Ты попал... И я попал

Время текло неспеша и месяцы протекали совсем неспокойной речкой, трудностей было более чем достаточно. На третьем месяце выяснилось, что родится мальчик, полностью здоровый, радость от этого была необъятная и сразу забылось, что это УЗИ омега пережил в полусне и второй раз выслушал результат уже дома, почти сразу снова засыпая. Слова Антона Сергеевича, к сожалению, сбывались, он выгорал всё больше и больше, сил оставалось всё меньше, ходить было всё труднее, но он всё равно не собирался сдаваться, они оба даже не думали о таком. К пятому месяцу стали снова подводить ноги, и без того больные, теперь ещё и распухающие, но сильно много ходить не позволял альфа, помнил совет не допускать лишних глупостей. Учитывая возвращение на работу, присматривать за ребёнком было уже труднее, но выход нашёлся быстро: перед уходом брать с любимого с десяток обещаний, что никуда, никак и ни в коем случае, и в течении дня звонить минимум раз десять, для проверки самочувствия и выполнения обещаний, схема почти всегда работала безотказно. Почти всегда потому, что иногда Дима переоценивал свои силы и к вечеру выбирался из комнаты, считая, что дойдёт хоть до зала... И всякий раз его потом подбирал с пола не устающий тихо ругаться на столь детское поведение Прохор, прекрасно понимающий, что падать теперь точно никак нельзя, это может навредить ребёнку, точнее, им обоим. Да, мальчик наконец-то прибавил в весе, да, пришлось кардинально обновлять гардероб вплоть до обуви, да, теперь его было не так уж легко носить на руках, но это никого не останавливало и, прилетая с работы в родной дом, парень ласково обнимал его, хоть и это теперь было несколько трудно, и заливался счастливым смехом, прикладывая тёплую ладонь к уже заметно округлившемуся животику и чувствуя, как их сын толкается, тоже радуясь приходу отца. И при такой насыщенной жизни они всё равно находили время и силы на нежные мягкие поцелуи, не могли и на минуту забыть о невероятном притяжении и чистой светлой любви, что навсегда с ними, навеки живёт в их сердцах. Этим вечером всё было, как всегда: Шаляпин только пришёл с работы с полными пакетами продуктов и детской одежды, и, даже не раскладывая содержимое по местам, побежал в спальню, обнаруживая своё счастье задумчивым и немного потерянным, это насторожило, но не сильно, важнее всего сейчас устроиться рядом и прижать его к себе покрепче, отогреть, дитя теперь слишком часто мёрзнет и поэтому летом одето, как зимой, в тёплые тёмные штаны и безразмерную синюю толстовку, которая всё равно уже не может скрыть их главное совместное счастье и скрывать его даже не хочется. — А вот и мои любимые мальчики, как же я по вам скучал... — сначала ласково коснувшись искусанных и всё равно мягких губ, а потом отстраняясь, разжимая руки и опускаясь к даже теперь идеальной талии, ведь что может быть идеальней таких округлых форм, он мягко рассмеялся вместе со своим мужем, ощутив уже привычное приветствие, даже лёгкая боль, возникающая от таких пинков, не могла затмить радости. — И как себя чувствует самый большой и самый любимый мой ребёнок? — Терпимо... Хоть сегодня мне и пришлось самому выйти из дома, и это было сложно. Прости, что сразу не сказал... Это правда было нужно, сегодня ведь был осмотр. — переводя дыхание и собираясь с духом, мальчишка поднял пустоватый, но всё равно тёплый взгляд, и верно начал издалека, такое лучше не сообщать резко. — И милый, ты только не волнуйся... Вернулся я с новостями. — Глупенький, ну почему ж ты мне не напомнил... Я б тебя отвёз и там ни на секунду не оставил бы, и с рук бы не спустил. — этот взгляд совсем не понравился альфе и, немного напрягаясь, он крепко сжал руки любимого, попытался так придать ему смелости, уверенности, хотя сам пока боялся, неизвестность ведь обычно пугает больше всего, тем более в такой момент, новости могут быть любыми и их стоит опасаться. — И... Что это за новости? Говори, не бойся. — Я не хотел отвлекать тебя от работы... Не волнуйся, я доехал на такси... А по коридорам мне помогали ходить врачи, не давали падать. Я конечно благодарен тебе за эту элитную клинику, за отношение там ко мне... Но, право, не стоило. Мне даже неудобно немного было перед обычными пациентами... Видел бы ты их удивлённые взгляды. — не желая переходить к главному, омега всё пытался перевести тему и слабо виновато улыбался, но было бы его мужа так легко одурачить, тогда он не добился бы и половины того, что имеет сейчас. — Тебя не должны беспокоить их взгляды. Я всегда думаю только о твоём комфорте и тебе советую наконец тоже о нём задуматься. Да, не все обеспеченны так, как мы, но мы ведь в этом не виноваты. — видя эти нелепые попытки отвлечь внимание, парень решил мягко настоять и держал ровный спокойный голос вместе с тёплым ясным взглядом, пугать или как-то иначе тревожить ребёнка ещё больше никак нельзя. — А теперь хватит увиливать. Скажи, что тебе рассказали сегодня в поликлинике? Обещаю, я буду абсолютно спокоен и срываться на тебя больше не стану, что бы ни выяснилось. И прости за тот раз... Ты здорово меня напугал, да, но я не имел права на тебя кричать. — Ну хорошо... Новости на самом деле не такие уж плохие. — медленно выдыхая и собирая последнюю смелость, Колдун всё-таки решился всё сказать, какой смысл скрывать такое. — Во-первых, на последнем УЗИ что-то напутали... У нас будет двойня, близнецы. А во-вторых... Уже прямым текстом сказали, что роды я могу не пережить. И врачи сделать ничего уже не могут, только запереть меня на сохранение на все оставшиеся четыре месяца. Дети точно родятся и будут абсолютно здоровы, а вот я... И что ты... Я забыл уже давно о том разе. Я был виноват... Не волнуйся, это я... Не должен был так тебя злить. — Ч... Что... Нет... Нет, нет, боже... Так, спокойно... Прости мой хороший, прости, я не имею права тебя пугать. — взять себя в руки теперь дико трудно, но покой его мальчика важнее, поэтому, быстро выровняв голос и дыхание, Прохор не мог не уловить лёгкой дрожи под конец в любимом голосе и снова прижал к себе это дитя, ругая себя за полное отсутствие сообразительности, ну как можно было не заметить и так красных заплаканных глаз, как можно быть таким невнимательным. — Тшшш, не думай даже о таком... Ты выживешь, ты будешь воспитывать наших любимых сорванцов вместе со мной, я уверен, они будут именно такими. Всё будет хорошо, я не отпущу тебя больше ни на секунду, я уволюсь к чертям... Денег нам хватит, всё будет хорошо. Когда тебя хотят положить на сохранение? Первая реакция альфы заставила сжаться и издать тихий отчаянный всхлип, уже не пытаясь спрятать мокрые глаза, но через секунду мальчик уже тихо плакал в крепкое плечо любимого, иногда вздрагивая, пытаясь вдохнуть поглубже и хоть что-то сказать, как бы ни было больно и трудно, сейчас нельзя сломаться, совсем не время, они слишком нужны друг другу, да и детям вредить никак нельзя. — Ззачем... Дурак... Зачем... Ты нне... Не ддолжен... Я того не стою... — потихоньку расслабляясь и старательно выравнивая дыхание под нежные поглаживания и тихий ласковый успокаивающий шёпот, он смог относительно связно ответить слабым едва живым голосом, даже сейчас понимал, что это действительно важно. — Завтра... Завтра вечером... Я должен приехать в больницу со всеми необходимыми вещами. — Тише, тише, не надо... Не говори глупостей... Ты стоишь всего. Всего этого грёбаного мира, всех денег, всего, что только есть и чего нет... Ты весь мой мир, как же ты это не понял до сих пор. — окончательно закрывая ярость и отчаяние глубоко внутри, понимая, что для них пока совсем не время, парень всё обнимал его, нежно гладил по мягким тёмным волосам и не мог позволить себе отпустить даже на секунду, теперь точно не посмеет. — Завтра, хорошо... Я поеду с тобой и это не обсуждается. Никогда не оставлю, ни на секунду... На работе всё объясню. Проживу там с тобой эти четыре месяца... И даже не думай спорить, один жить в больнице ты не будешь, я этого не допущу. Помню, как ты боишься... Одному тебе там может стать хуже. Не позволю... А спорить Дима в кои то веки не собирался, точнее, сейчас не мог. В последнее время он был слишком хрупок, лишних слёз никак не должен был себе позволять, но не смог сдержаться и это дало о себе знать. Последние силы ушли и он тихо обмяк в крепких родных руках, последний обморок был после неудачного падения на втором месяце и сейчас это ещё больше пугало альфу, поэтому, не теряя времени, он поддерживал на весу любимое создание и успел вызвать скорую, кажется, в больнице они оба окажутся на день раньше запланированного. Когда оставалось только ждать, он больше не мог держать себя в руках и горько надрывно зарыдал, уткнувшись в грудь своего мальчика, не разжимая дрожащих рук и хрипло проговаривая максимум, что сейчас выходило: не отпущу, не отпущу, не отпущу... Долго ждать не пришлось, омегу сразу забрали, а альфа клятвенно пообещал в ближайшие двадцать минут собрать вещи и приехать, ни у кого не возникало вопросов или возражений по поводу того, что он тоже собирается ехать, когда платятся большие деньги, вопросы вообще не принято задавать. Даже немного раньше времени оказавшись в нужной больнице, конечно, одной из лучших этого города, парень бесшумно вошёл в отдельную палату с парой пакетов вещей, запер за собой дверь и присел на белый аккуратный стул рядом с койкой, крепко сжимая как всегда холодную ладонь своего мальчика и с трудом сдерживая новую волну слёз, горьких, горячих и отчаянных. Ну как же так... Хотя, будем честными. Он же знал, что всё будет именно так. И четыре месяца назад ведь их предупреждали... Антон Сергеевич был в чём-то прав тогда. Да чего уж, во всём. Кроме одного. Аборт — не выход. И у них всё ещё есть шанс справиться со всем этим. И они обязательно это сделают. А пока Колдун приоткрыл глаза с тяжёлым вздохом и весь этот гнилой мир снова отошёл на второй план, ничего не имеет значения, когда он здесь, так было и будет всегда. — Милый... Всё хорошо... Я в порядке. Я не хочу здесь... — и без того тихий голос внезапно стал едва не тише шёпота и снова дрогнул, но заплакать не дал как упадок сил, так и единственный любимый человек, крепко и в то же время невозможно нежно сжавший в тёплых объятиях всё ещё немного дрожащими руками, такое трудно спокойно перенести, практически невозможно, нельзя винить его в том, что он не всегда может идеально совладать с эмоциями. — Дети... С ними... С ними всё хорошо? — Тш, тш, тшшш... Не смей снова плакать. Не надо, маленький, молю... Да, они в порядке, не бойся за них, они очень сильные уже сейчас, как и ты. Всё будет хорошо, я с тобой, все оставшиеся четыре месяца буду с тобой... А потом мы вернёмся домой, уже вчетвером, представляешь? Это будет прекрасно, ты так прекрасен сейчас, ты не представляешь даже... Я ни за что тебя не отпущу, если хочешь, я лягу с тобой, я не могу и мига без тебя. — голос тоже ещё немного дрожал и срывался, ведь от услужливо предложенного успокоительного Шаляпин гордо отказался и всё ещё пытался до конца прийти в себя самостоятельно, а это совсем непросто. — Ни о чём не думай, ничего не бойся, прошу тебя... Я от всего тебя уберегу, клянусь. Тебя и наших детей. Только не гробь сам себя... Начни хоть немного думать о себе. Ты же хочешь остаться с нами, хочешь понять, каково это, быть отцом и воспитывать двойню? — Конечно хочу... Я вас не брошу... Обещаю... — расслабляясь и затихая в таком тепле, он почти отчаянно закивал, только крепче цепляясь за руки своего альфы, хотелось, чтобы он правда остался рядом навечно, даже если их вечность будет страшно мала. — Да, да... Иди ко мне... Я не могу без тебя. Мне страшно... И так... Так холодно... Ненавижу... Ненавижу больницы... — Тихо, тихо маленький, я знаю... Погоди секунду, сейчас. — лишь на пару мгновений отпуская любимого и поднимаясь, Прохор быстро добрался до одного из пакетов, достал оттуда любимое тёплое одеяло этого дитя, осторожно укрыл его потеплее и незаметно пристроился рядом, места хватило и долгожданный, хоть пока и не очень реальный покой наконец пришёл, всегда приходил, когда они были настолько близко, что было слышно неровное хрипловатое дыхание омеги, немного сбитое сердцебиение и, если мягко опустить свободную руку на заметный даже под одеялом животик, ощущалось каждое движение их детей, что ещё может быть нужно для покоя. Разве что мягко опущенная на плечо тёмная голова и тонкие нежные руки, всё ещё отчаянно цепляющиеся за чужую тёмную рубашку, отпустить слишком страшно, такие места всегда почему-то вызывали панический страх и только присутствие альфы рядом хоть немного успокаивало. — Вот и всё... Спи мой родной, тебе нужен отдых. Всё хорошо и будет хорошо, я тебя отогрею... Я тебя спасу, даже если у тебя уже не осталось сил. Моих сил хватит на нас двоих.. На нас четверых. Наши дети будут потрясающими... Как и их отец. Ты прекрасен, добр, умён, светел, щедр, необыкновенно силён и они обязательно это унаследуют, иначе быть не может. Ты сам не знаешь, насколько великолепен... Но это знаю я. И я сделаю всё, чтобы сохранить нашу любовь и твою жизнь до наших сказочно далёких последних дней, клянусь. А пока отдыхай... Ты устал, я слишком плохо тебя берёг. Я исправлюсь, обязательно... — Дурачок... Ты не виноват. Я сам... Проша... Не надо. Себя побереги... Из сил выбиваешься... Нельзя так. — пробормотав это сквозь сон, Дима прижался к любимому поближе и неловко провёл всё ещё холодной ладонью по его лицу, пытаясь погладить, не выносил, когда от тревоги о нём парень начинал так издеваться над собой. — Сам отоспись... Ещё раз... Всю ночь проведёшь... Глядя на меня... Обижусь. Через секунду дитя уже спокойно спало, а альфа печально улыбнулся и мог только покориться, прекрасно понимал, что отдых никак не помешает им обоим. Да, не одну ночь он провёл, пристально глядя на любимого и отслеживая малейшее изменение его состояния, чтобы всегда была возможность вовремя заметить неладное и помочь, но в то же время знал, что это жутко глупо... А по-другому никак не мог. Слишком страшно потерять, особенно теперь. Двойня, надо же... Кто бы мог подумать, что жизнь преподнесёт подарок, что обходится сейчас столь дорогой ценой. Но оно ведь того стоит, стоит всех трудностей и мучений. Хотя, чего скрывать, Шаляпину совсем уже так не кажется. Но выбора всё равно нет, никогда не было. Они обязаны пройти этот путь до конца. Знать бы только, каким и когда будет этот конец...