Стану твоим дыханием-3: У твоих ног

Трасса… ветер… полёт… побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся в руль. Взгляд-прицел, впившийся прямо перед собой… обострившиеся чувства, бешено бьющееся сердце, выламывающее рёбра. Нестерпимый гул в ушах, заложенных от сумасшедшей скорости. Но мало-мало-мало, скорости всегда мало, если ты на адреналине. Андрей выворачивает руль на крутом повороте, и эйфория взрывается внутри огненным шаром. Эндорфиновое опьянение качает разум, подменяя реальность вокруг заставкой новой компьютерной игрушки. Режим максимальный. Картинки пейзажа мелькают так быстро, что в какой-то момент сливаются в нечто смазанное, что и не разобрать. Так давно это опустошающее душу удовольствие не пробегало по нервам, не щекотало их мучительной и вместе с тем сладостной волной, так сильно схожей с предоргазмическим состоянием. Андрей смеётся от полного ощущения свободы, захлестывающей всё его тело. И чувствует, что рядом, на соседнем кресле, так же открыто и искренне хохочет Харон, поймавший тот же приход. — Чувствуешь, да? — кричит Андрей, не в силах оторвать взгляда от трассы. — Жми, родной, — голос Харона сливается с визгом шин, — выжми из этой детки всё, что возможно! И Андрей жмёт, жмёт на пределе всех человеческих возможностей, со снисходительным самодовольством отмечая, скольких они оставили уже позади. А впереди уже виднеется финиш, а сердце переполняется таким сладким предчувствием победы. — Наша победа! — выкрикивает он, на мгновение поворачиваясь к Харону, чтобы разделить вместе с ним этот миг. — Андрей! — взгляд Харона, направленный сквозь Андрея, застывает расширенными зрачками. — Что? И мир, только что наполненный какофонией звуков, словно замирает, опустошенный и безмолвный. Андрей поворачивает голову, следуя за чужим взглядом — мир замедляется, размазывая секунды липкой жвачкой по асфальту. — Что? — слова врастают в гортань, царапая и не желая прорываться наружу. — Что? И машина, только что уверенно несшаяся к победе, уже так же уверенно летит навстречу другой, потерявшей управление, с тяжёлой грацией готовящейся впечататься в их лобовое. — Нет! И темнота… звуки взрыва… ощущение толчка и вновь полёта, но полёта уже другого — словно тряпичную куклу тебя выдернули за ногу из коробки и зашвырнули в мусорное ведро. Глаза заливает вязким, липким, тело пронзено болью, и непонятно, наяву это или нет. Андрей наощупь шарит вокруг себя руками, шепчет разбитыми губами только одно имя. Вокруг нестерпимый гул, голова вот-вот взорвётся, не выдержав давления. — Харон… Пытаясь разглядеть хоть что-то через красную нечёткую завесу, Андрей пробирается сквозь толпу, отдирая от себя чужие руки, пытающиеся его задержать. Рук очень много, они тянутся к нему, мешают идти, задерживают его. Но он упрямо идёт вперёд, не обращая внимания на ломающую его тело боль. Ему надо туда, к искорёженной груде металла… ему туда. Он знает, что он там увидит… кого он увидит там… — Нет! — он падает на колени перед лежащим на асфальте, убирает закрывающие лицо волосы, чтобы убедиться наверняка… — Нет! — его крик, полный отчаяния и горя, взрывается внутри головы…. — Нет! — Андрей рывком садится на постели, сжимая руками виски. Крик до сих пор звучит в ушах. — Нет-нет-нет, — руки трясутся, тело покрыто холодной и неприятной испариной, сердце стучит так, словно то, что приснилось, происходило на самом деле. Переживать свои страхи, когда так старался о них забыть, когда столько работал над собой, больно точно так же, как тогда, когда они только появились. Признаваться в бессмысленности тщетных попыток не менее больно. Справиться со своим страхом можно только при условии преодоления самого себя. Когда же от твоего сомнения может пострадать кто-то очень близкий тебе, борьба со страхом становится практически бесплодной. Люди не столько боятся за себя, сколько за тех, кто им дорог. Андрей поворачивает голову и смотрит на спящего рядом Харона. Спину ещё мурашит колючими каплями пота, и Андрей ёжится. Вид безмятежно расслабленного лица спящего рядом самого родного человека не успокаивает проснувшееся беспокойство Андрея, наоборот, заставляет ещё сильнее нервничать. Андрей утыкается лбом в колени, обхватывает их руками, пытаясь успокоиться, но дрожь не отступает. Он никак не может сесть за руль в этой гонке… не сможет сосредоточиться, не сможет быть настолько уверенным, потому что страхи его вновь проснулись, и это они будут вести тачку в той гонке. Да, Андрей убедился, что он может сесть за руль, может снова водить… но трасса… и, если вдруг… ещё раз пережить подобное… тем более, когда рядом тот, без кого Андрей жизни теперь не представляет. — Ты чего не спишь? — Харон говорит очень тихо, но Андрей всё равно вздрагивает от неожиданности. Он пожимает плечами и ничего не говорит в ответ. — Что-то приснилось? — так же тихо спрашивает Харон. Андрей снова передёргивает плечами. — Родной, — Харон садится, обнимает Андрея за плечи и заглядывает в лицо. — Если мы будем молчать, когда нас что-то беспокоит, то добра из этого не выйдет. Скажи мне… Андрей хмурится — в словах Харона есть логика. И как бы ни хотелось не обсуждать эту болезненную тему, лучше уж сейчас, чем ждать срыва в самый неподходящий момент. — Год назад я попал в аварию, — скупо роняя слова, начинает он. — С друзьями решили зажечь на трассе за право первого гонщика. Я был за рулём. Не справился с управлением. Я отделался, можно сказать, царапинами, а один из моих друзей… Тут Андрей замолкает — горло сжимается от воспоминаний, лишая возможности говорить. — Не продолжай, я понял, — Харон тянет Андрея к себе. — Прости, я совсем не подумал. Набросился на тебя со своей идеей, а твоего мнения не спросил. Вот же дурак. — Да откуда тебе было знать, — слабо протестует Андрей. — Хочешь, откажемся? — Нет, только вот за руль… — Без проблем, родной, — Харон успокаивающе улыбается. — Я просто подумал, что это тебя отвлечёт, но думаю, что отвлечься ты сможешь при любом раскладе, да? Андрей кивает, а Харон, подмигнув, спрашивает: — А со мной не боишься? — Нет, — Андрей внимательно смотрит на Харона. — А должен? — Хм… — Харон задумчив. Сейчас внутри него происходит мучительная борьба: оставить Андрея в неведении ради благой цели не нагнетать тревогу или всё же… — Знаешь, — тихо начинает Харон, — я тоже был в подобной ситуации. Только тогда не за рулём. В том ДТП погиб мой лучший друг. Даже, я бы сказал, брат. Потрясающий человек. До сих пор не могу понять, почему он интуитивно не вывернул руль при столкновении. Но, как говорит он сам, случилось так, как должно было случиться. — Он сам говорит? — переспрашивает Андрей. — То есть, он не погиб? — Погиб, — вздыхает Харон. — Тело. В общем, это сложно. Сменил прописку, — криво усмехается. — Я с ним иногда беседую. И нет, крыша у меня не протекает. — Я понимаю, — Андрей говорит серьёзно. — Вокруг много вещей, которые нельзя объяснить просто законами физики. — Именно, — Харон обнимает Андрея, притягивая к себе. — Это круто, что ты понимаешь. Тем не менее, я справился с этим. Но, честно говоря, проблем именно с вождением или ездой рядом на пассажирском у меня и не возникало. Потому что это не в этом проблема. Но когда они есть — это нормально. Я просто подумал, что ты должен знать, прежде чем соглашаться на эту авантюру. Андрей улыбается, прижимаясь к Харону крепче. — Так как, — возвращает ему улыбку Харон, — со мной не боишься? — С тобой я ничего не боюсь, — уверенно отвечает Андрей, и внутренний зверь Харона, удовлетворённо рыкнув, довольно потягивается. — Тогда спать? — предлагает Харон, взглянув на часы. — Время позднее. — Да какое там, — Андрей лишь машет рукой. — Разве теперь уснёшь. — А мы попробуем, — смеётся Харон, опрокидывая Андрея на спину. Андрей смотрит на склонившееся над ним лицо Харона, цепляет своим взглядом его и тут же тонет в пронзительной зелени любимых глаз. — Что ж ты… — пытается сказать, но фраза смазывается прижавшимися к его рту губами Харона. Все мысли тут же испаряются, как и всегда, когда их тела настраиваются на одну волну. И остаётся только разгорающийся пожар их страсти… больше ничего. Андрей обнимает Харона за плечи, тянет к себе ближе, закидывает на него ногу, чтобы вжать в себя плотнее, насколько это возможно, слиться с ним в одно целое — самая важная необходимость, какая сейчас существует. Руки Харона уже путешествуют по его телу, сразу же отзывающемуся на любое прикосновение. И телу надо совсем немного, чтобы завестись до предела, когда совершенно не можешь контролировать своего желания, когда хочешь только одного — удовлетворения. — Хочешь меня? — хрипло спрашивает Харон, продолжая терзать его губы. — Хочешь! — Очень хочу, — Андрей стонет в горячий рот, впиваясь пальцами в плечи Харона. — Невыносимо хочу. — Мой мальчик, — довольно шепчет Харон, опуская руку вниз между их телами, цепляя пальцами напряжённый член Андрея, прохватывая вместе с ним его дрожь. Андрей замирает, когда Харон скользко прижимает свои пальцы к сфинктеру, выглаживает, массирует, выжидает момента, когда Андрей выдохнет и нетерпеливо дёрнет бедрами, требуя большего. Андрей и сам не понимает, как место, которое раньше и внимания к себе особо не требовало, теперь стало таким чувствительным. Стоит Харону прикоснуться, как тут же следует отклик. Словно все нервные окончания собрались в одном месте и ждут только этого — его прикосновений. Андрей до сих пор не может разобраться в своих эмоциях. Жгучий стыд, от него никуда не денешься, до сих пор корчится в центре его души, когда пальцы Харона начинают своё движение внутри его тела с целью добраться до той самой души, погладить и приласкать её, чтобы стыд заткнулся и дал место новой эмоции — новому чувству, к которому Андрей ещё не привык. Харон нависает над ним, внимательно вглядывается в его глаза: — Смотри на меня, — в то время как его пальцы продолжают выглаживать и растягивать поддающиеся мышцы. — Не закрывай глаза. Мне нравится, как ты каждый раз краснеешь, когда я в тебе. И Андрей краснеет ещё сильнее, чувствует, как жаром расползается краснота по щекам и вниз по шее. Взгляд плывёт, но он держится за взгляд Харона — только его взгляд и есть среди этого качающегося и плывущего куда-то в небытие мира. Стыдно за всё, Андрей бы и рад сквозь землю провалиться, но к стыду примешивается такое острое удовольствие, что хочется, чтобы это никогда не прекращалось. И Андрей готов мириться со своим стыдом. И с откровенно девчачьей позой с бесстыдно раскинутыми ногами, и с невыносимой пыткой пальцев Харона, точечно прижимающихся к одному и тому же месту и вызывающих вязко-сладкие спазмы. И со своими стонами, которые невозможно сдерживать, иначе они просто разорвут горло — настолько хорошо то, что происходит сейчас. А хочется ещё и ещё… больше, сильнее, острее. — Смотри на меня, — голос Харона меняет тональность, вводя Андрея почти в гипнотический транс. Пальцы покидают тело, Андрей разочаровано стонет… — Сейчас, — Харон дышит жаром в его губы. — Сейчас, родной. И Андрей снова замирает, задерживает дыхание, ощущая настойчивое и упругое вторжение… болезненное сопротивление мышц… он знает, что сейчас, ещё немного, и отпустит, но эти первые мгновения… остаётся только закусить губу и переждать. — Расслабься, хороший мой, — Харон тоже замирает, ждёт. — Впусти меня. Андрей выдыхает, дышит тяжело и глубоко, распирание становится терпимым, появляется знакомое тянущее чувство, которое хочется закрепить, продлить… — Да? — Да, — кивает он, сам подаваясь навстречу. — Смотри на меня. Андрей не отводит взгляда от глаз Харона, отмечая каждую реакцию своего тела, чувствуя ритмичное движение над собой и внутри себя и всё усиливающиеся спазмы сокращений мышц. В какой-то момент спазмы сливаются в одну сплошную тягучую волну, и Андрей выгибается всем телом под нависшим над ним Хароном: — Блядь, — выдыхает он одним долгим стоном, — блядь, что это было сейчас. — Хорошо? — Харон улыбается, но глаза его серьёзны и взгляд более глубок, чем когда бы то ни было. — Хорошо. Я чувствую. — Ещё, — взгляд Андрея плывёт, и Харон уже сам тонет в его взгляде. Темп, вначале размеренный и ритмичный, срывается в рваный хаос, пульс стучит в висках, и сердце колотит о рёбра, отдаваясь звоном в ушах. Андрею так хочется зажмуриться и отдаться этому нарастающему кайфу, сплошной судорогой, закручивающей его тело в тугой узел, но взгляд Харона цепко держит его, не отпуская. Воздух заканчивается в лёгких, а на новый вдох не хватает сил — все ресурсы сосредоточились в достижении только одной цели. — Давай, родной, — Харон сам еле держится, чтобы не слететь в нирвану первым, потому что первым ему никак нельзя… нельзя бросить Андрея на самом пике его кайфа, надо довести его, и только потом, плавясь во всполохах экстаза в его глазах, догнать его и слиться в едином, общем наслаждении. — Сейчас, — Харон наклоняется, впивается в рот Андрея глубоким поцелуем, почти кусая, и выдыхает. — Кончай, родной. Андрей вздрагивает всем телом, рывком прижимается к Харону, притираясь вплотную, и содрогается, запрокидывая назад голову. Харону достаточно пары фрикций, чтобы не дать себе опоздать, вслед за Андреем он, сам почти задыхаясь от нехватки кислорода, отпускает себя и без сил падает на распростёртое под ним мокрое и горячее тело. Андрей ещё некоторое время лежит с закрытыми глазами, сознание плавает в каком-то непонятном отстранении, тело наливается тяжестью. Он чувствует на себе взгляд Харона, но сил нет открыть глаза и посмотреть на него. Андрей тянет наощупь непослушные руки, обнимает Харона, шепчет ему куда-то за ухо: — Мой… — Это ты мой, — Харон гладит Андрея по колючему ёжику волос и, кажется, улыбается. — Только мой. — А ты? — почти засыпая, Андрей мысленно чувствует, что ждал не того ответа. — А я люблю тебя, — Харон прижимает к себе Андрея, продолжая гладить. — Спи, родной.