Тони знает, что ему не следует проверять камеры наблюдения. Знает, что не имеет ни малейшего права знать, о чем беседуют два юных друга, когда остаются наедине.
Однако то, что случилось в ходе последней встречи Неда и Питера, заставило последнего совершенно замкнуться в себе. Теперь мальчик чаще всего молчит, словно погруженный в глубочайшие раздумья. Нет, он вовсе не вздрагивает, шарахаясь от мелочей, как часто бывало раньше. Питер просто… задумчив.
И да, это безумно пугает Тони.
Нед приходил почти каждую неделю, а зачастую и больше, в течение вот уже пары месяцев. За это время мальчики выстроили такую прочную связь, на какую Тони, Грейс и любой из Мстителей не смели и надеяться. Нед с Питером действительно лучшие друзья.
Они не особо уверены, дело ли в сходстве возрастов, или же просто в добродушии Неда, но Питер, кажется, открывается своему новому другу так, как никому, даже Грейс или Тони. Первые несколько недель они контролировали общение мальчиков на случай, если что-то пойдет не так — к примеру, Нед зайдет слишком далеко в своих расспросах или Питер чего-нибудь, да испугается — но, в конце концов, не зафиксировав ни единого инцидента, взрослые решили оставить их в покое.
Впервые Тони действительно видел, что Питер ведет себя как ребёнок. Если уж на то пошло, любой пацан, открывший внезапно в себе особый дар, был бы вне себя от щенячьего восторга и тут же ринулся бы испытывать пределы своих возможностей. В случае Питера всё не так. Он приобрел силы против своей воли, а лимиты его организма проверяли посредством хирургических операций, мучительных экспериментов и жестокости. Насколько Тони мог судить, способности эти пугали Питера самого. Его силы означали неминуемую боль, особенно когда работали не в желаемом Гидрой ключе.
Нед, однако, отчасти научил Питера принимать самого себя. Вдвоем они развлекались этим на полную катушку, но подстегиваемые отнюдь не чувством страха, а, скорей, банальным детским любопытством. К вящему разочарованию мальчиков, Питер так и не сумел призвать армию пауков, как они ни силились. Когда Нед спросил Питера, может ли тот плести паутину, как это делают пауки, Питер продемонстрировал Неду шрамы на руках и сообщил, что «плохие ребята уже пытались, но безрезультатно».
— Ну, это глупо, — заявил Нед, — пауки выпускают паутину из своих животов, это всем известно.
— Я думаю… я думаю, они пытались это сделать, — чуть смущенно отозвался Питер, — они там тоже лезали. Но я не смог.
Нед хмуро посмотрел на своего друга.
— Ну, мы-то намного умнее их! Если ты хочешь плести паутину, мы найдем способ! И армию пауков тоже призовем!
Питер кивнул, почти позабыв о неловкости ситуации.
Как только мальчиков перестали так внимательно контролировать, ничего, кажется, не изменилось. Нед всё так же приходил, и они, вроде бы, делали всё то же самое, что и раньше, просто без какого-либо надзора со стороны взрослых. На случай, если возникнут какие-либо проблемы, за ними всегда присматривал Джарвис. Примерно с месяц всё было просто замечательно. После ухода друга Питер проводил остаток дня в отличном настроении, носясь по всему дому и болтая о том, о чем они поговорили за день.
До сих пор так и было, да. Начался обычный день. Появился Нед, и они с Питером бросились в свободную комнату, которую Тони оборудовал в нечто вроде игровой, как только заметил, что за слоем игрушек перестал прослеживаться пол.
Мальчики играли, разговаривали и занимались чем-то ещё около трех часов, пока мать Неда не засобиралась домой. Тони ожидал уже, что Нед, как всегда, предложит обняться, и Питер, конечно же, согласится, но что-то пошло не так, потому что Питер в ответ лишь быстро покачал головой, на что Нед озадаченно нахмурил брови, однако настаивать не стал и вместо этого крикнул: «До встречи, Питер! Я люблю тебя!»
Питер помахал Неду рукой, а после они с матерью исчезли в лифте.
— Ты в порядке, приятель? — спросил Тони, заметивший, что мальчик впервые отказался обнять своего друга.
Питер молча кивнул.
— Я плосто не хотел его обнимать, — голос Питера был мягким и хрипловатым, будто он уже собирался заплакать.
— Что-то случилось сегодня с Недом? — тут же уточнил Тони.
Питер отрицательно покачал головой. Предприняв еще пару попыток выяснить, в чем дело, и получив еще несколько настойчивых заверений, что всё в порядке, Тони сдался.
Всё это имело место быть около пяти дней назад.
С тех пор Питер превратился буквально в пустую оболочку самого себя. Он почти перестал есть, не проявляет никаких эмоций или же и вовсе прячет слезы в подушке, полагая, что Тони его не слышит. Тем не менее, Питер выглядит так, будто он, шестилетнее дитё, переживает, ни много ни мало, кризис среднего возраста.
С того самого дня беспокойство всё больше и больше овладевает Тони. Кроме того, оно стало настолько глубоким, что грозит в любую минуту вылиться в стадию откровеннейшей паранойи. Оставив своего ребенка решать задачки с Брюсом, Тони отправляется проверять камеры наблюдения.
Он знает, что не должен, но идеи у него попросту закончились.
Джарвис, благослови его господь, даже не пытается прочесть ему лекцию о недопустимости проникновения в частную жизнь ребенка. Мальчишкам по шесть лет, и вряд ли им в этом возрасте так уж важно побыть наедине, пытается успокоить себя Тони.
Включив запись, он просматривает почти два с половиной часа и не обнаруживает ничего. Хотя нет. Правильнее было бы сказать, ничего необычного. Мальчики играют в какую-то понятную лишь им игру, которая, кажется, требует больше воображения, нежели реальной логики. Тони не совсем уверен, как они понимают друг друга без слов, но полагает, что это, видимо, некая «детская» фишка. Возможно, мальчики просто играют параллельно в компании друг друга.
Всего за полчаса до конца записи, когда за Недом уже явилась мать, Тони замечает перемену в тоне разговора и сосредотачивается.
— Эй, Пит! — зовет Нед, глядя на Питера, который уже шел добавить очередное одно одеяло к «самому большому в мире кораблю из подушек».
— Что?
— Ты мой лучший друг, ты это знаешь? — говорит Нед, смущенно потупившись.
— Я? — переспрашивает Питер, широко раскрыв глаза, — а как же твои школьные длузья?
Это еще одно обстоятельство, которое Нед привнес в их картину мира, и Тони к этому определенно не готов. Школа. Нед постоянно болтает о школе, и хотя Питер обожает свои занятия с Брюсом, он при упоминании школы приходит уж в слишком сильное возбуждение. Тони не уверен, что это, по большей части — стремление почаще проводить время с Недом или желание каждый день ходить в пропахшее потом местечко, полное ополоумевших детишек. В любом случае, Тони еще не уверен, что готов отпустить туда своего ребенка.
— Ну, я имею в виду… у меня там есть друзья, конечно, — мямлит Нед, — но у них у всех есть лучшие друзья, и хотя моя мама говорит, что можно иметь больше одного лучшего друга, они, похоже, так не думают. Они думают, что я странный, понимаешь?
Питер отрицательно качает головой.
— Я не думаю, что ты стланный. Я думаю, что ты самый клутой на свете.
Нед лучезарно улыбается:
— А я думаю, что ты самый крутой на свете! Вот почему ты мой лучший друг, а не те тупые, злые ребята в школе, которые говорят мне, что я жирный.
— Что это значит? — непонимающе уточняет Питер.
— Что именно? — смущенно переспрашивает Нед.
— «Жилный».
Нед смеется. Когда Питер озадаченно хмурит брови, Нед, должно быть, понимает, что его друг вовсе не шутит, и уголки его губ сползают вниз.
— Это… это значит, что я слишком большой. Особенно для ребенка.
— Тол тоже большой, — всё сильнее недоумевает Питер, — он жилный?
Глаза Неда округляются.
— Нет, что ты! Он большой и мускулистый! А во мне просто много жира… Мне нужно похудеть, и тогда они будут моими друзьями. Они так сказали.
Питер выглядит весьма ошарашенным.
— Это очень глупо, — качает головой он, — Блюс говолит, что мне нужно стать больше, потому что я слишком маленький, и чем больше я становлюсь, тем здоловее становится мое тело.
— Ну, ты — это ты. А я — это я.
Питер сводит брови на переносице.
— Ты нлавишься мне таким, Нед. Я не хочу, чтобы ты менялся. Гидла пыталась заставить меня измениться, но они были плохие. Ты не должен меняться, потому что злые люди сказали тебе, что ты должен.
Нед глядит на Питера и хмурится.
— И еще, — продолжает Питер, — они говолят глупости. Можно иметь больше одного лучшего длуга. Тол так сказал.
— Правда? — шепчет Нед, широко раскрыв глаза.
Питер кивает:
— Он говолит, что чем больше у тебя лучших длузей, тем больше солнечного света будет воклуг!
Нед смеется.
— Это так глупо!
— Не глупо!
— Нет, глупо!
— Тол всегда знает, о чем говолит! — заявляет Питер уверенно.
— Это правда, — соглашается Нед.
Они играют молча еще несколько минут, а затем Нед снова нарушает тишину:
— У тебя был лучший друг, когда ты жил с Гидрой?
Питер не отвечает, возясь с ножкой стула, пытаясь обнаружить наилучшее положение, чтобы удержать одеяло на месте.
— У меня был Бубба, — тянет наконец он.
— А кто такой Бубба? — интересуется Нед, — он что, из плохих парней?
— Нет! — мгновенно восклицает Питер, — он совсем длугой. Он заботился обо мне после смелти мамы…
Нед тихо выдыхает:
— Так твоя мама умерла? — увидев кивок Питера, Нед продолжает, — так вот почему ты живешь с мистером Старком, да?
Питер неуверенно кивает:
— Навелно. У меня больше никого нет.
— А где сейчас Бубба? Он все еще с ними? — спрашивает Нед.
— Я не знаю! Они не говолят мне, потому что тоже думают, что он плохой палень, но… но он не плохой, Нед, честно! Он заботился обо мне!
Нед указывает на шрамы, покрывающие запястья Питера.
— Он приклеил тебе пластырь на твои бо-бо? Мой папа так делает, когда я разбиваю коленки.
— Ну… нет, но… но они ему не лазлешили! — вступается за Буббу Питер, — он никогда не кличал на Питела! Только когда Пител вел себя очень плохо! А они всегда кличали! Бубба был милым, и когда Пител был очень, очень холоший, иногда он давал всякие вещи… наплимер, еду, котолую не лазлешали они!
— Он давал тебе тайм-ауты, когда ты плохо себя вёл? — уточняет Нед.
— А что такое тайм-аут? — непонимающе спрашивает Питер.
— Это когда ты плохо себя ведешь, и твои родители сажают тебя в твою комнату без видеоигр и игрушек, чтобы ты мог думать о том, что натворил, — пытается объяснить Нед.
— У меня не было ни видеоигл, ни иглушек… Но иногда Бубба оставлял меня одного и не говолил со мной, пока я не извинялся, это считается?
— А за что он на тебя злился? — спрашивает Нед, — потому что однажды я не захотел идти в церковь, и мама заставила меня целый день сидеть в своей комнате. Или один раз я сказал родителям, что убрал свою комнату, но на самом деле я просто бросил все свои игрушки в шкаф, так что они разозлились.
— О… м-м-м, он не злился, если я делал то, что он хочет… но иногда это было очень больно, и я не мог этого сделать, даже если он так хотел! — восклицает Питер.
Нед судорожно вздыхает.
— Бубба делал тебе больно?
— Только иногда! Он сказал, что длузьям можно так делать! — объясняет Питер, — он заботился, так что мог делать со мной всё, что хотел!
Нед выглядит так, будто вот-вот расплачется.
— Питер, я не думаю, что друзья могут делать нам больно. Особенно, если они взрослые.
— Но Бубба заботился… — неуверенно бормочет Питер.
— Он заботился о тебе или притворялся, а на самом деле был плохой? — уточняет Нед, — мама говорила мне, что иногда злые люди предлагают нам конфеты или игрушки, чтобы после они могли сделать с нами плохие вещи.
— Плавда? — шепчет Питер, широко раскрыв глаза.
— Ага! — кивает Нед, — она сказала, что если чужой дядя меня пугает или мне неуютно, я должен сказать об этом другому взрослому, которому доверяю.
Питер некоторое время молчит, и этого достаточно, чтобы Нед вдруг встревожился.
— Питер… мистер Старк сделал тебе больно?
Глаза Питера резко расширяются.
— Нет! Нет, Нед, нет, нет, нет! Ни со мной очень-очень холоший! Он иглает со мной и дает мне лисовать, пока лаботает, и… и когда я плосыпаюсь ночью, и мне стлашно, он всегда плиходит и читает книжку!
Нед, кажется, ощутимо расслабляется.
— Хорошо. Похоже, мистер Старк действительно отличный папа.
— Отличный! — активно кивает Питер, — папа никогда меня не обижал.
— А Бубба?
Питер молчит, и Тони уже видит самого себя, входящего в кадр, чтобы сообщить Неду о приходе матери. Тони продолжает смотреть, как мальчики прощаются, внезапно понимая, что именно скрывается за нежеланием Питера обниматься. А затем запись подходит к концу.
Тони сидит там бесконечно долго, пытаясь осознать, как так вышло, что Нед не только за несколько часов достиг в ситуации с Буббой большего, чем Тони за несколько месяцев, но и что разговор, должно быть, потряс Питера настолько, что ему потребовался не один день, чтобы его переварить.
Тони решает не говорить об этом с Питером. Он позволит мальчику прийти к нему самому, когда тот почувствует себя готовым. Когда это время настанет, Тони будет рядом.
Размышляя дальше, Тони понимает, что ничуть не расстроен случившимся. Нет ничего плохого в том, Питер ведет себя по-другому, потому что он, очевидно, идет на поправку. Да, его подавленное настроение, возможно, и повод насторожиться, но если Питер чувствует, что ему нужно сделать это в одиночку, Тони будет ждать столько, сколько потребуется. Мальчик в конце концов, провел годы в одиночестве и безо всякой поддержки, так что, возможно, он чувствует, что лучший способ что-то для себя понять — это одному. Для Тони это не такая уж плохая новость.
Это способ мальчика одолеть коварного демона, о существовании которого он даже не подозревал.
Тони пребывает в этой комнате довольно долго, прежде чем осознаёт, что три часа просмотра записей и еще черт знает сколько часов размышлений — многовато для простой проверки.
— Джарвис, а где сейчас Питер?
— Питер находится в общей кухне вместе с доктором Беннером и Капитаном Роджерсом.
Тони хмурит брови. В питании Питера они обычно придерживаются жесткого графика, и поскольку мальчик уже поужинал, Тони не уверен, чем они могут заниматься на кухне. Поднимаясь наверх, чтобы глянуть, в чем дело, он размышляет о том, насколько далеко продвинулся мальчик. Тони вспоминает до безумия костлявого ребенка, который дрожал от страха в грязной камере, одетый в грязную одежду и съежившийся при виде Тони, ведь единственное прикосновение, которое ему знакомо — это тычок под ребра в исполнении его мучителя.
Тони вспоминает мальчика в камере ЩИТа, который очень медленно, но подползает в его сторону, слишком заинтересованный снимком своих костей, чтобы оставить это без внимания. В первый же день Питер заснул в объятиях Тони, пока тот пел ему колыбельную.
При одном упоминании Буббы мальчик швырнул в сторону чашку коктейля, слишком расстроенный, что не мог увидеть этого человека сию же минуту. Теперь Питер даже в состоянии обсуждать его с другими людьми, не закатывая истерик.
Боже, Тони и правда усыновил ребенка. По закону Питер — Старк. Тони мысленно возвращается к бесконечным шуточкам команды. Конечно, он долгое время отрицал свое отцовство и прикрывался долгом. Теперь при одном воспоминании об этом Тони усмехается про себя. И кого же он, в сущности, водил за нос?
Смирись уже, думает Тони,
этот ребенок завладел твоим сердцем в ту же самую минуту, как заглянул тебе в глаза.
Когда Тони входит на кухню, то первое, что он замечает, это вопиющий беспорядок. Мука.
Всё покрыто мукой. Мука рассыпана по поверхности пола, стола. Мука налипла на лица трех стоящих перед ним и улыбающихся на все лады людей.
Это Стив, чьи голубоватые глаза сияют еще сильнее, когда припорошены белым порошком.
Это Брюс, который мягко улыбается, пытаясь отряхнуть устроенный ими беспорядок и смахнуть муку со стола на пол, будто Тони ничего не видел.
И это Питер. Милый, веселый маленький Питер, на чьем лице впервые за несколько дней расплылась чуть застенчивая лукавая улыбка. Мальчик выглядит еще более растрепанным, чем его старшие товарищи. У Тони даже есть жутчайшее подозрение, что в его кудряшках застряли остатки яичного желтка.
— Вот это сюрприз, — чуточку настороженно произносит Тони, оглядывая всех троих, а затем переводя взгляд на устроенный ими беспорядок. Тони смотрит прямо на Питера и ухмыляется, — не хочешь рассказать своему папочке, что всё это значит?
Питер опускает голову в притворном стыде, а затем указывает на торт, который в настоящее время покоится на руках у Стива. Ну, «тортом» это можно назвать откровенно с натяжкой — больше напоминает мешанину из цветных коржей, залитых огромным количеством неравномерно распределенной шоколадной глазури. Венчает это творение, к слову, огромная цифра 18.
— Ну, я, конечно, не против удариться во вторую молодость, но, во-первых, сегодня не мой день рождения, а во-вторых, мне уже далеко не восемнадцать, — говорит Тони, — жест я, конечно, ценю, но вы явно ошиблись парой цифр.
— Нет, Ни, — смеется Питер. Тони переводит на него взгляд, и тот с улыбкой хлопает себя по животу.
— Ты… — начинает Тони и пораженно замолкает.
— Именно, — восклицает Стив.
— Ты!.. — уже смелее улыбается Тони.
— Питер официально весит восемнадцать килограмм. Это средний здоровый вес для ребенка его возраста, — заявляет Брюс.
Несколько мгновений Тони молчит. Выдавить хоть слово выше его сил, потому что он чувствует, как слезы наворачиваются ему на глаза. Его ребенок здоров. Он здоров, потому что каждый прошлый день в отчаянной борьбе к этому стремился.
Тони кашляет, чтобы прочистить горло, и смаргивает выступившие слезы.
— Поздравляю, малыш, — хрипло произносит он.
— Как и все мы! — подтверждает Стив, осторожно пихая Питера в бок.
И Тони до конца дней будет помнить, как мальчик захихикал в ответ.
***
Маленький Тони шмыгает носом, смаргивая слезы, уже грозившиеся пролиться, когда ему наконец-то разрешили покинуть лабораторию отца. Тони нравится бывать в лаборатории и строить всякие крутые штуки, вроде самоездящих игрушечных автомобилей.
Что ему не нравится, так это присутствие отца, который смотрит через его плечо в поисках любой оплошности, которую он может выискать в работе Тони. Сегодня всё прошло просто ужасно. Время шло, насмешки сыпались всё чаще и чаще, и всё, о чем мечтал уже Тони — это спрятаться куда подальше. После того, как ему, кажется, окончательно наскучила работа его сына, Говард позволил Тони уйти, но не раньше, чем смог бросить через плечо последний плевок:
— Иногда мне кажется, что ты не мой сын вовсе, раз уродился таким идиотом, Энтони.
Едва сдерживая предательские слезы, Тони бежит к единственному человеку, который никогда не подводил его в поисках утешения. Увидев его, Тони тут же прыгает к нему на колени и обхватывает руками за шею.
— Хотел бы я, чтобы ты был моим отцом, Джарвис, — еле слышно бормочет Тони.
Джарвис вздыхает:
— Ты же знаешь, что твой отец любит тебя, Тони. Даже если он не показывает этого самым очевидным образом.
— Нет, Джарвис, он меня ненавидит. Он хотел бы, чтобы я не был его сыном, — бурчит Тони, качая головой, — теперь ты будешь моим папой?
Джарвис проводит рукой по темной макушке Тони и печально качает головой:
— Я сделаю все, чтобы сделать тебя счастливым, мой дорогой мальчик. Будь моя воля, ты жил бы без забот и мог делать всё, чего пожелает твое сердце, — Джарвис делает паузу, удостоверяясь, что Тони поддерживает с ним зрительный контакт, — быть может, я и не твой отец, Тони, но я всегда буду за тобой присматривать. Потому что люблю тебя больше всего на свете.
Тони резко распахивает глаза. Он оглядывает комнату в попытке разглядеть хоть что-нибудь, что могло бы его, в теории, разбудить. Мягкое свечение дугового реактора освещает комнату, так что осмотреться не составляет труда.
Тони резко вздрагивает, когда замечает в углу комнаты неподвижную, как статуя, фигурку, которая не сводит с него расширенных глаз.
— Проклятье, — ругается он, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться, — Пит?
На мгновение повисает пауза, а затем мальчик выдавливает:
— Плости.
— Не извиняйся, приятель, — говорит Тони, — что случилось? Тебе приснился кошмар?
В слабом сиянии реактора Тони видит, как Питер качает головой.
— Я не спал.
Взглянув на часы, Тони понимает, что сейчас начало четвертого утра. А это, в свою очередь, значит, что Питер уже несколько часов лежал в постели, не в силах заснуть, и отчаялся до такой степени, что отправился искать помощи в комнату Тони.
— Как насчет устроиться здесь, со мной? — предлагает Тони. Питер снова качает головой, но все же подходит ближе, так что Тони может разглядеть под глазами мальчика глубокие тени.
— Это все из-за торта, да? Слишком много сахара на ночь? — пытается пошутить он, скорее чтобы определить психологическое состояние своего ребёнка.
— Папа… — печально всхлипывает Питер, втягивая голову в плечи, чтобы, очевидно, стать как можно меньше ростом.
— Что случилось, дружок? — обеспокоенно спрашивает Тони, — что тебя так взволновало? — он медленно протягивает руку, давая Питеру достаточно времени, чтобы увернуться, если он не захочет прикосновения. Не заметив никакой негативной реакции, Тони кладет руку Питеру на плечо.
— М-м-м… — Питер замолкает. Через несколько мгновений, в течение которых мальчик явно пытается подобрать нужные слова, он продолжает, не сводя глаз с пальцев своих босых ног. Так тихо, что будь Тони дальше на пару сантиметров, то не услышал бы, Питер шепчет, — я не думаю, что мне очень нлавится Бубба, папа.
Тони замирает. Несмотря на весь ужас ситуации да и событий, что привели Питера к такому выводу, Тони в восторге. Именно к этому они и стремились. Бесконечное количество сеансов терапии и уговоров спустя Питер, наконец, понял.
— Правда, приятель? — решается сказать Тони.
Питер кивает.
— Глейс говорит, что если я не хочу, чтобы кто-то меня тлогал, я не должен ему это лазлешать.
— Это правда, Пит, — соглашается Тони.
— Я действительно не понимал, папа, — продолжает мальчик, — потому что Бубба почти всегда был такой доблый и говолил, что если он меня любит, то я должен делать… это. Но ты никогда не заставляешь меня, и… Тол тоже, и Блюс. И… ты ведь любишь меня, плавда?
— Конечно, малыш, — кивает Тони.
— А потом… потом Нед захотел меня обнять, и хотя мы все влемя иглаем, он лазлешил мне иглать своими иглушками, и он дал мне своего Железного Человека, и… — Питер замолкает, делая еще одну паузу, чтобы собраться с мыслями, — …и я всегда его обнимаю, но в последний лаз не хотел, и Нед сказал, что всё холошо, Ни! Он даже сказал, что любит меня! Даже если я не хочу его обнимать!
— Нед знает, что каждый имеет право сказать «нет», Питер. И он это уважает, — говорит Тони мальчику.
Глаза Питера, расширившиеся от волнения, как блюдца, смотрят на Тони снизу вверх.
— Бубба никогда так не делал, папа! Он был очень злым, когда я его не тлогал, — вздыхает мальчик со слезами на глазах, нерешительно глядя на своего опекуна, — я не думаю, что Бубба меня любил, Ни, — шепчет Питер, — он делал Пителу больно.
— Да, дружище, — соглашается Тони, — он действительно причинил тебе боль, воспользовавшись твоей беспомощностью.
Нижняя губа Питера начинает дрожать, а его маленькое тело — трястись. Тони это не удивляет. За последние пять дней мальчик всё тщательнейшим образом обдумал и пришел к пониманию того, что единственный человек, который, по его мнению, заботился о нем в Гидре, причинил ему самый большой вред.
— Хочешь обнять меня, детка? — предлагает Тони.
Питер быстро кивает, и прежде чем Тони успевает и глазом моргнуть, мальчик забирается ему на колени. Питер обнимает Тони за шею, уткнувшись лицом ему в плечо, и наконец-то дает волю своим рыданиям.
Однако Тони не переживает. Эти слезы — способ Питера освободиться от цепкой хватки своего мертвого обидчика. Теперь мальчик понимает, что его воспоминания были ложными, а человека, что оберегал его на базе и любил, никогда не существовало вовсе. Бубба был наваждением, чудовищем, которое знало, что мальчик нуждается в защите, и, воспользовавшись этим, творило всё, что взбредет ему в голову.
— Я сделаю все, чтобы сделать тебя счастливым, дорогой мальчик. Будь моя воля, ты жил бы без забот и мог делать всё, чего пожелает твое сердце, — слышит Тони голос своего старого дворецкого и единственного друга в их полном холода и равнодушия доме.
Настал черёд Тони проявлять поддержку.
Он гладит Питера по спине, шепча ему на ухо всякие нежности и позволяя ему выплакать свое горе. Он будет сидеть здесь вечно, если Питеру так будет нужно.
— Ш-ш-ш, все в порядке, дружок. Всё будет хорошо, — шепчет Тони и клянётся про себя, что сделает всё мыслимое и немыслимое, чтобы убедиться, что ничто и никогда не причинит Питеру боль впредь.
***
— Ладно, Питер, — звонко восклицает Грейс. Они вдвоем расселись на полу, а между ними — огромная куча блоков Дженги, — ты готов?
Питер отрицательно качает головой:
— Я не понимаю, Глейс.
— Всё очень просто. Ты берешь блок, и каждый из них будет означать что-то, что злит тебя или печалит, разочаровывает или пугает. Когда башня будет достроена, она вместит в себя все твои проблемы.
— Как так? — непонимающе спрашивает Питер.
— Увидишь, приятель, — улыбается она, — с твоего позволения, я начну.
Питер кивает, и Грейс берет самый большой блок, чтобы сделать основание башни.
— Итак, сегодня утром мой муж выпил всё молоко в нашем холодильнике, хотя я специально просила его оставить мне стакан. Я была жутко расстроена! — произнося это, Грейс устанавливает блок на полу, — твоя очередь.
Питер явно колеблется. После некоторой заминки он берет блок в руки и кладет его на основание.
— М-м-м… Клинт смеется над Ни, потому что он ведет себя как мой папа, но он и плавда мой папа, поэтому я иногда злюсь, — торопливо бормочет он.
Эти двое играют ещё некоторое время, вслух произнося эти, казалось бы, бессмысленные проблемы, так что Тони уже начинает всерьез задумываться, а в чем же вообще тут смысл. Но внезапно Питер берет в руки красный блок и говорит:
— Гидла лезала мои руки, потому что они хотели, чтобы я выпускал паутину, и мне было очень больно.
О.
По мере продвижения горести и печали становятся всё весомее. Грейс, к примеру, добавляет блок, посвященный тому, как сильно она была разочарована тем, что правительство отклонило её предложение об учреждении программы поддержки мутантов. К слову, это побуждает Питера сообщать и о своём, наболевшем.
— Они очень долго не давали мне спать, чтобы посмотреть, сколько я смогу плоделжаться. Я был очень уставшим.
— Они застлелили маму, а потом я долго сидел с ней один, и мне было очень стлашно.
— Бубба заставил меня его тлогать и… положил мне в лот его… штуку. Мне это совсем не нлавилось, и это меня пугало и злило, потому что я этого не хотел.
— Они сделали везде очень холодно, чтобы посмотлеть, будет ли Паук вести себя как паук. Мне было очень плохо.
Эти двое используют так много блоков, что Тони удивляется, что башня, которую они собирают, ещё не рухнула к чертям. В конце концов, неиспользованным остается лишь последний элемент.
— И еще кое-что, Питер. Нам нужно построить нашей башне крышу, и я хочу, чтобы ты вложил в этот блок свою самую сильную боль. Нечто такое, что, окажись оно перед тобой, ты бы сказал: «Ты сделало мне больно! И я очень зол!»
Питер кивает. Он берет блок в руки, мгновение размышляя, и смотрит в сторону Тони. Затем он переводит взгляд на Грейс и снова на блок. Сдвинув брови, Питер кивает.
— Бубба сказал, что любит меня, и он обманул. Он делал мне больно, и это меня ласстлоило, — тихо произносит мальчик, — он заставил меня думать, что я его люблю, и что мне нлавится делать с ним такие вещи, потому что это означало, что я его люблю, и это было подло и нехолошо с его стороны. И я очень зол!
Питер устанавливает блок на вершину башни, убирает руку и наблюдает за результатом их кропотливого труда. Если бы кто-нибудь вошел в этот момент внутрь, то увидел бы настоящую игрушечную башню высотой едва ли не в полкомнаты. Однако смысл ее куда весомей. Башня олицетворяет всё, через что довелось пройти Питеру. Она символизирует его чувства, что так долго прятались внутри, и пережитую им травму.
— Что ты теперь чувствуешь по поводу этой башни, Питер? — мягко спрашивает Грейс.
— Я не знаю… Мне глустно? — шепчет Питер, — здесь так много глустных вещей.
— Вот именно. Это годы боли, которую ты не заслужил. Я знаю, что тебе нелегко, — продолжает Грейс после паузы, — и я хочу, чтобы ты уничтожил эту башню.
Питер смотрит на нее в недоумении:
— Почему?
— Чтобы ты мог контролировать свои собственные ощущения. Никто не может знать наверняка, сколько страданий выпадет на наш путь, но ясно одно: мы можем сами решать, насколько эта боль определяет
нас. Неужели эта боль сильнее тебя?
— Нет! — кричит Питер, — я теперь вместе с Ни! Я дома!
— Отлично, — улыбается Грейс, — итак, я хочу, чтобы ты громко закричал, а после разрушил эту башню до основания. Я хочу, чтобы ты вложил в это всю свою боль.
Питер снова поворачивается к Тони. Увидев, как тот с улыбкой кивает, мальчик смотрит на башню в упор. Наступает долгая, напряжённая пауза, в ходе которой Питер собирается с мыслями. Тони не знает, что творится у него в этот момент в голове, но надеется, что всё будет хорошо.
Сделав глубокий вдох, Питер вопит во всю мощь своих маленьких легких, а затем, размахнувшись, опрокидывает башню наземь. Он продолжает бить и пинать эти несчастные блоки, пока они не становятся ничем иным, кроме как кучей развалин у его ног.
В комнате надолго воцаряется тишина, в ходе которой Питер пытается отдышаться.
А затем, внезапно и совершенно неожиданно для всех, в комнате раздается звонкий ребячий смех. Питер валится на пол, не в силах взять себя в руки и успокоиться. Он смотрит на Тони, ослепительно улыбается и кричит:
— Смотли, папа! Все плохое ушло!
