***
Шилов смог спровадить Джексона домой, только когда за окном уже сгустились плотные сумерки. Сам он уезжать не торопился и вернулся к изучению досье на Мыцика. Процесс шел заковыристо и со скрипом. Рома пытался найти в сухих строках что-то необычное, за что получилось бы зацепиться и оттолкнуться. Но проблема была в том, что он понятия не имел, что в спецподразделениях считается необычным и что — обычным. Например, переход из разведки в спецназ морского флота — обычная практика вроде перевода из района в главк, из убойного отдела в оружейный, или случай из ряда вон? А восстановление на службе с судимостью? Шилов невольно вспомнил себя. Он ведь тоже восстановился, но у него ситуация была иная: во-первых, до оглашения приговора так и не дошло; во-вторых, оперативник — это все-таки не спецназовец элитной организации, которая подчиняется… Рома задумался: интересно, в чьем подчинении КТЦ? ФСБ, а может, самого президента? Впрочем, какая разница. Факт остается фактом: на службу Мыцика вернули и даже практически сразу после вручили медаль. Шилову показалось, что голова у него вот-вот станет квадратной, и он решил пойти максимально простым путем, схватил телефон и набрал знакомому военному, бывшему разведчику — не спецназ, но все-таки. И коротко обрисовал ему проблему: есть спецназовец с неоднозначной биографией. Физик, кандидат наук, бывший грушник, сидел, но возвращен на службу и даже, несмотря ни на что, награжден медалью. Вопрос: так бывает или стоит насторожиться? Несколько секунд на том конце молчали. Рома напрягся: может, они знакомы? Вряд ли военный мирок многим больше ментовского, и все, так или иначе, знают друг друга. Наконец знакомый объяснил, что, в общем-то, бывает и не такое. Переход из одного ведомства в другое — процесс хлопотный, но вполне осуществимый, главное, чтобы претендент был с головой и обучаем. Судимые в спецназе встречаются. Обычно после освобождения нужно выдержать испытательный срок: три года — не меньше, и только после можно попробовать вернуться. Вернут или нет — лотерея, все зависит от тяжести статьи, лояльности руководства, характера самого человека и еще кучи факторов. Шилов заметил, что Мыцику ждать не пришлось. С освобождения до восстановления прошли считанные дни. И медаль ему вручили после первого же задания. Знакомый ехидно хмыкнул и сказал, что, раз так, видимо, этот Мыцик очень хороший боец и командование без него как без рук. На этом они распрощались. И Рома вспомнил Пригова. Генерал показался ему одиночкой, который привык во всем полагаться на себя и совсем чуть-чуть — на подчиненных. Однако же почему-то он вернул Мыцика на службу тогда и просил за него сейчас, уверенный на все сто, что тот не виновен. Те двое у дурки твердили то же самое: не верим, не виноват. Из короткого объяснения знакомого выходило, что Мыцик не дурак и вряд ли бы стал делать глупости. А кто допускал его вину, кроме следователя? Джексон и сам Шилов. Он выдохнул и понял, что пазл, хоть ты тресни, не собирался. Если Мыцик не виноват, то почему не скажет об этом? И раз он такой замечательный, как сказано в досье, откуда взялся конфликт с Даниловым? Рома закурил, закрыл вкладку с досье на Мыцика и перешел к следующему фигуранту — Данилову.***
Виктор Степанович Пригов явно любил не только лечить людей от психических недугов, но и по-свойски издеваться над некоторыми. Шилов понятия не имел, издевался ли он над Мыциком, но лично ему досталось. Рома еще в детстве перестал верить в сказки и чудеса, но к Пригову-старшему с утра пораньше приехал с несвойственной для себя наивной надеждой на то, что старик сжалится и позволит увидеть этого таинственного Мыцика. Однако Пригов на его просьбу отозвался лишь сухим хмыканьем. Шилов возразил, что ж это такое и зачем нужно так оберегать Мыцика от посторонних? Он ведь помочь хочет, а не поглазеть на него как на обезьяну в зоопарке! Аргумент не возымел никакого эффекта — Пригов разве что снова пренебрежительно хмыкнул и заходил туда-сюда по своему довольно просторному кабинету. Рома навскидку дал ему лет семьдесят пять и заметил, что психиатр крайне подвижен для своего возраста. Некоторое время Пригов бродил из угла в угол молча и с крайне задумчивым видом. Шилов предположил, что в старости генерал Пригов, должно быть, будет его копией. Впрочем, они и сейчас были очень похожи: невысокие, прямые, с одинаковым колючим взглядом. Пока Виктор Степанович молчал, Рома пытался выдумать новые доводы для встречи с Мыциком и параллельно рассматривал кабинет. Он был бы абсолютно скучным и неприметным, если бы не картина на стене и разложенная на столе шахматная доска с фигурками — Шилов был в этом уверен! — из натурального камня. — Так почему нет, Виктор Степанович? — первым заговорил Рома, когда молчание ему наскучило. — Молодой человек, как бы вам объяснить?.. Шилов смешался — давненько его так не называли. — Представьте, что вы допрашиваете какого-нибудь негодяя. Например, убийцу. А еще лучше — детоубийцу. Убил он, допустим, троих детей. Ну, скажем, мальчика, мальчика и девочку… Рому передернуло. От буднично-холодного тона Пригова по спине пробежали мурашки. Ему живо вспомнился Удав — пойманный им киллер, на счету которого как раз были трое детей и еще с десяток трупов. Он покосился на Виктора Степановича и попытался вспомнить, назначали ли тому выродку психиатрическую экспертизу перед тем, как навсегда отправить в «Вологодский пятак» — а если назначали, не этот ли психиатр дал заключение о вменяемости? — Представили? — Представил. — А теперь представьте, что вдруг кто-то врывается к вам в допросную и путает все карты. А убийца, который… как у вас говорят?.. «поплыл»?.. пользуется случаем и затыкается, и все ваши усилия оказываются напрасными. — По-моему, не очень корректно сравнивать Мыцика с детоубийцей, — только и смог пробормотать Шилов. — Сравнить можно с кем угодно. Главное, суть. Не надо вмешиваться в процесс, который и без того идет со скрипом, — резко отрезал Пригов. — Но все-таки идет? — уловил Рома. — Я правильно понял, он с вами говорит? — Говорит, — согласился Виктор Степанович. — Только это вряд ли вам поможет. — Почему? — Потому что тему взрыва мы не затрагиваем и не будем затрагивать. На лице у Шилова друг за другом мелькнули удивление, растерянность и возмущение. — То есть как? А о чем вы говорите? — О жизни. О погоде. Издевается, понял Рома. Издевается и получает от этого удовольствие. И Мыцик издевается. Ну не бред ли: молчать перед следователем, отказаться от адвоката и вести разговоры о погоде в дурке?! — Почему бы вам не спросить о преступлении? — спокойно, насколько только мог, поинтересовался он. — А зачем? У Шилова задергался левый глаз. А правый, кажется, налился кровью от нахлынувшего бешенства. Ему внезапно захотелось сломать парочку каменных фигурок на шахматной доске. — Молодой человек, вы путаете понятия, — сказал Пригов и провел расслабленной ладонью по серо-седым волосам. — Разобраться в преступлении и задавать вопросы о преступлении — ваша забота. А мне совершенно неинтересно, виноват он или нет… — Что же вам интересно? — Мне интересно подтвердить или опровергнуть его вменяемость. И все. Рома почувствовал себя дураком и все-таки уточнил: — То есть сегодня я Мыцика не увижу? — Нет, — легкомысленно отозвался психиатр, и Шилов понял, что уговорить его не выйдет. — Хорошо. Тогда такой вопрос: он вменяем? Хотя бы предварительно? Виктор Степанович неопределенно пожал плечами: — Скорее да… — Но вы сомневаетесь? — Конечно. Я всегда сомневаюсь. Спокойный тон Пригова все сильнее раздражал Рому. А от пробирающего до костей взгляда и вовсе хотелось спрятаться. Но он старался не подавать виду. — Вы сказали, что вам неинтересно, убил Мыцик или нет, — напомнил Шилов вдруг, хотя на языке вертелось совсем другое. — Но как же так? А если он действительно убийца? Если ваш сын ошибся? Вам не страшно находиться с ним рядом и болтать о погоде? — Следуя вашей логике, мне и с вами болтать должно быть очень страшно, — неуместно веселым голосом заметил Виктор Степанович. — Вы ведь тоже убийца, получается? И я сейчас не о служебной необходимости твержу… Рома с силой стиснул зубы, чтобы не сболтнуть что-нибудь лишнее. И мысленно проклял покойную журналистку Шантарскую. Благодаря ее документальному фильму о нем, похоже, о его стрельбе в ресторане узнал весь город. А Пригов тем временем продолжил: — Только Мыцик, скажем так, под контролем, а вы нет. — Хотите сказать, что я тогда должен был сесть? — Почему же? На свободе от вас больше пользы. Шилов немного помолчал. Он не мог сообразить: иронизировал старик, издевался или к чему-то клонил. Тишина в его кабинете здорово действовала на нервы, и Рома вскоре спросил: — Он раскаивается? — А вы? Рома почувствовал, как внутри у него всколыхнулась ярость, и побоялся, не выскочит ли она наружу. Ему нестерпимо захотелось проорать, что ничерта он не раскаялся и не собирается. И если бы ему предложили вернуться в прошлое, он бы все равно снова нажал на спусковой крючок. Только на этот раз выпустил бы в начальника и его заместителя всю обойму. Но Шилов промолчал, прекрасно осознавая, что за такое можно присесть рядом с Мыциком. И даже ради встречи с ним на такие жертвы он идти не готов, по крайней мере, пока. Поэтому просто сказал чуть взволнованным голосом: — Пропуск мне подпишите, пожалуйста. Иначе не выпустят. — Он не раскаивается, он боится, — полетело ему вслед уже в дверях.***
Через несколько минут Рома вышел на парковку и глянул на свой внедорожник. Ничего особенного не происходило, но внутри у него разом все расплющилось, будто он попал под камнепад. В горле встал ком. Чтобы растворить его, Рома потянулся в карман за сигаретами. Закурил и задумался. Вырисовывалась совершенно идиотская картина. Главные действующие лица этого дела были вне зоны досягаемости. И вроде бы причины уважительные: один погиб, второй сидел под присмотром медиков. Но… Что же делать-то? Работать через досье? Так и у Мыцика, и у Данилова досье были практически идеальными. У Мыцика, правда, глаза резали два неприятных факта: мнимая госизмена и срок, — но в остальном отличный боец и адекватный человек. Мог ли адекватный человек убить? Легко. Был бы мотив, но вот его-то как раз Рома ни в какую не видел. У Данилова же в досье вообще было не к чему прицепиться — Шилов вчера убедился в этом, от корки до корки прочитав все, что нашлось на него у убойщиков. Погиб Данилов в сорок два года. Жизнь его была не особо бурной, но и не унылой. Родился… Учился… Женился… Развелся… Больше десяти лет служил в спецназе ВМФ. Помотало его по всей стране, но последние два «спецназовских» года служил в Калининграде. Три года назад, еще в звании капитана, Данилов перебрался в родной Севастополь. На гражданку не ушел, стал преподавать огневую подготовку в одном из военно-морских училищ Севастополя. Вскоре получил очередную звездочку, а год назад в том же училище занял должность тренера по рукопашному бою. И в спецназе, и в училище характеризовался положительно. Взыскания были, но ничего серьезного. В августе нынешнего года Данилов ушел из училища, перебрался в Питер, стал снимать квартиру и ни в чем подозрительном замечен не был. Разве что Рома не понял, где Данилов работал, а если не работал, то на что жил. Пометка об увольнении в досье была, а дальше — ничего. А ведь Климов, кажется, сказал что-то о работе. Пересечений с Мыциком тоже не было. Шилов удивился и просмотрел все еще раз. Знакомая фамилия так и не нашлась. Тогда он снова заглянул в досье на Мыцика — и опять промахнулся. Однако, выходило, они оба были в Крыму в июне. Один в командировке, о чем было четко сказано в досье, второй на постоянном месте жительстве. И могли там пересечься. Да так, что теперь, в ноябре, дело дошло до задержания одного и гибели другого. Что же произошло? Что там Пригов говорил? Конфликт со свидетелями?.. Где он произошел? Не на улице же! И если Мыцик боится, значит, все же виноват?.. Пальцы правой руки вдруг обожгла боль. Рома чертыхнулся и выронил истлевшую сигарету в снежную жижу. Машинально потряс рукой и снова уставился на свою машину. Он простоял в раздумьях минут пять и чуть замерз, но интуиция подсказывала, что уезжать рано, поэтому Шилов лишь сел в машину и решил подождать непонятно чего. От нечего делать он повертел в руке смартфон. Вечером, когда от Мыцика и Данилова уже рябило в глазах и путались мысли, Рома смутно вспомнил, что вроде бы у Паши Арнаутова был какой-то знакомый в военном отделе Следственного комитета. Сначала Шилов хотел дождаться утра, но через минуту все же набрал номер — хотел скорее проверить, верно вспомнил или нет. Паша ответил на четвертом гудке, голос у него был замученный. Рома не стал ходить вокруг да около. Напомнил о взрыве на парковке и рассказал о следователе, который совсем не понравился Джексону. До Паши дошло не сразу, видимо, устал он за день прилично. Затем он объяснил: знакомый не его, а Тани Кожуриной. С ней Шилов не созванивался уже пару лет — все повода не было, да и мешать ее устоявшейся спокойной жизни с Пашиным отцом совсем не хотелось. Паша будто прочитал его мысли и обещал связаться с ней сам и все объяснить. Ответа ни от него, ни от Тани пока не было. Впрочем, Рома одернул себя: всего полдесятого утра — весь день впереди. Он отложил телефон и уставился в стекло. На парковке, кроме него, никого не было. Вдруг из здания дурки вышла жена Мыцика, которую Шилов хорошо запомнил по фотографии у него в досье. Она выглядела рассерженной, но при этом на лице у нее было что-то неуловимо детское… Рома тихо выругался. Раз она вышла, значит, либо вошла туда раньше, чем он, или проскользнула, пока он барахтался в собственных размышлениях. Пригов вряд ли не знал о ее присутствии, да и не стал бы скрывать — ему-то зачем? Значит, скорее всего, она просто прошла мимо. Шилов рассвирепел на самого себя за невнимательность и пулей выскочил из машины. — Вера Николаевна?.. Через пять минут Рома снова оказался в машине. Рядом сидела Вера и раз пять повторила «он не виноват» и «его подставили». Через десять понял, что толку от супруги Мыцика мало — она практически ничего не знала ни о службе, ни о недоброжелателях. А через пятнадцать он напросился к ней в гости, и она, на его удачу, не отказала.