Стану твоим дыханием-3: У твоих ног

Как себя вести в подобной ситуации, Андрей понятия не имеет. Проще было бы вообще не вступать ни в какой диалог, что он, собственно, и собирался сделать. Но слишком уж по-детски это выглядело, да и что бы он сейчас ни чувствовал, насколько сильна бы ни была обида, но мысль о том, чтобы действительно оборвать все нити, связывающие его с Хароном, царапает остро и болезненно. Андрей совсем не готов именно сейчас к разговору, он сидит в машине, так рядом с человеком, к которому тянется всем своим существом, и очень хотел бы повернуться к нему и с вызовом спросить: «Какого хрена ты вообще творишь?» Но гордость заставляет его только крепче сжать челюсти и остаётся только с преувеличенным интересом рассматривать улицу, проносящуюся мимо. Ждал ли он, что Харон будет караулить его после работы? Если честно, то Андрей даже не задумывался об этом, упиваясь своими переживаниями и осмысливая недавно услышанную информацию. Главное чувство сейчас — раздражение, потому что действительно устал прокручивать раз за разом кадры прошедшей ночи, вымотался эмоционально повторять сам себе то, что сказал ему Харон. С каждым разом фраза звучала всё обиднее, обрастая новыми оттенками презрительного превосходства со стороны того, на ком весь свет клином. Андрей разумом понимает, что подобные проблемы надо решать только в разговоре. Между ними уже случалось это недопонимание, когда вместо того, чтобы выслушать, он сделал скоропалительные, но ложные выводы. Хотя сейчас ситуация совсем другая, все были в сознании и понимали, что говорят и делают. Списать то, что уже сказано, на крайнюю степень возбуждения? Тут Андрей хмурится и машинально качает головой — разум отказывается понять, как можно говорить о любви и тут же вести себя вот так… вот так… Андрей кусает губы, обида снова сжимает горло. Может, он, в самом деле ошибся? И всё, что было так важно для него, следствие всего лишь искусной манипуляции? Тогда зачем Харон продолжает весь этот фарс? Не наигрался ещё? Андрей снова неосознанно качает головой. Беда в том, что когда Харон говорил ему все те слова о любви, звучало это по-настоящему искренне, его словам верилось без всякого сомнения. Но теперь сомнений так много, что они затмевают собой всё, что было до этого. А ещё… Андрей представить не может, что вот так спокойно он всё забудет и вернётся в свою прежнюю жизнь… а если не вернётся, то встретит кого-то, кто сможет заменить Харона… тут Андрея передёргивает от внутреннего сопротивления даже возможности подобной мысли. — Приехали, — коротко говорит Харон. Кафе, где тот притормозил тачку, незнакомо Андрею, но выяснять ещё и этот нюанс нет никакого желания, так что он выбирается из машины и, мысленно чертыхаясь, идёт следом за Хароном. — Голодный? — спрашивает тот, пододвигая ближе к Андрею меню. Андрей дёргает плечом, вдруг понимая, что действительно голоден настолько, что слона съел бы — живого и неразделанного. На ум, откуда-то из глубокого подсознания, неожиданно всплывает глупый детский стишок: «Крошечка Фанни Сидела в чулане. Фанни была голодна. Гусей воровала И тут же съедала. Сырыми. Без соли. Одна.» Непроизвольно вырывается смешок, и Андрей прикусывает губу, чувствуя на себе вопросительный взгляд Харона… сдают нервы… сказываются и бессонная ночь, и последующее нервное напряжение. Он ниже наклоняет голову, изучая меню. Подошедший официант принимает заказ и исчезает, а над столиком зависает гнетущая тишина. — Родной, — начинает Харон, тут же замолкает, видя, как рот Андрея кривится в неприязненной гримасе, и понимает, что если они не расслабятся, разговор так и не состоится. Поэтому он снова машет официанту и делает ещё один заказ: — Супер-стронг пол-литра, лимитированный. — Это цена за пятьдесят грамм… — начинает официант и осекается, порезавшись о взгляд Харона. — Секунду, сейчас всё будет. Андрей скептически усмехается, но не комментирует. Время ожидания заказа тянется медленно, Харон сканирует Андрея, пытаясь заглянуть в глаза и нервно постукивая пальцами по столу. Андрей же смотрит в стену поверх плеча Харона… смотрит так внимательно и не отрываясь, что Харону хочется тоже обернуться и посмотреть, что там такого интересного. Приносят заказ. Официант ловко расставляет еду и выпивку, кладёт около каждой стопки по специальной ложке и ставит в центр сахарницу с кусковым сахаром. Замирает у стола, выжидающе поглядывая на Харона. — Свободен, — Харон машет рукой, — сами справимся. Официант поспешно ретируется, кажется, даже с облегчением выдохнув. Харон разливает абсент по стопкам и, приподняв свою, касается её краем стопки Андрея. Тот, дёрнув плечом и с вызовом глянув в глаза Харону, одним махом опрокидывает свою стопку, пододвигая к себе тарелку со стейком. — Силён, — хмыкает Харон и проделывает то же самое со своей порцией. Какое там медленное смакование и микроскопические глотки. Какая там культура пития. Да и не это сейчас нужно Харону. Собственно, у Андрея тоже расслабиться и отпустить себя — желание огромное. И если наиболее быстро это можно сделать таким путём, то почему бы и нет. Харон практически сразу разливает по второй. Оба выпивают, закусывают. Выпивают ещё раз — Харон внимательно следит, чтобы стопки долго не пустовали. После четвёртой порции, почувствовав, как тепло разливается от желудка по телу, Харон предпринимает вторую попытку: — Андрей, скажи мне… — Что тебе сказать? — с плохо скрываемой злостью спрашивает Андрей. Харон давит в себе чувство раздражения и желание ответить в таком же тоне. — Скажи, что произошло. Я не понимаю… всё же хорошо было. Из-за чего ты так дёрнулся? Что я сделал не так? Андрей чуть не давится куском мяса и изумлённо смотрит на Харона. — Ты реально не догоняешь? — он откладывает вилку в сторону и чуть наклоняется вперёд, глядя в упор в глаза Харона. — То есть для тебя норма вот так?.. — Да как? — взрывается Харон. — Как? — криво усмехаясь, переспрашивает Андрей. — Вот и мне интересно, как мне это всё понимать и кого ты из меня сделать пытаешься? — Что? — растерянно говорит Харон, чтобы хоть что-то сказать. — В смысле, кого? Я не… Мысли путаются, потому что вопрос Андрея предполагает прямой ответ, и ответ этот есть. Дело, правда, не в том, что Харон на самом деле пытается слепить из Андрея нечто по своим предпочтениям, но сами поступки и действия предполагают подобный исход. Но Андрей сейчас говорит явно не о том, что так тщательно скрывается Хароном. Он говорит о чем-то совершенно другом, но для него это очень мощный триггер. — Только не надо сейчас лечить мне, что ты вообще не понимаешь, о чём я, — тем временем продолжает Андрей, предостерегающе поднимая руку. — Я тут много думал за истекшие сутки, и выводы, к которым я пришёл, меня пугают. — Расскажи мне, — Харон мягко подводит разговор в нужное русло. — Расскажи о выводах, к которым пришёл. Ты имеешь полное право сказать это, как и я имею право знать. — Да легко, — Андрей чуть пьяно ухмыляется. — А выводы… Действительно ли ты искренен со мной или всё, что между нами происходит, это результат твоих усиленных стратегических действий. Ты очень много приложил стараний, чтобы я начал чувствовать к тебе то, что я чувствую сейчас. Да, я не буду спорить насчёт того, что если бы во мне этого не было изначально, то ничего бы и не вышло. Но… Тут Андрей замолкает и задумывается, а Харон понимает, что вот сейчас бы и надо сказать и о склонностях, и о потребностях, которые Андрей сам ещё в себе не осознаёт, но они есть. Харон чувствует это. Только вот, если уж говорить об этом, то надо говорить и об остальном. И вот для того остального сейчас самое неподходящее время за весь период их отношений. — Андрей, — Харон тоже наклоняется вперёд, чтобы быть ближе. — Во-первых, никаких стратегий. Всё, что происходило и происходит — на самом деле искренне. И я действительно к тебе катастрофически неравнодушен. Если я сказал о том, что люблю тебя, то это не просто слова. Такими словами я не разбрасываюсь. А во-вторых… — А во-вторых, сейчас ты мне скажешь, что в виде исключения и всё такое, ты решил провести эксперимент, а я повелся, как… как… — ему не хватает слов и он просто машет рукой, задевая и чуть не роняя бутылку с абсентом. — Нет, — Харон крайне серьёзен. — Нет же. Совсем нет. Я понимаю, насколько тебе нелегко доверять. Но я со своей стороны сделаю всё для того, чтобы ты смог мне верить. Мне это нужно. Нам это нужно. В любых отношениях могут быть какие-то недопонимания. Нет идеальных людей, каждый может ошибиться. Но для того мы и люди, чтобы делать выводы из своих ошибок и не совершать их в дальнейшем. Для того нам и дан язык, чтобы мы могли сказать о том, что нас не устраивает или обижает. Это нормально. Поэтому, скажи мне, пожалуйста, что было не так. Я действительно не понимаю. Я был так возбуждён, что вообще не соображал, что говорю или делаю. Это меня не красит, согласен. Но это честно. Я клянусь, что в мыслях не было тебя как-то обидеть. И мне больно вместе с тобой, что я, не подумав, сделал или сказал что-то, что ранило тебя. Но если ты не скажешь, как я смогу узнать, что не так, и избегать этого в дальнейшем? К моему огромному сожалению, я не в достаточной мере обладаю телепатией, чтобы знать без слов. Андрей молчит, внимательно разглядывая свои руки. Затем щурится, взгляд его слегка плавает от выпитого, но тем не менее он, отчётливо и раздельно чеканя слова, произносит: — Я. Тебе. Не. Игрушка. Харон задыхается от неожиданности заявления, протягивает руку, чтобы накрыть своей ладонью пальцы Андрея, но на полпути останавливается, натыкаясь на «нет» во взгляде Андрея: — Да с чего ты это взял? Почему решил, что я играю? Это же должно на чём-то основываться, — Харон на самом деле в недоумении: такого он точно не ожидал. — С чего взял? — Андрей хмыкает. — Ну как же? Твои слова. Прямым текстом. Вот это вот «заслужить», — Андрея передёргивает и внезапно прорывает. — Ты считаешь, что ты меня мордой в грязь будешь тыкать, а я спасибо говорить должен? Что в следующий раз я заслужить должен буду? Я тебе собака, чтобы мне приказывать таким тоном, что и как мне заслужить надо? — с каждой фразой его тон повышается, а глаза мечут молнии, выплескивая вместе с высказанными и часть мучительной боли. Харон хаотично собирает пазл в общую картинку, понимая, что триггер, на самом деле, был на поверхности. И нужно было быть полным идиотом, чтобы не понять этого. Харон мысленно стонет, призывая на помощь всё своё красноречие. — Послушай, — дав Андрею высказаться, тихо начинает Харон, — для начала я хочу попросить прощения за то, что обидел тебя своими словами. Это не было намеренно, — здесь Харон если и лукавит, то самую малость: именно в тот момент никакого расчёта не было. Слова вырвались спонтанно, просто в силу характера. — Я обещаю тебе, что впредь очень сильно постараюсь следить за словами. Но у меня есть одно оправдание, пусть и незначительное… — он замолкает, вздыхая. — И какое же? — выжидающе смотрит Андрей, пытаясь сфокусировать взгляд. — Когда мы вместе, — Харон отмечает положительную динамику в том, что Андрей хотя бы выслушивает, какой-никакой диалог происходит, а самое главное — они, пусть и через пень-колоду, но могут обсуждать сложные ситуации. — Когда мы с тобой, — Харон выразительно смотрит на Андрея, намерено не называя вещи своими именами, как ляпнул бы обычно. Андрей прекрасно понимает, что именно имеет в виду Харон под этим «вместе». Понимает, потому что по его лицу начинает расползаться краснота. А Харон, вопреки всей серьёзности момента, отмечает, что хочет прямо сейчас разложить Андрея на этом столе, потому что его просто сносит от этого смущения, этого взгляда, этих ломких, дрожащих пальцев, от всего вида Андрея. Харона просто тянет неведомой силой и замыкает, искря и взрываясь где-то по позвоночнику. Неимоверным усилием взяв себя в руки, Харон продолжает: — Я с ума от тебя схожу. Меня накрывает так, что я плохо соображаю. И иногда могу нести всякую хрень. Ну понимаешь, все мы разные. И у каждого есть какие-то вещи, которые их заводят. Или которые автоматом происходят в степени крайнего возбуждения. Ну вот как стоны. Они просто сами по себе. Так и это. Да, я могу что-то ляпнуть. Но это, как бы тебе объяснить… Это не лично прямо вот в твою сторону, это в принципе, в общем, ну как тупо фетиш, что ли. Но это ничего, абсолютно ничего не значит. Не прямой посыл к действию, что ли. Просто занесло. Особенности психики. Но если мы любим, то принимаем человека со всеми его особенностями, ведь так? — Ну… — Андрей в замешательстве. — Ну да, но зависит от особенностей. Мало ли, может ты в следующий раз меня ножом пырнёшь. В порыве страсти. — Да ну что я, совсем уже, что ли зверьё, — Харон все же кладёт свои ладони поверх пальцев Андрея, и тот не убирает руки. — А слова… прости, я постараюсь избегать. Потому что ты для меня не все равно. Мне не похрен на тебя. И ещё, я хочу, чтобы ты знал. Что бы я ни говорил, что бы и как ни делал, запомни, пожалуйста, я никогда, ни на секунду не перестаю уважать тебя. Любить тебя. Считаться с тобой. Понимаешь меня? Андрей кивает. Его вдруг как-то очень резко и очень быстро развозит. Наверное, наконец-то ушло напряжение, когда всё прояснилось. И когда он, в общем-то, утрировал ситуацию. Хотя это и не совсем вроде бы как правильно. Но с другой стороны… А глаза Харона такие глубокие. И в них столько тепла. И любви. И Андрею хочется ещё ближе подвинуться, прижаться, утонуть в этих глазах. И не думать ни о чем плохом. А что-то ещё крутится на периферии сознания и не даёт покоя. Что-то важное, что-то, что нельзя не учесть. Что-то… Ну как же, разговор с Соболевым. Это тоже нужно выяснить. Под влиянием выпитого, Андрей забывает, что не собирался обсуждать это с Хароном. Да и он сам говорит, что нужно рассказывать всё. И вообще, если он всё-таки играет, так пусть знает… Что нужно знать Харону, Андрей оформить мыслью не смог. Но вот этот разговор с коллегами… И самое главное — откуда они знакомы? Что их связывает? А если… — Ладно, я тебя понял. И, ну, в общем, проехали. Но есть кое-что ещё, — Андрей высвобождает свои руки из-под ладоней Харона. — Давай ещё выпьем, что ли. Харон понимает, что Андрею уже достаточно. Но, в конце концов, если что, абсорбенты и реополиглюкин с цитраргенином в запасе имеются. — Плохо не будет? — Харон приподнимает бровь. — Если ещё выпьем? — Пф-ф-ф, — Андрей отмахивается. — Наливай давай. Или я сам. — Да здесь же хитрая система, — Харон отбирает у Андрея бутылку. — Я тебе потом в подробностях расскажу, что и как. Иначе пить невозможно, не зайдёт. Но сейчас ты хотел сказать мне что-то более важное.  — Да, — Андрей кивает, отхлебнув половину порции. — Да. У меня сегодня была интересная, блядь, беседа. Я в ахуе просто. В общем, один из моих начальников, оказывается, тебя знает. Не подскажешь, откуда? Харон хмурится, вспоминая, что видел знакомое лицо тогда на парковке. Тогда он подумал, что показалось. Оказалось — не показалось. Но этого просто не может быть. Это невозможно, чёрт возьми. Почему именно так? — Как зовут начальника? — хмуро спрашивает Харон, заранее предполагая ответ. — Соболев. Макс, — коротко отвечает Андрей. Харон морщится, как от зубной боли. «Чёртов Макс, почему он? Почему именно он?» — Пересекались как-то пару раз, — неопределённо отвечает Харон, старательно подбирая слова. — Что он тебе сказал? — Ничего такого, — усмехается Андрей. — Но спросил, насколько хорошо я тебя знаю. В мыслях Харона молниеносно проносится история его знакомства с Максом. Конечно, близким общением это назвать нельзя, тем не менее, мнение у него сложиться могло соответствующее. Да оно таковое и сложилось, иначе он бы не стал делиться этим с Андреем. Твою ж мать, блядский Костик, чертов Макс, вот нахрена его вообще понесло на ту днюху? С Максом Харон познакомился именно на дне рождения Костика. Тот отмечал с размахом и пригласил, казалось, полгорода. Зачем он сам поперся туда, сейчас Харон сказать не может. Видимо, проще было пойти, чем выслушивать нытьё Костика, что его все игнорируют. Ну-ну, там человек тридцать точно собралось. Одним из гостей был и Соболев со своим бойфрендом. Влад, кажется, если память Харона не подводит. Там и познакомились. И Харон отчетливо помнит взгляд Макса, когда прижимал Костика в углу прихожей. Тогда он подумал, что Макс тоже не прочь, ну и предложил. Мнение Костика не учитывалось, да, собственно, «тройнички» для того были не впервой, и раньше протестов не вызывали. С чего бы сейчас. У Костика и не вызвало, а вот у бойфренда Макса — очень даже. Они там, кажется, даже чутка цапнулись. По крайней мере, ретировались быстро. А после, через какое-то время, Харон столкнулся с Максом нос к носу в одном из клубов. Не тематическом, обычном. Тем не менее, съём там проходил ровным ходом. Кажется, тогда Харон что-то ляпнул по поводу «ревнивых половин», за что чуть не произошёл мордобой с внезапно материализовавшейся «половиной». Тогда конфликт загасил кто-то из компании, в которой находились парни. А совсем недавно Харон наткнулся на Макса в «Андеграунде». Признаться, удивился. А ещё больше удивился, когда тот сам подошёл и прямым текстом спросил, со всеми ли Харон себя ведёт подобным образом, как с тем официантом, который попался на голодняк под горячую руку. Откуда Макс был в курсе этой истории, тогда Харон не знал. После администратор сказала, что этот несостоявшийся официант какой-то давний знакомый Соболева. Ну теперь всё складывается. Видимо, тот понылся на нелёгкую судьбу и мудака-Харона, а у Макса взыграла профессиональная жилка, и он решил провести разведку боем. Журналюги — они такие. Ради сенсации и в пекло полезут. Ещё Марат что-то говорил, что какой-то компромат, связанный с этой историей взаимодействия Харона с официантом, пришлось срочным образом гасить через главреда какого-то СМИ. Вот оно что, оказывается. Ну да, тогда на вопрос Соболева Харон выражений не выбирал. Сказанул что-то типа «Слишком много чести каждую подстилку запоминать». Но делать выводы на основании только лишь слов знакомого и единственного случая — это слишком даже для «акулы пера». Хотя, ушлый Макс мог пообщаться и с кем-то ещё из клуба. А Харон там не церемонился ни с кем. Нда, хероватые расклады получаются. Всё это в одно мгновение проносится в мыслях Харона, но сейчас он больше озадачен тем, как успокоить Андрея. — Родной, — Харон, поглаживает пальцы Андрея своими, — я понимаю, что тебе могли сказать обо мне много нехороших вещей. Да, я плохо обращался с людьми, с которыми когда-то вступал в контакт. Очень плохо. И Макс, в принципе, имеет все основания переживать, хотя это и не его собачье дело. Но понимаешь, любое действие порождает противодействие. Я, конечно, не образец добродетели. Но и все те, с кем у меня были какие-то взаимодействия, тоже далеко не образцы. Это не в оправдание, это просто как факт. Кто-то чего-то от меня хотел, чего не получил. Логично, что в обиду будет считать уродом. Кто-то рассчитывал на финансовое спонсирование и был послан. Соответственно, та же фигня. Думаю, кто-то из твоих подружек в силу своих каких-то несбывшихся ожиданий и о тебе может как-то не так отзываться, согласен со мной? Андрей нехотя кивает, потому что если смотреть на ситуацию с такой стороны, то и к нему самому немало наберётся претензий со стороны противоположного пола. От той же Жанки, наконец, которой он, можно сказать, и жизнь испортил, и все мечты поломал. Да и если как следует порыться в памяти, таких вот обиженок наберётся воз и тележка. Девчонки висли на Андрее, как от нечего делать, а он только смеялся, не придавая значения своим словам и поступкам. — Да, с кем-то и я сам по себе обошёлся не очень хорошо, и такое было, — тем временем продолжает Харон. — Но все эти вещи, все эти люди — всё это в прошлом. С тобой у меня всё по-другому. У меня никогда и ни с кем не было ничего даже близко подобного. С тобой — настоящее. С тобой я совсем другой. Мне не всё равно, мне важно и ценно каждое твое слово, каждое желание, каждое чувство, каждый вздох. Я живу тобой, я дышу тобой. Я люблю тебя. Я любого загрызу за тебя. Я так сильно люблю тебя, что места себе не нахожу, зная, что тебе плохо. Мне в сто раз больнее от этого. Я сам не знаю, как у меня вырвались те слова, поверь мне. — Ладно. Забыли, — Андрей прибалдевшим взглядом смотрит на Харона. — Ты меня, правда, вот так… Вот настолько?.. — Ну конечно правда, — Харон крепко сжимает руки Андрея. — Чистая правда. Я… знаешь, я никогда не был настолько откровенен. Ни с кем. Я никогда не говорил о своих чувствах. Да их и не было, по сути. Не такие. Не настоящие. Теперь я понимаю. Я никого и никогда не любил. Ты — первый. И единственный. И да, я не белый и пушистый. У меня есть очень тёмные стороны… — Да перестань, — прерывает Андрей. — Ну я тоже сутрировал, если честно. Но мне так обидно стало, — Андрей вздыхает. — И даже не на сами слова. Слова может даже и… — вспыхивает, краснеет чуть ли не до бордового, — в общем, просто я подумал, что ты ко мне, как… Ну, в общем, что я тебе не нужен как человек. Что ты со мной просто, ну типа отодрал и досвидос. — Вот же, — Харон, плюя на всех, пересаживается к Андрею и, заключив того в объятия, прижимает к себе. — Кто же тебе внушил это, душа моя, что тебя нельзя любить просто за то, что ты есть? — Ну перестань, — нехотя отбивается Андрей. — Ну люди же… — Да всем пофиг, — Харон стискивает Андрея ещё крепче. — Каждый занят собой, и большинству вообще никакого дела ни до кого. И вообще, поехали домой. Поехали, родной. — Поехали, — Андрей икает и подозрительно смотрит на Харона. — Снова будешь кошельком размахивать? — Мы же договорились уже на этот счёт, — Харон улыбается. — С зарплаты совместный бюджет и каждому на расходы. А пока потерпи, да? — Не хочу, — упирается Андрей. — Я тебе не тёлка… — Да блин, — Харон изо всех сил сдерживает себя, чтобы вот прямо сейчас не взять и не выпороть этого упёртого, чтоб повылетали из головы все глупости. — Ну при чем здесь тёлки? Если в галимом «правильном» обществе где-то что-то как-то принято, это не значит, что это аксиома. Харон машет официанту, оставляет на столе деньги и тащит Андрея на улицу. — Придумает же, тёлки-мётелки. По-твоему, если во время секса ты отдаёшь, а я беру, то ты автоматически от этого тёлкой становишься? — А что, нет, что ли? — Нет, — Харон пристально смотрит на Андрея. — Я не сплю с тёлками. Андестенд? Мне это неинтересно. — Так я не о том. — Да понимаю я, о чем ты. Какой же бред вбили в голову. Не становишься. И не воспринимаю я тебя так. И нет какого-то там надуманного неравноправия: лучше, хуже. Ниже, выше. Херня это всё. — Ну-у-у, — Андрей делает неопределённый жест руками. — Все так считают. — Все пойдут топиться, ты тоже пойдёшь? — Харон хмыкает. — А если я под тебя лягу, я тоже тёлкой автоматом стану? — Что? — Андрей, кажется, даже трезвеет. — Ты? В смысле под меня? Андрей так ошарашен услышанным, что чуть не спотыкается на ровном месте. Мысль о том, что Харон сам, добровольно, готов, если что… деморализует и выбивает почву из-под ног. — Да молча, — Харон хмыкает. — Не скажу, что это прям моё и что я от принимающей роли получаю удовольствие. Но есть удовольствие и иного рода — когда хорошо тому, с кем ты рядом, кого ты любишь. — То есть, вот если я вдруг… То ты… Но как ты… у меня в голове не укладывается… Блин, запутал меня, — жалуется стоящему неподалёку «иксу» Андрей. — Вот чего мне с этим делать теперь? — Да ничего не надо делать, — Харон вздыхает. — Просто если тебе вдруг будет надо, то мы это обсудим. И, в принципе, это не есть проблема. Так что, стану я тёлкой сразу? — Нууу, нет, — Андрей опускает глаза. — Так с чего тогда ты решил, что я тебя так воспринимаю? — Так все же просто… — Всё, хватит, — Харон сжимает Андрея в объятиях. — Слышать больше не хочу об этих «всех». Лесом утырков. Поехали домой. — Поехали, — Андрей улыбается и чуть ли не виснет на Хароне. — Идём. Едем, то есть. — Сейчас, — Харон вынимает из кармана телефон. — Ну вот куда ты попёр? — В машину же, — Андрей, покачиваясь, снова цепляется за Харона. — А то, что я пил, ниче? — Блин, — Андрей в недоумении смотрит на Харона. — И я пил. И как теперь? — На такси, — Харон уже скроллит приложение. — А тачку завтра заберу. На парковке постоит. В такси садятся вместе на заднее. Харон, невзирая на сопротивление Андрея, крепко обнимает того, не позволяя себе, правда, ничего большего. — Ты невыносимый, невыносимый просто, — громко шепчет Андрей, отпихиваясь руками и ногами. — Наглый, пошлый… — Ну тебе же нравится, — улыбаясь, тихо говорит Харон, касаясь губами уха Андрея. — Очень сильно нравится. — Очень, — Андрей замирает, задыхаясь. — Но ты все равно невыносимый. А я все равно не могу без тебя. И люблю тебя. Люблю я тебя, понимаешь? А ты меня вот так — «заслужи». Гад такой. — Гад, гад, — шепчет Харон. — Самый, что ни на есть гад. Ну прости меня, гада такого. — Вот не прощу, — смеётся Андрей. — Будешь знать. — Тогда я буду страдать, — Харон картинно хватается за сердце и откидывает назад голову. — И умирать. И вообще. — Ты не будешь со мной так больше? — Андрей прижимается сам. — Правда не будешь? — Не буду, — Харон гладит Андрея меж лопатками. — Я ничего не сделаю против твоего желания. Ничего, чего ты сам не захочешь. Но ты только не молчи, хорошо? — Хорошо, — бормочет Андрей, укладывая голову на плечо Харона. — Хорошо мне с тобой. Никогда и ни с кем так. — И мне с тобой хорошо, — Харон гладит Андрея по ёжику волос. — Никогда и ни с кем так хорошо не было. И не будет. Это точно.