***
Не было здесь рассудка, лишь странные и жуткие галлюцинации или долгий сон, но так хотелось, чтобы так все и оставалось, ведь в реальность этого бреда трудно было поверить. И даже, если ночь загорится костром утреннего рассвета, все равно Плисецкий не будет верить и в это. Лучше перестать думать, заглушив звуки мира до минимума, и отдохнуть. Руководитель номера позволил парню недельку передохнуть, придти в себя, чтобы тело не ломало по ночам от холода и судорог. Пропало все то тепло, что обычно согревало Юру по ночам, да и ослепляющая небесным светом галлюцинация ангела тоже больше не появлялась. Ангел-хранитель словно скрывался по углам от юного артиста, но продолжал следовать за ним незримой тенью, что невесомо спадала на плечи и мигом пропадала при каждом лучике солнца, разливаясь на сердце тягучей печалью. Закрывая глаза руками, до дрожи в ноющих суставах, Юра пытался придти в себя ночами. Весь этот балаган из каждодневных гостей не приносил успокоения душе, ведь его мысли были наполнены переживаниями о своем цирковом будущем и… о том неосязаемом лике святого, что до этого случая касался его так нежно и бережно, от чьих прикосновений на душе все дребезжало, словно фарфоровая тарелка во время осады крепости. Ох, как давно уже Отабек не жалел о своем наказании, как вечная жизнь в эфемерном теле с крупинками души. Эти острые белые крылья, смуглая кожа, темные глаза и горячие руки — среди живых он давно мертв, а среди ангелов — слишком живой и темный, будто демон в облике белой овцы. Хотелось кричать: «ты все не так понял», но нельзя, нельзя снова доводить человека до слезливого испуга и дрожи в костяшках. — Не хочешь с ним поговорить? — Время ещё не пришло, — холодно произнёс Отабек и глянул на своего собеседник, словно на врага своего рассудка, — Но я уже работаю над речью. Как тебе: «Извини, Юрочка, но тот, кого ты знал, на самом деле уже как более 700 лет мертв и является лишь твоим хранителем». — Знаешь, иногда забвение хуже смерти, а святая ложь лучше молитв. Говорил белокурый ангел-хранитель, с любовью наблюдая за трафиком жизни вокруг его драгоценного журналиста, что так лениво каждый день обедал в одном и том же кафе. Он всегда брал сахарную пышку и кофе, такой крепкий, что аж скулы сводило, а в глазах сверкали фейерверки. Еда со вкусом Ленинграда, еще не хватало запаха сырости и все, полная картинка дорисовывалась перед глазами. И так каждый день. — Я подумаю, — небрежно ответил Отабек, переводя свой взгляд на спокойную реку, омывавшую собой Свердловск. — Если ты не поговоришь с ним и просто исчезнешь, то у него точно шарики за ролики убегут, — скучающе произносил Виктор, поглядывая через свое плечо. — Поддерживаю, — тяжело, как идущий по баррикадам конвой, донеся голос Кристофа до двух хранителей. Вылезая из черной мертвой жижи, что растворяла черепицу дома, этот антихрист устало поглядывал на каждого из присутствующих. Воздух моментально пропитался ртутью, а мертвая вода потекла к белоснежным крыльям ангелов, стараясь их очернить, но ничего не вышло, им было достаточно слегка отсесть друг от друга, и этот черный ручей потек своей дорогой. Ничего не меняется, все такой же грустный Кристоф, что без конца следовал тенью не за человеком, а за бессмертным Виктором. Их связь вызывала много вопросов, но Отабек был слишком не искушен такими сплетнями и хорошо воспитан, чтобы лезть в чужое болото. — Человеческое сознание- хрупкая вещь, — тихо произносил антихрист, крепче прижимая к себе свои черные крылья, что скрывали под собой бледное тело, усыпанное шрамами прошлых войн.— Особенно, когда человек влюбляется в одного из хранителей своей судьбы. На примере Евы вы все должны знать, что такая связь ни к чему хорошему не приводит. — Стыд какой, — скрипя зубами произносил Отабек, поглядывая то на это скучающее лицо темного персонажа, падшего ангела, то на ослепляющего своей белизной света Виктора. Умиротворяющий вид суеты вокруг- это успокаивало душу, так же, как и серые оттенки города, вперемешку с небесным сиянием бирюзового мира над крышами домов. Где-то там, восседая в своих белоснежных замках, сидит руководство и свысока поглядывает на Землю, хотя у Отабека закрадывались мысли, что уже давно никто не наблюдает над миром сверху. — Виктор, — неожиданно и резко произнес Отабек, привлекая внимание всех неживых глаз, — Ты тоже погиб в бою? — Да, — скучающе произносил второй хранитель, не сводя взора со своего человека, — При Петре, на Балтийском море. Пошел ко дну со своим кораблем во время еще Великой Северной войны 1720 года. Тогда я не думал, что этой стычке в Балтике дадут такое название. Голос его стал грубее, как на службе, каждое произнесенное слово резало воздух и не оставляло после себя никаких вопросов, лишь только тишину в ответ. Невольно добродушно заулыбался Виктор, посмотрев на темного ангела-хранителя, что сидел по правую руку от него и внимательно следил за толпами снующих людей на улице. — А, судя по твоей рубахе, остается много вопросов. Выглядишь как нерусский, но при этом умер в чисто русской льняной рубахе, да в штанах. Ноги только босые, лаптей тебе не хватает, как и больших голубых славянских глаз. — Да… Так вышло, что хоронили меня не мои соплеменники, а славянская семья, по своим обычаям… Так я и остался привязан к неродной одежде, языку и религии. — Что ж, раз мы рассказали друг-другу о своих смертях, то мы уже не просто случайные знакомые, — обнажая свою ослепительную улыбку, говорил Виктор, расправляя крылья для полета с крыши прямиком до своего человека, — Бек, главное не переживай, всё наладится, но если потребуется очередной совет, разговор или помощь, можешь обращаться ко мне, не стесняйся. Всё, что сказал Виктор, прежде чем метнуться вниз головой, расправляя свои крылья все шире, чтобы, обволакивая своего человека тенью облаков, неожиданно явиться живым за его спиной и, как небесное чудо, громко смеясь, потрепать Юри по голове. Несмотря на тело, пропитанное пылью и потом, Виктор выделялся даже среди людей и, можно сказать, выглядел ослепительно. Его стертые туфли, серый пиджак — все это не портило его, наоборот, придавало какую-то изюминку. — Эй, тёмный ангел-хранитель, где твой приятель? Низший демон, — произносил Кристоф, чуть ближе присаживаясь рядом с Отабеком. — Меня это волнует в последнюю очередь. — А зря, ой как зря. Раздался гром, словно здание рухнуло среди ясного дня. Уличная суета прекратилась, люди по принципу домино разбегались друг от друга, наводя всё большую суету, но для Кристофа подобное безумство напоминало медленный нервный танец человечков под его черными крыльями. Никаких чувств, лишь пустота, отчаяние, печаль и глаза одного из всадников апокалипсиса, только вот кого? — Чьи это глаза? Они точно не твои, так чьи же? Падший ангел, с желтоватыми волосами, невольно оскалился и с добродушным взглядом поглядел на темного ангела-хранителя, пытаясь в этих чёрных глазах разглядеть хоть какие-то эмоции. Они были друг для друга загадкой, но так и не желали видеть друг друга. — Ты правда хочешь знать? Произнес словно с горечью на языке антихрист, проглатывая эти ядовитые слова и подкрепляя их своей натянутой улыбкой, напоминавшей оскал дьявола. — Да, — отчеканил Отабек, всматриваясь в ядовитые, светящиеся алым огнем глаза, наполненные злобой и печалью одновременно. — Слышал поговорку, «слепая смерть»*? Этого было достаточно. Кристоф продолжал наблюдать за миром, что успокоился и продолжил свое движение, пока этот чернокрылый падший ангел желал этому спокойствию поскорее умереть, погрузив его в безумство. — Твой дружок. Низший демон. Сейчас промышляет подобным. Жажда власти и крови завладела им, и он сеет свое семя безумства в подземном царстве. Но это продлится недолго. Как только кто-то из князей узнает об этом кощунстве, ему конец. Смерть будет мучительной и долгой, он будет сгорать сотню лет в собственной крови. Жутким эхом завывающей морозной бури доносился голос Кристофа, что уже готовился расправить все свои четыре крыла, чтоб спуститься за Виктором на землю, следуя ещё и за слабеньким душой человеком, с именем Юри. — День обещает быть длинным, — начал свой монолог Отабек, вставая с крыши дома.— Пойду решу свои проблемы и… Товарищ, если встретите этого язвительного инкуба*, то сообщите мне об этом. Есть у меня желание спуститься за ним и самолично оторвать его голову от плеч. Бросив на улетающего ангела-хранителя многозначительный взгляд, Кристоф невольно усмехнулся, ведь давно он не встречал подобных темных ангелов, что способны не только возноситься к небу, но и спускаться в самое пекло. Клубок загадок собирался в узлы, но Крис прекрасно осознавал, что вот-вот, и свеча ожидания догорит, оставив после себя темень ответов, и среди них будет отчетливо сиять одна мысль: «во всем виноват рай и пешки Бога, что затерялись в аду.» Каменное ожерелье сожаления, что тянуло Отабека все ниже, полегчало. Больше не сгорая от уничтожающего чувства вины, он двинулся к цирку, где вовсю должна была идти репетиция восстановившегося после падения Юрочки. Все так и есть. Со сбитыми в кровь коленями и стертыми пальцами ног, худощавый светловолосый паренек убрал отросшие локоны волос в две тугие косы. Время лечит, одно было понятно, но глядя в эти сосредоточенные темно-зеленые глаза парня, становилось понятно: он хочет домой, чтобы снова уплыть в свои меланхоличные мысли без ответа. — Кто так тянет носки?! Да у меня прабабушка лучше тебя отработает! Недовольный дядь Саныч ворчал и попивал своей несладкий кофе, исподлобья поглядывая на уставших артистов. Спортсмены характерно отличались от цирковых, ведь одни привыкли показывать свой максимальный результат в короткий срок, пока другие на долгосрочном эффекте могут демонстрировать сверхвозможности человеческого тела. Еще один такой маленький пунктик, за который Юрочка презирал спортсменов в этом номере.Лишь один Мимино ещё более-менее был ему приятен, но только благодаря своему дружелюбному характеру и определенной специфической манере выступления: такой эпатажный, типичный грузин с лучезарной улыбкой и горячим характером. Словно изюм в плове, прекрасное сладкое дополнение в номере, но такое странное в тематике пиратов. — Да-да, — лениво отвечал Юра, все выше поднимаясь на своей трапеции. — Что там следующее? — Сделай раскачку, потом выход на две, в ласточку, после прокрутка и обрыв в руки. Набор слов, что несли самый настоящий и понятный смысл для юного артиста. Пока все остальные его коллеги отдыхали на новой натянутой страховочной сетке, он по очереди филигранно выполнял каждый из элементов. В его лазурных глазах отражались прожектора, пока тонкие пальцы все цеплялись за деревянную перекладину, что все норовила выскользнуть из рук, обрушив тело артиста вниз. Боялся ли Юра Плисецкий высоты после того падения? Немного. Дрожь в холодных руках и душа, забивающаяся в пятки, все, что он испытывал, но как говорится: «глаза боятся, а руки делают». Вот и сейчас, получив пару хлёстких подзатыльников от дядь Саныча и словесных приободряющих фраз от дедушки по местному телефону, он собрался с духом и пошел. Душа не находила покоя, губы превращались невольно в одну ниточку от нервов, а глаза испуганно поглядывали на бездну в 6 метров. Не так высоко, но муравьи тревоги так и бегали электрошоком вдоль пальчиков, словно пугающая судорога, что снова и снова выбивала из колеи. — Ап! — громко произнес Юра, перед обрывом в руки. Момент, и система организма дала сбой, невольно разжав руки в самый важный момент. Снова летя вниз, ближе к страховочной сетке, Юра ощутил поистине парализующий тело страх, пока перед глазами все кружились картинки калейдоскопа света и…какое-то бледное свечение, что обхватило тело Плисецкого, пронизывая каждую клеточку этого худощавого тела теплом, освобождая артиста от страха, сковывающего мышцы. — Нам нужно поговорить, — тихо прошептал Отабек, цепляясь теплым, но неощутимым облаком за тело напуганного юного артиста, что стоял на дрожащих коленях, упираясь в пружинящую страховочную сетку. Артист сам не понял, как смог сгруппироваться, упасть на спину и, с помощью отдачи от сетки, безопасно приземлиться на стертые колени, горевшие от боли, но из-за нахлынувшего цунами страха, Плисецкий ничего не чувствовал, только тепло от прикосновений своего ангела-хранителя. — Не лезь ко мне, — отталкивая от себя неосязаемое тело Отабека, Юра с испугом глядел на белые одеяния и широченные крылья райского создания. — Всё в порядке, Юрочка, давай поговорим. — Уйди! Закипающие гневом глаза ослепляли Отабека, но он продолжал с любовью смотреть на своего человека, чья милая душа была для него дороже любых сокровищ. Шорох перешептываний коллег по номеру доносились до Плисецкого, пока он на дрожащих ногах слезал с сетки, с трудом удерживая свое тело. — Совсем поехал крышей, — с презрением поглядывая в спину парню, произносил Владимир, — У него и до этого беды с башкой были, а сейчас…совсем беда. — Я пойду…воды попью. Бросив короткую фразу, не глядя ни на кого вокруг, юный артист побрел к занавесу, к выходу в форганг, чтобы, борясь с болью в теле и страхом в душе, уйти, ни чувствуя ничего, кроме тепла где-то в области спины. Он чувствовал, как, словно от холода, у него начинали неметь кончики пальцев, на душе трескались осколки льда, проворачиваясь и не принося ничего, кроме чего-то противного и тягучего. Он старался ничего не чувствовать-ни своих чувств, ни чувств других. — Юр, я знаю, тебе тяжело…- на выдохе произносил ангел-хранитель, вставая перед своим человеком широкой стеною с крыльями, через которую парень так легко проходил, как через иллюзию. — Ты — всего лишь бред в моей голове, — скулил Юрочка, двигаясь босыми ногами по холодным деревянным полам, что пропускали через себя ледяной сквозняк. Глядя на то, как человек проходил сквозь него, как и вправду через несуществующую преграду, у ангела где-то на задворках души проворачивался ржавый гвоздь. Было больно, но это терпимая и оправданная боль. — Юр! Выслушай меня! — Всё нормально, — нервно шептал себе под нос юный артист, не ощущая холод под ногами, лишь холод внутри и дискомфорт в теле, покрывшемся мурашками. Не выдержав, Отабек сбросил со своих плеч этот невесомый лик святого и, нацепив на себя кожаные тяжеленные доспехи, схватил юного артиста за локоть и силой развернул к себе, чтобы еще раз взглянуть в эти испуганные зеленые глаза того, кого он так пытался уберечь от всех бед человечества. Сухие губы человека невольно дрогнули, а тело сковал страх, ведь секунду назад собеседник напротив был ощутим не более дыма облаков с двухметровыми крыльями, а сейчас стал полноценным человеком, без крыльев, с плотной и упругой кожей, да и еще с силой, способной с легкостью оставить на руках Юрочки рассыпчатую пелену узоров от синяков. — Юр, выслушай меня, пожалуйста, — сменив нервный крик на спокойный шепот, Отабек продолжал крепко сжимать руку артиста, вглядываясь, как испуганный взгляд сменялся на гнев. — Да кто ты такой?! Смерть моя или бред?! — Я твой ангел-хранитель. Разве не помнишь, как в четыре года, тебя тайно покрестил дедушка в Москве? Тогда-то мы и встретились первый раз, — ласково начал свой монолог ангел, расслабляя хватку. — Точно бред какой-то… Какой к черту ангел-хранитель? Быть такого не может. — Ох, Юра, Юра, ты же сам понимаешь, что я не стану врать тебе. Окончательно ослабив свою хватку, Отабек невольно улыбнулся и пригладил растрепавшуюся косичку артиста, что, как у ребенка, торчала волосками кверху. Юра же, глядел на него как на чудо, ведь ему больше не было страшно от этих теплых прикосновений ангела-хранителя. — Почему ты раньше не захотел со мной поговорить? — Прости меня, но я испугался твоей первой реакции на мою истинную форму. Не зная, как к тебе приблизиться, я решил для начала посоветоваться с… приятелями по работе. Да, и характер у тебя, Юрочка, не самый приятный, поэтому я решил дать тебе недельку на остывание. Им бы по бутылочке вина грузинского, но и чача от Мимино сойдёт для разговоров. Хлесткий удар по челюсти ангела-хранителя успокоил Юру, на лице невольно появилась столь долгожданная улыбка и уже непонятно было, когда это руки так предательски сплели их двоих в теплые объятия. Остановить бы минуты, что бежали сквозь пальцы, но оно и не важно. Ценя каждое теплое мгновение, они до треска в ребрах держали друг друга в объятиях, а Юрочка уже был готов повиснуть на шее у своего ангела-хранителя, что сейчас был реальнее самой жизни вокруг. — Мне пора вернуться к репетиции. А то Саныч сожрет меня еще за один прогул. Нехотя отстраняясь от тепла Отабека, юный артист поглядел в эти темные глаза своего собеседника, что были как всегда наполнены бесконечной добротой и любовью к своему человеку. Невольно прикусив сухую губу, Юра привстал на носочки и, притянувшись к тонким губам хранителя, так по-детски чмокнул его, моментально и стыдливо отводя глаза в сторону. Ангел-хранитель лишь усмехнулся от столь дивных мыслей в голове парня, притянул его раскрасневшиеся лицо к себе и ответил на этот девственный и нежный поцелуй. Как на краю земли, они цеплялись друг за друга, и чем дольше продолжался этот теплый поцелуй, тем все сложнее было расцепить руки. — Но мне правда надо репетировать, — сбивчиво дыша, произнес юный артист, лишь слегка отстраняясь от хранителя. — Хорошо, но после репетиции, ты не против будешь сходить на обед? — Конечно.***
Долго ли, коротко ли они ехали — никому неведомо; Ведомо только то, что приехали Они к огненной реке, через реку мост лежит, а кругом огромный лес… Проговаривая этот заговор, лежала на плоту девушка в темном одеянии. Она почти не шевелилась, лишь смотрела лазурными и чистыми глазами в подземный потолок, что словно пасть монстра, была покрыт острыми клыками и руками мертвецов, что тянулись не только из смердящей воды, но и из стен. Вой мертвых превращался в песнопение для умиротворения души той, что еле могла шевелить своими истощенными руками, покрытыми трупными пятнами и сажей от взрывов. Та река свирепая, Свирепая река, сама сердитая, — Из первой же струйки как огонь сечет, Из другой же струйки искра сыплется, Из третьей же струйки дым столбом валит, Дым столбом валит, да сам со пламенью. Продолжала она шептать себе под нос эти древние строки, глядя в пучину черной горящей воды, где в ее отражении проявлялось совершенно другое лицо. Но ничего, скоро все закончится. Скоро плот дойдет до конца, а там будет ожидать ее сутулый и костяной путник, что отведет хрупкую девушку под свои пляски смерти. Скрип чьих-то зубов привлек внимание лежащего женского тела, и на лице мертвой воцарился дьявольский оскал. Черный змей выплыл из пучин горящей смолы и медленно, как тающая плоть, развалился на плоту у ног девушки, обнажая пожелтевшие клыки. Его чешуя блестела от искр огня, но он не горел, а лишь плавился под жаром. Когда его метаморфоза закончилась, пред лазурными глазами покойницы предстала полуобнаженная женщина, чьи ноги были хвостом змеи, лысая голова была покрыта чешуёй, а в острых глазах отражались пламя и дым от реки. — Сладкая душа, откуда такая мощь в тебе? — шипела она, медленно подползая к босым ногам девушки. — Оу, а я думала, меня Змей* многоголовый встретит? — еле скрывая свой оскал, произносила девушка, поджимая ноги ближе к груди. — Давно он по миру пошел, после встречи с богатырями, теперь я тут пирую. Это все, что отметил данный демон, прежде чем расплыться в улыбке, разрывая до ушей свою пасть, чтоб с головой до пят проглотить эту умершую с её душой. Хвост обвил тонкое бледное тело, короткие темные волосы еле касались хрупких плеч девушки, пока в ярких глазах отражалась это жуткое создание, покрытое смолой и чешуей. Но не успело это змеиное подобие вкусить свежую душу, как голубоглазая девушка вцепилась своими тонкими пальцами в ее пасть и жестким рывком вырвала ее нижнею челюсть. Только это создание завопило от боли, как девушка звонко засмеялась и освободилась от хвоста хранителя реки, разрезав его на кусочки своими острыми крыльями, что вырвались из ее позвонка, как вторая кожа, но вся обгоревшая, перепончатая и жесткая. Возвысившись над этим ничтожеством, что пыталось превратиться обратно в змея, звонкий смех девушки сменился на мужской, грубый и басистый хохот. Этот смех раздавался по всей зловещей дали реки Смородины, пронизанной тонкими линиями судеб. — Ты…лживый демон, — вопил монстр, отращивая себе новый хвост и возвращаясь в змеиную форму через хруст костей и жуткую тягучую метаморфозу, сопровождаемую танцем ломающихся косточек. — Как жаль, но у меня свой взгляд на это. Срывая со своего лица лживую оболочку нежного женского лица, демон продолжил улыбаться, обнажая клыкастую пасть, что так и желала разорвать плоть хранителя реки, чтоб выгрызть его душу. Пред чешуйчатым монстром предстала истинная форма демона, что являлся низшим демоном, с человеческим лицом. Он держал в руке орудие от приспешника Самюэля. — Я тебе сердце вырву! — кричало создание без низшей челюсти и с висящим кровавым языком, клацая об деревянный плот острыми зубами. — А я тебе глаза. Спокойно отчеканил Жан-Жак, закатывая рукав своей рубахи. Он уже видел погибель этого монстра и то, что все идет строго по его плану, главное — не попадать на более сильных демонов или князей ада, что могут одним пальцем его раздавить, как маячившую мошку в луче света. Эта ночь сгорела в крови змеиного хранителя реки мертвых душ, и над всем этим огнем возносился низший демон, поедающий бьющееся змеиное сердце, вращая горящими глазами. Его душа наполнялась силой и жаждой большей власти, и теперь ничто не сможет успокоить его голод. Лицо мертвой девы — это лицо его мертвой жены, что он так бесчинно использовал для маскировки в этом аду. — Помнишь, горела ночь, — шептал Жан-Жак себе под нос, смотря сверкающими глазами на усопшее тело змеи, соскальзывающее в горящую реку. Солнце здесь не взойдёт и справедливость не восторжествует, ведь тут, в подземелье, будет царствовать только самый сильный. Совсем озверевшие, все эти мелкие демоны грызли друг-друга, а вот Леруа решил пойти по другому пути, более хитрому. Заполучив оружие приспешника падшего ангела смерти, он мог вырывать души из любых существ, что упрощало его путь по головам. — Дорогая Изабелла, спасибо тебе, — обнажая окровавленные клыки, он поднял кусок лица его любимой с тонущего плота и, глядя добродушными глазами, запихнул этот кусок плоти в рот, проглатывая как деликатес. — Обещаю тебе, что смогу найти тебя, и тогда больше ничто нас не разлучит. Путь был неблизким, но демона Леруа это не смущало. Он шел уверенно по костям мертвых, отталкивая руки погребенных и не слыша крики воинов и матерей. Следующий круг этого подземного царства был менее жутким, но не менее кровавым, ведь там людей превращали в кричащие деревья. — Интересно, и как далеко он продвинется? Словно мертвый ангел, глядел Кристоф на демона Леруа из-под потолка этой пещеры, не доходя до медного моста, что в заговорах носил имя- Калинов мост. Спустившись ближе к горящей реке, что бурлила под его обнаженными ступнями, он с интересом поглядывал на труп этой змеиной особы, чья кончина пришла слишком скоро. Ветви деревьев, что были вокруг этой реки, указывали на идущего по их пути демона Леруа. — Стоит ли это прекратить или…пусть что будет? — задумчиво произносил Кристоф, поглядывая через свои плечи, скрытые под многочисленными крыльями. Ничего не было вокруг, только тонкие руки мертвецов, что все пытались обвить тело падшего ангела своими руками, но тут же были отрублены святым мечом, чье святое пламя уничтожило не одного дьявола в этом подземелье. — Смерть, я у тебя совета спрашиваю! Рявкнул антихрист так, что даже стены задрожали от страха перед этим жутким ревом. А, когда наступила пронзительная тишина, и даже пламя замерло в реке, Кристоф смог услышать тихий топот копыт какой-то клячи, еле-еле тащившей свои выпирающие ребра. Воздух пропитался смрадом, на стенах вырос иней, а завывающий ветер вёл за собой белую кобылу с торчащей вороньей костью. Ужас конца жизни ложился шлейфом за женщиной в черной мантии, чье худощавое тело тащила на себе костлявая кобыла с вытянутой костяной мордой. По Калиновому мосту ступала эта костлявая кобыла, и он дребезжал, как и застывшее пламя от мороза этой дамочки, чьи длинные локоны скрывали часть её лица, а длинные седые ресницы прятали глаза, а, точнее, отсутствие их. — Опять ты, — с отвращением произнесла девушка, пряча серп за своей спиной, словно готовясь вонзить его в грудь путника. — Поверь, старуха Смерть, я тебе тоже не рад, ведь ожидал Самаэля, но и твой совет мне нужен. Серп в её руках рассыпался на тонкие ажурные снежинки, а взмахнув своими черными прядями волос, что рассекали замерзший воздух в подземелье, она обнажила облезшую часть лица. Из-под омертвевшей кожи проглядывал череп, худые плечи под мантией расправились шире, а веки распахнулись подобно воронкам, позволяя увидеть там лишь темноту и пустоту. Не зря ее прозвали слепой, ведь ее глазами теперь был верный сутулый конь, да дубовая ступа, которой она простукивала землю перед собой. — Никакая я тебе не помощница! — рявкнула Смерть, спрыгивая со своей кобылы, что била тощим копытом замершую почву. Пламя реки Смородины почти погасло, оно больше не съедало тьму вокруг себя, напротив, эта тьма тянула свои когтистые лапы к Кристофу, что без доли страха и смятения пожирал взглядом эту древнюю богиню. — Внемли мне, старуха. Видела этого слабого демона-хранителя, что сейчас выгрызает землю из-под наших ног и убивает твоих хранителей? Так вот, хочу знать, несет ли он погибель мне или кому-то еще? — Ха-ха-ха! Звонкий девичий смех перерастал в старческое безумие, а после и в надрывный кашель. Теперь пред антихристом стояла сутулая старуха, все такая же слепая, но с сияющей улыбкой, обнажая гнилые и редкие зубы. Поистине кикимора одноглазая, с серпом в руке и длиннющими черными волосами, что текли за ее шагами, словно разлившаяся огненная река. — Наивный, наивный падший ангел, — шептала старуха, нащупывая почву под своими босыми ногами тростью, что трещала от каждого удара.— Коротко, но всё же, отвечу на твой вопрос: будь, что будет. В отличие от тебя, этот юноша не лелеет теплых надежд о небесах. А теперь, проваливай, пока я силой не забрала свои глаза, ведь Ярило* тут нет, и никто тебе не поможет.***
В маленьком номере Плисецкого всё пропахло травяным чаем и сном. Такая умиротворяющая атмосфера и теплые объятия ангела-хранителя, все это вводило в некий транс от наслаждения. Теплый обед еще теплился в желудке, а тонкие пальцы волей неволей заплетались в волосах Отабека, пока тот лишь поглаживал острые лопатки на спине. За окном гас розовый отблеск заката солнца, но умиротворенный блондин уже дремал, плотно прижимаясь к груди того, кто, как обычно, будет охранять его от всех кошмаров. — Уже заснул? — прошептал ангел-хранитель, убирая упавшие светлые локоны с длинных ресниц артиста. — Ммм…почти, — сонно волочил языком парень, немного морщась он щекотливых локонов. — Хорошо, увидимся на рассвете. Оставив неосязаемый поцелуй на румяных щеках юного человека, ангел-хранитель растворился в его объятиях и, как туман, с широкими крыльями, выскользнул на волю, чтобы присесть рядом с кроватью на холодный деревянный пол узкой, но уютной комнаты, что озарялась последними лучами солнца в этом дне. — Закат — чудное время суток, — думал Отабек, -ведь каждый раз он был разным, все зависело от времени года, но самый красивый закат обычно зимой, после заморозков. Словно раненого солдата, Отабека освещало алое солнце, даруя его белоснежному одеянию кровавый и такой знакомый оттенок. Рукам так и хотелось опуститься ниже, плечи невольно сутулились от воспоминаний о прошлых жизнях, а неощутимое тело пребывало словно в ледяном аду солнечного мира, где на самом деле его тела не существовало, так же, как и его чувств. Так хотелось спать. Снова шорох простыней, и взгляд темного ангела-хранителя упал на белокурого парня, что так блаженно улыбался во сне, и эта его улыбка успокаивала любые тревоги Отабека. Припадая щекой к холодной ладони парня, он ощущал, что ощущения близости с этим юным артистом, делает его впервые таким счастливым. За последние семь сотен лет он не улыбался так часто, как сейчас. — Ммм, ты что это ушел, — сонным голосом шептал Юра, протирая закрытые глаза. — Не переживай, Юр, я всю ночь проведу с тобой, так что спи. С добродушной улыбкой произнес ангел-хранитель, поправляя непослушные локоны юного артиста, которые даже не шевельнулись под его неосязаемой формой. Приоткрыв свои сонные глаза, Плисецкий с любопытством посмотрел на ангельскую форму своего собеседника, который, по его словам, безустанно следовал за ним всю эту жизнь. — А тебе не холодно, вот так сидеть на полу? — Я ничего не чувствую, — ответил коротко Отабек, посмотрев на свое отражение в зеленоватых глазах человека, — Спи, Юрочка, спи, тебе скоро вставать. «Наверное, тяжело ничего не чувствовать», — подумал про себя юный артист, не решаясь это произнести вслух, но все это прекрасно услышал Отабек и лишь добродушно погладил парня по голове, словно отгоняя все плохие мысли из головы Юры. — А расскажи, что-нибудь про свое прошлое. Сонно лепетал юный артист, прикрывая глаза от теплых неосязаемых рук ангела-хранителя, что так бережно гладили его вдоль спины, как маленького львенка на сеновале, которого вылизывают родители и убаюкивают своим рычанием. — Тебе правда интересно? Человек ничего не ответил, вернее будет сказать, лишь легонько кивнул и что-то промычал, дожидаясь завораживающих историй от этого персонажа с ослепительными крыльями, что стелились по полу, словно упавшее объёмное одеяло. Отабек не скрывал своего умиления, легонько прикоснулся губами к румяной щечке парня и начал свой долгий монолог, что больше напоминал древнюю былину. Ангел-хранитель вспоминал, как он шел в тишине, по убитой весне, по разбитым домам славян, разрушенные стены которых ещё тлели под копытами их степных коней, по седым головам врагов, чьи лица замерли в испуганных гримасах, по черной от огня траве, а в голове лишь одна мысль: «следующая зима не скоро». Тогда он ненавидел зиму из-за голода, холода и кровавого снега, вперемешку с умирающими на ходу клячами. Так бывает, когда умираешь, то начинаешь ценить совершенно другие аспекты жизни человеческой. А пока ещё жив, стой до последней капли крови, вгрызайся в землю зубами и даже не думай, покидать ли тебе этот мир живых. Отабек отчетливо вспоминал момент, когда, разгуливая по болоту с воинами из своего народа, он рассматривал бесконечные кроны деревьев, что тянули свои ежовые рукавицы к солнцу, скрывавшемуся за многочисленными тучами, но продолжавшему греть промерзшую землю. Ночь обещала быть долгой, а рассвет ранним. Так они и шли, расчесывая копытами коней эти земли, что были усыпаны желтыми иглами елок. Наверное, так пляшет смерть — на семи холмах, под завывания криков детей и матерей из горящих изб, пока воины проливают свою кровь на разбитых и бесплодных полях. Свое умытое кровью лицо, выгоревшие от горя, усталости глаза и седые отросшие пряди, торчавшие во все стороны — все это мог увидеть Отабек в своём отражении в лужах, и к этому виду изо дня в день прибавлялись только новые шрамы или седые пряди. Сквозь тень лесов, под седым солнцем, он услышал звонкое песнопение кукушки, что скрывалась где-то в еловых ветвях и вопрос, волей- неволей, сам сорвался с его уст, но кукушка замолкла в ответ на его вопрос: «Сколько же лет мне осталось?». Безымянный пророк, темно-серого оперенья, с золотистыми ногами, дал свой знак и свой приговор, он изъяснил коротко, что скоро и этот воин распрощается с жизнью, и на его костях спляшут враги.