And since we've no place to go Let it snow, let it snow, let it snow.
Let it snow, let it snow... – словно мантра. Заевшая пластина в виниловом проигрывателе спасает утопленницу в воспоминаниях. Тина замечает, что сигарета давно погасла и осыпалась пеплом. – Да замолчи ты уже наконец! – со всей силы ударяет по источнику раздражения. Кароль обессиленно садится рядом и снова ныряет в болезненный омут.«Кохана. Люба мо́я.
Вибач через те, що я не поряд і змушую тебе читати цю кляту записку, яка не передбачає нічого щасливого. Пробач моє боягузтво перед суспільством та сучасною владою. За те, що не в змозі прийняти себе. Через те, що завчасно не передбачила та не заблокувала свої почуття до тебе, бо кохати так відчайдушно – недозволена розкіш. І тоді, холодною осінньої ночі, дивлячись у твої блакитні очі, чомусь вирішила, що маю на те право. Присмак твого поцілунку досі відчувається на вустах і я сподіваюся, що це довготривалий ефект. Бо це єдине, що маю від тебе. З дитинства мені трактували про любов до протилежної статі. Немов кожна має зустріти принца на білому коні, аби бути щасливою жінкою. Але мені змовчали. Я зустріла принцесу, та ще й без коня, проте це не завадило мені закохатися. До останнього подиху тонути у ніжності та любові до тебе. І я розумію, що це не нормально. Маю розуміти. Моя дорога Тіно, мені так страшно. Боюся зіпсувати наші з тобою життя, тому, напевно, так буде краще для нас обох.Кохаю тебе. І сподіваюся, що ти мене – ніколи.»
То, что она никогда не предпочла бы услышать вживую. Тина бы закрыла ладонями уши, кричала бы что-то невдопад, скрылась из глаз, только бы не внимать сказанное. И Юля знала. Знала, что не смогла бы сказать все это под взглядом небесно-голубых глаз. Она была бы не в силах даже пошевелить губами, когда уста напротив наполняются едва заметной, чуть робкой улыбкой. И сейчас, собирая слетевшую со стола макулатуру, Кароль невольно вспоминает о том, как точно так же тряслись ее руки, когда она все же нашла хоть какое-нибудь объяснение внезапного исчезновения брюнетки. Короткое, едва мокрое послание, оставленное на прикроватном столике, переместило холодным порывом ветра в совершенно противоположный угол спальни. Словно кто-то свыше не желал, дабы записка стала замеченной. Потекшие буквы не предвещали ничего светлого, и разбитое сердце радости не пророчило. Холодные слезы стекают по буквам, размазывая их окончательно, и Тина тихо всхлипывает, устремляя взгляд куда-то вверх, поджимает губы в тонкую линию, сдерживая накатывающее чувство неизбежной истерики. И вмиг обессиленно подчиняется.***
Подгоревшая яичница и сбежавший кофе намекают на явно удачный день. Осталось черной кошке под ноги броситься и все – накрывай на стол, накануне праздник. Будь ее воля, Тина бы все еще нежилась в постели, а не в спешке гладила темно-синий костюм и пыталась ровно накрасить губы красной помадой перед самым выходом. И как назло, последний штрих выходит далеко не завершающим. Коко Шанель трепещет от восторга вместе с ней, когда губы все же поддаются и не портят сногсшибательный образ. Застревая в пробке по пути, Кароль ударяет по рулю и проклинает своего начальника, который поручил именно ей это чертово интервью. Впервые она даже не стала читать биографию того, чью сегодня будет дополнять. Честно говоря, ей плевать. Но перед новой вспыхнувшей звездой блестяще отыграет собственный восторг от ее творчества. Слышала она что-то о ней. Почтальон подкидывал газеты, которые Тина читала, по правде говоря, между строк. – The Hardkiss. Какое глупое название. Это что, «засос» в переводе? И кто это только допустил подобное в наше время, еще и на английском? Почему не «уретра»? The Urethra, отлично же звучит, стоит предложить. Сарказм – злая ирония, и данная ситуация яркий тому пример. Блондинка глядит на место встречи и не решается выйти из автомобиля. Ее начальник икает неустанно, когда об Кароль бьется осознание, что в этом кафе она была, и не единожды. В первый раз девушка искала здесь укрытие от, казалось, бесконечного ливня, в остальные – джаз и ее. И когда небывалая смелость наполняет Тину, она заходит во внутрь помещения. Храбрость издевательски улыбается и машет рукой, когда Кароль пытается поймать глоток воздуха. Она не понимает, это и вправду ирония судьбы, или же рассудок решил покинуть ее по причине недосыпа. «Я же не сошла с ума, верно?» Юля смотрит время на наручных часах, тяжело вздыхает и позже растерянно поднимает свой взгляд, отчаянно выискивая кого-то в толпе. Голубо-серые останавливаются на эффектной блондинке, и Санина едва заметно приоткрывает рот от удивления. Тина соприкасается взглядом и в голове эхом раздается:«Я влюбилась в тебя под Фрэнк Синатру, дорогая.»
Черт. Кароль прикрывает веки и глубоко вдыхает, прежде чем присесть за столик к Юле. – Доброе утро. – равнодушно проговаривает журналистка, роясь в дамской сумочке. Санину отчего-то это задевает. – Привет, Тина. – мягко улыбается. Запах бодрящего кофе, любезно и, стоит отметить, довольно шибко предоставленного официантом, немного отрезвляет блондинку. Пытаясь не акцентировать внимание на то, как Юля не сводит с нее глаз, Кароль все же не нарушает рамки журналиста и интервьюируемого. По окончанию уже достаточно ярко представляет довольную физиономию своего начальника и свою сегодняшнюю бессонницу. – Тина, может, поговорим? Журналистка на миг застывает. – Знаете.. – прикусывает нижнюю губу, отводя взгляд куда-то в сторону. – Хотя, а давайте! Только вот о чем, позвольте поинтересоваться? Может, о джазе? Брюнетка хочет что-то сказать, но Кароль спешит перебить. – Хотя нет, стойте! Давайте лучше о Фрэнке Синатре, слышали о таком? – Прошу, выслушай меня. Я виновата перед тобой, очень.‘Pov Тина
Ее извинения и отчаянные слова о прощении раздаются словно приглушенным эффектом сквозь пелену смутного сознания. Я совершенно не слышу дальнейшее ею сказанное, но резко вздрагиваю, когда чувствую ее ладонь на своей. Смотрю в ее глаза чрез призму слез и словно вижу отражение. Юля облизывает губы, где едва заметны прозрачные капли, и я невольно сжимаю ее ладонь крепче, поджимая губы в тонкую линию. Она смотрит на меня вопросительным взглядом, озвучивая робкое: – Я понимаю, что не имею и малейшего права просить об этом, но... ты позволишь дать мне еще один шанс? И только сейчас отмечаю певицу на сцене, которая тихо допевает последние строки заветного:Lovers at first sight, In love forever. It turned out so right, For strangers in the night.
Которые служат словно немым ответом полусохших губ.