Kissing Regina Mills / Целуя Реджину Миллс

Поговорить с Реджиной, однако, ей тоже так больше и не удается. Снежка заканчивает их посиделки тем, что тащит Реджину на какой-то детский фестиваль с Нилом, на который Эмма категорически отказывается идти, а Генри отправляется в участок, чтобы встретиться с Дэвидом. — Я же говорил, что мы поедем на рыбалку, — заявляет мальчишка. Что оставляет ее… ни с чем. У Эммы сегодня выходной. Кроме того, сейчас неделя Реджины, когда Генри живет у нее, так что Эмма остается наедине со своей пустой квартирой, шелковыми французскими трусиками, сексуальной неудовлетворенностью и целым набором противоречивых чувств, с которыми она не знает, что делать. Поэтому она решает посвятить день уборке. Это не самый любимый способ Эммы провести субботу, но он временно притормаживает ее подступающую мигрень, не позволяя зацикливаться на упомянутой сексуальной неудовлетворенности и противоречивых чувствах. И вообще на всем, что связано с Реджиной, раз уж на то пошло. Какое-то время это неплохо работает. К четырем часам дня ее квартира уже сияет, а холодильник вычищен от недельных залежей несвежей китайской еды, которую она поленилась выкинуть сразу. Эмма даже собирает коробку с вещами, которые готова пожертвовать на благотворительные дела Снежки. Здесь не так уж и много всего, да и вообще у нее никогда не было много пожитков. Но пара шарфов и книжек все же лучше, чем ничего. А к пяти часам дня, ее уже ничего не отвлекает от пролистывания сообщений и размышлений о том, не слишком ли рано снова написать Реджине. Это определенно выглядит жалко. Но она уже переступила черту патетичной жалости, верно? Эмма не знает. Но она точно знает, что не прошло и восьми часов, а она уже скучает по Реджине, и изнутри ее разрывает острая свербящая боль, и это уж точно не платоническое чувство. Эта боль — потребность, тоска и… вожделение. Гребаная херня. Эмма сходит с ума и чувствует себя ужасно. Она выпивает стакан виски и уже собирается в грустном одиночестве отправиться в кровать, когда слышит стук в окно. За окном ее кухни сидит птица. Канарейка или что-то в этом роде, с запиской, прикрепленной к лапке, на которой написано имя Снежки. Потому что боже сохрани, мир перевернется, если она отправит смс, как нормальный человек. «Не забудь положить несколько кастрюль и сковородок в свою коробку для пожертвований.» Эмма набирает номер своей матери и разражается тирадой прежде, чем Снежка успевает хотя бы вздохнуть в трубку. — Кастрюли и сковородки? — раздосадовано начинает шериф. — Ты имеешь в виду ту единственную сковороду, на которой я готовлю жареный сыр, и ту кастрюлю, которую ты подарила мне на Рождество в прошлом году? И что это за птица вообще? — Ну, в последние дни ты совсем не реагируешь на свой телефон. Поэтому я подумала, что послать Твити будет проще. — Твити? — Птичку. (здесь игра слов. Снежка явно буквально понимает выражение послать сообщение в Twitter (американская социальная сеть, символом которой является голубая птичка) и посылает живую птицу — прим. пер.) Эмма обреченно сжимает пальцами переносицу. — Да. Конечно. — Так вот. Если у тебя есть лишние кастрюли и сковородки, которые ты могла бы пожертвовать, то ты сделаешь этим очень хорошее дело для бездомных, — продолжает щебетать Снежка. — Для бездомных? — повторяет Эмма. — У нас в Сторибруке нет бездомных, мама. А даже если бы и были, я уверена — они просто пищали бы от восторга, что готовят еду, которой у них нет, на своих невидимых плитах. На другом конце провода повисает долгая пауза, прежде чем Снежка наконец фыркает. — Ну, хорошо. Как насчет носков? — Куплю несколько пар на выходных, — отвечает Эмма и тут же вешает трубку. Она уже готова откопать бутылку водки, которая спрятана в морозилке, и устроить себе пьяную вечеринку на одну персону, когда вдруг вспоминает, что понятия не имеет, где должна оставить свой ящик для пожертвований. Она быстро набирает номер Снежки и выпаливает сразу, как только слышит, что трубку взяли. — Мне нужно притащить все это барахло к тебе домой или ты опять подкупила монахинь, чтобы они делали за тебя грязную работу? И снова долгое молчание, только на этот раз Эмма им озадачена. И затем: — Если бы я подкупала кого-нибудь, чтобы они делали за меня грязную работу, то это были бы не монахини. Это не Снежка. Эмма смотрит на экран и чертыхается. Реджина. — Ох, прости, — поспешно извиняется Эмма и подносит трубку к уху. — Твой номер у меня… хммм… в списке избранных. Как раз над номером Снежки. — Хммм, — весело растягивает Реджина. От мягкого, хриплого звука ее голоса по спине Эммы пробегает дрожь. — Над номером Снежки? Блондинка заливается краской. — Твой и Генри. В общем, не буду отвлекать тебя от… На другом конце провода раздается звук, подозрительно похожий на всплеск, и Эмма поднимает бровь. — … принятия ванны? — заканчивает она. — Обычно ты звонишь только если что-то действительно срочное, — объясняет Реджина. Похоже, она смущена. — Но да, я в ванной. Просто телефон случайно оказался рядом. — Оу. Повисает короткая пауза. Эмма пытается. Но она даже не успевает сосчитать в уме до одного, как перед ее глазами проносится образ обнаженной Реджины в ванне и, внезапно, в комнате становится слишком жарко. — Все… нормально? — Реджина медленно растягивает слова, и в этом вопросе слышится мягкое поддразнивание, от которого Эмма беспокойно ерзает на месте. — Ага. С чего может быть иначе? — почти пищит Эмма и… это уже превращается в гребаную катастрофу. — Генри уже вернулся? — Да. Весь пропахнувший рыбой и бог знает чем еще. Но сейчас он в своей комнате играет в видео игры. — Хорошо. Я как раз тоже собиралась сыграть в свою собственную игру под названием «какой степени опьянения я смогу достичь». Еще одна пауза, на этот раз длиннее, чем предыдущая. — Знаешь, мы будем рады, если ты приедешь поужинать с нами, — предлагает Реджина. Быстрый резкий вдох звучит как гром в ухе Эммы. — Я буду готовить жареное мясо. Эмма не может удержаться от улыбки. — А таблетка, которая меня отрезвит, входит в комплект? Потому что я почти уверена, что уже превысила допустимый уровень содержания алкоголя в крови, чтобы садиться за руль. Она практически слышит, как Реджина закатывает глаза. — У тебя ведь есть магия, нет? — Да, но… — Эмма, — прерывает ее брюнетка, и это звучит так нежно. Эмма никогда не устанет от того, как Реджина произносит ее имя. — Ты уже делала это раньше. Просто подумай о том, где ты хочешь быть. Где она хочет быть — прямо сейчас Эмма просто хочет быть там, где блин находится Реджина: над ванной, рядом с ванной, и уж особенно — в самой ванне. Но она пытается вспомнить свои тренировки и сосредотачивается на особняке. — Ладно, — бормочет Эмма в подтверждение. Она закрывает глаза и чувствует знакомое давление магии в животе — свист белого дыма, заставляющей ее резко втянуть в себя воздух. И, в одну секунду Эмма стоит на своей кухне, а в следующую… Всплеск. — Эмма! — Я… Это не… Она стоит на четвереньках в ванне с водой. И все было бы нормально, если бы Реджина не смотрела на нее так, будто собирается оторвать ей голову. И если бы… Голая Реджина не смотрела на нее так, будто собирается оторвать ей голову. — Это чистая случайность. Я могу объяснить, — поспешно говорит Эмма и… черт. Чееерт. Реджина голая. Не то чтобы ей было много видно, но Эмме все равно трудно оторвать взгляд от ложбинки между грудей Реджины, погруженной в мыльную воду. Или от капель, скользящих по ее обнаженным ключицам к полным грудям… — Эмма. У тебя есть три секунды, чтобы вылезти отсюда, прежде чем я превращу тебя в пепел, — медленно говорит Реджина. Учитывая, что у Реджины на лбу вздулась венка, Эмма ей верит. Она неуклюже выбирается из ванны, бросив на брюнетку еще один извиняющийся взгляд. — Мне очень жаль. Я не хотела вот так врываться. Но Реджина больше не выглядит разъяренной. Вместо этого она наблюдает за Эммой со спокойным весельем в глазах, а ее взгляд сосредоточенно обшаривает промокшую одежду блондинки. А затем, она делает нечто совершенно неожиданное и… как бы ломает этим Эмму, если честно. Она встает. — Если ты подождешь пять минут, я принесу тебе сухую одежду, — предлагает Реджина и небрежно выжимает воду из волос. — Хм. Это вышибает из Эммы дух, словно удар цементным блоком. Офигенно тяжелым цементным блоком. Она много раз представляла себе Реджину обнаженной, но придуманная картинка не идет ни в какое сравнение с потрясающим, реальным оригиналом. Эмма упивается видом грудей, сосков, живота и кожи — так много всего сразу — прежде чем зажмуриться. И спотыкаясь пятится к выходу из ванной. — Я подожду снаружи! * * * Итог. Эмма стоит прижавшись спиной к двери, спрятав лицо в ладонях, и все это — одно гигантское дерьмовое камеди шоу. Но именно так, друзья, Эмма впервые видит Реджину Миллс обнаженной. И возможно, в какой-то момент своей жизни, когда она была молодой и глупой, она бы с радостью вытатуировала весь этот опыт на своей заднице. Никаких сожалений. Вот что гласила бы эта татуировка. * * * К тому времени, как Реджина выходит из ванной, одетая в атласный халат, завязанный вокруг талии тонким поясом, Эмма сидит на краешке стула, как мокрая собака. Реджина окидывает взглядом ее тело и бросает ей сменную одежду. Попадая блондинке прямо в лицо. — Постарайся не залить весь пол. Поздновато для этого предупреждения. Эмма только хмыкает и направляется в ванную. Генри и глазом не моргает, когда встречает ее на кухне. Он протискивается мимо Эммы, чтобы взять печенье с кухонного стола, и замечает ее блузку. — Симпатичная рубашка, — комментирует он, откусывая кусочек. — Спасибо, — бормочет Эмма и приподнимает подол, чтобы взглянуть на бирку. — Это… шелк шармез. — Я знаю. Мама всегда его носит. Его ухмылка вся такая знающе-понимающая и раздражающая. Эмма краснеет, и как раз в этот момент входит Реджина. — Генри, не ешь это. Ужин почти готов, — нестрого ворчит Реджина. — Лучше пойди накрой на стол, пожалуйста. Эмма… Эмма замирает. Она чувствует себя так, как будто это ее поймали за несанкционированным тасканием печенья. Реджина делает паузу и позволяет своим глазам задержаться на ней на мгновение, что только возвращает образы обнаженной женщины в сознание блондинки. И это — ну правда — нисколько не помогает в успокоении либидо Эммы. — Достать вино? — слабо выдавливает она. Реджина моргает, словно выходя из какого-то транса, и лукаво улыбается. — Думаешь справишься? Эмма расплывается в ответной улыбке. — Ты же сама говорила. Я полна сюрпризов. — Так и есть. Генри давится печеньем. — Ладно, — говорит он и, спотыкаясь, идет накрывать на стол. — Теперь это все выглядит слишком странно. Эмму это совсем не волнует. К счастью, на этот раз ужин не сопровождается какими-либо казусами. В целом, он проходит очень мило. Генри заполняет большую часть тишины, в то время как Эмма чаще молчит, не осмеливаясь упомянуть об инциденте в ванной. И Реджина тоже. Это похоже на игру в перетягивание каната, на которую Эмма никогда не подписывалась. Только вот теперь она начинает думать, что не очень-то возражает. Или это игра в кошки-мышки. Эмма понятия не имеет, какая роль отведена ей в этой игре — кошки или мыши. — Передай соль, пожалуйста, — блондинка кивком показывает на солонку возле тарелки Реджины. Реджина передает, и Эмма намеренно проводит пальцами по раскрытой ладони женщины. Это еще одна вещь, против которой Эмма не возражает. Затяжные прикосновения. Напряжение. Реджина вскидывает взгляд и пристально впивается им в Эмму, от чего у нее встают дыбом тонкие волоски на затылке. Эмме приходится сдерживаться, чтобы не перегнуться через стол и не провести языком по этому проклятому шрамику на губе. — Ты останешься с ночевой, мам? — спрашивает Генри. Блондинка почти забыла о солонке, которую держала в руке, и которая по факту не была ей нужна изначально, но теперь ей ничего не остается, как солить свою картошку. — Я… не знаю, малыш, — признается Эмма и с любопытством смотрит на Реджину. — Это зависит от твоей мамы. — У нас три гостевые комнаты, Эмма. Тебе даже не нужно спрашивать, — замечает Реджина. Плечи Эммы поникли. Три гостевые комнаты. Те самые закидоны богачей, из-за которых очень трудно придумать предлог, по которому они должны делить одну постель. — Круто. Тогда можешь поиграть со мной в Overwatch. Я пойду все настрою, — восторженно говорит Генри и вскакивает из-за стола вместе со своей тарелкой. — Что еще за Overwatch? — Увидишь! — Никакой еды в гостиной! — кричит ему вслед Реджина, прежде чем вздохнуть. Она показывает на какао, которое оставил ее сын. — Передай мне его стакан. Эмма выполняет просьбу, и почти роняет его, когда пальцы Реджины скользят по нижней стороне ее запястья. Легкое прикосновение заставляет Эмму вздрогнуть. Это определенно не случайность. Реджина поднимается из-за стола. — Ты закончила? Она указывает на тарелку Эммы. Реджина наклоняется, чтобы собрать оставшиеся салфетки на столе. Близость брюнетки моментально выбивает Эмму из колеи, и на секунду ее чувства наполняются Реджиной — ее духами, небольшим кусочком декольте, приоткрывшегося с этого ракурса, рукой, балансирующей над бедром Эммы. Излишне близко, но… Эмма тупо кивает. Она все равно терпеть не может пересоленную картошку. Как только Реджина исчезает на кухне, Эмме становится совершенно ясно, кто из них мышь в этой игре в кошки-мышки. Эмма. Эмма — глупая мышь. А Реджина — это кошка, которая сожрала долбаную канарейку. * * * В конечном итоге оказывается, что Эмма полный отстой в Overwatch. И это определенно не потому, что Реджина сидит на другом конце дивана в очках для чтения на протяжении всей двухчасовой игры, что становится несправедливо отвлекающим для шерифа фактором. Но после того, как ей несколько раз надрал задницу собственный ребенок, Эмма решает покончить с этим делом и пойти спать. — Я пойду с тобой, — заявляет Реджина и, получив две пары одинаково удивленно поднятых бровей, усмехается. — У меня не так часто бывают гости, чтобы менять простыни. Генри, спать… — Знаю, знаю. До полуночи, — говорит Генри, слишком сосредоточенный на экране телевизора, чтобы хотя бы взглянуть на нее. — И ни минутой позже, — строго добавляет Реджина. — Выходные же, Реджина. Конечно, не то чтобы, он засиживается до трех утра, читая комиксы, когда он у меня… — начинает Эмма. Ответный взгляд Реджины не то угрожающий, не то возбуждающий… Или оба варианта. — Не важно. Итак, Эмма поднимается вслед за Реджиной наверх и первым делом направляется в ванную. Она чистит зубы одной из десяти зубных щеток, хранящихся в пакетиках под раковиной, и увлажняет лицо супер дорогим кремом, которого, по мнению Эммы, вообще не должно быть в гостевой ванной комнате. К тому времени, как она заканчивает, Реджина уже ждет ее в коридоре возле своей спальни. — Я сменила постельное белье. Последняя комната дальше по коридору, — указывает Реджина. Ее глаза нерешительно скользят по лицу Эммы. — Если тебе что-нибудь понадобится… — Не будить тебя. Или ты превратишь меня в горстку пепла, — Эмма усмехается. — Видишь? Я знаю все правила. Реджина вызывающе поднимает бровь, но ей не удается скрыть усмешку. — Посмотрим. Просто… постарайся ничего не сломать. — Я выжила после того, как увидела тебя обнаженной, Реджина. Думаю, я смогу справиться с тем, чтобы заснуть в целости и сохранности, — говорит Эмма с легким смешком, прежде чем осознает, что только что сказала. — В смысле… я имела в виду… — Ты выжила? — эхом отзывается Реджина и заправляет прядь волос за ухо. Этот жест почти… застенчивый. Эмма не отрываясь смотрит на нее и не может не думать, что это выглядит чертовски милашечно. — Ага. — Прости, если это было слишком дерзко и рано… — Не извиняйся, — безапелляционно прерывает Эмма. — Ты прекрасна. От этого комплимента неуверенность исчезает с лица Реджины, превращаясь во что-то совсем другое. Ее взгляд скользит по лицу Эммы с чем-то, похожим на благоговение. Эмма краснеет и опускает глаза. — В общем, не буду тебя больше задерживать. Она разворачивается, но не успевает сделать и шага, как Реджина окликает ее. — Эмма. Эмма останавливается и, обернувшись, видит, что Реджина все еще стоит у двери своей спальни, но ее ладонь уже лежит на ручке. Брюнетка медленно сдвигается, освобождая открытый проход с выжидающим видом. — Моя кровать достаточно большая для двоих. Что-то щелкает в груди Эммы. — Ты не против моего храпа? — Думаю, я могла бы к этому привыкнуть. Тот факт, что Реджина намекает, что это все не на один-два раза, что-то делает с внутренностями Эммы. — Да? Реджина делает заметно дрожащий вдох, когда Эмма подходит ближе, ее рука мимолетно опускается на плечо блондинки, прежде чем отдернуться, словно прикосновение — это слишком много на сейчас. — Просто спать, — уточняет Реджина и серьезно смотрит на нее. — Комната Генри за стенкой. — Не хочу тебя огорчать, Реджина, но он уже знает. В моей квартире стены тонкие, как картонка. — Что?! И Эмма только смеется, опускает голову и проскальзывает внутрь. * * * Кровать Реджины мягкая. В смысле, настолько мягкая, что Эмма задается вопросом, всегда ли, лежа на простынях за пятьсот долларов, ты ощущаешь себя так, словно лежишь на подушке из пушистых облаков. Или она кажется такой мягкой потому, что ты ощущаешь, что лежишь на простынях за пятьсот долларов. Она думает об этом, даже когда просыпается на следующее утро и обнаруживает, что место рядом с ней пустует. Снова. Но в этот раз ее не захлестывает паника. И, может быть, улыбка на ее лице делает ее идиоткой — или, может быть даже влюбленной идиоткой — но воспоминание о прошлой ночи останется в ее памяти навсегда. А было все вот так: Эмма выдержала целых семь минут неловкого молчания после того, как Реджина выключила свет, прежде чем брюнетка первой нарушила тишину раздраженным вздохом. — Эмма. — Хммм? — Ты снова это делаешь. — Что делаю? — Думаешь. Эмма неловко поерзала. Да, конечно она никогда не относилась к тем, кто засыпает моментально и спит в одной позе до утра, но с Реджиной всего в нескольких сантиметрах от нее, способность чувствовать себя спокойно и обыденно просто свелась к нулю. Напряжение было просто невыносимым. — Хочешь услышать историю? — спросила Эмма. Еще один вздох. — У нас тут не ночные посиделки, Эмма, — заявила Реджина, тем не менее, скептически улыбнувшись. — Мы не будем заплетать друг другу косички и рассказывать истории, как школьницы. Что ж. «Нет» она все же не сказала. — Одной из самых первых вещей, которые были у меня в детстве, был реально уродливый плюшевый мишка, которого подарил мне на один из дней рождений приемный отец, — продолжила Эмма. Наступившую тишину она интерпретировала как факт того, что Реджина ее слушает. — Я назвала его Фрэнком. Сокращенно от Франкенштейна. Серьезно, ты бы видела этот ужас. Он был похож на что-то, что выползло из фильма Роба Зомби. Мне месяцами снились кошмары. Как бы то ни было, после моего следующего приемного дома, я поняла одну вещь. У меня никогда не будет ничего, что я смогу по-настоящему назвать своим, понимаешь? Поэтому надо радоваться тому, что есть, даже если это демоноподобный плюшевый мишка, которого я прятала под кроватью. Не суди книгу по обложке и все такое. Поэтому я включила в себе взрослую девочку и достала его. Прижала его к себе под одеялом однажды ночью, а потом следующей ночью и следующей. Эмма уставилась в потолок, пытаясь собраться с мыслями, и продолжила: — Однажды моя приемная мать разозлилась и швырнула вазу в голову одному из детей. Я схватила Фрэнка и пряталась в шкафу всю ночь, и тогда я поняла… этот медведь был моим первым другом. Он был рядом со мной, когда больше никого не было. И еще много лет после этого я не могла заснуть, не обняв его. Эмма замолчала, и повисла долгая пауза. Настолько долгая, что она подумала, что Реджина уже уснула. — Что с ним в итоге произошло? — наконец спросила брюнетка. — С… Фрэнком. — Один из мальчишек в детском доме оторвал ему голову и бросил в реку, — сказала Эмма, пожав плечами. — Помнишь плюшевого медведя, который лежит у меня на кровати? Это Фрэнки. Наверное, мне все-таки нравится обниматься. Реджина несколько секунд молчала, обдумывая услышанное. Эмма сжала челюсти, ожидая хоть какой-нибудь реакции, которая в итоге все же проявилась в том, что Реджина зашевелилась на кровати и перевернулась, так же, как прошлой ночью. — Иди сюда. Эмму не пришлось просить дважды, хотя она и была совершенно сбита с толку. Реджина пододвинулась ближе и устроилась рядом с ней, прижавшись спиной к ее груди. И, хотя Эмма не могла пожаловаться на такой поворот, теперь она была окончательно сбита с толку. Но Реджина мягко взяла ее руку и обвила вокруг своей талии, и только тогда до Эммы дошло — они обнимались, приняв позу большой-маленькой ложечки. — Ты — маленькая ложечка, — заметила Эмма с самодовольной усмешкой. Зарыться лицом в волосы Реджины казалось сейчас таким естественным. Этим действием она заработала ласковое поглаживание по своей руке, прижатой к животу брюнетки. — Заткнись, — беззлобно пробормотала Реджина. — Ты никому никогда об этом не расскажешь. — Слово скаута, — пообещала Эмма, улыбаясь в шею мэра. Реджина просто переплела их пальцы, закончив этим разговоры. Теперь, плетясь по лестнице, Эмма догадывается, что это та часть, где она должна тихонечко пройти так называемую тропу стыда — когда по утру ты незаметно выскальзываешь за дверь. Не то чтобы ей было чего стыдиться, но, судя по совершенно недвусмысленной ухмылке Зелены, когда Эмма входит на кухню, она понимает, что у нее есть ровно три секунды до начала мучений. — И кто это у нас тут весь так и сияет, — ехидничает Зелена, устраивая Робин у себе на коленях. Ладно. Две секунды. — Поздно легла, Эмма? Может выпьешь чашечку чая, чтобы стереть эти явные следы недосыпа со своего лица? — Меня просто поражает, что ты не можешь прожить и пяти минут, не открыв рта, — упрекает Реджина со своего места рядом с плитой. — Я пригласила тебя позавтракать. — Я просто немного развлекаюсь. — Тогда закрой свой рот сейчас и продолжи это после еды. Услышав тихое хихиканье Генри из-за стола, Эмма пожалела, что не смылась тропой стыда, как планировала изначально. Даже несмотря на призывный запах бекона. — Мне надо идти, — неохотно говорит блондинка. — Я дежурю в утреннюю смену в участке вместе с Дэвидом. — Полагаю, ты решила добавить эту рубашку к коллекции уже украденных тобой? Эмма опускает взгляд. На ней все еще рубашка Реджины из шарме-какого-то-там шелка, в которой она была вчера. — Я могу пойти быстренько переодеться, — смущенно бормочет Эмма. — Или ты можешь занести ее позже, — говорит Реджина, вытирая руки о фартук. Она идет в другой конец кухни, но тут же возвращается, принеся одежду Эммы. — Выстираны и высушены. Я в шоке от того, как ты еще не потеряла сознание от затрудненного кровообращения. Эти джинсы просто негуманные. Эмма берет их с дерзкой улыбкой. — Но в них моя задница выглядит потрясно. Реджина смотрит на нее со смесью влечения и раздражения. — Несомненно. Эмма не ожидает такого ответа. Она не ожидает ни прилива тепла в груди, ни того, что Реджина все еще смотрит на нее с тем же ласковым выражением лица. Поэтому Эмма не задумывается, когда обнимает Реджину за шею и притягивает к себе для нежного, сладкого поцелуя. Очевидно, Реджина тоже этого не ожидает — ее прерывистый вздох проскальзывает прямо в рот Эммы. Но она быстро поднимает руки к бедрам блондинки и притягивает ее ближе, сразу же охотно приоткрывая губы. Сердце Эммы подпрыгивает в груди. Прошел всего лишь день, а поцелуи Реджины уже кажутся похожими на первый глоток воздуха, после надолго задержанного дыхания. Едва слышный стон, который застревает в горле Реджины, когда Эмма отстраняется, действительно чертовски соблазнителен. Брюнетка слегка подается вперед, продолжая тянуться к Эмме, ее глаза бегают по лицу шерифа, и все, чего сейчас действительно хочет Эмма — это обхватить нижнюю губу Реджины, слегка посасывая, а затем снова соединить их губы для совсем не столь невинного поцелуя. — Что ж, это было отвратительно. Генри и Зелена все еще сидят за столом, наблюдая за ними с одинаковым скучающим выражением на лицах. Черт. Эмма вообще напрочь забыла об их присутствии. — Ладно, — говорит блондинка, облизывая губы. Более унизительным это просто уже не могло быть. — Мне пора. Всем пока! И как раз перед тем, как выскочить за дверь, Эмма слышит, как до Зелены вдруг доходит смысл увиденного и она в шоке выпаливает: — Генри, они ж лесбиянки.