Минус квартиры на десятом этаже становится заметным однажды утром.
Утром, когда ненавистное мне солнце поставило себе четкую цель и, не видя преград, все же заставляет меня открыть глаза.
Слышу по шуму сковороды, как Юля что-то готовит. Наверное, что-то невероятно вкусное, но я не могу понять что именно.
Бесит моя неспособность услышать запах и свободно вдохнуть носом.
Голова буквально плавится из-за дурацкой мигрени и осознания, что я, черт побери, заболела.
Минутная слабость и искушение под дождем дают о себе знать.
Юля беспокоится.
Юля не находит себе места, пытаясь помочь побороть простуду.
Юля делает мне малиновый чай, кормит с ложечки, посвящает песни и не смеет отпускать мою руку.
Юлечка, черт побери, такая заботливая.
Засыпаю под ее бархатный, греясь его теплотой.
Сквозь сон чувствую ее полусухие у себя на лбу и едва заметно улыбаюсь краем губ.
Она, уставшая практиковать медицину все эти дни, засыпает рядом со мной, позволяя мне забрать теплое одеяло в свой плен.
– Как ты себя чувствуешь? – ее голос окончательно выводит меня из полусонного состояния.
– Чувствую, что не смогу передать тебе всю свою благодарность за то, что ты рядом.
– Не стоит. Это же я виновата в том, что ты заболела.
Она опустила глаза вниз, нервно теребя край пледа.
Я перехватываю ее руку, накрывая своей теплой ладонью.
– Возможно. Но я никогда еще не была так рада собственной простуде.
Юля смутилась так, что по ее розовым щекам можно было с легкостью прочесть, что я взболтнула лишнего.
– Ты может хочешь чего-нибудь? – тихо спросила она.
– Просто полежи со мной. Пожалуйста.
И она послушно легла рядом, не отводя взгляд от моих пристально смотрящих.
– Что-то не так? – спросила Юлечка.
– Почему ты так решила?
– Ты как-то странно на меня смотришь. Как на...
–
Произведение искусства? –перебила я. – Так и есть. Я бы могла сказать что-то в жанре
«ты очень красивая», но этого будет недостаточно, чтобы передать то, что видят мои глаза.
Санина снова смутилась так, что я опять осознала свою излишнюю болтливость.
– Ты красивее.
Теперь моя очередь смущаться.
Она легонько прикоснулась подушечками пальцев к моей щеке, на что я опустила взгляд, наблюдая как большой палец ее руки прикасается к моим губам.
Я инстинктивно приоткрыла губы, переведя взгляд на небесно-голубые.
Чувствую ее легкие поглаживания и пытаюсь вспомнить технику дыхания.
– Меня ужасно тянет тебя поцеловать. Ты меня простишь? – шепчет Юля.
– Подумаю над этим после поцелуя.
Обе тянемся друг к другу, соприкасаясь губами.
Ее поцелуй не такой робкий, как впервые, а напор в разы сильнее.
Мне совершенно не хочется дышать, когда она прижимаешься ко мне всем своим телом, углубляя поцелуй и вызывая мой тихий стон в ее влажные губы.
Молю Всевышнего о том, чтобы кнопка
«паузы» сработала вовремя и мы не натворили глупостей, после которых Юле будет стыдно взглянуть мне в глаза.
Чтобы это случилось после того, как ее губы растерзают мою шею поцелуями. Хотя бы потому что уже сейчас, когда на белоснежной коже шее оставлены ее алые автографы, мне сложно увидеть грань, которая искушает саму себя на саморазрушение.
Вцепляясь ноготками в ее спину, громко дышу и противоречу самой себе: хочется оттолкнуть подальше от себя и притянуть обратно как можно ближе.
Теряюсь, когда в полутьме находит мои губы и забываю о том, о чем думала на строчку выше.
Из ниоткуда взявшейся смелостью сжимает мою грудь, попутно оставляя влажный след на алой шее.
Мне невероятно жарко. Внизу живота неприлично сильно сводит и в голове из ниоткуда появляется обратный отсчет до того момента, когда потеряется последний след от контроля.
Юля снова целует мою шею так, будто отдает всю себя здесь и сейчас, рядом со мной.
И я полностью теряюсь. Теряюсь, когда шепчу ее имя и вместо привычного его окончания она слышит стон, любезно подаренный мною.
Она может сейчас сорваться, сделать со мной все, что захочет и не услышать моих возражений, и я без особых раздумий отдам ей всю себя без остатка.
Но Юля останавливается и я смотрю на нее с непередаваемой текстом
благодарностью.
С ней так много противоречий, что не может не притягивать.
Дарит мне последний робкий поцелуй и отстраняется, не отводя взгляда.
Я не издаю ни звука и кажется, даже не дышу, несмотря на дефицит в моих легких. Боюсь сделать что-то не так и не осмеливаюсь нарушить тишину вокруг.
– Прости. – шепчет.
– Прощаю, но теперь ты – мой должник.
Она улыбается и я прикрываю глаза, обессиленно проваливаясь в сон.
***
– Не знала, что ты куришь. – резко говорю я, пугая ее своим внезапным появлением.
Бросаю ключи на тумбу и окончательно говорю о своем визите характерным звуком.
– Я тоже. Просто захотелось. Не знаю почему, но осень всегда вызывает у меня внезапную потребность в табаке.
В гостиной играет полюбившейся Фрэнк Синатра и я прикрываю глаза, отдаваясь воспоминаниям.
Фрэнк ассоциируется исключительно с ней. Только она может исполнить его песни так, что после невозможно воспринимать оригинал.
Не ругаюсь и не злюсь на то, что она курит прямо в квартире, пускай и с открытым окном.
Это выглядит так эстетично, что злиться на ее выходку – преступление: каштановые волосы окутывают плечи, когда ветер слегка развивает белоснежное, полупрозрачное шелковое платье. Она вдыхает табачный дым, втягивая его как можно глубже и выдыхает так, будто видит в этом отдельный вид искусства.
Пластинка продолжает проигрывать мелодию и я буквально схожу с ума, когда Юля подпевает своим бархатно-низким.
My love, do you know
that your eyes are like stars
brightly beaming?
I bring you
and I sing you
a Moonlight Serenade.
Подпевает, смотря прямо мне в глаза.
И мир замер.
И стрелка часов остановилась.
И сердце удар пропустило.
И тут вдруг стало тихо-тихо.
Даже курс доллара перестал расти.
Все возвращается на свои места, когда я запутываюсь пальцами в ее волосах, накрывая губы с легким вкусом табака настойчивым поцелуем.
