Стану твоим дыханием-3: У твоих ног

В голове сплошной туман, а перед глазами словно пелена растянута. Андрей моргает несколько раз в попытке прийти в себя, стараясь сосредоточиться на дороге, сплошной лентой вьющейся из-под колёс едущей машины. Густое тепло окутывает всё тело, и не хочется совершать ни единого движения. И Андрей оставляет безуспешные попытки вынырнуть из такого странного эйфорического состояния, так похожего и непохожего на алкогольное или наркотическое опьянение. Он лишь чуть склоняет голову набок, косясь на Харона, ведущего машину. Рассматривает того, будто украдкой, отмечая и изгиб тонкосжатого рта, тянущегося в стремлении улыбнуться, и какое-то довольно-сытое выражение его лица. — Как ты? — Харон, заметив на себе взгляд, чуть поворачивается к Андрею и кладёт ладонь на его колено. — Нормально, — слабо улыбается тот, накрывая ладонь Харона своей. — Странно себя чувствую. Как под кайфом. — Но хорошо? — уточняет Харон, чуть крепче сжимая колено. — Хорошо, — соглашается Андрей и снова прикрывает глаза. Харон удовлетворённо кивает, а его улыбка становится шире. «Ему хорошо, слышишь? — мысленно обращается к отсутствующему сейчас Змею. — О чём это говорит? У него никогда в жизни не было такой возможности — совместить боль с удовольствием. И вот такая возможность появилась. Я не планировал этого эксперимента, это случилось само собой. И как видишь, ему зашло. Зашло до такой степени, что он сейчас почти в изменёнке. А это похлеще самого секса, сам понимаешь. Погрузиться почти в спейс, не имея при этом никакой практики. Но я не буду торопить его, и не буду торопиться сам. Самое главное, чего я хочу — чтобы ему было хорошо со мной, и действительно не хочу ломать его. Будет, как будет». Харон ещё раз кивает своим мыслям. Змей прав, лошадей надо придержать. Но чёрт побери, как же было... Эмоции Андрея накрыли его такой мощной волной, что он сам готов был отлететь в другую вселенную. Чувствовал ли он когда-либо подобную обратную связь хоть от кого-то? Ни с кем и никогда. Да и не верил он в такую сносящую разум эмпатию. Да и в любовь не верил. Харон усмехается: «Дурак был, потому что». И тут же добавляет: «Не дурак, нет. Размениваться не хотелось на кого попало. Потому что его ждал. Потому что судьба». Судьба же в это время издаёт тихий стон совсем рядом, а Харон только крепче сжимает руль, чтобы не заглушить двигатель, съехав на обочину, и не впиться в зовущие жаром губы Андрея. Подъехав к дому, Харон ещё некоторое время ждёт, наклонившись ближе к дремлющему Андрею, залипая на его подрагивающих ресницах, на приоткрытом рте, слушая его размеренное дыхание. — Родной, — наконец, зовёт его, осторожно трогая за плечо. — Ммм? — Андрей сонно жмурится, а Харона уже в какой раз накрывает щемящей нежностью. — Приехали, идти сможешь? Андрей непонимающе хмурится: — Да смогу. Ты чего надо мной трясёшься, как будто я беспомощный? Открывает дверь, выбираясь из машины. Его тут же ведёт вбок — Харон со своей стороны тут же оказывается рядом, подставляя плечо: — Тихо-тихо, митингует ещё, — ворчит он. — Татуировка, знаешь ли, тоже стресс для организма. На самом деле, конечно, он говорит только часть правды. Всю правду Андрею сейчас и не понять, как не понять и то, что именно произошло на сеансе. — Сейчас ляжешь, отдохнёшь, — приговаривает Харон, подстраховывая Андрея по пути к квартире. — Так бывает. Ещё и переволновался. Андрею очень хочется возмутиться, что ничего он не переволновался, но разговаривать лень, пока они поднимаются на свой этаж, силы заканчиваются. — Блин, совсем слабак, — вполголоса сообщает он Харону. — Придумал тоже, — протестует тот. — На тебя столько навалилось в один момент, ты отлично держишься. Учитывай, что бронхит это тебе не чихнуть случайно. Тут главное руку на пульсе держать. — Ну, в твоих руках мне ничего не страшно, — Андрей улыбается, стаскивая одежду и забираясь под одеяло. — Наверное, в самом деле надо немного отдохнуть. — А я о чём, — довольно скалится Харон, повторяя про себя последнюю фразу Андрея: «В твоих руках мне ничего не страшно», — добавляя от себя: «В моих руках и у моих ног», и тут же сам себя одёргивает — «Опять гонишь впереди паровоза». — Спи, родной, — шёпотом говорит он, поправляя одеяло и осторожно целуя Андрея в висок. — Спи, мой хороший. Андрей сквозь дрёму слышит, как Харон ходит по квартире, чем-то гремит на кухне… состояние расслабленности и умиротворённости качает его сознание на волнах покоя. Через некоторое время, когда сон уходит в режим отлива, Андрей просто лежит с закрытыми глазами, пытаясь проанализировать свои ощущения на сеансе. Боль… это естественно, к этому он был готов. В какой-то момент, ощущение боли отошло на второй план, смазалось, и это место заняли совсем другие чувства… Смущение… то, что Харон был так близко — уже выводило из состояния равновесия, заставляя дыхание сбиваться. То, что Харон сделал потом… тут Андрей теряется в формулировке своих ощущений. Присутствие постороннего добавило прикосновениям Харона некой публичности, превратив интимное действие в экстрим на максималках. Склонившееся над Андреем чужое лицо тату-мастера, и в это же время рука Харона, прижавшаяся к его члену, заставляли Андрея кусать губы, чтобы не застонать от смешавшихся ощущений боли и возбуждения. В какой-то момент боль и возбуждение слились в одно целое и неделимое, пропала грань между ними, а в мозгу билась всего одна мысль — пусть это никогда не прекращается. Сознание плавало маленькой оранжевой рыбкой перед глазами, а потом превратилось в яркое и оранжевое солнце, затопившее собой всё тело. Вселенная вокруг него сузилась до двух неизменных — боли и возбуждения. Вселенная вокруг него расширилась и взорвалась ослепительной вспышкой боли и возбуждения. И если бы предложили выбирать, он не смог бы это сделать. И сейчас Андрей, уже полностью придя в себя, не может дать логическое объяснение своему состоянию. С одной стороны, ему до сих пор стыдно, за свои реакции и за действия Харона. Хотя Харон, сколько его знает Андрей, никогда не обращал внимания на все эти условности, словно правил для него и не существовало. С другой же стороны, Андрей будто окунулся в другой мир, до сих пор закрытый для него за тысячью дверей. Хотел ли он, чтобы Харон остановился? Нет. Хотел ли он, чтобы Харон никогда не останавливался? Да. Андрей нервно кусает губы, признавая, что именно присутствие третьего добавило тех ярких красок в его ощущения. То чувство удовлетворения, когда делаешь то, чего делать никак нельзя. Как в детстве… Нельзя лазить по гаражам? Да как бы не так. Не ходить на стройку, там опасно? Именно туда мы и отправимся сегодня. И потом это яркое чувство довольства собой, что ты сам решил, что ты будешь делать. Можно ли сравнить то, что ты чуть не кончил под рукой другого парня в присутствии постороннего от одновременных ощущений боли и похоти и то, как ты в детстве нарушал запреты и знал, что ты очень крут при этом? У Андрея нет ответов на эти вопросы. Он вопросительно смотрит на Харона, когда тот зовёт его обедать. Но если Харон и понимает суть вопроса во взгляде Андрея, то никак это не показывает. И вопрос так и повисает в воздухе, потому что озвучить свои чувства Андрей сейчас ну никак не может. Сказать, что ему было хорошо от того, что происходило? Возможно, именно такой реакции Харон от него и ждал? Или нет? Единственный вопрос, на какой Андрей сейчас способен, это: — Ты зачем это сделал? — Что именно? — улыбается Харон, прекрасно понимая, о чём его спрашивают. — Зачем? — Андрей укоризненно смотрит на него, и Харона пронзает раскаянием: — Хотел отвлечь тебя. — Мы же были не одни… «В этом-то и вся суть», — хочется сказать Харону, но говорит он совсем другое: — Прости, я не подумал. Хотел, чтобы ты не нервничал, и чтобы тебе было хорошо. Было же? Андрей вздыхает и кивает в знак согласия. «Было, да. Хорошо. Только это… правильно?» Хотя характеристики правильности в последнее время стали такими размытыми, что Андрей сомневается во всём. То, что ещё вчера было немыслимым, сегодня уже стало вполне реальным. «Ведь мне хорошо? — ещё раз спрашивает он себя. — Хорошо! Ну и чего ты колотишься?» Договорившись таким образом со своей совестью, он старается не думать о том, что его тревожит. Но мысли, будто специально то и дело подсовывают ему наиболее яркие фрагменты, добавляя для эффектности воспоминаний его ощущений. И каждый раз сохнут губы, которые так хочется облизнуть. Взгляд Харона в такие моменты становится очень внимательным и серьёзным… он тяжелеет и будто наливается какой-то мистической силой. Но всё это Андрею, несомненно, только кажется.