***
— Чувак, — Каминари посмотрел на Минету с чем-то вроде ужаса. — Ты серьёзно? Минета фыркнул и скрестил руки на груди. — Это было так по-гейски, когда он лежал на тебе. Каминари попытался не замечать нахлынувшую волну огорчения. — Он спал. Минета закатил глаза. — Будь осторожен, он, наверное, гей. Каминари очень терпеливо и чертовски осторожно постарался унять дрожь в голосе. — Это плохо? — О, это отвратительно, — Минета исказил лицо, даже выдав тяжёлый театральный выдох. — Боже, его должны исключить из ЮЭй. В этой школе нет места педи… Верно, подумал Каминари с леденящей ясностью. Хорошо. Каминари нацепил на лицо фальшивую улыбку, подскочил на ноги и вышел из поля зрения Минеты. Трубка на стене имела прямую связь с телефоном Айзавы. Был почти полдень, их учитель уже просыпался к этому времени. Это не ситуация с молнией, но… ну, Каминари не идиот. Большую часть времени. Он был другом Шинсо, как бы тот этого не отрицал. Каминари видел синяки на Шинсо от спаррингов и тренировок и слышал радость и восторг в его голосе. Он знал, что Айзава и Шинсо были в какой-то степени близки. Возможно, Айзава был тут прошлой ночью, поэтому Шинсо спал на диване лицом вниз. Каминари выдохнул, всё ещё дрожа от гнева. Он снял трубку с крючка, нажимая на единственную кнопку, запрограммированную на номер их учителя. Через четыре гудка телефон с щелчком сняли. — Что. — Здравствуйте, сенсей! — протараторил Каминари, пытаясь не напрягать голос, чтобы Минета не заподозрил ничего. — Так, эм, какая политика у ЮЭй насчёт оскорблений? Тишина и писк, который Каминари почувствовал даже в костях. Линия была ещё занята, значит Айзава просто молчал. — Оскорбления… в каком контексте? — отрывисто проговорил Айзава. — Знаете, — Каминари попытался сдержать неловкий смех. — Э-э-э, сексуаль… ном? Пауза, ещё один писк. — Ты хочешь сказать, что один из учащихся оскорбил другого. — Не Вашего ученика, — уточнил Каминари, постукивая пальцами по стене. — Ну, типа Вашего ученика, но скорее воспи- — Каминари. — Э, ну фиолетового! — выпалил Каминари. Ещё одна пауза. — Минета оскорбил Шинсо в сексуальном контексте. — И, эм… — Каминари снова нахмурился, — его пол тоже. То есть, он очень расстроился. Он быстро ушёл и выглядел грустным, сенсей. — Понятно, — спокойно отрезал Айзава. — Я займусь этим. Спасибо. Очередная пауза, и Айзава оборвал линию.***
— Она пустая*! — закричала Мина в три часа ночи почти в пустующую комнату. — Йей! — крикнул Киришима в ответ, чуть сильнее придавливая кнопки на джойстике. — Йоу, Мина! Чё как? Мина побежала через комнату, перепрыгивая через Урараку, которая испугалась её приближения. Мина продолжила свой путь как ни в чём не бывало. Она ударила руками (в перчатках, поглощающих кислоту) по журнальному столику с громких хлопком. Её глаза искрились и светились от трепета. — Нет-нет, Киришима. Пустая. Киришима поставил игру на паузу, осторожно опуская джойстик. — Йей?.. На лице Мины заиграла широкая улыбка. — Винограда больше нет. Урарака уронила калькулятор, который держала в руках. На её лице читалось замешательство и удивление. — Минета-кун? Минеты-куна больше нет? — Я знаю! — взвизгнула Мина, радостно хлопая в ладоши. — Кажется, наши молитвы были услышаны! — Минета, бро, — Киришима уставился на экран. — А что он сделал? — Выбесил кое-кого, Дерьмоволосый, — хмыкнул Бакуго, заходя в гостиную. В руках у него была миска с нарезанными фруктами. Он был одет в спортивные штаны с низкой посадкой и домашнюю майку. — Слышал, как изюм скулит сквозь стены. Мина секунду смотрела на него, а потом разразилась смехом. — О! Я поняла! Изюм, потому что он виноград! Бакуго ощетинился. — Хочешь сказать, что я плохо оскорбляю? — Нет, — радостно прощебетала Мина. — Ты не испортишь мне настроение, Бласти. Пусто! — Йей! — закричала Урарака с другого конца комнаты.***
Тодороки сидел под тенью большого дуба. В руках у него была старая книга, потрёпанная и покрытая чайными пятнами. Она пахла немного странно, но он любил её больше, чем можно было бы подумать. Это была одна из самых дорогих его вещей, даже если она уже отжила своё. Её ему подарила пожилая женщина, работающая в библиотеке, которая навещала своего мужа после его операции. Он, должно быть, выглядел грустным. Лицо, покрытое бинтами, его тело, слишком маленькое на фоне огромной кровати. По словам его отца, в педиатрическом отделении работали неумелые врачи, поэтому его положили в личную палату в пустом коридоре. Его матери с ним не было, и он провёл много бессонных ночей в одиночестве. Женщина почувствовала жалость, он знает, но она подарила ему одну из книг, которые у неё были с собой. Шото не совсем понимал старый язык, учитывая, что книга была написана до смешного давно, но полюбил её, почти глотал слова. Тодороки перелистывал страницы, тихо бормоча отрывки почти слово в слово. Тень была облегчением в жаркий день. Затем кто-то подошёл к нему. Он подумывал игнорировать незнакомца, в лучшем случае это кто-то из общеобразовательного курса хочет попросить автограф его отца и убежать восвояси. — Ох, — он услышал слегка запыхавшийся голос. Тодороки поднял голову и нахмурился, когда узнал студента со Спортивного Фестиваля. Его гость уставился на книгу. — Это… Он замолчал, потом полез в пёстрый рюкзак на боку. Порыскав, он выудил книгу с изжившей себя обложкой. — О, — удивился Тодороки, — та же книга. — Та же книга, — согласился Шинсо Хитоши с улыбкой, полной неописуемого восторга. Шинсо неуверенно плюхнулся рядом с ним на землю. Даже Тодороки со своим ограниченным опытом социального взаимодействия мог сказать: он был расстроен чем-то. Шинсо пролистал книгу, остановившись на закладке. Бросив быстрый взгляд, Тодороки понял, что они на одной и той же странице. — Прочь… мерзкое насекомое, — несмело начал он. Шинсо дёрнул головой так быстро, что у него почти хрустнула шея. Его глаза были полны удивления и трепета. —…О-останься, чтобы я мог рас- растоптать тебя в пыль. На сердце у Тодороки потеплело, он вдруг почувствовал что-то чуждое. Это было не как с Мидорией, скорее… понимание. Шинсо слегка улыбнулся. Тодороки снова опустил взгляд в книгу и продолжил читать.***
В следующий раз, когда Тодороки увидел Шинсо, тот был в самом разгаре спора с его учителем. Они выглядели расстроенными, или, скорее, Шинсо выглядел расстроенным. Его глаза казались остекленевшими. Тодороки пришёл, чтобы получить разрешение на посещение бассейна. Он не хотел вмешиваться. — Мы обсудим это позже, — рявкнул Айзава, и его налитые кровью глаза остановились на Тодороки. — Иди в класс. Шинсо втянул голову в плечи и сгорбился. Тодороки почувствовал что-то странное в животе. Что-то неправильное и зудящее. Он не знал, что сказать, особенно когда на него смотрел Айзава-сенсей. Тодороки замялся и выпалил: — Поберегись! Остатки своих дней ты проведёшь в мучениях и страхе. Шинсо слегка склонил голову, его взгляд изменился, и он улыбнулся. — Разве я недостаточно страдал, а ты пытаешься приумножить мои горести? Тодороки почувствовал на губах усмешку. Шинсо неохотно улыбнулся ещё шире. — Что… — выдохнул Айзава.***
После занятий класс плёлся в общежитие. Уроки Всемогущего были до унизительного изнурительными и болезненными. Даже Бакуго настолько устал, что не жаловался. Серо пинком распахнул дверь, усталая вереница студентов тащилась за ним. Айзава стоял перед ними, засунув руки в карманы комбинезона. Шарф был обернут вокруг его шеи, волосы были чистыми. — Да ладно, — испуганно застонал Киришима. — У нас время отдыха. — Что-то случилось, сенсей? — ахнул Мидория, тревожно проталкиваясь сквозь толпу. — Это из-за пропажи Минеты? — Его исключили, придурок! — рыкнул Бакуго, словно вот-вот ударит Мидорию по лицу. — Да, что-то вроде того, — устало выдохнул Айзава. — Нам нужно было освободить место. Да, я исключил Минету. — А? — удивилась Цую. — Неужели наши просьбы хоть чего-то да стоили, ква? Айзава медленно моргнул. — Возможно. Бакуго, попробуй не убить этого. Бакуго фыркнул и раскраснелся, но слишком устал, чтобы по-настоящему спорить. — Привет, — неловко пробормотал Шинсо под чужими взглядами. Оджиро ощетинился и отошёл в сторону. Хагакуре побежала за ним, выкрикивая его имя. — Привет! — ухмыльнулась Мина. — Ты же тот промывальщик мозгов! Приятно познакомиться! Шинсо опешил и кивнул: ему не нравится внимание. — Шинсо! Я так рад снова тебя видеть! — просиял Мидория. — Ты попал на геройский курс! — Ну, да, — Шинсо потёр затылок. — Так… Тодороки сделал шаг вперёд, чуть наклонив голову. — О нет, — прошептал Каминари, приготовившись разнять их в случае необходимости. — Ага! — засмеялся Бакуго, направляясь на кухню за протеиновым коктейлем. — Забей его своими проблемами с папашей. Все затаили дыхание, глядя, как Тодороки продолжил идти, пока не остановился на расстоянии вытянутой руки от Шинсо. Он мог видеть, какие тёмные у Шинсо мешки под глазами. — Между нами нет ничего общего. Мы враги. Убирайся или испытаешь нашу силу в бою, в котором один из нас падёт, — абсолютно без эмоций сказал Тодороки. Весь класс замер. Шинсо нахмурил брови. — Уильям, — уверенно произнёс Шинсо. Урарака вздрогнула от ужаса. Он настолько плохо перепутал имя Тодороки. — Ангел, это твои похороны, твоя панихида! Мгновение тишины. Тодороки улыбнулся. — Что происходит, — прошептал Каминари на грани слёз. — Я… Момо, что происходит? Момо застыла. — Я… Я не знаю? — Он был нашим любимцем. Нашей гордостью, — спокойно ответил Тодороки. Он выглядел до странного довольным своим бессмысленным бредом. — Боже, — пробормотала Мина, оседая на пол. Со временем лучше не стало. Бакуго был так поражён, услышав крик Тодороки посреди тренировки «я буду с тобой в твою брачную ночь!», что врезался в ноги Цую. Старый английский звучал абсолютно неправильно, и стало только хуже, когда Сущий Мик начал слышать обрывки этих диалогов. Айзава выдохнул, потирая глаза, и очень громко сказал: — Шинсо, Тодороки, пожалуйста, не надо больше Шекспира. — Это не Шекспир, — невозмутимо ответил Тодороки и продолжил, словно ничего не произошло.***
Шинсо не был хорош в спаррингах. Это было ожидаемо, учитывая, что он не проходил геройских тренировок до этого, но его навыки ближнего боя были в лучшем случае сомнительными. Его тело было слишком вытянутым и долговязым, странным в пропорциях. У него ещё не было достойной мускулатуры. Самое крепкое место у него на бедре было, вероятно, тоньше, чем бицепсы Бакуго. В сражении с Шоджи у него не было и шанса. Он мог бы выстоять против Хагакуре, её причуда была рассчитана на подпольные миссии. Проходила очевидная параллель между стилем боя Сотриголовы и Шинсо. Хотя он был ещё недостаточно уверен. Пока что он постоянно путался в ленте захвата. Но его причуда была удивительной. Шинсо мог точно знать, что сказать в ответ даже на самые изобретательные оскорбления Бакуго. Фиолетовые глаза могли за секунду найти брешь в обороне любого так же легко, как разорвать бумагу. Иногда Мидория был благодарен судьбе за то, что Шинсо никогда не думал стать злодеем, особенно когда тот отражал большинство выпадов Бакуго на него. — Как он узнал, что нужно позариться на его гордость, Деку-кун? — прошептала Урарака, наблюдая за разворачивающейся сценой со страхом. Было что-то прекрасное в этом. — Я не знаю, — признался Мидория с изумлением в глазах. Они никогда по-настоящему не пользовались этим до того момента, как Монома зашёл к ним в класс, выплёвывая свою метафорическую желчь на Тодороки и Цую, которая выглядела немного не в себе. Никто не мог остановить Моному и его словесную атаку. Это было не так уж и плохо, но некоторые люди уже напряжены и им хватит пару толчков, чтобы окончательно сломаться. Тодороки сжался, холодно глядя на него. Цую немного всхлипнула. Шинсо встал с того места, где раньше сидел Минета, волоча ноги. Монома повернулся к нему, широко улыбаясь, и начал новую череду оскорблений. Шинсо зевнул, его челюсть напряглась, пытаясь сдержать зевок. Он выглядел более усталым, чем обычно, и ужасно заскучавшим. — Ты можешь просто свалить? Затем Монома разразился новой тирадой. Он повернулся, бросая взгляд на Тодороки. — Я слышал, твоя мать лежит в психиатрической больнице. Какая жалость, во всеми любимом классе 1-А есть сумасшедший! Мина резко выдохнула. Момо широко раскрыла глаза. Иида поднялся на ноги, но Цую удерживала его одной рукой. Тодороки вздрогнул, опустив взгляд на парту, сжав челюсть. — Ты… — Бакуго дёрнулся и вскочил на ноги. Каминари вытянул руку, чтобы схватить Бакуго, и встретился взглядом с Шинсо, который выглядел особенно разъярённым. — Шинсо, разделайся с ним, — тихо сказал Каминари и кивнул, заверив его, что всё в порядке. Мидория открыл рот, пытаясь вмешаться… Лицо Шинсо расплылось в ленивой усмешке, и он откинулся на стол. — Эй. Монома. Мне жаль, что твой отец сломил тебя, но не рак. Тишина. — Мать твою, — прошипела Мина. Киришима разинул рот и посмотрел на Каминари, который слегка поморщился. Монома ничего не ответил. Он побледнел, повернулся и покинул кабинет. Хлопок двери разорвал стоявшую тишину. — Ты в порядке? — Шинсо глянул на Тодороки краем глаза. Тодороки кивнул, не поднимая взгляда от парты. — Дай мне знать, если этот придурок снова побеспокоит тебя, — Шинсо слегка кивнул на дверь, и сел на своё место, и лёг на парту. В кабинет зашёл Айзава. Он выглядел раздражённым, оглядывая комнату, всё ещё застывшую от слов Шинсо. — Почему ученик плачет в коридоре? — спросил он ровным тоном. — Это был я, — отозвался Шинсо, не поднимая голову. Его волосы стояли дыбом. — Он сказал ему кое-что, — тихо сказала Хагакуре. Айзава слегка нахмурился, острым взглядом оценивая обстановку в комнате и хлипкое самообладание Тодороки. — Шинсо… — Да, я знаю, — пробормотал Шинсо в руки. — Не обижать детей. Айзава выдохнул через нос со свистом. — Останься после уроков. Все, достаньте свои учебники. Все расселись, и Шинсо заснул.***
Тодороки тоже остался после уроков, чувствуя себя виноватым. Из-за него Шинсо попал в неприятности. Они не были особенно близки, но ему было плохо, что из-за его неспособности защитить себя тот будет наказан. — Ты идёшь, Тодороки-кун? — позвала Урарака, с любопытством склонив голову. — Деку-кун хотел зайти за мороженым, прежде чем вернуться в общежитие! Тодороки посмотрел на свои учебники на столе. — Нет, спасибо, Урарака. Я хотел поговорить с Айзавой. — Хорошо! — она улыбнулась и помахала, прежде чем выйти из кабинета, где её уже ждали Мидория и Иида. В классе стояла тишина, Шинсо едва держался в сознании. — Тодороки, ты свободен, — Айзава невозмутимо поднялся из-за стола. Выглядел он почти как Шинсо. — Я хочу остаться, не нужно наказывать Шинсо за его действия, — просто сказал Тодороки. — Моя неспособность защитить себя заставила Шинсо оскорбить Моному. Айзава раскрыл глаза. — Это так? — Не будьте так строги к нему, сенсей, — устало прохрипел Шинсо из-за парты. — Всё было не так уж и плохо. — Это было самое жестокое оскорбление, которое я когда-либо слышал, — обобщил Тодороки. Айзава снова выдохнул. — Шинсо. — Он сам напросился, — медленно пробормотал Шинсо. — Правда, он это заслужил. Айзава потёр глаза. — Не важно, заслужил он это или нет. Это не даёт тебе права так сильно… издеваться над ним. Повторение подобных действий может привести к наказанию вне моей юрисдикции. И я не шучу, Шинсо. Шинсо фыркнул и посмотрел на Тодороки, слегка скривив губы. — Тодороки… — Да, — ответил Тодороки, не зная, что сказать. Шинсо едва заметно кивнул головой. — Я унаследовал причуду от отца, но мутировавшую. Моя дорогая старая матушка имела замечательную причуду, которая всегда позволяла ей знать, какое оскорбление использовать. Тодороки удивился. — Я никогда не слышал ни о чём подобном. — Потому что это редкость, — отрезал Айзава, сурово взглянув на Шинсо. — Это причуда предвидения, связанная с психологической причудой. Самые худшие стереотипы и предвзятость крутятся вокруг таких причуд. Шинсо вяло махнул рукой. — Короче, я знаю, какие оскорбления лучше всего использовать, и мне нужен ответ, чтобы воспользоваться основной причудой. Тодороки слегка вздрогнул и внезапно почувствовал себя беззащитным. — То есть у тебя есть информация о всех, с кем ты встречался. И некоторая может быть личной. — Вот почему ты не должен использовать свою причуду, — резко вмешался Айзава. — Это конфиденциальная информация. — Понятно, — сказал Тодороки.***
— Как бы то ни было, прости, — добавил Шинсо. — Я знаю, у тебя тяжёлая жизнь. Тодороки пожал плечами. — Твоя кажется не легче. Шинсо выдохнул со смешком. — Да, но теперь лучше. Моя мама не может попасть в кампус, и, как бы я ни ненавидел свою причуду, её я ненавижу ещё больше. Тодороки пнул камешек на дороге. — Это больно, использовать эту причуду? — Нет, — спокойно отрезал Шинсо. — Но больно расти с этим.***
— Чувак, когда вы с Тодороки так сблизились? — спросил Каминари, растянувшись у него на коленях, посреди плюшевых подушек с кошками. Некоторые выглядели дешёвыми, другие очень дорогими и удивительными по текстуре и дизайну. Каминари не знал, откуда они берутся, и иногда это застигало его врасплох. Минимализм и тут — бац! — мягкие игрушки. — Он клёвый, — сказал Шинсо перебирая пальцами по одной из игрушек. — Тихий, но приятный. — Тогда ты, должно быть, ненавидишь Бакуго. Шинсо ухмыльнулся и отвёл взгляд. — Мне нравится, как он придумывает прозвища. Они смешные. — Он всё время называет меня Пикачу! — застонал Каминари. — Это не так! Я Запдос! — Ты Бидуф, — промычал Шинсо, протягивая руку сквозь кучу кошек, чтобы что-то достать. — Серьёзно, это общежитие потрясающее. Я был готов убить за звуконепроницаемые стены, и вот я здесь. — Пожалуйста, не убивай меня, — шутливо посмеялся Каминари. — Я слишком красив, чтобы умирать.***
Мидория чувствовал, словно попал в фильм ужасов. Шинсо и Тодороки сидели друг напротив друга, аккуратно сложив ноги и поставив между собой журнальный столик. Оба игнорировали удобные (ну, не считая заклеенного) диваны, предпочитая выглядеть как бизнесмены на заседании совета директоров. — Хорошая точка зрения, — кивнул Тодороки, слегка наклонив голову. — Однако я говорю, потому что мой отец больной ублюдок. Шинсо задумчиво хмыкнул, делая глоток чая. — Справедливо. Моя мать тоже отстой, но… Я говорю, потому что при первой же возможности люди гонялись бы за мной с вилами. Тодороки издал заинтересованный звук. — О, действительно. Мидория ушёл как можно быстрее.***
— Даби, — прошипел Тодороки с такой неприкрытой ненавистью, что Урарака даже подпрыгнула. Тодороки встал и вышел из комнаты, не проронив ни слова. Из чистого любопытства Урарака пошла за ним. Тодороки поднялся по лестнице к комнате Шинсо. Он дважды постучал и стал ждать. Дверь открылась. Внутри стояла кромешная тьма. Шинсо заморгал, прогоняя сонную дымку. — Даби, — коротко отрезал Тодороки. Шинсо резко выдохнул. — Господи.***
— Кино! — драматично воскликнул Киришима, падая со своего стула на кухне. — Кино! Франкенштейн! Тодороки очень медленно перевёл взгляд на Шинсо. Шинсо ничего не сказал, но Киришима чувствовал, будто его уже оскорбили. — Вообще-то Франкенштейн его создатель. Но поскольку он практически отец монстра, то он унаследовал имя. Тодороки ответил так, словно они это планировали. — Кроме того, Франкенштейн — крутое имя. Виктор его не заслуживал. Шинсо положил в рот нож, намазанный арахисовым маслом, и встал на цыпочки, чтобы дать пять Тодороки. Киришима так широко улыбнулся от их братства, что у него заболело лицо.***
Бакуго разбудил Шинсо, стуча кулаком в дверь. Шинсо выполз наружу, чувствуя, как в животе скапливается ужас. — Что. — Эй, Чернослив, выйди на улицу, — Бакуго разочарованно фыркнул, словно ему платят недостаточно за подъём Шинсо. — У Половинчатого проблемы с его горящим мешком с мусором. Он пришёл из-за какой-то геройской херни. Шинсо был ещё сонным, но быстро проснулся. — Его отец? На улице? — А я что сказал, Мозгосос? — усмехнулся Бакуго, ударив кулаком по стене. «Вау, — отстранённо подумал Шинсо, — Эти общежития действительно построены лучше». — Иди, доведи его до слёз, — ухмыльнулся Бакуго со злобным блеском в глазах. — Я слишком важен, чтобы злить его. — Справедливо, — Шинсо зевнул. — Позвони Айзаве, чтобы он всё проконтролировал. — Я тебе не почтовый голубь! — закричал Бакуго, уже вытаскивая телефон. У Шинсо не было времени спрашивать, откуда Бакуго знал, что он мастер прожарки. У него было более важное дело. Шинсо было всё равно, что на нём мешковатая рубашка и грязное трико. Его волосы спутались со стороны, на которой он спал. В глазах у него было что-то скверное, а в животе горел огонь. Он был готов прожарить Старателя как никогда. — Привет, Шинсо! — прощебетала Мина, вставая с дивана, но её улыбка начала тускнеть. — Что ты делаешь? — Иду совершать непредумышленное убийство, — хладнокровно ответил Шинсо, выходя на улицу. Иида выглядел напряжённым. Костяшки пальцев Мидории побелели от того, как сильно он сжимал кулаки. Шинсо не обратил на них внимания и открыл дверь. Старатель был одет в свою форму, окружённую пламенем. Жар, который он излучал, был невероятным. Шинсо уже начинал потеть. Он понадеялся, что это будет недолго, а то на его рубашке останутся дыры. Тодороки опустил голову, на щеке у него блеснула едва заметная слеза, тут же испарившаяся от жары. О, чёрт возьми, нет. — Хей, — протянул Шинсо с лестницы, нацепив на лицо, как он знает, очень раздражающую улыбку. Он начал спускаться, стараясь не наступить босыми ногами на камни. — Шото, — сказал Старатель, даже не взглянув на Шинсо, словно тот не стоил его времени. — Я Шинсо, если что, — Шинсо продолжал улыбаться. — Я бы сказал, что приятно познакомиться, но врать не хорошо, или что-то в этом роде. Шинсо почувствовал, как жар усилился, обжигая кожу даже с расстояния. Тодороки напрягся ещё больше. Шинсо почувствовал на языке кислинку, сладковатый привкус цитруса. Фрукт смешался с апельсином, кислым и сладким на губах. — Эй, Шото, не оставишь нас на минутку? — заговорил Шинсо. Слова легко срывались с языка. Тодороки удивлённо вскинул голову. Старатель сузил глаза от ярости. — Шото, ты останешься здесь, — презрительно зашипел Старатель. Шинсо увидел, как приближается Айзава. Отлично, надо сделать всё коротко и быстро. Шинсо посмотрел на Старателя и почувствовал вкус лайма и маракуйи на языке как слизь. — Знаешь, Старатель, — скучающе протянул Шинсо. Улыбка так и не спала с его лица. — Ты выглядишь так, словно потратишь всю жизнь на одно прозрение за другим, всегда думая, что наконец понял, что тебя сдерживает, станешь героем номер один и изменишь свою жизнь. Шинсо почувствовал привкус неспелого грейпфрута. — Но ничего не изменится. Этот цикл посредственности происходит не из-за твоих детей-неудачников, а из-за тебя самого. То, что стоит у тебя на пути к тому, чего ты желаешь, это не твоя жена и не твои дети. Ты сам делаешь свою мечту недостижимой. Шинсо не моргал, его улыбка стала шире, слова сами слетали с губ, но он даже не понимал их. — Ты никогда, никогда не победишь. Вот почему все твои попытки превращаются в пепел, прямо как Тойя. Старатель сделал шаг назад, широко раскрыв глаза от ужаса. Тодороки смотрел на руки отца. Они дрожали. — Шинсо, Тодороки, — позвал Айзава, чуть повышая голос. — Идите внутрь. Старатель, у тебя нет права приходить в кампус. Возможно, мы можем обсудить эту проблему в кабинете директора. Шинсо продолжал улыбаться, даже когда Старатель молча последовал за Айзавой. — Спасибо, — дрожащим голосом прошептал Тодороки. Шинсо никогда раньше не благодарили. Это и согревало, и делало его очень грустным. — Не беспокойся об этом, — заверил его Шинсо, слегка сморщив лицо, когда его причуда оставила во рту вкус пепла. — Давай, пойдём. Когда он заметил ещё одну слезу на щеке Тодороки, он не хотел знать, почему она там.