Kissing Regina Mills / Целуя Реджину Миллс

В среду, накануне Дня Благодарения, Снежка решает испечь имбирное печенье. Эмма без вопросов согласилась присоединиться, когда мать позвала ее, чтобы помочь приготовить оставшиеся блюда. Но теперь, когда по кухне разносится аромат корицы, блондинка начинает всерьез сомневаться в адекватности Снежки. — Мама. Их пекут на Рождество, — раздраженно говорит Эмма, вытирая рот Нила одним из уродливых передников с птичками. Но это единственное, до чего она смогла дотянуться, сидя за столом. Честно говоря, этим она всем делала одолжение. — Имбирные человечки — символ Рождества. Они не для Дня Благодарения. Снежка только бросает на нее возмущенный взгляд. — Кто сказал? — Все созданные человечеством фильмы про Рождество. В конце концов, Эмма оставила попытки убедить ее в том, что все эти празднества — всего лишь уловка, чтобы скрыть историю геноцида индейцев… — Серьезно, Эмма? — вздыхает Снежка. — Я преподаю пятиклашкам и все это знаю. Клянусь, в последнее время ты все больше становишься такой же ворчливой, как Реджина. … и имени Реджины, произнесенного устами Снежки достаточно, чтобы выбить весь воздух из легких Эммы и вообще оставить эту тему. И каков вывод? Это уже становится проблемой. Потому что, если Эмма не может даже закончить свою реплику каждый раз, когда в разговоре случайно упоминается Реджина, то она попала гораздо сильнее, чем себе представляла. Эмма медленно глубоко вдыхает. Она не видела Реджину с того самого утра в участке. Хотя, это не совсем так — она видела Реджину периодически то там, то здесь: когда отвозила Генри домой после школы, случайно сталкивалась с ней в магазине или просто слышала, как она спорит со Снежкой по телефону. Каждый раз все было примерно одинаково. Реджина улыбалась и вежливо приветствовала ее. Как подруга. Как будто и не было последних полутора недель. Как будто они не целовались больше раз, чем Эмма может сосчитать. Но это - всего лишь видимость их прежних отношений. Видимость, которую Реджина отбрасывает вместе со своим фасадом вежливости, как только никто не смотрит. Взять, к примеру, их встречу в магазине. Это было совпадение. Эмма вовсе не планировала, что выйдя за продуктами наткнется на своего сына и Реджину, которая, как ни странно, одарила ее беспристрастной и дружелюбной улыбкой в своем обычном стиле. Не совсем улыбка политика, но она все равно жутко бесила Эмму. — Я схожу за кетчупом, — заявил Генри, пока Эмма неловко топталась в сторонке. — Посмотри в отделе органических продуктов, — крикнула ему вслед Реджина. — Точно, кетчуп — это ведь великий деликатес. Эмма не может взять на себя за это ответственность. Дерзость была направлена на Реджину, и, конечно, не была оценена, судя по тому, как брюнетка нахмурилась, бросив взгляд в сторону сына. — Ну, он вроде как прав. Кто ходит в отдел органических продуктов за кетчупом? — заметила Эмма. И это было ошибкой, поняла она, потому что взгляд Реджины тут же переместился на нее. Эмма с удивлением наблюдала, как лицо Реджины из раздраженного превратилось в почти… застенчивое. Экспонат номер один. Да, это определенно была застенчивость. И это заставило сердце Эммы воодушевленно забиться сильнее о грудную клетку. — Ты что-то ищешь, Эмма? Если бы Эмма уже не была так взволнована присутствием Реджины, она могла бы воспринять как хороший знак, что брюнетка с такой легкостью произнесла ее имя совершенно недвусмысленным тоном. Буквально промурлыкала. И это было очень горячо. — Эммм. Детское питание. Для Нила. — Ему три года, Эмма. Он перестал есть детское питание, когда ему был год. — Оу. Реджина на это только усмехнулась, и этот смешок просто окунул Эмму в воспоминания о блуждающих руках и вкусе помады мэра. В общем о том, о чем ей совсем не следует думать, особенно когда они еще не установили никаких основных правил относительно того, что между ними происходит. Боже упаси, чтобы они общались как два взрослых, серьезных и адекватных человека. — Снежка забыла упомянуть об этом, — пробормотала Эмма. — Я бы сказала, что это довольно общеизвестный факт, — хмыкнула Реджина, подходя ближе. Достаточно близко, чтобы ощутить сладкий цветочный аромат духов Реджины и жестокое искушение, которое пришло вместе с ними. Мысли Эммы на мгновение прервались, когда брюнетка потянулась к верхней полке и остановилась на расстоянии касания. И черт, в данный момент Эмма только это и хотела сделать. — Возьми это, — предложила Реджина, протягивая коробку крекеров. Любимые вкусняшки Нила. Эмма даже не взглянула на коробку, но автоматически взяла ее. — Спасибо, — выдохнула она. — Пожалуйста. Темно-красная помада Реджины притягивала взгляд Эммы, как магнит. Все, что брюнетка собиралась сказать дальше, похоже, замерло у нее в горле, потому что она, казалось, замешкалась. Ее взгляд скользил по лицу Эммы с таким выражением, которое можно было описать только как ожидание. Томление. От этого у Эммы перехватило дыхание — все, что ей нужно было сделать, это наклониться и прижаться к манящим губам Реджины в… — Мамы. Серьезно? Это был Генри, уже стоявший у их тележки, с бутылкой органического кетчупа. Мальчик выглядел весьма недовольным. — Не могли бы вы, ребята, подождать хотя бы до тех пор, пока мы не выйдем из магазина? Или, хотя бы, не делать этого перед фигуркой младенца Иисуса. Почти уверен, что Снежку хватил бы удар. Эмма моргнула. Довольно иронично, но на полке позади них действительно стояла статуэтка младенца Иисуса. Хаха. Судьба забавным образом напоминала Эмме обо всех грязных, греховных мыслях, которые наполняли ее голову. Генри проворчал что-то насчет другой бутылки кетчупа и снова исчез, после чего Реджина отступила на шаг назад, давая себе возможность собраться с мыслями. У Эммы внутри все сжалось от разочарования. Она почувствовала жар взгляда Реджины, прикованного к ней, как только смогла взять себя в руки. — Что? — Ты пялишься. Эмма покраснела, внезапно заняв оборонительную позицию. — Вовсе нет. — Пялилась, — кивнула брюнетка, явно забавляясь. — И сейчас продолжаешь. — Да? Ты первая начала пялиться на меня. Последовавшего смешка было достаточно, чтобы тело Эммы вспыхнуло, словно в огне. — Ну, что ж. Мне очень нравится то, что я вижу. У Эммы отвисла челюсть. Она даже не успела упорядочить бушующие в своей голове мысли — это флирт? Это то, что ты всегда будешь чувствовать, флиртуя с Реджиной Миллс? Реджина скользнула мимо нее, окончательно снося Эмме крышу шлейфом духов с цветочным запахом. — Я так понимаю, ты придешь вместе с остальными членам клана Чармингов ко мне домой на этой неделе? — Эммм, да. Да, я приду. — Хорошо, — кивнула Реджина с понимающей полуулыбкой, которая, конечно же, выглядела дразнящей, и дрожью прокатилась по всему телу Эммы, прямо в район нижнего белья. — В таком случае, я буду с нетерпением ждать этого, Эм-ма. Блять. Оставалось еще примерно пять секунд до того момента, когда ограниченное самообладание Эммы достигнет критической точки, но как раз в этот момент Реджина ушла, исчезнув в следующем проходе. Эмма поспешно схватила еще одну коробку крекеров. Вернувшись мыслями в настоящее, Эмма приходит к логическому выводу. Она — изнывающая от тоски безвольная идиотка, которой очень нравится слышать, как Реджина произносит ее имя. — Эмма, — строго окликает ее Снежка. — Ты вообще меня слушаешь? Погруженная в свои мысли, Эмма даже не заметила, что ложка, которой она кормила Нила, зависла в воздухе между ней и братом. Она бросает ее в тарелку Нила. — Что? Конечно слушаю. — И что же я только что сказала? Губы Эммы приоткрываются, прежде чем она в нерешительности смыкает их обратно. — Эээм. У Снежки, в общем-то, хватает наглости выглядеть самодовольной. — Так я и думала. — Ой, да ладно тебе. Ты застала меня врасплох. — Эмма, — неодобрительно вздыхает Снежка, и на этот раз блондинка слушает внимательно. — Знаешь, это уже не в первый раз. Я пыталась быть хорошей матерью и не лезть к тебе с расспросами в последние дни, но… ох, ракушки. Достаточно этого. Эмма слегка отклоняется назад, сморщив лицо в полном замешательстве. — Ты только что сказала «ракушки»? — Ты уже несколько дней в своем собственном мире, и я теряю терпение, божечки-кошечки. — Так, мам. Просто остынь на минутку и… может ты перестанешь говорить эти слова? Никто так не говорит. Снежка поджимает губы. — Ты меня не слушаешь. — Я слушаю. — Тогда что не так? В чем дело? — Да ни в чем! — не выдержав вскрикивает Эмма, ее голос звучит расстроенно, когда она встает. — Может быть, если ты прекратишь наезжать на меня, не объясняя, чего вообще от меня хочешь, мы сможем поговорить по-человечески. — Милая, ты должна меня понять. Я просто волнуюсь, — причитает Снежка. — И не только за тебя, между прочим. Реджина тоже в последнее время ведет себя странно, и я не могу не задаваться вопросом… видишь? Вот. Ты снова это сделала. Эмма хочет удариться головой об стол. — Что сделала? — Ты поморщилась, когда я упомянула Реджину, — поясняет Снежка и хмурится. — Вы опять ссоритесь? Я думала, вы давно поладили. — Так и есть, — скрипит зубами шериф. Немного даже слишком сильно. — Тогда в чем же дело? Эмма замирает. Она расправляет плечи, молча глядя на мать с тем же вызовом, с каким смотрела в далеком прошлом, когда ей было пятнадцать лет и она противостояла своему пьяному приемному отцу. Но это не то же самое. Чем дольше Эмма не отвечает, тем больше в глазах Снежки появляется странный блеск понимания, пока, наконец, она не кивает. — Мне не следовало давить на тебя, — тихо признает она, что является… настоящим гребаным нестандартным поворотом сюжета. — Ты не обязана рассказывать мне, если не хочешь. Она снова поворачивается к плите и добавляет через плечо: — Я беспокоюсь о тебе, дорогая. И я понимаю, что иногда тебе нужно побыть одной, переварить все самой, прежде чем говорить о своих проблемах. Просто знай, что когда ты захочешь поговорить, я всегда рядом и… — У меня был секс с Реджиной. Кастрюля падает, падает на пол с громким лязгом. И вдруг на плите что-то загорается. — Ох! — взвизгивает Снежка и начинает махать на пламя прихваткой, отчего становится только хуже. — Ох, ох, ох, ох. — Мам. — Ох, смычок сверчка. Сын Щелкунчика. Ох, божечки. Ох, ох, ох, — продолжает сокрушаться Снежка. С Эммы уже достаточно. По мановению ее руки в воздухе материализуется облачко воды и гасит пламя. В воздухе между ними повисает ошеломленное молчание. Снежка на мгновение прижимает руку к груди, прежде чем опускает ее, нервно посмеиваясь. — Прости, милая, — говорит она и снова хихикает. — На мгновение мне показалось, что ты сказала… Эмма, вполне обоснованно, ничего не может с собой поделать. — У меня был секс с Реджиной. Плита снова вспыхивает. Снежка визжит. — Ох, ох, ох… — Да твою ж дивизию. Мама! * * * Об этом они так и не начинают разговаривать. Эмма уходит, как только они тушат второй пожар. Имбирные человечки обгорают до неузнаваемости. Честно говоря, Эмма даже рада. Но именно так, в этот холодный полдень среды, 22 ноября, Эмма нечаянно ломает психику своей матери. * * * Эмма никогда не была поклонницей Дня Благодарения, так же, как и Рождества. Но, в отличие от Рождества, социальные работники, по крайней мере, жалели ее достаточно, чтобы каждый год дарить ей хотя бы какой-нибудь плохо упакованный подарок, пожертвованный от местной общинной церкви. Эмма обычно никогда не задерживалась на одном месте достаточно долго, чтобы хотя бы раз ощутить на себе традиционное семейное празднование Дня Благодарения. Поэтому она проводила его в общей столовой с остальными сломленными детдомовскими детьми. Однако, в этом году Эмма намерена взять от этого празднования все, что можно. Теперь у нее есть семья и дом. И поразительно неожиданное увлечение второй матерью своего сына, в чей дом она вот-вот войдет, хотя ей до безумия страшно. Но все будет просто замечательно. — Мам, перестань дергаться. Я из-за тебя тоже нервничать начинаю, — говорит Генри, теребя пуговицу на своей рубашке. Они стоят перед дверью Реджины всего лишь около семи секунд, и Эмма уже на грани полной потери самообладания. Генри готовился к ужину в их квартире, заявив, что оставил там свою любимую рубашку с воротничком, которую надевал на танцы на выпускном вечере. Он вышел из ванной весь такой нарядный, окинул взглядом узкие джинсы и майку Эммы и обреченно застонал. — Так, ладно. Ты не можешь пойти в этом. Эмма еще раз оценила в зеркале свой прикид. — Почему нет? — немного обиженно спросила она. — Потому что мамины праздничные ужины — это как великосветские рауты с дегустацией вин. Доверься мне. Я все исправлю. Вот так Эмма оказалась на крыльце особняка, в обнимку с пакетом картошки, одетая в безукоризненно белую рубашку, черные сшитые на заказ брюки и чертовски узкий галстук. — Тебе не кажется, что галстук — это перебор? — в третий раз спрашивает Эмма, искоса поглядывая на Генри. На улице холодно, и она надела туфли на каблуках, достаточно острых, чтобы прорезать сталь. Они нереально жмут. — Возможно. Но маме это понравится, — дерзко ухмыляется Генри. — А розы? Розы-то мне на кой черт? — Это традиция, мам. Ну. Ты должна принести их хозяйке вечеринки, как подарок. — Фигня какая-то. — Это вообще важно? Ты все равно оставила их в машине, — закатывает глаза Генри. — Кстати, у тебя галстук развязался. — Что? — Шучу, шучу. Затем дверь открывается, являя им Реджину во всей красе, и у Эммы едва хватает сил подобрать отвиснувшую челюсть, когда их глаза встречаются. На этот раз Реджина определенно колеблется. Она быстро моргает, медленная улыбка расползается по ее лицу, пока она впитывает в себя образ Эммы. И блондинка делает то же самое, потому что — боги — Реджина надела то самое синее платье, которое, как вторая кожа облегает каждый изгиб ее тела. Эмма в ту же секунду вспоминает о своем, не дающем покоя, женском варианте спермотоксикоза. Генри локтем тычет Эмму под ребра. — Я же тебе говорил, — шепчет он уголком рта, прежде чем с сияющей улыбкой повернуться к Реджине. — Привет, мам. — Ну разве ты не красавец? — отвечает Реджина и притягивает его к себе, вовлекая в теплые объятия. — Напитки на стойке. Помни, никакого сидра. — Понял. — Или вина. Или еще чего-то с любым добавлением алкоголя. Я слежу. — Мам, — хмуро хнычет Генри, прежде чем проскользнуть мимо нее. Эмма рассмеялась бы, но она не уверена, что этот смех не прозвучит пронзительно и немного безумно. — Привет, — говорит Эмма, и это самое длинное, что она может выдавить из себя, когда дверь за ней закрывается, и Реджина снова стоит на расстоянии вытянутой руки. — Ты выглядишь… вау. — Красноречива, как всегда, — подкалывает Реджина, но ее взгляд снова оценивающе скользит по Эмме. Это заставляет кожу блондинки покалывать от странного тепла. — Но и ты выглядишь так же. Эмма не может сдержать довольную улыбку. — Правда так думаешь? Реджина подходит ближе, протягивая руку, словно собираясь помочь Эмме снять куртку. Вместо этого пальцы брюнетки пробегают по всей длине галстука шерифа. — Правда. Хотя, честно говоря, если бы это зависело от меня, — мягко протягивает она. — На тебе не было бы сейчас ничего, кроме этого галстука. У Эммы перехватывает дыхание. Очевидно, подсказка Генри была очень даже удачной. — Эмма. Эмме приходится приложить массу усилий, чтобы оторвать взгляд от Реджины, когда к ним подходит ее мать. Блондинка едва сдерживает сердитое бурчание. Ну почему их все время прерывают? Реджина делает шаг назад с таким видом, словно и не она вовсе раздевала Эмму глазами всего секунду назад, хотя ее рука чуть выше поясницы блондинки. — А вот и ты. Ты принесла картошку? — спрашивает Снежка. Эмма молча протягивает пакет с картошкой, который Снежка берет с облегченным вздохом. — Слава богу. Реджина, как ты думаешь, ты могла бы… Снежка внезапно замолкает. Ее широко раскрытые глаза перебегают с Реджины на Эмму, на руку, все еще небрежно лежащую на бедре Эммы, как будто впервые осознав, что они находятся в комнате. Вместе. Шериф вспоминает вчерашний инцидент на кухне и хочет провалиться сквозь землю. — Ну и? — возвращает ее в реальность Реджина, видя что Снежка словно зависла. — Я должна весь день ждать продолжения? Говори уже. Это вырывает Снежку из ее мыслей и она выдает подозрительно высокий смех. — О, да ничего. Знаешь, я совсем забыла, что собиралась гейзать, — ее улыбка застывает. — Сказать. Сказать. Я забыла, что собиралась сказать. Эмма обреченно зажимает пальцами переносицу. — А теперь прошу меня извинить. Это лесбиянья сама не приготовится. Брови Реджины взлетают почти до линии волос. — Прости, что? — Лазанья. Я сказала лазанья, — поспешно исправляется Снежка и убегает с мешком картошки и растерянным «Ох божечки-кошечки». Как только она уходит, Реджина переводит недоумевающий взгляд на Эмму. — Что, черт возьми, ты рассказала своей матери? Эмма поднимает ладони вверх в защитном жесте. — С чего ты взяла, что я что-то рассказала? — Потому что я знаю тебя, Свон, — отвечает Реджина, прижимая одну руку к груди Эммы и подталкивая ее к двери. На мгновение взгляд Эммы падает на губы Реджины. На полные, накрашенные ярко-красной помадой губы, и блондинка с трудом сдерживается, чтобы не попробовать их на вкус. — Да? — Эмма сглатывает, снова поднимая глаза. Это молчаливый вызов. — Да. — Насколько хорошо? Реджина не отрывает от нее взгляд, позволяя ему спуститься к губам Эммы и подняться обратно. Рука на груди шерифа перемещается к концу ее галстука. — Достаточно хорошо, чтобы знать, что ты днями напролет думаешь о том, что хочешь меня поцеловать. Ох. Эмма снова сглатывает, позволяя словам плыть между ними, в то время, как Реджина, наконец, слегка отодвигается и отступает назад. — Итак. Могу я уже взять твое пальто? * * * После этого произошли две вещи. — Эмма, какого черта ты делаешь? — шипит Реджина. — Отпусти меня. Эмма понимает, что она реально может умереть сегодня, судя по ярости, отразившейся на лице Реджины. В любом случае, она не заостряет внимание на этой мысли, когда тянет брюнетку за угол пустой гостиной и прижимает ее к ближайшей стене, ни на сантиметр не разделяя их тела. Это — первая вещь. Взгляд Реджины скользит по лицу Эммы, останавливаясь в итоге на ее губах. Зрачки моментально расширяются. — Ты с ума сошла? Что… Эмма притягивает ее ближе к себе за талию. Слова Реджины застревают у нее в горле, когда их губы встречаются. Это — вторая вещь. Эмма чувствует, как тяжесть в ее груди становится легче, когда губы Реджины немедленно открываются под ее напором — податливые, нетерпеливые и мягкие. Эмма, вероятно, может раствориться в том, как Реджина оттягивает и посасывает ее губы, в том, как пальцы Реджины зарываются в ее волосы и притягивают ее ближе. В легком покусывании зубов, скользящих по нижней губе Эммы. Это нереально одурманивает. Эмма не может насытиться. Шериф на мгновение отстраняется, чтобы глотнуть воздуха, но тут же склоняется обратно. На этот раз их губы соединяет Реджина. Ее действия нуждающиеся и резкие. И Эмме приходится сдерживать смех, который превращается в глубокий стон в ее груди. Рука, которая вплетена в светлые локоны, спускается к шее, нежно поглаживая ее. Эмма даже не замечает, что ее ладони скользят по бедрам Реджины, забираясь под платье. По крайней мере, до тех пор, пока она не приподнимет Реджину, прижимая сильнее к стене, подложив руки под упругие бедра. От резкого движения хватка Реджины становится еще крепче. Дыхание срывается на всхлип, который Эмма счастливо глотает, но брюнетка медленно отстраняется. Проходит мгновение. Лицо и шея Реджины залиты нежным румянцем, который Эмма находит чертовски милым. Взгляд из-под прикрытых век находит глаза Эммы в маленьком пространстве между ними. Он затуманен, и ее глаза такие красивые и… черт. Эмма легко может потеряться в них. — Ты права, — шепчет Эмма. Она ласково тыкается носом в нос Реджины. — Я мечтала об этом днями напролет. Реджина смотрит на нее со странным выражением лица, которому Эмма не может дать точное определение. Но в следующую секунду, мэр без колебаний сжимает рубашку Эммы в кулаке, другой рукой обхватывая ее подбородок, чтобы вернуть блондинку для медленного и ленивого поцелуя. Он сладкий и нежный, и он наполняет Эмму теплом. Она чувствует улыбку Реджины, даже когда начинает покрывать поцелуями линию ее челюсти. — Эмма, — хрипло смеется Реджина и приподнимает подбородок Эммы, прежде чем та успевает добраться до шрамика на губе Реджины. Черт. — Ты ненасытна. — Разве можно меня за это винить? Реджина не отвечает. Однако она продолжает не отрываясь смотреть на Эмму. И блондинка чувствует тяжесть этого взгляда, когда Реджина поднимает руку, чтобы убрать прядь волос с лица Эммы, проводя при этом большим пальцем по ее щеке. Нежная привязанность в этом прикосновении заставляет сердце Эммы учащенно забиться. Она хочет наклониться и снова завладеть губами Реджины. Она хочет, наконец, собрать свое мужество в кулак и задать все вопросы, которые она слишком боится задавать. Например, что все это значит? Почему Реджина так на нее смотрит? Почему поцелуй Реджины похож на свободное падение с горного утеса? Почему она чувствует, что нет такой части Реджины, в которую бы она не была безоговорочно влюблена? Эмма замирает. От этой мысли в ее мозгу словно происходит короткое замыкание, так быстро, что она не успевает спрятать панику, моментально отразившуюся на ее лице. — Эмма? — окликает ее Реджина. Ее красивые глаза изучают лицо блондинки и… черт. Эмма должна перестать думать о том, насколько же они прекрасны. — Ты в порядке? — Да, — врет Эмма. Она чувствует резко подступившую к горлу тошноту. — Просто немного нервничаю из-за ужина. Первый настоящий День Благодарения и все такое. Ладно. Только часть этого — ложь. — Учитывая присутствие неПрекрасных и моей сестры в одной комнате, я уверена, что это будет незабываемый вечер. — Этого-то я и боюсь. Как будто в подтверждение слов Эммы, дверь в особняк с грохотом распахивается, и в фойе входит Зелена. — Курлы-курлы!!! Мамочка здесь! Вздох, сорвавшийся с губ Реджины, овеял лицо Эммы мягким порывом воздуха. — Помяни дьявола, — бормочет она, положив руки на плечи шерифа. — Вот об этом я и говорила. Эмма не озвучивает своего разочарования. Она отстраняется и делает шаг назад, чтобы дать Реджине возможность двигаться, но брюнетка тут же притягивает ее обратно за кончик галстука. Эмма не успевает вымолвить ни слова, как горячие губы Реджины снова оказываются на ее губах, влажные и отчаянные. Пальцы сжимают затылок Эммы, путаясь в ее волосах. Это продолжается и продолжается, и, когда Реджина наконец отпускает ее, Эмма осознает, что каким-то образом, теперь уже она прижата спиной к стене, а ее колени так слабы, что она легко может упасть на задницу. Эмма почти хрипит. Ее удивление даже почти не скрывает этого. Реджина не утруждается комментированием своих действий. Ее блестящие глаза в последний раз скользят по губам Эммы, прежде чем она удовлетворенно кивает. — Не забудь повесить пальто в шкаф, — только и произносит она, выплывая из комнаты. Эмма смотрит ей вслед, все так же стоя, прислонившись к стене, ошеломленная и растерянная. Она со стоном откидывает голову назад. Счастливого гребаного Дня Благодарения.