особым ароматом. Стены буквально дышат историей, ведь они видели уже сотни, даже тысячи спектаклей.
— О, наш пионер даже со школы вовремя вернулся? Какое неожиданное явление. Как дела с учебой, в ряды комсомола ещё не зовут?
Этот голос Юра узнает из сотни. Нагловатый ловитор, что смотрел на всех свысока, словно сам Горбачев повесил на его грудь золотую медаль почета. Он растворился в собственном выдуманном образе высокомерного и злорадного спортсмена, с тяжелой рукой, но без грамма уважения к дому, что принял его и позволил работать в его стенах, пропитанных историей.
— О, местные пьянчуги пришли на своих двоих и даже не опоздали к параду?
Язвительно обмениваясь «парой ласковых», партнёры по номеру были готовы продолжать эту собачью перепалку, вот только дядя Саныч тут же прервал это. Он хлестко подарил каждому по подзатыльнику и с гордо поднятой головой произнес:
— Оборванцы, снова за свое?! Разве вам заняться нечем? А ну, раз два и 10 кругов по манежу!
— Дядь Саныч!
Жалобно проскулил Юрочка, лениво поднимая свое тощее тело с барьера, что так удобненько уже разложилось на гимнастическом коврике, как ленивый кот на изогнутом подлокотнике под светом луны.
— А, ну, хватит скулить! Ты что, псина подзаборная?! Если есть силы дурить, то пора провести дополнительный прогон, только для вас двоих!
— Все из-за тебя, пионер, — шипел Владимир, косо поглядывая на низкорослого парня.— Так что не жалуйся и побежали, может после этого более чисто выполнять пируэты будешь.
— Чисто крутятся спортсмены, а мы исполняем трюки!
— Скверный же характер у нашего человека, — задумчиво бубнил Жан-Жак, вися вниз головой на одном из гимнастических колец, где вовсю крутилась одна девушка из балета.
Демон почти не поглядывал на человека, он лишь слушал выкрики Юры, ведь его дьявольский взор приковал открытые костюмы балерин, а именно глубокое декольте. Его обескураживали эти шикарные локоны до лопаток, блистательность нарядов, подтянутые бедра и такой эффектный пуш-ап, который чуть ли не выталкивал груди девушек из костюмов. А вот девушки на хула-хупах, просто песня, так говорил демон, а Отабек лишь недовольно закатывал глаза от такого разврата.
Прозвенел первый звонок, а Юрочка с Владимиром все кружились против часовой стрелки по манежу и продолжали ругаться, оскорбляя друг-друга словами от «циркач» до «тупой валенок». Это могло бы продолжаться вечно, ведь дурости в этих двоих хоть отбавляй, но вот второй звонок, что раскатился грохотом по всему репетиционному манежу, заставил замолчать двух невоспитанных партнеров по номеру.
— Плисецкий, сделай одолжение, не попадайся мне на глаза до номера.
Отчеканил Владимир, потирая канифолью свои вспотевшие после бега руки. Юрочка, что с с усилием сдержал свой характер, недовольно швырнул в партнера по номеру бинт для рук и, отвернувшись, переместился ближе к форгангу. Видеть лица этих спортсменов — ещё то «удовольствие», особенно для гордого носителя цирковой фамилии.
— Ой, не будь ты так скуп на эмоции, а, пернатый, ты ж тоже хочешь вырвать ему сердце, — говорил Жан-Жак, ища взглядом того, кто уже давно покинул репетиционный манеж.— Да, ладно, опять убежал, не попрощавшись? Ну, что за хамоватый ангелок?
Каждый день перепалки, но так хотелось, чтобы сегодняшний день был особенным и без ругани с коллективом, но, увы, видимо, не сегодня.
Растирая стопы канифолью, похрустывая плечами, Юра решительно смотрел сквозь бордовый занавес, что скрывал за собой толпу жаждущих великолепного шоу зрителей. Под его белыми веками скрывался холодный и сосредоточенный взгляд профессионала своего дела. Не первый раз перед глазами должен раскрыться занавес, открыв взору картину маслом: зрители в кромешной темноте, сидят на местах, и лишь их улыбки мерцают в такт аплодисментам и стукам каблуков.
— Юра! — громкий и такой знакомый голос вывел человека из транса.
Обернувшись, юный артист, в костюме то ли пирата то ли матроса, невольно улыбнулся искренне и так по-детски тому, кто все же пришел посмотреть на его премьеру.
— Какие люди! Я и подумать не мог, что ты все же явишься на премьеру.
Без тени сомнения, Отабек улыбнулся и произнес долгожданные слова для Юры, что уже по привычке полез обнимать крепкого, приятеля:
— Что-что, а твою премьеру в этом городе я точно не пропустил бы.
Слова, как мед, обволакивали душу теплом, а именно его не хватало для искренности этой натянутой улыбки на лице. Обменявшись еще парочкой фраз, инспектор манежа торопливо подозвал юного акробата, ведь тот должен был гордо вышагивать в первых рядах артистов.
— Ох, у нас сегодня аншлаг… Поэтому, наверное, придется у билетерши взять стул и сесть в проходе.
Бубнил себе под нос Юра, опустив свои яркие глаза куда-то ближе к голым стопам, что выглядели бледнее обычного, на фоне темных деревянных планок, изношенных не одним поколением животных и артистов.
— Юрочка, не переживай по пустякам. Тебе еще на манеж выходить, лучше думай о своей работе, а я уж местечко себе найду.
Потрепав парня за волосы цвета золотого урожая, Отабек в очередной раз улыбнулся и покинул форганг, оставив артиста наедине со своими мыслями.
Ох, это было прекрасное шоу, выглядевшее сказкой наяву, где люди парили под куполом, пока остальные гордо вышагивали под аккомпанемент звонкого, такого заводного оркестра. Такое буйство красок еще не видели зрители, как и столь талантливый собранный коллектив, что за манежем был совершенно не так дружелюбен, как здесь. Вокруг артистов все корчились с радостными гримассами, а дети смеялись, завидев двух шалопаев коверных, что даже на таком красочном и красиво поставленном параде, умудрялись пошутить и попинать друг-друга. Глядя на столь приятный прием, Юра невольно поймал себя на мысли, что все не зря, и что он хочет еще больше работать, больше стараться, ведь слыша аплодисменты публики, он, как под гипнозом, покачивал головой из стороны в сторону. Чувство куража от сцены или манежа сравнимо с наркотиком, ведь что бы там не происходило за кулисами, выходя сюда и слыша аплодисменты людей, ты сразу же все забываешь и, как под действием дурмана, просишь еще раз все повторить. Как бы ни было больно, голодно, грустно и одиноко там, здесь любой артист ощущал себя снова живым и таким молодым, словно без этих радостных лиц людей он терялся и не понимал, в чем же смысл его жизни.
Это был совершенно невыдуманный мир, как могло бы показаться зрителю, ох, нет, этот мир был соткан из множества травм и переживаний тех, кто сейчас так легко стоит на манеже и улыбается так ярко, дрожа от нахлынувшего адреналина. Артистам совсем не было стыдно плясать в ярких костюмах перед серыми зрителями, ведь это их маленький мирок, где они могут творить, что угодно, а зритель, лишь посмеявшись, наградит их аплодисментами.
— Так! Номер «Ярмарка», сейчас будет выходить! Всем покинуть форганг! — выкрикнул инспектор манежа, громко хлопая в ладоши, пока оркестр все так же звонко отыгрывал на всю зарплату, что они получили еще до начала представления.
Юра невольно цокнул языком, бегом натягивая теплые вязаные серые носки и, поглядывая на медвежатник, откуда на тугих ошейниках с намордниками выводили молодняк медведей. Пока дети на манеже отыгрывали свои роли путников, дрессировщик медведей со своей семьей и ассистентами прицеплял сонных животных к массивным цементным стенам. Хоть медведи и были на цепях, в намордниках, но их когти ничто не останавливало вцепиться в мимо проходящих артистов, поэтому во время номера «Ярмарка» все должны были освободить закулисье по правилам безопасности, что были переписаны ещё в 1917 году, в котором был создан первый «Союз артистов цирка».
Подойдя ближе к авизо*, Юрочка невольно почесал свои туго заплетенные косы, что скрывались под алой банданой. Ничего нового, ведь шоу начиналось с животных, после следовала воздушница на полотнах, за ней балет на воздушных кольцах, а там уже по накатанной, а первый акт закрывал Юра, а, вернее, коллектив, в котором он состоял. Второй акт состоял из парных жонглеров, номера «колесо смерти», эквилибристы и т.п. Вообще, в классическом цирке всего восемь основных жанров, а все остальное — это лишь поджанры и ответвления. Поэтому в одной программе может быть половина акробатов, только вот их специализация была разная.
И пока под куполом кружились красавицы в чудных нарядах, силачи подкидывали вверх гири, а жонглеры ловко перебрасывали между собой кольца, как кольца Сатурна, Юрочка все бродил по лестницам фойе, что были пустынны и холодны, только продавщицы с газировкой и попкорном озирались на чудака в костюме, что исполнял роль артиста, но был так задумчив и печален, что лишний раз его и трогать не хотелось. Парень прокручивал в своей голове трюк за трюком, периодически кружась на месте, имитируя свои прыжки и фигуры, которые он будет исполнять на пике взлета, перед падением в руки ловитора.
— Кажется, через два номера наш выход.
Бубнил Юрочка, заходя на финальный пируэт, что он выполнял на носочках, кружась опять и опять на фоне картин, рассказывающих древнюю историю цирка.
Самое сложное в групповом номере, где участвовал юный Плисецкий — это надежно и быстро установить свой реквизит. На все про всё одна реприза ковёрных, а именно 6-8 минут. И пока ковёрные в шутливой форме, в темноте, освещённые только софитами, бегали по манежу, вся группа акробатов, чуть ли не бегом, выносила страховочную сетку, а за ними лонжи, трапеции и остальной реквизит. Стропы натянуты почти до треска, растяжки установлены на 6 рядах в проходах, лонжи закреплены, а трапеция юного артиста взмыла в воздух под финал установки, когда уже весь свет был погашен. Да, ещё одна способность артистов, что была отрепетирована не один раз, а именно — установка рабочего реквизита при полной темноте в зрительном зале. Юра, ещё с ранних лет участвовавший в этой «кухне», уже вовсю, как ловкий и прожжённый артист, моментально ориентировался в кромешной тьме, даже приятелю по номеру Мимино помогал закреплять страховку.
Свет окончательно погас. Ковёрные убежали с манежа под громкие аплодисменты зрителей, оставив главных юных героев в одиночестве, под тревожный треск железной тарелки барабанщика, что прерывистыми и глухими постукиваниями изображал тревожную атмосферу потерянности и гула в лесу. Пока герои бродили под страховочной сеткой, изображая удивление, пираты, что скрывались в сумраке, то и дело подглядывали за героями, появляясь из ниоткуда, чуть ли не выпрыгивая из зрительного зала. И вот, когда главные персонажи циркового шоу заметили незваных гостей, что были одеты как разбойники, музыка тут же, как по взмаху волшебной палочки, сменила свой ритм. Теперь на фоне играли глухие барабаны, что словно отмеряли ритм плывущего по волнам корабля, а тревожная скрипка то и дело звенела, чуть ли не дыша в лад с испугом детей, похищенных этими пиратами.Так начинался номер, в котором Юрочка отыгрывал юного и бесстрашного пирата, что то и дело висел вниз головой на одной ноге, громко подсвистывая при любом правильно исполненном трюке коллег. По задумке режиссера, Плисецкий должен был проникнуться симпатией к потерянным героям и помочь им сбежать от его коллег по разбойническим делам, что и произошло. Под финал сего захватывающего шоу, что пролетало на одном дыхании, а зрители поражались столь слаженной работе артистов, Юра должен был подняться под самый купол цирка и, отыгрывая роль страдальца, что вот-вот сорвётся с мачты, в кипящее буйное море, в то время, как его новые друзья, а именно главные герои спектакля, должны были убежать от пиратов. И вот-музыка замерла. Юра сорвал со своей шеи алый платок и, выронив его из своих рук, мигом ринулся за ним, летя вниз головой на страховочную сетку под визги милых дам в зрительном зале. Безумие да и только, зато как захватывающе!
— Это было потрясающе!
С безумно счастливой улыбкой выкрикивал Юрочка, забегая в форганг, где с его лба срывались гроздьями капли пота. Руки вспотели, щеки покрылись естественным румянцем, а глаза горели живым огнём удовольствия. До скрежета на зубах, демон отворачивался от юного артиста, что словно переродился после этого выхода на манеж.
— Такой счастливый, будто премию водкой выдали, — шипел Жан-Жак, выискивая взглядом своего пернатого собеседника, — Похоже, я казаха потерял… Звучит смешно, а ситуация страшная.
Как только демон изъявил желание выйти на поиски своего вечного собеседника, тот явился сам, с улыбкой ярче солнца и с глазами темнее ночи, он звонко позвал их человека по имени. И, пока все участники группы Юры обменивались уважительными рукопожатиями, их самый хрупкий и юный артист, мигом отстранился от них. Его лицо ещё сильнее засияло, улыбка стала более нежной и воздушной и вот, одним щелчком пальцев, одним резким прыжком, юный Плисецкий запрыгнул на шею к Отабеку, лишив ангела-хранителя каких-либо слов и эмоций, в прочем как и демона, что ошарашенно поглядел на столь безрассудное поведение их человека.
— Ты видел?! Я вместо двух сальто-мортале исполнил целых три! Да и еще хорошо в руки пришёл! Ты видел, видел?!
Как маленький ребёнок, затараторил юный артист, с горящими глазами пожирая холодные и острые черты лица ангела-хранителя. Отабек лишь добродушно усмехнулся, потрепав Юру по уложенным в косички волосам. Будь сердце ангела живым, то оно давно бы засвистело, как чайник на бегу от хищника. Всё из-за столь милых выражений лиц этого светлого человека, а в конце сердце бы не выдержало бы…взорвалось от переизбытка чувств. Это правда, что иногда лучше не иметь чувств, вот и Отабек в своей голове благодарил Бога, за то, что тот лишил его этого проклятия жизни, оставив только душу и глаза, как её зеркало.
Ох, судьба-злодейка, что свела этого несчастного ангела-хранителя с этим невинным белокурым сорванцом. Жан-Жак с недовольством прицокнул языком и указал своим тощим пальцем на коллег Юрочки, что с недоумением поглядывали, то на Отабека, то на всю ситуацию с теплыми и такими близкими объятиями, где Плисецкий даже ноги от земли оторвал, завязав их узлом на пояснице хранителя.
— Собрался второй раз помереть? — поинтересовался демон.
— Нет… А! То есть… Юр, нам нужно выйти, — торопливо заговорил ангел-хранитель, опуская своего человека на землю.
— Скоро тебе придется выбирать между нами, — лукаво улыбаясь, шептал демон на ухо Отабека, растворяясь в тени человеческого тела хранителя.
— А ты чёрт, то есть, товарищ, кем являешься?
Явившись перед Отабеком, как грубая каменная стена Колизея, мужчина с греческим профилем и пульсирующими венами на шее, по имени Владимир, пожирал своим надменным взглядом нарцисса того, кто уже давно был далёк от человеческих низменных грехов и дурости.
— О, товарищ, мы с вами не так близки, чтобы я перед вами отчитывался?
— Воу, ты этой дерзости у кого набрался? — шептал ласковый черный силуэт тени Жан-Жака, на которой только клыки да крылья остались заметны.
— Всё, баста! — выкрикнул Юра, гордо вставая перед Отабеком так, словно маленький защитник своего же хранителя, — Вова, иди умойся, а то иначе придется твой пыл по -иному умерить.
— Ой, и это ты мне угрожаешь? Да у меня рука толще твоих хилых ног.
— Да какая разница, у кого кулак тяжелее, ведь последствия будут одинаковыми. Если я не смогу выступать, мало ли, травма ноги, то тебе жизни милой не видать. Нового партнера где найдёшь? А дядь Саныч, как думаешь, оставит в программе того, кто калечит представителей цирковых династий? Сомневаюсь. Если это всё, то мы пошли, а ты Вова, подумай, вдруг извилины зашевелятся.
Накинув на свои плечи тёплый махровый халат, где на спине виднелась золотистая вышивка гордой фамилии, Юра с довольной ухмылкой увёл Отабека под локоть в сторону гримёрок, подальше от шума и от покрасневшего, гневного Владимира.
— Юр, грешно угрожать своим товарищам.
Обеспокоенно произнёс Отабек, поглядывая на довольного человека, что даже бровью не повёл от слов своего хранителя.
— Ох, Бек, поверь, таким «товарищам» совсем не грешно угрожать. Да и у нас светское общество. Какой дурак сейчас верит в Бога? Ну, может только отчаянный, что не боится быть расстрелянным. Но да ладно с этим, лучше давай поговорим о шоу… Как тебе мой выход?!
Глаза паренька снова заблестели, как два сапфира, что желали быть обласканными добродушными словами того, в ком юный артист искал поддержку. К сожалению или к счастью, поддержку он искал в своём ангеле-хранителе, что был холоден, но улыбчив.
— Ты был прекрасен.
Без лишней мысли, искренне произнёс Отабек, заставив тем самым Юрочку замереть. Юный артист не желал демонстрировать всё буйство своих эмоций на лице, но для ангела он был легче открытой книги, что словно кричал, а не шептал, свои мысли.
— Правда?
— А я разве тебя когда-нибудь обманывал?
Прикрыв глаза от удовольствия услышанных фраз, Юра продолжил гордо вышагивать, словно горделивый белогривый юный конь, ещё бы прицокивал ножкой, и — полное сходство. Так и гуляли во время антракта двое приятелей, переговариваясь и бродя мимо стен циркового музея, что присутствовал почти в каждом таком священном месте.
— Ох, Бек, как же ж так вышло, что ты не пошёл по стопам отца?
С любопытством разглядывая смуглые черты лица своего спутника, Юра без конца улыбался, то и дело отвлекаясь то на экспонаты музея, то на зрителей, что охотно оборачивались на него и восхищённо перешептывались, даже не зная его имя.
— Знаешь, я понял, что это не моё.
Коротко отчеканил ангел-хранитель, но на самом деле с его языка чуть не сорвались слова правды, что звучали бы острее ножа по сердцу: «Прости, Юр, но я не могу быть кем-то в твоем мире живых, ведь я давно уже таким не являюсь». Просмаковав эти слова правды, Отабек усмехнулся и посмотрел в яркие глаза своего человека, где отражались пестрые краски витражей.
— Но я рад, что ты нашёл свое призвание в этом чудесном месте.
— Ох, чудесно ли оно, — отмахнувшись от приятеля, Юра невольно прикусил губу и отвёл взгляд ближе к старым фотографиям артистов.— Я думаю, цирк — это совсем не сказка. Может, кому-то тут и весело, но не мне.
— Так почему бы тебе не пойти по другому пути?
— Ха, смешной ты Бек. А какой у меня может быть путь? Я родился в цирковой династии, а, значит, за меня уже всё давно решено и моя главная задача-это не опорочить фамилию, а наоборот, возвысить её, оставив после себя хоть что-то. И…Ай, ладно, давай без лирики, лучше поговорим об Урале. Что тут стоит посмотреть?! Я давно не выбирался за пределы цирка и желаю как можно больше посмотреть город! Ты же устроишь мне частную экскурсию, как местный?
Пока алый закат уносил в своих объятиях этот день, Отабек скрывал все ненужные слова печали за скупым чёрным взглядом. Но, смотря в эти родные черты лица юного артиста, ангел-хранитель не смог сдержать порыв, чтобы в очередной раз не прикоснуться к волосам того,кто так лучезарно отражался в его тёмных глазах.
— Юрочка, для тебя, что угодно.
— Вот и чудесно!
Прозвучал первый звонок, призывающий шумную толпу зрителей занять свои места. Вот и артист невольно приподнял плечи от удивления, поглядывая по сторонам так, словно выискивая вокруг себя шпионов.
— Тебе пора пройти в зал, а то билетёрша твоё место займёт и придётся час простоять в проходе, — опустив свои яркие глаза ближе к мраморным полам, Юрочка стеснительно улыбнулся.— После выступления, скорее всего, у нас будут посиделки в гримерке, поэтому можешь не ждать меня…
— Хорошо, тогда завтра приду на дневное представление.
Так они и попрощались, обменявшись вскользь взглядами, словно уже были готовы попрощаться на года, как в прошлый раз. И пока вокруг был шум вперемешку с запахом свежего попкорна, тень одного из вечных собеседников Отабека снова явилась на свет, лукаво улыбаясь и складывая свои цепкие пальцы на его плечи.
— Ну, так когда сбегаешь к своим наверх?
— Тебе нечем заняться?
— Бек, по дружески прошу. Разве я так часто тебя прошу о чём-то?
— Почти каждый день.
— Хорошо, сделай добро для меня, а я в свою очередь отстану от твоего человечка на неделю. Хоть под ручку с ним ходи, я к нему даже во снах являться не буду.
Отабек недовольно покосился на улыбчивого демона, что обнажал свои клыки. Сквозь его обожжённые перепончатые чёрные крылья виднелся закат, что так манил и грел душу воспоминанием о недавнем прикосновении к юному артисту.
— Так и быть, я лишь спрошу своих наставников, но не более.
— А большего и не прошу.
Пожимая руку своему собеседнику, Жан-Жак невольно облизнулся и опустился ближе к земле, чтобы встать напротив второго хранителя, что даже и бровью не повёл, сбрасывая со своих плеч тяжёлый образ живого персонажа в этом мире. Вот уже крылья разодрали всю иллюзию кожи и одежды, пробиваясь ближе к свету и распускаясь ярче утренней зари на горизонте. Весь его лик наполнился светом, только глаза остались всё такими же тёмными. Всё же некий Кристоф был прав, что эти глаза схожи с рекой мёртвых душ. «Интересно, почему ж душа этого ангела осталась всё такая же темная?», думал Жан-Жак, чьи мысли с лёгкостью прочёл Отабек, но не подав и вида, он расправил свои широкие крылья и одним сильным взмахом взмыл ближе к облакам, пролетая сквозь стены этого священного, для кого-то, цирка. Столь грациозно и непринуждённо этот хранитель поднимался всё выше к небесам, где его ожидали золотистые ворота и старец, со справочником, да не с простым. В этой бесконечно тяжёлой и толстой книжице были имена и фамилии, всех тех, кто должен находиться на небесах, вот и Отабек, произнося своё имя с лёгкостью получил разрешение пройтись дальше, за эти неприступные витиеватые ворота, ближе к райскому саду за которым виднелись белоснежные замки. И, смотря куда-то выше зефирных облаков, хранитель мог увидеть мириады звезд, что одиноко кружили вокруг этой покинутой Земли. Одиночество — всё, что испытывал тут ангел-хранитель, ведь уже так давно новых постояльцев рая и не наблюдалось.
Провожая взглядом своего собеседника, Жан-Жак хитро поглядел по сторонам и невольно посмеялся. Давно он так не веселился, ведь прошлые хранители были зануднее старых провидцев, да и интереса к своим людям особо не испытывали, для них это было больше как бремя, не любимая работа, да и только. Именно поэтому Жан-Жак так легко умудрялся путать рассудок живых и, забирая их души, питаться, но в этот раз ему достался тот редкий представитель ангелов, что искренне, трепетно относился к людям, что даже восхищало такого прожженного представителя преисподней. Демон не любил наблюдать за этими слащавыми отношениями, но вот эта щенячья преданность, что виднелась в глазах бывшего убийцы, завораживала и невольно заставляла приковать к себе взгляд.
— Отабек! Я забыл кое-что тебе сказать!
Влетая в музей, как синица в открытое окно, чуть ли не с разбегу, Юрочка встретился с пустотой и тишиной. Люди уже сидели на своих местах в ожидании представления, а он, как юный запыхавшийся беглец, с румяными щеками и растерянным взглядом, выискивал в пустом зале того, кто давно уже растворился и поднялся к небесам. Жан-Жак с неприкрытым удовольствием посмотрел на этого человека, что рассчитывал увидеть тут своего хранителя, но судьба распорядилась иначе, и он опоздал.
— О, как. И что ты хотел так неожиданно сказать нашему пернатому другу?
Кружась вокруг человека, как клыкастый змей, Жан-Жак цеплялся своими когтистыми пальцами за плечи человека, что уже был готов развернуться и побежать обратно в закулисье, ведь если его отсутствие заметит дядь Саныч, то нравоучительным разговором на два часа тут не отделаться.
— Уже уходишь? Хм, так не пойдёт. Раз пернатый казах решил мне помочь, то и я ему помогу.
Отцепившись от плеч человека, демон скрылся в темноте одной из ширм, что прятала за собой второй зал с экспонатами. Одним лёгким движением рваных крыльев, что прильнули к телу как вторая кожа, Жан-Жак в лучших традициях суккубов перевоплотился в образ того, кого так жаждал увидеть юный артист.
— И что же ты хотел мне сказать?
Запах волос, блеск тёмных глаз, широкие плечи и выпирающие сквозь грудные мышцы ключицы- всё как у ангела-хранителя, как будто бы он сам предстал перед человеком, вот только лукавая улыбка лживого демона выдавала в нём кого-то другого, но Юрочка был слеп настолько, что не видел в этом что-то неестественное.
— Ну… В принципе, мы можем после празднования первого дня, пройтись по городу, по парку хотя бы.
Приблизившись почти вплотную к юному артисту, демон, что накинул на свои плечи чуждый ему образ холодного человека, так сладко и лживо стал плести свои речи, словно одурманивая рассудок парня и без вина.
— Тогда жду тебя у главных ворот цирка, сразу после первой осушённой рюмки.
— Но у нас же ещё собрание, обсуждение ошибок в программе…
— О, как. Так может перенесём встречу?
Приподняв не свои массивные и густые брови, демон чуть ли не облизнул тонкие губы, разглядывая, как стеснительный Юрочка снова стал прятать свой взгляд ближе к полу. Уже не такой бойкий, дерзость в речах мигом пропала, оставив после себя лёгкий румянец на ушах и щеках, что выдавали в нём истинного подростка. «Воу, да этот пернатый, сам того не зная, нашего Юрочку одурманил?», — обнажая свою улыбку обманщика, Жан-Жак невольно дотронулся до горящих щёк человека.
— Хорошо! — гордо рявкнул Юрочка, от чего демон невольно вздрогнул в плечах, — Ровно в десять вечера встречаемся у ворот! Если опоздаешь, то будешь выпивать штрафную вместо меня на банкете!
Такой громкий и ребяческий голосок Юры, чуть ли не заставил демона невольно посмеяться, но он сдержал образ холодного и отрешённого Отабека, что может себе позволить лишь слегка улыбнуться.
— Тогда я буду ждать тебя.
Сладко промурлыкав на ухо своему человеку, Жан-Жак невольно закатил глаза от усталости и, похлопав Юрочку по спине, удалился, снова куда-то в темноту, откуда минуту назад он явился. Плисецкий продолжил бы этот разговор о вечерней прогулке, но работа ждать не будет. Уже оркестр заиграл свою мелодию второго акта, а значит пора уже на всех парах лететь на манеж, скидывая со своих плеч махровый халат, а за одно и вязанные носки. Ох, уж эти мерзлявые артисты, что любили укутываться чуть ли не шубы до выхода на манеж, а что поделать, цирк ведь отапливался только в манеже. И пока второй акт горел всеми софитами, демон, что сбросил с себя человеческий образ, как неуютную шкурку, удалялся из цирка во мраке приближающей ночи.
***
Луч луны, как нить, что вела по скользкой дорожке вдоль мрачного потерянного парка, вот о чём думал Жан-Жак, докуривая папироску, что выпросил у мимо проходящего работяги. И снова на плечах образ ангела-хранителя, что не естественно долго прохлаждался на небесах, видимо работой загрузили или встретился со старыми знакомыми, хотя Жан-Жак в это мало верил, ведь такой не разговорчивый персонаж не легко заводил приятелей.
— А ты долго, — промурлыкал демон, косо поглядывая на ворота цирка, что со скрежетом распахнулись у него плеча.
Сквозь открытые ворота, как ночной хищник, выпрыгнул запыхавшийся Юрочка, что успел накинуть на себя лишь дедовское пальто, рубаху, да брюки на подтяжках. Видок у парня был такой, словно он с буйной свадьбы убегал, а не с первого дня открытия шоу: весь румяный, в помятой одежде, да с перегаром на пол метра.
— Извини! — отчеканил юный артист, поспешно поправляя свои растрёпанные волосы, что только недавно были освобождены от резинок и сильно кудрявились на кончиках, — Мы опять с Владимиром по цапались. Этому придурку фирменный цирковой тост не понравился.
Пожимая плечами, Юрочка неторопливо принялся застёгивать пуговицы на своём пальто, что было велико ему не только в плечах, да и в росте. Жан-Жак с удовольствием усмехнулся, приблизился к своему человеку и ласково, почти незаметно, помогал парню застегнуть эту лёгкую серую телогрейку у воротника.
— И что этот колхозник сегодня вякнуть посмел?
— Видите ли тост, «сегодня пьём, завтра уезжаем», звучит глупо.
— А ты ему что?
— Да просто кружку пива ему на голову вылили, а после…пришлось убегать от него, пока дядь Саныч с тростью бегал и отчитывал нас.
Не сдержав эмоции, демон чуть не разрушил образ ангела-хранителя своим звонким смехом. Этот белокурый парнишка, обласканный хранителем с правого плеча, имел поистине бойкий и тигриный характер, не зря ж пол детства провёл в клетке с хищниками.
— Обожаю твой характер, — не скрывая лукавую улыбку, Жан-Жак перевёл свой взгляд на белоснежную шею парня, — Пошли?
Чтобы чувствовать себя живым, ничего не потребуется, кроме как прикосновений к близкому человеку. Вот и Юра, шел как можно ближе к Отабеку, без конца вспоминая о безумном мире, в котором они живут, а демон, что притворялся ангелом-хранителем, лишь лживо улыбался и немногословно отвечал. Юрочка без конца мог размусоливать тему пионерства, ведь комсомольцем ему не стать, но так требует общество, да и за границу на гастроли не пустят. А ведь так хотелось выехать за границу, посмотреть на других людей, на мир вокруг, но в ответ можно было бы легко услышать: «Тебе одной страны мало? Ты даже и половины не видел, а уже вот оно, куда метишь, за границу. Много хочешь.» Что плохого в том, чтобы много хотеть? Вот и Юра этого не понимал.
— Вот ты больше любишь зиму или лето?
Демон недоверчиво глянул на парня, в чьих зеленоватых глазах ярко мерцали бликами солнечные отблески фонарей, что таяли быстрее, чем мыльные пузыри в озере. Столь неожиданный вопрос от человека, что пол дороги был молчаливее самого хранителя.
— Ты это к чему, а, Юр?
Нежно заулыбавшись, словно ребенок, Юрочка подошел ближе к искусственному пруду, что освещался фонарями и вокруг которого кипела жизнь. Студенты сидели вокруг берега и, поедая мороженое, громко говорили об учебе, о светлом будущем, работяги вместе со стариками делили лавочки и поигрывали в шахматы — идиллия. Такая картина вызывала только гордость за партию, но вот только Жан-Жак недовольно закатывал глаза и проклинал каждого улыбчивого прохожего.
— Да так, чепуху несу. Просто, знаешь, бывает такой странный неописуемый порыв, когда хочется собраться и уехать… прочь от суеты, от людей, от правил и свода законов. Лететь, плыть, да хоть бежать целую ночь, лишь бы найти себе уютное местечко.
Слова, что неаккуратно ронял юный парень звучали так скупо и грустно, будто ему вовсе не 17 лет, а где-то уже за третий десяток. Весь такой одинокий, разочарованный в своем пути, в своем творчестве и людях, а ведь жизнь ради зрителя, ради призвания — это его самоцель, так думал демон, ведь он не умел читать мысли людей, это был дар Отабека, что видел в этом больше проклятие.
Они заглянули в глаза друг другу, и Жан-Жак невольно сглотнул, ощущая качающий шелковый бриз на своих плечах. То ли это был легкий ветерок, то ли сшибающие слова юного артиста. Как немой персонаж, демон, одурманенный этими глазами, заулыбался.
— Может уедем туда, где глаза солнцем слепит? Туда, где можно полной грудью вдыхать разряжённый воздух, — почти на выдохе произносил Юра, продолжая улыбаться до ушей, но скрывая свои покрасневшие щёки.
Демон, в обличии ангела-хранителя, довольно заулыбался, ведь этот человек и вправду был искренен, по его глазам и детской улыбке это было прекрасно видно. Этот юный парень, что так обаятельно поглядел на него и что-то там смущенно лепетал про путешествия, точно совсем не понимал, что вытворяет перед голодным демоном, чье желание подпитаться жизненной энергией человека лишь возрастало. Будь тут Отабек, в своем обличии, то он лениво сложил бы крылья и так дружески, потрепал бы человека по волосам, как всегда. Но тут был не ангел-хранитель. Сделав уверенный шаг вперед, Жан-Жак едва коснулся поясницы юного артиста, заставив его невольно вздрогнуть и приподнять плечи, слегка зажимаясь от столь близкого контакта, ведь еще один миллиметр и они упрутся друг-другу в грудь, разделяя между собой один лишь холодный воздух, что вдруг стал обжигающим кипятком.
— Что ты…
Но демон лукаво усмехнулся и слегка наклонившись к покрасневшему уху своему подопечного, тихо прошептал:
— О, так ты не понял, это мой ответ тебе.
Встретившись взглядами, Юра даже и не заметил, как глаза у его приятеля слегка покраснели, но это было и не важно, ведь пожар внутри, от сказанных слов, что сорвались с уст Отабека, опьяняли. Демон не позволил своему человеку прийти в себя и оттолкнуть его в грудь, поэтому он еще крепче прижал это хрупкое тело к себе и прикоснулся к губам того, кто опьянел и не хотел ни о чем не думать. Эти касания спины, что до дрожи, искусанные пожаром губы, все покоряло, но Жан-Жак лишь хитро усмехался, насыщаясь энергией этого податливого человека, что так охотно отдавал свои эмоции жителю подземелья.
— Нам… Следует пойти обратно. Домой.
Отчеканивал Юра, слегка отстранившись от нежных губ того, кто лишь являлся иллюзией, как и все происходящее. Жан-Жак довольно облизнулся и, снова наклонившись, попросил добавки, целуя белоснежную кожу парня, оставляя от своих прикосновений розоватые пятна, как ожоги на холоде. Эти ядовитые поцелуи демона одурманивали и лишали рассудка, словно лживый змей, что явился в лукавом обличии для удовлетворения своего голода.
— Пошли.
Прошептал демон, еще сильнее одурманивая рассудок этого юного парня и с удовольствием лицезря потерянный взгляд того, кто так охотно поддался ему. Тут даже мысли не читай, все ясно по глазам. Пока ангел-хранитель трепетно относился к своему человеку, оберегая его как самый драгоценный хрусталик, демон дождался нужного момента, чтобы подпитаться жизненной энергией человека. Для суккуба Жан-Жак был слишком воспитан, да и желание как-либо извращаться с парнем у него не было, но и скромничать, лишая себя лакомства — это кощунство, тем более, что все шишки полетят на голову Отабека, чьим обликом сейчас очарован Юрочка.
Юный артист все больше отвечал на прикосновения лукавого демона в лживом обличье, чьи касания рук обжигали и манили идти дальше, не оборачиваясь назад. И вот уже проделанный долгий путь обратно подошел к концу.
***
В белой башне, без воды, но обрамлённой нитями солнечная, было спокойно и тихо. Всё чаще Отабек скрывался в этой небесной обители, ведь земная суета и общество, что окружало его человека, отнюдь не радовало. Тут можно было привести все мысли в порядок, успокоить душу и почитать небесный свод правил, что может быть утомительнее и зануднее. «Если прошлого не исправить, то следует позабыть о нем», подумывал хранитель, восседая на балконе с пустым тёмным взглядом. Ещё как-то мгновение он смотрел куда-то в даль, ближе к райским садам, что были до боле идеальны и скучны, не то что леса Сибири, что были как ужасны, так и прекрасны своей непокорностью.
— Пора бы вернуться, — тихо произнёс хранитель, опустив свой холодный взгляд ближе к зефирным облакам, за чьим неосязаемым телом скрывались каменные коробки советского общества.
Взмахнув своими белоснежными крыльями, что позволяли ему парить над этим миром, Отабек с легкостью возвысился над белоснежной башней, а после, камнем вниз, метнулся ближе к не родной земле. Так даже веселее, ведь летя вниз головой к земле, ангел-хранитель не испытывал страха, лишь внутреннее удовлетворение от спокойствия и нежного встречного ветра, что обласкивал его.
Пролетев сквозь купол цирка, Отабек по привычке оглянулся, ища в мимо шатающихся артистов своего человека, но тут его не было. Все уже собирались покидать эту местную пьянку в фойе, именуемой «открытием», только один ангел-хранитель всё бродил по одиноким этажам цирка, пока не посчитал нужным отыскать своего человека в гостинице. Возможно, он слишком утомился этим открытием и ушёл по раньше спать, ведь завтра тяжёлый день, учёба, пропуск утренней репетиции, а после разу же в работу. Ни минуты покоя для этого юного человека, что так часто отсыпался на собственных репетициях, лишь бы хоть как-то восстановить свои силы.
Пара взмахов крыла и Отабек переместился на второй этаж гостиницы, что тоже была пуста и одинока, даже на кухни никто не готовил, что было не характерно для цирковой жизни, где даже в час ночи жёны артистов что-то заготавливали и без конца шинковали.
— Мой ангел! Как же я тебя ждал!
Только голос язвительно демона донёсся до ушей ангела-хранителя. Отабек с интересом рассматривал взволнованного вечного собеседника, что был непривычно в этот раз растрёпан и торопливым.
— Я немного разузнал про Кристофа, а теперь…
— Ой, потом поговорим. Сейчас трубы горят до одного дела и не забудь меня после поблагодарить!
Схватив ангела за запястья руки, без каких-либо лишних слов и уговоров, Жан-Жак потащил его до двери, что вела в комнатку их юного человека. Отабек с полным возмущением выдернул свою руку из когтей демона, награждая того холодным и пронзительным взглядом.
— Что за бесовщина под вечер? Прекрати.
— Нет времени на разговоры. Срочно, обратись в человека и помоги Юре. У него там приступ.
Словам демонов не стоит доверять, они одни из самых лживых созданий подземного царства — это прекрасно понимал Отабек, но всё же, в этот раз он поверил своему вечному собеседнику, что так по-театральному закатил глаза, словно в обморок упадёт.
Секунда и вот Отабек скинул с себя невесомое облачение хранителя, наградив свои плечи тяжёлым грузом человеческого тело, что было лишено небесного света и дарованных крыльев. Щелчок дверной скважины и ангел-хранитель, чуть ли не влетая в комнату, обнаруживает там юного артиста, что был далёк от образа больного человека в приступе. Плисецкий был здоровее всех, о чём диктовал его румянец на щеках, горящие пламенем азарта глаза и лёгкий вид пижамы, одна рубаха да виднеющиеся трусы. Высушивая золотистые волосы махровым полотенцем, парень игриво улыбнулся своему хранителю, что замер в дверях как немая статуя, разглядывая здорового и румяного Юрочку.
— Я уж думал, что ты просто сбежал, — прошептал парень, медленно надвигаясь на хранителя.
— Юрочка, с тобой всё хорошо? Ничего не болит?
Короткий смешок от человека и вот уже полотенце летит куда-то в дальний угол, не досушив волосы парня до конца. Словно мамочка наседка, ангел-хранитель обеспокоенно коснулся худощавых плеч парня, что были холоднее снега, а вот щёки его пылали, как огонь на морозе.
— Смешной ты.
Произнёс юный артист, закидывая свои тонкие запястья на шею хранителя, обвивая его как лаза и медленно притягивая к себе, чтобы в очередной раз прикоснуться к губам.
— Как это понимать?
Без доли дрожи и волнения, хранитель отчеканил эти слова, глядя прямо в горящие глаза Юрочки, что был словно заведённая игрушка, то и дело дрожал и усмехался, невольно облизывая пересохшие от волнения губы.
— А разве, не ты первый всё это начал? — прошептал Юрочка, медленно вставая на носочки, чтобы кончиком носа упереться в острые скулы своего хранителя, — Или ты просто пошутил так?
Перед глазами Отабека предстал уже не тот невинный и юный ребёнок, а самый настоящий обольститель с изумрудными глазами. Стыд ещё читался у него на щеках, но вот тело, что желало ласки, всё плотнее вжималось в ангела-хранителя, прося ответных прикосновений и объятий.
— Юра, ты что-то не так подумал…
Это всё, что успел произнести Отабек прежде, чем Юрочка повторно не накрыл его губы поцелуем, нежно, почти невесомо. Рукопожатиями или поцелуями, советского человека не удивить, вот только эти прикосновения и ласки, что так нежно обжигали губы, были отнюдь не предназначены для товарищей. Так целовали любимых девушек, долгожданных жён, но не друзей по долой переписке. Ведь так? Вот и Юра не мог понять, почему он дарил столь сокровенные прикосновения приятелю, что всегда был так добр с ним и ласков. Возможно, это будут проблемы завтрашнего Плисецкого, а нынешний персонаж лишь хотел раствориться в прикосновениях к тёплому и твёрдому телу, что ощущалось как родное, словно эти прикосновения рук Отабека были с ним всю жизнь. Мысли, что терзали душу Юры, развеялись, когда влажные поцелуи стали ниже, прожигая кожу на ключицах.
— Ты доволен? — прошептал хранитель, отстраняясь первым от поцелуя с человеком, но не убирая предательски нежные руки от его поясницы.
— Нет, — честно ответил Плисецкий.
Делая уверенные шаги назад, но не отлипая друг от друга, Юра смело заманивал своего ангела-хранителя ближе к дивану, а вернее к кровати, что ещё не была расстелена. И пока Отабек терял всю связь с реальность, всё пытаясь оторваться от своего человека, демон лукаво поглядывал на них со стороны, то и дело обнажая свои клыки.
— О, сегодня будет славный пир, — произносил Жан-Жак, приближаясь ближе к сладкой паре.
Усадив своего ангела-хранителя на диван, Плисецкий, чьё лицо горело ярче лагерного костра, мигом запрыгнул на колени Отабека, не оставляя и шанса для побега тому, кто уже и не думал убегать. Девственное тело, что румянилось цветом алого цветка, обнажая бледные плечи, что скрывались за ночной рубахой. Отабек не первый раз видел это тело обнажённым, но первый раз таким горячим и ощутимым. Каждый вздох над его шей доводил до дрожи, а каждое прикосновение сладких губ юного артиста сводило до бреда в голове.
— А теперь, самое интересное. Опускай руки ниже, — шептала клыкастая тень Жан-Жака, что вилась вихрем за спиной смущённого юного артиста.
Отабек желал спросить, нет, возмутиться всей ситуаций, но касания рук Плисецкого, что без разрешения спустились ниже, заставили его лишь проглотить слова вместе с остатками былого рассудка. В полумраке ангел-хранитель разглядывал обнажённое тело Юры, что невольно извивалось и просило добавки чувств, прикосновений, просило не отпускать его, шептал сделать ему больно, но хранитель лишь закусывал нижнюю губу в ответ на эти мольбы. И вот, когда нижний покров одежд был спущен, обнажая всю возбуждённую плоть, Юра лишь жалобно простонал:
— Прикоснись ко мне.
Закрыв глаза, Отабек ощутил, как в пустующей душе загорелась маленькая, но всё же искра. Полюбив соломенные волосы парня, его нежные тонкие губы и холодную кожу, в последующем будет трудно оторваться, он это осознавал, но продолжал отвечать на мольбы Плисецкого, что становились всё наглее и развратнее.
