Ты попал... И я попал

Ошарашенный такими новостями, Прохор с минуту сидел молча, глядя на доктора совершенно пусто, а потом качнул головой, отмирая и так отказываясь от предложенного успокоительного, не понимал, почему здесь вечно пытаются впихнуть в него эту дрянь, какой смысл, если душу никакими таблетками не успокоишь и не вылечишь. — Неделя... Хорошо. — обжигающе ледяной голос и полный покой при клокочущей внутри ярости, тихо подвывающей тоске и полном отсутствии желания верить в реальность происходящего. — Мне... Можно к нему? — Да, конечно, только осторожнее с детьми. И с ним, ни в коем случае нельзя волновать и утомлять, если не хотите, чтобы всё закончилось сегодня. Кинув на это так же ледяное "спасибо", он поднялся, на ватных ногах прошёл к входу и, наконец оказавшись внутри, с трудом пересилил себя и дошёл до самой койки, присаживаясь на её край и жалея, что руки заняты и нельзя закрыть ими глаза, видеть такое действительно невыносимо. Дима практически сливается с койкой, с белоснежной простынью так точно, дышит бесшумно и даже не шевелится, в целом то не очень походит на человека, скорее на искусную статую, или... Будто уже... Нет, он жив, жив и проживёт долго, дольше жалкой недели... Всё не может закончиться так! Всё не может закончиться, только заново начавшись. Невозможно хочется снова взять его за руку, сжать покрепче и не отпускать никогда, защитить... И желание это только возрастает, когда мальчик приоткрывает совсем не живые, но всё равно прекрасные даже теперь голубые глаза и останавливает на любимом усталый, но по-прежнему тёплый взгляд, пока не очень то осознавая происходящее, ведь сил не хватает даже на это. — Милый... Жив. Оббещал... — хриплый убитый голос то и дело норовил оборваться, но мальчишка совсем не так прост, упрямо пытается говорить через тяжесть и боль, хоть урывками, пусть физических сил не осталось, но его поразительно огромная душевная сила вечна. — Дети... Всё... Хорошо? З... Здоровы? — Здоровы, абсолютно здоровы, не волнуйся... Но как же... А как же ты... — сил сдерживаться уже не осталось, от этого пугающе-любимого голоса в скале что-то надломилось и из всё ещё ослепительно прекрасных, хоть и немного безумных зеленоватых глаз ручьём полились слёзы, руки снова задрожали, но хватка до сих пор стальная, теперь только она. — Дим, ты... Ты не смеешь... Не смеешь... Бросать меня. Ты не поступишь так... С нами... Всеми нами. Мы твоя семья.... Ты не можешь... Не уходи... Прошу, умоляю, пожалуйста... И этот срыв был непростительной ошибкой, но Шаляпин понял это, не успевая хоть немного успокоиться, только когда теперь более заметное дыхание этого ребёнка стало хрипловатым, громким и частым, а так же дрожащие руки сами сжались на простыни от неимоверного напряжения. Он задыхался от страха за любимого, от горечи и вины за своё состояние, не мог и не хотел верить, что всё вышло так, что он выжил, но так слаб и беспомощен, что его альфа, гордый сильный альфа сидит и рыдает от того же страха, а если он так совсем нервы себе угробит... К счастью, мед персонал с необходимой сейчас кислородной маской моментально влетел в палату — доктор для подстраховки решил немного понаблюдать, ведь хорошо знал своего бывшего парня, знал и то, что его всё равно никто не послушает и поэтому договорился ещё кое о чём — парень моментально оттуда вылетел, чтобы никому не мешать, и, как от слёз, так и от полного раздрая внутри даже не заметил, как сразу у выхода его подхватила под руку и куда-то потянула низенькая полноватая женщина, явно пожилая и, судя по форме, санитарка. Сейчас ему было плевать, куда идти, за кем и зачем, поэтому, оказавшись в небольшой, но светлой сестринской, он почувствовал, что детей на руках уже нет, они слышатся где-то рядом, эта женщина с ними возится. Хорошо... Хоть с ними всё в порядке. Истерика почти отхлынула, но перед глазами снова возник образ омеги, наверняка уже спасённого. Всё равно почти мёртвый... Маленький, бедненький, ну как же... Снова забывая обо всём, альфа всё-таки закрыл лицо руками, склоняясь едва не к самому полу и рыдая уже почти бесшумно, даже не сразу заметив, что его уже мягко обняли за плечи, с какой-то материнской нежностью поглаживают по спине и негромко ласково что-то говорят, будто такой опыт у здешних санитарок едва не каждый день. — Поплачь дорогой, поплачь... Лучше сегодня проревись хорошенько, чтобы завтра мужа не пугать. — тёплый голос успокаивал и, окончательно сдаваясь, он уткнулся в плечо женщины, обнял её, как расстроенный ребёнок, и всё плакал, таким ничтожным и бессильным не чувствовал себя с самого детства, но сейчас, к счастью, силы от него никто и не требовал. — Вот так, молодец... Я всё слышала, зря ты так при нём. Ну ничего, ничего, доктора у нас хорошие, к утру точно в себя придёт, всё будет хорошо. — Я был таким... Таким идиотом... Не только... Этой ночью... Целый год... Так обращался с ним... Я добивал его... А сейчас... Так боюсь потерять... Неделя, неделя! Осталась неделя! Одна грёбаная неделя! Я не верю... Не хочу... Не хочу в это верить... — Эх молодёжь... Ошибки всегда понимаются слишком поздно. Ну ничего, ничего. Когда времени остаётся так мало, нужно провести его так, чтобы потом ни о чём не жалеть, чтобы он ушёл счастливым. Побольше времени проводи с ним, давай заботиться о детях, когда он сможет хоть как-то это делать. Давай ему понять, что он жив, а не на пороге смерти. И не реви ты больше так при нём, сердечко совсем слабенькое теперь, второй такой раз может и не выдержать. Ну всё, всё... Я чая тебе заварила, выпьешь и отдохнёшь, отоспишься, можешь прям тут. — Да, я... Я постараюсь. Спасибо, простите, я не знаю, как... — возвращался на место прежний самоконтроль, за эту сцену было неудобно, но Прохор успокаивался до конца, отстраняясь от доброй женщины, и понимал, что сейчас это было нужно, иногда слабость позволительна и необходима всем. — Да, мне.. Лучше не выходить отсюда. Опять сорвусь к нему... Нельзя. И спасибо за чай... Не стоило, правда. — Да ничего, ничего, ты у меня не первый такой. Пять лет назад тоже мальчишка совсем был, Антон, светленький такой, тоже вроде на доктора учился. Его омега прям после родов умер, как он бедный убивался, их ребёнка видеть даже не мог сначала. Жалко не смогла я тогда его вразумить, так и не знаю, что с ним и что с дочкой их, надеюсь, всё хорошо, все живы здоровы. Больно мне видеть, как вы гробите себя и любимых своих от одной глупости, вот и помогаю, чем могу. — убедившись, что молодой отец успокоился, санитарка, Клара Михайловна, отпустила его, проверила, всё ли в порядке у уже спокойно спящих детей, и вложила во всё ещё мелко подрагивающие руки небольшую чашку, полную крепкого горячего чёрного чая с десятком капель валерьянки, сейчас это лучшее, что можно предложить. — Вот, пей на здоровье. И скажи, послушаешь совет мудрой старой женщины, много всего повидавшей? — Спасибо... Вы очень чуткий добрый человек. — включалась и память, поэтому смутно припоминалось, о каком Антоне может быть речь, он виновато прикусил губу, понимая, что не стоило тогда так говорить с молодым доктором и реагировать на его мудрый совет, может, по этой причине коротко кивнул, уже незыблемо спокойный и собранный, и, плавно отпивая поданный чай, был готов внимательно слушать и чётко следовать указаниям, если они, конечно, не будут неприемлемыми. — Да, конечно... Я внимательно вас слушаю. — Хорошо. Я вижу, ты сильный, может даже сильнее, чем сам думаешь, поэтому должен справиться. Утром тебе скажут, что нужно задержаться здесь ещё на несколько дней, это говорят всем и всегда, ты спорить не станешь, бесполезно. А потом я отвлеку Колю в нужный момент и ты тихо заберёшь своего мужа домой. Да, не удивляйся. Ему лучше доживать последние дни в домашнем уюте, больничные стены никого ещё не радовали и не успокаивали. Детям тоже от дома не будет вреда, я завтра утром расскажу тебе, как правильно за ними ухаживать первое время, дальше сам всему научишься, как и все, на своём опыте. Только запомни, завтра как поговоришь с Колей, сразу собирай все нужные вещи и готовься выдвигаться, я помогу с чем смогу. Ну что, сделаешь это, позаботишься о комфорте своего любимого? — Конечно.. Для него я сделаю что угодно. — всё ещё не забыв, как мальчик боится больниц, альфа не мог возражать против этого плана и, хоть не очень хотел лишний раз контактировать со своим бывшим, сейчас готов пойти на такие жертвы, на что угодно, лишь бы любимому стало хоть немного легче, хоть напоследок, хоть отпускать так скоро пока ещё совсем не готов и не будет готов никогда. — Вот и молодец. А теперь отдыхай, утром ты должен быть бодр и полон сил, чтобы один твой вид внушал ему покой. Конечно, хорошей кровати тут нет, но на кушетке как смогла постелила. Отдыхай дорогой, впереди непростой путь. За детей не волнуйся, я за ними послежу, всё будет хорошо. Благодарно кивнув женщине, он убрал чашку обратно на небольшой столик и прилёг на обычную больничную подушку, мгновенно засыпая крепко и спокойно. Утро совсем близко, но времени хватит, чтобы хоть как-то отдохнуть и прожить новый день достойно, так, как должно. Так, чтобы вся семья наконец оказалась дома. Несколько часов сна не могут заменить полноценный отдых, но пока это возможный максимум и поэтому Шаляпин проснулся ровно в общий подъём, хоть немного привёл себя в порядок, элементарно поправив помятую домашнюю тёмную футболку, и, договорившись с всё той же Кларой Михайловной, что в их старую палату Костю с Максом она отнесёт сама, максимально спокойно направился к ожидающему его Николаю, даже по взглядам ясно, что этот разговор стандартным не будет. — Здравствуйте Николай... Васильевич? Простите, подзабыл. — не привычное хамство, но нападение для защиты всегда было чем-то обычным для них двоих. А ведь прошло только несколько лет. — Как чувствует себя мой муж, надеюсь, вы его не добили из служебного рвения? — Здравствуй. И кончай язвить, явно ведь не ругаться со мной пришёл. — ни капли не обидевшись, понимая, что тот расход гордый альфа никогда ему не простит, молодой доктор смотрел на когда-то любимого человека совершенно спокойными карими глазами и хотел наконец-то с ним поговорить, как полагается, как стоило поговорить ещё четыре месяца назад. — Твой муж в порядке, насколько это для него возможно теперь. Прохор, я ведь предупреждал его тогда, когда он в последний раз сам был здесь. Он хотя бы рассказал тебе? — Я пришёл получить ответы, не больше и не меньше. И да, представь себе, о твоих пророчествах он мне сказал. И не помнишь разве, что мы с ним той же ночью в итоге оказались здесь? Интересно, почему же? — желая не ругани, а только правды, он всё равно не мог хоть немного сбавить напор, не желал, хотел только кое-что понять, кое-что очень важное. — Может потому, что ты из-за своей непомерной гордости довёл его до этой больницы? — Коля, конечно же, не знал, как за эти почти два года изменился его бывший, и знать особо не хотел, и поэтому несколько сочувствовал его мужу. — К моей гордости он привык за почти два года. И мне кажется, что виноват был не я, а один самоуверенный молодой доктор, который после очередного УЗИ посмел ему сказать, что он вряд ли переживёт роды. — и в этот момент игры закончились, Прохор хотел хоть что-то понять и перебирал любые версии, вплоть до самых невероятных, начисто забывая о манерах, приличии, ну и о том, что мир, к удивлению, не крутится вокруг него. — Какого чёрта ты вообще ляпнул это тогда? Ты врач, ты должен знать, что беременных нельзя заставлять так нервничать, особенно когда у них и без того больное сердце. Чего ты хотел этим всем добиться? Досадить мне, вывести из себя? Поздравляю, прекрасно вышло. Или... Ты хотел так глупо меня вернуть? Этого не будет никогда. Никогда, понял? Даже если его правда не станет так скоро. Даже если это не очередная твоя ложь. Я всегда буду верен только ему. Потому что люблю его. Как тебя не любил никогда. Да и ты меня тоже. А сейчас скажи мне, на сколько мы должны здесь остаться, и проваливай, у тебя же очень ответственная работа, если ты ещё помнишь об этом. — Какой же ты мерзкий... Я не понимаю, как он столько тебя терпит, правда. — уже не желая продолжать этот разговор, доктор проклял саму идею начать это и, наделив бывшего полным презрения взглядом, не забыл перед стремительным уходом продемонстрировать украшенный аккуратным обручальным кольцом безымянный палец, ну как ещё доказать этому выскочке, что на нём мир не замкнулся. — Вообще-то я полгода как замужем и очень даже счастлив. Вам тут стоит остаться же хотя бы на два дня и да, я помню о своей работе, так что, всего хорошего. Оставшись в одиночестве, альфа только подкатил глаза и даже не думал о том, что действительно очень нехорошо себя повёл безо всяких на то оснований, пока это совсем не важно. Важно сейчас вернуться на место, собрать вещи и тихо вынести из палаты это чудо, пока оно спит, чем меньше лишних эмоций и вопросов, тем лучше. Быстро кивнув самому себе, он направился к нужной палате и застал там ту самую санитарку, занятую кормлением детей, и аккуратный пакет с детскими вещами. Как мило, сколько всего она делает для него, для них. Сначала замерев с неловкой улыбкой, парень всё-таки взял себя в руки и стал достаточно быстро собирать одежду в принесённые уже давно пакеты, в больнице нет особой необходимости часто переодеваться, но запас никому ещё не вредил. Собирать, к счастью, пришлось не так уж много, но рекомендации выслушать необходимо, вчера ведь обещал быть внимательным, обещания принято выполнять, тем более, когда речь о детях, как о них заботиться пока нет и малейшего представления. — Ну что, сынок, слушай и запоминай. Кормить своё потомство будешь смесями, в аптеке спросишь, какие будут лучше, там должны объяснить. Мужа своего всю эту неделю будешь кормить с ложечки кашами и бульоном, больше переварить он ничего не сможет. Хотя, если техника позволит, можешь овощи свежие в пюре перемалывать, такое ему никак не повредит. Ещё для детей набери на первое время антибиотиков, от простуд никто не застрахован, ни в каком возрасте. И будь готов к бессонным ночам, со всеми троими. Вроде ничего не забыла... Иди милый сюда, я благословлю тебя в путь-дорогу. — несмотря на скептическое отношение к подобному, Шаляпин всё же хотел хоть как-то отблагодарить добрую женщину и, опуская пакеты, послушно подошёл к ней и только спокойно улыбнулся на то, что сейчас его действительно осенили крёстным знамением, это ведь совсем не сложно. — Пусть вас четверых хранит Господь, и эту неделю, и всю оставшуюся жизнь. Из того, что успела увидеть, поняла, что оба вы добрые и светлые, такие обычно и страдают больше всего. Но потом обязательно будут вознаграждены, на земле или на небесах. Иди, с Богом. И не сердись на моего непутёвого внука. Молодой был, пылкий, не думал ни о чём, когда изменил. Но правда любил тебя и до сих пор любит. С болезного твоего глаз не сводил, когда ты уходил куда-то, из одной любви хотел, чтобы всё у вас было хорошо, чтобы ты был счастлив. Поверь, если б Коля мог, он бы спас его, он сделал быть хоть что-то. Не сердись, он добра вам желает. Потерянно коротко кивнув и переваривая информацию, он поднял сумки и понёс их в машину, как потом и сразу троих своих детей, хоть как-то размещая их в машине и вспоминая, что ещё надо заехать в аптеку и детский магазин, до сих пор нет ни колясок, ни кроваток. Ещё столько всего надо сделать, через столько всего пройти... И как-то прожить эту неделю. Это мирно спящее на заднем сидении чудо не может уйти так рано... Но всё может случиться, об этом ясно говорит неразборчивый хрип и тихий стон сквозь него с заднего сидения. О нет, ему снова больно... Проклиная весь этот мир, альфа резко захлопнул багажник, бегом добрался до водительского места, всего одной кнопкой открыл на всю все окна и, распахнув дверь, ласково поднял любимого на руки, крепко обнимая его с ласковым нежным шёпотом, и едва сдерживался, чтобы снова не сорваться, не заплакать, нельзя, как бы больно ни было такое видеть. Тем более сейчас, следом могут заплакать дети, а их успокоить гораздо труднее. Родные тёплые руки всегда помогали и успокаивали, это сработало и сейчас, мальчик притих и дышал уже ровнее, спокойнее, хоть и был всё так же пугающе бледен, и отчаянно цеплялся за своего мужа, что не хотелось никуда идти, ехать, ни на секунду отпускать его, но ведь до дома добраться всё равно нужно. С неохотой опуская своё сокровище обратно на сидение и закрывая дверь, он несильно ударил по машине и, коротко выдыхая, сел за руль и завёл мотор. Вот и начинается новый поворот их жизни... Получится ли правильно войти в него и благополучно выйти? Покажет только время. А пока по магазинам, нужно запастись всем необходимым... Ведь после прибытия домой проще никак не станет, всё самое интересное и трудное впереди.