Kissing Regina Mills / Целуя Реджину Миллс

В итоге Эмма не остается лелеять свою тоску в постели, как изначально планировала. Этим же утром она оказывается у Бабули с чашкой кофе, который на вкус такой же горький, как и чувство в ее душе, но с ванильным привкусом. Что… определенно не имеет никакого отношения к ее жизни в данный момент. Вряд ли когда-либо вообще можно было утверждать, что в жизни Эммы было хоть что-то ванильное. Генри заказал для нее этот напиток. Генри, который вытащил ее из постели, чтобы позавтракать, и, конечно же, не пошел на рыбалку с Дэвидом, как говорил вчера. Генри, который пялится на нее через стол с самым самодовольным выражением, которое она когда-либо видела на его хитрющей пятнадцатилетней мордашке. Эмма вздыхает и ставит кружку на стол. — Что? Мальчик тоже ставит свою кружку с горячим какао и пожимает плечами. — Что? — Не чтокай мне тут. Я знаю, что ты хочешь что-то сказать, малыш. Так что просто скажи это. — Кто сказал, что я хочу что-то сказать? — О, я даже не знаю, — говорит Эмма, делая вид, что задумалась на мгновение. — Если только не эта ухмылка, которая была у тебя на лице все утро, наталкивает меня на мысль… просто… почему ты так улыбаешься? Перестань! Он чуть не поперхнулся своим какао, торопясь поставить его на стол, но Эмма ухитряется уловить его самодовольную ухмылку — и боже. Эмма готова в отчаянии рвать на себе волосы. — Да ничего такого, — настаивает Генри. — Врунишка. Он раздраженно вскидывает руки. — Хорошо! Ладно, я просто… задумался тут… — Продолжай, — протяжно произносит Эмма. — О тебе, — отвечает Генри и делает паузу для пущего эффекта. — И маме. Эмма почти делает еще один глоток кофе, но тут же едва не выплевывает его обратно. Вместо этого она сильно кашляет и почти хрипит: — Что обо мне и твоей маме? — Ну, ты знаешь… — выделяет голосом подросток, чувствуя себя немного неловко. Он не особо понятно пытается завуалированно объяснить, что он имеет в виду, но помогает себе движениями, которые очень даже красноречивы. Что бы это, черт возьми, ни значило. — Так, хорошо, стоп, остановись. Просто… никогда больше не делай… таких жестов, — говорит Эмма и потирает лоб. Внезапно ее начинает подташнивать. — Между мной и твоей мамой ничего не происходит. — Ты уверена? — А-ага, — лжет она. Генри кивком указывает на купон «два по цене одного», лежащий между ними на столе. — Этот купон несколько недель лежал у мамы в сумочке. — Она мне подарила. Мне нужен кофе, — защищается Эмма, ее щеки пылают. — Перестань это. — Ладно. Генри снова берет кружку, и наступает пауза, которая могла бы дать Эмме расслабиться на своем диванчике. Могла бы… но Генри просто ставит свою кружку обратно на стол и пригвождает ее красноречивым понимающим взглядом. — Ты ведь помнишь, что твоя комната рядом с моей? — говорит он и морщит нос от отвращения. — Нас разделяет тонюсенькая стена. А мама не очень-то тихая. — О боже мой! Стоп. Остановись, — в ужасе восклицает Эмма. На самом деле она в таком ужасе, что хуже быть уже не может, даже когда дверь закусочной распахивается и неожиданно входит ее мать с Нилом. Позади них (не прошло и двенадцати часов с тех пор, как они целовались и делали разные другие штучки в ее постели прошлой ночью)… Эмма прерывисто втягивает воздух. ...Реджина. Шериф чувствует, что воздух вылетает из ее легких так же быстро, как она понимает, что даже отдаленно не готова к этой встрече. Она провела почти пятнадцать минут, пялясь на шелковые, дорогие трусики, которые Реджина оставила сегодня утром — трусики, которые Эмма в обычной ситуации оставила бы себе, если бы не соблазн постоянно теребить их в руках, словно она какой-то озабоченный подросток. После этого ей потребовалось пятнадцать секунд, чтобы сбросить одеяло и принять решение. И конечно, оргазм был прекрасным. Может быть, не таким прекрасным, как наблюдать за оргазмом Реджины, но все равно неплохо. Что сейчас происходит? У них дружеские поцелуи? Дружеские оргазмы? Они друзья с привилегиями? Секс без обязательств? У Эммы было много такого в прошлом, но почему-то, концепция секса без обязательств никак не соотносится с Реджиной. Это слишком… вульгарно. Слишком грубо и грязно. Реджина заслуживает гораздо, гораздо большего. Она заслуживает счастья, любви и еще тысячи оргазмов. — Генри, — бормочет Эмма, как только ее мысли перестают путаться, и она видит, что Снежка замечает их от входа. — Почему Снежка так целенаправленно идет к нам? Почему твоя мама здесь? — Ну… возможно, я их попросил прийти, — смущенно отвечает подросток. — Зачем? — Сегодня же день, когда можно есть только вафли, мам, — говорит он и вскакивает со своего места. — Я возьму сироп! Как только он уходит, ее мать врывается в кабинку в порыве радости и возбуждения, которые должны быть просто незаконными в такую рань. — Разве было так уж необходимо ехать к Бабуле, милая? — лепечет Снежка, приподнимая сопротивляющегося Нила. — Мы могли бы просто позавтракать в твоей квартире. Но Генри сказал, что ты настояла на том, чтобы мы все встретились здесь. Эмма моргает, как озадаченный совенок. — Что… я не… — Я, конечно, не возражаю, — поспешно поясняет Снежка. — А вот Реджина, напротив… — И к счастью, я принадлежу к той части семьи, которая не ест как ребенок, — добавляет Реджина, проскальзывая в противоположный конец кабинки. Эмма на секунду перестает дышать, не в силах оторвать от нее взгляд. — Я буду салат. — На завтрак? — ошеломленно спрашивает Снежка. В этот момент возвращается Генри — без сиропа, вероятно потому, что на столе уже были бутылочки с сиропом — и коротко приветствует вновь прибывших, прежде чем скользнуть на пустое место рядом с Эммой, фактически вжимая ее в дальнюю стену. Она поднимает глаза и случайно ловит взгляд Реджины. Теперь они сидят прямо напротив друг друга. Ну, блять, конечно. Эмма ярко краснеет и отводит глаза. — Ты не будешь есть салат, Реджина, — продолжает Снежка. — Съешь хотя бы яичницу с беконом. — Ты что, моя мать? — огрызается в ответ Реджина. — Скорее уж свекровь, — рассеянно бормочет Генри, и Эмма практически давится собственным языком. Еще чуть-чуть, и этот маленький засранец, он же — ее сын, получит пинок под столом. — Что ты имеешь в виду, Генри? — спрашивает Снежка. Но Генри просто опускает голову, когда Руби подходит к ним, чтобы принять заказ. — Ничего. Это просто дурдом какой-то. Эмма сердито смотрит на подростка и поднимает ногу, чтобы пнуть его… вот только она никогда не была очень хороша в координации, и немного не рассчитывает расстояние. Или много. Как бы то ни было, ее нога оказывается чуть выше лодыжки Реджины — Реджины, которая прерывается на середине заказа и смотрит на нее через стол, с совершенно непроницаемым выражением лица. Эмма замирает. По какой-то причине именно это выражение лица брюнетки удерживает ее ногу именно там, где она есть. — Реджина? — одергивает ее Снежка. Реджина быстро нацепляет дежурную улыбку и отворачивается. — Я буду стандартный завтрак. Яйца-пашот. Довольна? — Очень, — радуется Снежка. Реджина надела сегодня свои фирменные трахни-меня-туфли. Эмма знает это теперь, когда их острый каблук упирается в ее лодыжку. Реджина поднимает ногу, позволяя ей медленно скользить вверх по икре Эммы, тем дразнящим способом, который не оставляет никаких вопросов о том, что происходит. Они играют в ножки-под-столом. Как какие-то школьники. Только вот они взрослые, и эффект от этой игры в разы сильнее для такой изнывающей от тоски идиотки, как Эмма. — Эмма? Эмма резко выходит из оцепенения и вспоминает, что нужно вдохнуть. Ее сердце бешено колотится. — О, э-э… я буду вафли, — говорит она Руби, в то время как Реджина скользит пяткой вниз по ноге Эммы, слегка нажимая на крайне чувствительное место, от чего блондинка резко дергается и подается всем телом вперед. — Все. Все вафли, которые есть. — Мам, ты в порядке? — спрашивает Генри. — В порядке, — выдыхает Эмма. Затем выхватывает из кармана телефон и слепо печатает сообщение. «Ты чего лаешь?» «*даешь» Блин. «**ДЕЛАЕШЬ.» Она ждет. Телефон Реджины трижды жужжит в ее сумочке, и Эмма четко отслеживает момент, когда брюнетка понимает, что это именно она пишет ей с другого края стола. «Завтракаю.» «Ты прекрасно поняла, о чем я.» «Ты хочешь, чтобы я остановилась?» Вопрос застает Эмму врасплох. Она вздрагивает, когда каблук Реджины скользит выше к ее колену, но не отстраняется. Ее первый порыв в панике выкрикнуть «нет», но к счастью, очень вовремя вмешивается Снежка. — Эмма, убери телефон. Удели время семье, — упрекает Снежка. — И ты тоже, Реджина. — Не указывай, что мне нужно делать, Снежка. Эмма сдерживает улыбку. Ее взгляд устремляется вверх, чтобы встретиться со взглядом Реджины и задержаться на нем. Слегка покачав головой, Эмма прижимается к ноге, скользящей вниз по ее лодыжке, и лицо Реджины смягчается. Уголки губ брюнетки приподнимаются, прежде чем она наклоняет голову, принимая такую милую позу, что у Эммы снова перехватывает дыхание. Эмма надеется, что со стороны ее улыбка не выглядит такой глупой, как она себе представляет. «Кажется, ты кое-что забыла сегодня утром.» Эмма не собиралась поднимать вопрос о трусиках, но любопытство просто убивает ее. Воспоминание о прошлой ночи глубоко засело в светловолосой головушке, оставляя место только для чего-то вроде томления и потребности сделать… Ладно, на самом деле Эмма еще не понимает, в чем заключается эта потребность. Но если она заключается в том, чтобы снова поцеловать Реджину, то черта с два она упустит такую возможность. — Итак, Эмма, — подчеркнуто твердо произносит Снежка, явно обеспокоенная паузой в разговоре. — Чем вы с Реджиной занимались вчера вечером? Эмма так быстро вскидывает голову, что ей кажется, при этом раздается звук, как от удара хлыстом, и она невольно вздрагивает. — Что? Снежка растерянно смотрит на нее. — Вчера вечером? Генри сказал, что вы были вдвоем. — Втроем. Мы ужинали втроем. С Зеленой, — неловко уточняет Эмма, наклоняя голову в сторону Генри. — Пока этот пацаненок не сбежал, а мы с Реджиной… пошли спать. Вместе, — с грустью мысленно заканчивает Эмма. — Да? И тебе понравилось? Эмма слегка в ужасе. — Что? Теперь уже Снежка бросает на нее раздраженный взгляд. — Ужин, Эмма. Рядом с ней тихо посмеивается Генри. Реджину, похоже, все это крайне забавляет, если судить по ухмылке, которую она даже не пытается скрыть. Вычеркиваем предыдущее заявление. Эмма вне себя от ужаса. — Ужин прошел отлично, ясно? Мы приготовили тако, — почти рычит блондинка. — Они были восхитительны. — Ага, уверен, так и было, — прыскает Генри. Эмма пихает его локтем. — Ну, а что? — обиженно фыркает Снежка. — Уж простите мне мое желание поговорить о жизни моей дочери. — Мама, — вздыхает Эмма. В мире не хватает кофе, чтобы помочь ей пережить Снежкину идею о времени семейного воссоединения. — Почему бы тебе не рассказать нам, как продвигается твоя благотворительная акция? Генри сгорает от нетерпения послушать про это. Генри широко распахивает глаза. — Что? Нет, я… Эмма снова пихает его локтем. Эта уловка срабатывает. Снежка в считанные секунды с восторгом переключается на свою любимую тему, не обращая внимания на возмущенный взгляд Генри, который он посылает Эмме, и шериф уверена, что позже ей это еще аукнется. Но сейчас у нее есть дела поважнее. Она снова возвращается к телефону. «Считай это прощальным подарком.» Хрена с два это прощальный подарок, — думает Эмма и быстро печатает ответ, закусив губу. «Это, между прочим, дизайнерские французские трусики. Вся твоя коллекция нижнего белья стоит неприлично дорого?» «Они стоят больше, чем я зарабатываю в неделю.» «У первого проклятия были свои преимущества.» «Я могу забрать их обратно, если они доставляют тебе неудобства.» «Это не входило в мои намерения.» Эмма мысленно стонет. Неудобно. Это полная противоположность тому, как она себя сейчас чувствует. Эти чертовы трусики — единственное, что поддерживает ее самоуважение, доказывая, что все это не было всего лишь ее фантазией. Вовсе не такое развитие разговора она ожидала. «Нет. Никаких неудобств.» «Но, если ты планировала устроить мне разрядку, то это сработало.» Эмма не понимает, что только что написала, пока не становится слишком поздно. Это определенно должно было остаться приватным моментом между ней и ее рукой. «Устроить тебе разрядку?» О боже мой. Эмма проводит рукой по лицу и думает, что прямо сейчас было бы просто здорово, если бы этот город не застрял так глубоко в восьмидесятых. «Ну, ты знаешь…» «Выпустить пар? Заняться управляемой медитацией?» «Поиграть пальчиками…» «Перестань нести этот бред, Эмма.» «Что, черт возьми, значит вся эта бессмыслица?» Эмме хочется плакать от унижения. «Да ебжежтвоюмать, Реджина МАСТУРБАЦИЯ» «Все это значит — мастурбация» «Получить разрядку — это когда кончаешь» «В смысле… получаешь оргазм» Затаив дыхание, Эмма наблюдает, как серые точки набора текста на экране чата исчезают и появляются снова раз пять. Она точно свихнется. И затем, наконец: «Так вот, что ты делала?» «Ты… кончила?» «Да.» Эмма делает дрожащий вдох и, поскольку у нее в эти дни, похоже, сломался гребаный речевой фильтр, продолжает печатать: «Жестко» Тихий вздох едва слышен, но Эмма все равно его слышит. Она резко вскидывает голову, и к ее горлу подступает комок, когда она обнаруживает, что Реджина смотрит на нее через стол. Тяжесть потемневшего взгляда обжигает. В глазах брюнетки отражается с трудом сдерживаемый голод, отчего кожа Эммы начинает гореть и покалывать. Он слишком напряженный. И Эмма не может ни выдержать его, ни справиться с ним прямо сейчас, сидя посреди Бабулиного кафе, поэтому она быстро добавляет: «К слову о прошлой ночи» «Да?» Эмма тяжело сглатывает. «Мне понравилось.» «Мне нравится целовать тебя.» «Очень.» На этот раз, когда Эмма поднимает глаза, она видит на лице Реджины мимолетную вспышку эмоций, которую она не совсем уверена, как можно интерпретировать. Но мягкая, довольная улыбка, которую Реджина посылает ей сразу после этого, говорит сама за себя. Ответная улыбка Эммы широченная и глупая. — Ну, и вы понимаете, все это просто вышло из-под контроля. Люди скорее залезут в интернет вместо того, чтобы обратиться к врачу! Поэтому я устроила новую благотворительную акцию. Я назвала ее «Матери против Веб Докторов», — вещает тем временем Снежка бедному Генри, который выглядит так, будто вот-вот ударится лицом о стол. — Я даже уже получила первое пожертвование… Снежка внезапно замолкает и в полном замешательстве смотрит на Эмму. — Милая. Почему ты гладишь мою ногу своей ногой? * * * Вот так вот. Если бы у унижения и позора были имена, то это были бы Эмма и Свон. За весь завтрак она больше ни разу не поднимает ногу.