Стану твоим дыханием-3: У твоих ног

Зайдя в квартиру, Андрей осторожно прикрывает за собой дверь — его встречает полная тишина, а, значит, Харон уже спит. Так же тихо, не включая свет по дороге, он идёт в ванную, открывает холодную воду и суёт голову под ледяную струю. Боль, кажется, отступает, затаившись где-то в глубине черепной коробки, давая о себе знать чуть ли не фантомным присутствием. Есть такой вид боли, когда ты не ощущаешь боли, но чувствуешь, что она рядом. Андрей потирает виски ладонями — он и думать забыл в последнее время об этих, каждый раз несвоевременных, болевых спазмах, накатывающих будто ниоткуда. Тщательно вытирает голову и выключает воду. Выходит из ванной, направляясь в сторону спальни. Харон прекрасно слышит звук проворачиваемого в двери ключа — от привычки спать чутко и просыпаться с каждым шорохом избавиться непросто. Слышит, как Андрей, стараясь ступать бесшумно, проходит в ванную, слышит, как льётся вода. Тяжело вздыхает, понимая, что если запланированная ночёвка на даче сорвалась, значит — разговора не вышло. Слышит, как шум воды прекращается и слышит приближающиеся к спальне шаги, шорох сбрасываемой одежды и чувствует прогиб пружин матраца с половины кровати Андрея. Андрей же, видя в темноте очертания лежащего на кровати тела, тепло улыбается, слыша размеренное дыхание. Стараясь не шуметь, раздевается, осторожно приподнимает край одеяла и забирается внутрь, сразу же прижимаясь к горячему телу Харона. — Вернулся? — совсем не сонным голосом спрашивает Харон, поворачиваясь и обнимая в ответ. — Нет, что ты, это тебе снится, — улыбается Андрей, утыкаясь губами Харону в висок. — Ты почему не спишь? — Не могу, оказывается, уснуть без тебя, — серьёзно отвечает Харон. — К хорошему быстро привыкаешь. Как съездил? Не ждал тебя сегодня. Но, судя по преждевременному возвращению, догадываюсь, что встреча прошла не особо хорошо. Андрей морщится, вспоминая разговор с матерью. — Да, беседы по душам не вышло. Осадок такой, будто в ведро с говном окунули. — Расскажешь? — мягко спрашивает Харон, успокаивающе поглаживая Андрея по спине. — Да нечего особо рассказывать, — кривится Андрей. — Я им такой не нужен, и ездить не стоило, чтобы убедиться. Мать уверена, что я делаю ошибку. Понять, что это совсем не то, когда с выбором факультета не угадал, у неё не выходит. Это всё равно, знаешь, когда китайцу говорят: «Нет, ты не можешь быть китайцем, ты должен быть европейцем». И он такой: «Как?». Харон чувствует, что Андрей нервничает, делясь с ним своими эмоциями, чувствует, как больно Андрею от этих эмоций, как проскальзывают в голосе нотки отчаяния, и плотнее, крепче прижимает его к себе. — Я не понимаю, — тон Андрея становится более сбивчивым, — как можно так? У меня что, вдруг копыта отросли, или я ссусь на людях? Я точно такой же, как всегда. Кому какое дело, что я делаю и как живу, я с флагом по улицам не бегаю, и мы с тобой посреди площади не ебёмся. Тут Харон резко жмурится, радуясь, что в темноте не видно выражения его лица. Потому что вот именно эту картинку он очень ясно может представить. И картинка получается очень возбуждающе-порнографичной. И невольно вытесняет своей похабной яркостью все остальные мысли. Фантазия зашкаливает, и Харон уже видит, как держит на поводке, пристёгнутом к карабину ошейника, коленопреклоненного Андрея. Прямо посреди улицы. Как вокруг собирается всё больше зрителей, не желающих пропустить ни одной детали действа. Видит, как наматывает поводок на кулак, притягивая Андрея к себе ещё ближе. Как Андрей послушно открывает рот. Чуть ли не осязаемо чувствует, как скользит головка, упираясь в горло… Тут Харон очень сильно сжимает челюсти, чтобы ненароком мечтательно не вздохнуть. Потому что сейчас совсем не тот случай, чтобы даже пошутить на тему, а неплохо было бы… — У неё такой вид был оскорблённый, будто я ей в душу плюнул, — горячится Андрей, ничего не подозревающий о таких неуместных сейчас мыслях Харона. — Это хорошо ещё, что она одна была, а не с отцом. Тогда был бы полный армагедец. — Родной, — Харон, отмахнувшись от назойливой похабщины, старается, чтобы его тон звучал как можно спокойнее и увереннее, — на данный момент ты ничего с этим сделать не можешь, никак не можешь изменить ситуацию. Ты сделал, что мог, сделал шаг им навстречу, показал, что готов идти на контакт, если они тоже смогут. Дальше их выбор. Тебе остаётся только отпустить ситуацию. — Да я понимаю, — горько вздыхает Андрей, — только… — Только обидно? — понимающе кивает Харон. — Согласен, это очень обидно, когда самые близкие люди тебя отталкивают. Но это их выбор. Ты не можешь и не должен жить той жизнью, что противоречит твоим желаниям, твоему собственному выбору и твоим потребностям. Если это кому-то не нравится, они тебя либо принимают таким какой ты есть, либо не принимают. И здесь уже зона твоей ответственности заканчивается. Это их выбор, повторюсь. И это касается абсолютно всех, и самых близких тоже. Даже, я бы сказал, особенно касается самых близких. Потому что это как раз тот случай, когда благими намерениями прямиком в самое пекло. — Они так не считают, — Андрей вздыхает ещё тяжелее. — Их можно понять. Они по-своему… — Да, родной, по-своему, как умеют, не задумываясь, что, ломая тебя о колено, счастливым не сделают. Их можно понять. Но и тебя можно понять. И тебя я понимаю больше. И думаю, что ты достаточно уже отдал своих сыновьих долгов, если даже твои родители и считают, что таковые существуют. Нужно подумать и о себе. А их со временем попустит. В любом случае, ты сделал все правильно. Абсолютно правильно. — Я надеюсь… Андрей замолкает, уткнувшись горячим лбом Харону в плечо. Тот тоже молчит и только продолжает гладить по спине, по плечам, крепко прижимая к себе Андрея второй рукой и понимая, что молчание и тактильный контакт — на сейчас самые уместные из всех возможных действий. — Кстати, — Андрей, наконец, прерывает тишину, — у тебя препоганая репутация в этом городе. Только ленивый мне о тебе не рассказывает. — Кто на этот раз? — усмехается Харон. — Тётка моя. Она преподаёт в меде, где ты учился. — Что-то интересное рассказала? — интересуется Харон. — Да не особо, отметила только, что тёмные истории с тобой связаны. — Мммммм, тёмные истории, мутные дела, паршивейшая репутация. Да я так скоро с самим Дьяволом конкурировать начну, — Харон хмыкает, но затем становится серьёзным. — Тебя это задевает? — приподнимая голову, он пытается разглядеть в темноте глаза Андрея. — Нет, — качает головой тот. — Я уже, знаешь ли, начинаю привыкать. И, скорее всего, не удивлюсь, если очередной доброжелатель сообщит мне, что ты серийный маньяк. Ничему уже не удивлюсь. Да хоть и тому ж Дьяволу. «Да уж, репутация тот ещё спринтер — хер догонишь, — мысленно вздыхает Харон, понимая, что Андрей даже догадаться не может, насколько для него может быть неожиданной информация о некоторых сторонах личности его парня. — А вот насчет маньяка, то это даже где-то и недалеко от истины. По крайней мере с ним я становлюсь самым распоследним маньячеллой». — Мне неважно, какие там истории у тебя были, — голос Андрея становится глуше, слышно, как он зевает. — Мне важно то, что у нас с тобой. И мне тебя упрекнуть не в чем. Я люблю тебя. — И я люблю тебя, — отвечает Харон. — Очень люблю. Ты не представляешь, насколько я люблю тебя. — Представляю я, — в голосе Андрея чувствуется улыбка. — Очень хорошо представляю. И даже чувствую, — его колено задевает эрекцию Харона, от чего тот глухо стонет. — Я не вывезу сегодня, наверное. Но если ты очень хочешь… — Вот ещё не хватало, — Харон затыкает рот Андрея поцелуем. — Давай без жертв, родной, лады? — Угумс, — отчаянно зевая, соглашается Андрей. — Вымотался совсем как-то. Давай спать, у меня глаза закрываются. — Конечно, родной, — Харон легко целует Андрея в закрытые веки глаз. — На тебя сегодня много всего свалилось, надо восстановиться. Спи, мой хороший. Я рядом. У самого же Харона сна ни в одном глазу. Он на ментальном уровне прочувствовал все эмоции Андрея, ощутил его боль как собственную, и обида Андрея полоснула по нему как своя. Взять бы тех родителей да встряхнуть, как следует, чтобы опомнились, что они творят. Но в данном запущенном случае Андрей может быть и прав — здесь, возможно, подвижек и не случится. Они не первые и не последние, кто мыслит подобным образом, от души желая своим детям только лучшего и так же от души гробя их жизни. «Ничего. Мы справимся. Вместе. Обязательно справимся». И тут же, вспомнив о флешке: «Если только ты сам не накосячишь. Да, Харон?» Мысли толкутся внутри головы, не дают уснуть. Внутренний спор с самим собой выматывает до крайности. Чем он — Харон — лучше тех же родителей, в попытках сломать сейчас Андрея под себя и так же как они считая, что знает лучше самого Андрея, что и как ему нужно. Ничем не лучше, а то и хуже. И чертова дилемма, что в одну, что в другую сторону может только усугубить. Не рассказывать Андрею, и когда вылезет, этим ещё больше угробить всё, или рассказать — и увидеть разочарование в его глазах, неприятие, отвращение. Страшно и то, и другое. И сходу не понять, что страшнее. Хочется, конечно, думать обо всём в более радужном свете. Ну а вдруг? Даже тот самый один несчастный процент. Увидит Андрей этот кинчик с флешки, удивится, а затем признается, что сам именно об этом и мечтал. И будет им счастье. Ага, как же, если бы всё было так просто. Но Харон знает, что так просто ничего в этой жизни не бывает. Особенно если дело касается совсем непростых вещей. Лишь под утро Харону удаётся заснуть, да так крепко, что он пропускает момент пробуждения Андрея и просыпается только тогда, когда из кухни доносится аромат свежесваренного кофе. — Доброе утро, — улыбается он, заходя на кухню и видя колдующего у плиты Андрея. Затягивает волосы в хвост и присаживается на столешницу. — Ну вот что ты вскочил, — укоризненно смотрит Андрей. — Я тут хотел быть романтичным и подать кофе прямо в постель. — Мммммм, — Харон притягивает к себе своё наваждение и мягко целует, стараясь сильно не напирать. — Вообще-то, варить кофе по утрам — это моя фишка. — Подерёмся? — смеётся Андрей, прижимаясь к Харону и обнимая того. — М-м-м, — снова стонет Харон, засасывая губы Андрея сильнее, — подерёмся-не подерёмся, а вот побороться можно. — Ненасытное ты чудовище, — счастливый блеск глаз Андрея выдаёт, что тот совсем не против такого варианта развития событий, но чуть не сбежавший кофе вносит свои коррективы. За завтраком никто из них не вспоминает о прошедшем дне, старательно избегая болезненных тем. Ну а зачем? Нового здесь ничего не придумать, всё, что можно — уже сказано и осмыслено. Остаётся только ждать дальнейшего развития ситуации и стараться быть счастливыми в момент здесь и сейчас. После завтрака, шутливо толкая друг друга, Харон и Андрей совместно убирают со стола и спорят о том, кто будет мыть посуду. — Мне сейчас поработать надо будет, — Андрей смотрит на стол с гордо возвышающимся на нём моноблоком. — Статью надо дописать. У нас как всегда — нужно ещё на вчера. Мою флешку с черновиками не видел? Где-то бросил дома. — На столе посмотри, — отвечает Харон, мысленно подобравшись. — Какая-то вроде там валялась. Одно из двух: или твоя, или моя. — И какого они у нас одинаковые? — смеётся Андрей, вставляя флешку в usb-порт. — Так дальше пойдёт, мы с тобой трусы одинаковые прикупим. — Захотелось мне так, чтобы одинаковые, — уклончиво отвечает Харон. — А серьёзно если, то просто это самый нормальный производитель. Вообще, нужно на SSD-ишник полный бэк-ап сделать. И тебе советую. Ты флешку проверь, там или твои доки, или мои проги, вот и станет понятно, чья. Без вариантов. А я в душ. Харон быстро ретируется в ванную, чтобы дать Андрею возможность самому спокойно ознакомиться с содержимым флешки. — Харон, а тут ни то, ни другое, — оборачивается Андрей, но Харона уже нет в комнате. — Тут видосы какие-то, — машинально щёлкает по одному из файлов. Открывшееся видео заставляет Андрея замереть на месте. Дыхание его учащается, а коже становится горячо. На экране двое парней. Сразу же ошпаривает диссонансом — один, полностью обнажённый, стоит на коленях перед первым, одетым в строгий чёрный костюм. Голова коленопреклонённого опущена вниз, руки заведены за спину. Грудь его часто вздымается, дыхание быстрое и жар его, кажется, чувствуется через монитор. Второй подходит близко к первому, в руках его тонкая трость, и этой тростью он приподнимает подбородок первого, чтобы тот посмотрел ему в глаза. Большим пальцем проводит по тут же приоткрывшимся губам… и тут Андрей сам машинально облизывает пересохшие губы. Далее на экране разворачивается действие, которое Андрей не знает, как и назвать. Парень в костюме укладывает первого себе на колени, тот ёрзает, отчётливо видна его эрекция, затем проводит ладонью вдоль спины, задерживаясь на ягодицах, и неожиданно звонко шлёпает по оттопыренной заднице. Первый протяжно стонет и сильнее подкидывает зад кверху. Горло Андрея сушит всеми песками пустыни, он то и дело облизывает губы — картинка завораживает всё сильнее, потому что дальше ладонь сменяет та самая длинная и тонкая трость, которой второй то поглаживает ягодицы стонущего под ним тела, то легко ударяет по ним, отчего член парня предательски дёргается, выдавая его удовольствие. Дальше декорации сменяются, первый парень снова на коленях, но его тело переплетено хитрыми верёвочными узорами, не давая тому возможности пошевелиться. Второй же стоит над ним, всё с той же тростью, похлопывает ею по всему телу, вызывая ответную дрожь и стоны. Вид у первого такой, будто тот на грани оргазма… Андрею становится жарко, увиденное вызывает непонятно-тягучее томление, в паху тяжелеет… — Нашёл свои доки? — преувеличенно весёлый голос Харона заставляет Андрея вздрогнуть. — О, а я думал ты работаешь уже. — Это… — хрипло отвечает Андрей, кашляет, чтобы прочистить пересохшее горло, — вот это на флешке… Это твоё? — На флешке? — Харон задумчиво трёт переносицу, отслеживая мимику Андрея, его покрасневшие щеки и слыша свой собственный грохочущий пульс в висках. — Хрен знает, что такое. Это, значит, не наша флешка. Точно, блин, я и забыл — меня кореш попросил прогу перекинуть, флешка такая же, я не успел ещё, вылетело из головы. Не знал, что у него тут такой кинотеатр. — И будто ныряя в ледяную прорубь, задержав дыхание — Веселая порнушка, м? Как тебе? Андрей отчаянно краснеет: — Извращение какое-то, — говорит первое, что приходит в голову. — Пиздец какой-то просто. Кому такое вообще нравиться может? Вот эти все унижения, ползание на коленях. Кому такое может понравиться? Только больным, конченым совсем. Андрей быстро встаёт из-за стола, чуть ли не опрокидывая стул: — Выключи, — Андрей будто забывает, что сам крепко сжимает в руке мышку, — выключи это, а то смотреть противно. — Резко отбрасывает мышь, будто она его ужалила и мгновенно ретируется из комнаты. — Пойду поищу свою флешку, может, в сумке. Работать надо. «Ну вот и приехали», — Харон растерянно смотрит вслед Андрею, а в ушах всё ещё звенят его слова: «унижения… смотреть противно… больным только понравится… совсем конченным». Харон медленно, будто в замедленной съемке, поворачивается к монитору, где сабмиссив благодарно целует руки Топа. Смотрит какое-то время немигающим взглядом, а после подводит курсор к углу экрана и закрывает видео. Вынимает флешку и крепко сжимает её в кулаке. «Ну вот и допроверялись. Доволен проверочкой?»