Жизнь Хатидже Турхан-султан.

Прошло восемь месяцев с момента казни Силахдара Мустафы паши. Стоял декабрь, за окном уже третьи сутки сыпал крупными хлопьями пушистый снег. Всë кругом стало белым, будто бы сотканным из облаков, и мелким блеском засияло всë. Мерцали дороги, будто бы усыпанные сахаром, крыши домов, ветви деревьев и даже шапки прохожих были покрыты тонким слоем снега. Высоко в небе теперь не был слышен крик птиц, и безмолвие царило в Стамбуле. Но в один из дней в небе грозно нависла зловещая тишина, неожиданно появившаяся над столицей, и разгорелись вскоре в Анатолии мятежи и восстания, возглавляемые смутьянами, недовольными политикой Кара Мустафы паши. Ибрагим, услышавший вести о разгоревшемся восстании, испугался, будто бы случившееся было его виной, и при всëм Совете дивана велел своему великому визирю немедленно взять полномочия в свои руки и немедленно разогнать бунтующихся, пока те ещё не добрались до дворца. Страх его был настолько велик, что он в один из дней вновь занемог и позвал к себе Кёсем Султан, и спросил, как ему быть, если мятежники вдруг доберутся до Топкапы и так же, как и его брата, султана Османа, решат свергнуть и казнить. Кёсем же, увидев, насколько сильно на него подействовало это известие, чрезвычайно огорчилась, но ободряюще улыбнулась ему и поклялась, глядя Ибрагиму в глаза, что не будет такого, пока она жива: — Если ты будешь слушать меня, а не посторонних лиц, я не покину тебя. Я обещаю тебе это. Аллах тогда пошлëт тебе долгих лет правления, лев мой! Ведь ты знаешь, через что я прошла, только чтобы ты занял этот престол. Но если надо будет отстаивать твои права, то я немедленно помогу тебе. Его неимоверно пугала мысль о том, что его постигнет та же участь, что и его брата, и тогда он засыпал и просыпался с ней. — Я боюсь, матушка. А вдруг они решатся и... О, это так мучительно! - Ибрагим громко вздохнул, ломая руки, - Валиде, вы обещаете мне, что всегда будете поддержкой и опорой мне и никогда не покинете меня? Султанша обхватила ладонями лицо сына и выразительно посмотрела на него, испытывая при этом едва скрываемую тревогу за его слабое здоровье. Ибрагима бил озноб, и его глаза, как в лихорадке, метались из стороны в сторону, пугая Махпейкер султан. — В этом у тебя не должно быть сомнений, Ибрагим. Знай, что за твоей спиной стоит твоя Валиде и всегда держит свою руку на твоем плече, - с чувством ответила Кёсем, - ведь ты знаешь, что мы пережили в своё время - переживëм и это. В начале декабря было многим известно, отчего разгорелось это восстание. Дело же обстояло в том, что у Кеманкеш паши количество врагов соответствовало его навыку управления, и потому с этим знанием пошёл слушок, что именно один из его недругов был зачинщиком восстания. Причин для бунтов, многим казалось, и быть не должно, поскольку власть Османов в те года вновь укрепилась в государстве, и к тому же находилась она в руках талантливого визиря, однако всë таки нашлись и те, кого не устраивало подобное положение дел. Слишком настойчивый в своём деле Кара Мустафа точно заставил подданных пойти на этот отчаянный шаг. В целом политика Кеманкеша вызвала раздор среди нижней верхушки власти, которые жаждали получить более высокую должность, но не получали, оттого что Великий визирь не находил ни в одном из них достойного более высокого звания или титула. Учитывая также одно немаловажное обстоятельство, связанное с Кеманкеш пашой, причин для недовольства оказалось ещё больше. Ещё во времена султана Мурада Кара Мустафа оказывал большое влияние на принятие решений, которые поспособствовали налаживанию порядка в государстве - в правление Ибрагима он придерживается той же тактике и стремится к стабильности. Он сократил количество янычар, не имеющих совершенно никакой ценности для государства, но не совсем ясно как получавших при этом жалованье; провёл он также денежные реформы, которые заметно улучшили экономику страны: жизнь на рынке вновь закипела, как в прежние времена, закрутились снова торговые отношения между иностранными и турецкими купцами. Учитывая также удачное Азовское сидение, в которое несомненно вносил огромный вклад Кеманкеш паша: всë это означало стремительный рост влияния великого визиря на падишаха. Его старания для блага государства были восприняты многими не должным образом, и тотчас он обзавëлся ворохом врагов и низкопоклонников. Находясь на посту Великого визиря уже пятый год, он укрепился в Совете благодаря собственному уму и способностям и накопил себе уже столько врагов, что стали вокруг него крутиться заговоры, которые выразились в одном из восстаний, выпавшем на его долю. Кеманкеш принял от падишаха миссию разогнать бунтующихся и тотчас же догадался, что это всего лишь проделки его неприятелей. Так он узнал от своих людей, что один из зачинщиков восстания укрылся в доме одного важного господина, который управлял в то время Алеппо. Не трудно было догадаться Кеманкешу о том, что именно его злейший враг, Насухпашазаде Хусейн-паша, был этим господином, укрывавшим от преследования Великого визиря предателя. Слухи об этом дошли и до Кёсем Султан, весьма возликовавшейся от этой вести. — Насух паша вступил в тёмные воды, - сидя за письменным столом, нагруженным стопкой писем и книг, говорила она преданному Сюмбюлю аге с усмешкой на губах, - но только таким способом можно избавиться от Кеманкеша. Если нам удастся сохранить этого беглеца, то мы сможем использовать его против Великого визиря. Чем больше сеянцев раздора будет в нашей власти, тем скорее мы покончим с предателем Кара Мустафой. Сюмбюль кивал ей головой и внимал. Кёсем в тот день была в приподнятом настроении, а услышав о восстании, ещё пуще прежнего оживилась. В свете последних событий она только и пребывает в хорошем настроении. Во-первых, не было причин для особых беспокойств: Ибрагим полностью доверился ей и допускает её к подписыванию документов, которые рассматривают визири в Совете, а также он совершенно прекратил вмешиваться в государственные дела, что было, между прочим, всем на руку - малообразованный и несколько импульсивный султан мог только сотворить куда больше проблем, чем ранее имелось; Кёсем также поговорила с ним об этом, хотя в силу своей наивности Ибрагим счëл подобные действия лишь заботой о нём и его слабом здоровье и пообещал, что не станет без разрешения доверенных лиц принимать какие-либо решения. А лекарь и по совместительству теперь фаворит падишаха, Джинджи Хусейн Ходжа, будет вести отчёт, кто бывал с повелителем, о чём говорил и что делал. Между ним и Кёсем отныне существовала некая договоренность, благодаря которой они могли сохранить союз и создать так называемую "сеть" - условное объединение, соединяющее мелкие узлы, состоящие из слуг, посредников султанши, которые будут связываться со слугами Джинджи, а также Насуха паши. Это была самая настоящая группировка, направленная на создание контроля над всем дворцом. Центр этой "сети", без всяких сомнений был сам султан Ибрагим. А чтобы быть достаточно уверенной в нём и затем не беспокоиться из-за него, Кёсем вновь взялась за прежнее дело и стала каждую ночь посылать сыну наложниц, да только так, чтобы в пятницу приходила ещё нетронутая им девушка. Это стало давать свои плоды. За последние полгода во дворце родилось трое членов династии Османов. В июне прежде срока Муаззез родила чудесную султаншу, которую Ибрагим нарëк Фатьмой. Девочка родилась недоношенной, и вызвала у династии большие опасения и страхи, но с помощью Аллаха она спустя пару месяцев оправилась и стала жить, словно и не существовало у неё затруднений и осложнений. Затем в последних числах ноября - Мах-и Энвер. Её дочь назвали Каëй. И лишь в конце 1942 года родила Турхан. Она произвела на свет султаншу, которую Кёсем (Ибрагим в ту пору был простужен и не мог покинуть покои) назвала Гевхерхан. Эта султанша стала точно солнышком, освещающим угрюмые стены зимнего дворца. Только родившись, она уже осветила покои ярким светом, какой обыкновенно излучают дети непременно кроткого и мягкого нрава. Но без сомнений больше всех была рада только Турхан, всегда мечтавшая увидеть, какова будет её первая дочь. Взяв её впервые на руки, она опустила взор на что-то живое внутри пелëнок, и, словно стрелы, концы её тёмных бровей взлетели к вискам. Она была так сосредоточена на маленьком лице, что ненароком нахмурилась, старательно изучая каждую черточку дочери. Окружение удивилось, когда заметило неоднозначную реакцию на первую дочь. Мелике хатун, также обрадованная рождением султанши, удивлённо спросила у Турхан: — Султанша, отчего вы так смотрите на вашу дочь? Неужели вы не рады? — Отнюдь! - резко ответила она, впрочем очень оживлённо, и улыбнулась уголком рта, - это очень прелестная девочка, хотя и нисколько не похожая ни на меня, ни на Ибрагима. Служанки и евнухи, стоявшие позади со смешком зашептались позади, но Валиде султан, заговорив, положила конец шёпоту. — Машаллах! Да хранит Всевышний этого дитя, Турхан. Это большая радость. Повелитель будет очень счастлив, увидев, какая прелестная султанша у него родилась. — Аминь, - сдержанно ответила Турхан и многозначительно глянула на неё. Она едва улыбнулась, протянула свёрток с ребенком служанке и, и неестественно сложив руки на коленях, громко сказала остальным слугам: — Оставьте меня с Валиде султан. Главный евнух вопросительно посмотрел на Кёсем султан - увидел её одобрительный жест, и тотчас все лицо покинули спальню. Кёсем взглянула на Турхан и спросила не без иронии, поскольку видела в её лице недовольство: — В чём дело, Турхан? У тебя родилась дочь, а ты чем-то расстроена. Или же Мелике была права, и ты вправду не рада рождению дочери? Но знай, на это всë воля Всевышнего. Турхан нарочито поджала розовые губки и опустила голову так, что синий глазок лукаво блеснул из под чёрных ресниц. Очевидно было Кёсем, что её невестка чем-то недовольна, хотя и под маской её природного плутовства, редко встречавшегося раньше, Турхан научилась умело скрывать свои искренние чувства и намерения. Долго она глядела в большое окно, расположенное позади высокой и статной фигуры Махпейкер, и угрюмо молчала, словно бы ожидая чьего-то появления в окне. Грудь её под согбенной спиной высоко поднималась, и пронзал комнату звук громкого, хриплого дыхания. Роды её были легки и не принесли ей таких страданий, как первые, но они оставили в Турхан неизгладимые воспоминания о каких-то мыслях и ощущениях, которые тревожат её душу, тело и сейчас. Глядела она в окно и точно забыла, что хотела поговорить с Валиде. Но тогда терпение Кёсем от долгого молчания лопнуло. — Ты что молчишь? - вскрикнула она так неожиданно, что Турхан вся вздрогнула, - что ты пытаешься своим молчанием сказать, а?! — Валиде султан, - уже с жалобой заговорила Турхан, позабыв о своих думах, - я не могу так больше терпеть! Что с нашим повелителем, почему от него нет никаких вестей? Я не видела его с августа. Может ли быть такое, что султан не пожелал бы видеть свою главную наложницу? Я беспокоюсь о его нём! Кёсем наконец услышала долгожданное признание и со всей выразительностью усмехнулась. — Успокойся! - сквозь зубы проговорила она, развернувшись к дверям, чтобы уйти, - не теряй самообладания. Ты ведёшь себя точно оскорблённая рабыня, а не как мать главного наследника. Про всë остальное забудь - не твоего ума дело. Повелитель сам решит, кого ему видеть, а кого нет. — Султанша, - твёрже заговорила Турхан и приподнялась с подушек, - значит правду говорят о вас. Султана Ибрагима вы́ настраиваете против против тех, кто вам неугоден! — Откуда берешь эту дерзость, Турхан?! Да кто ты такая, чтобы я настраивала его против кого-то? - но вдруг она улыбнулась, да так, что у Турхан в сердце будто бы шип вонзился, - не льсти себе. Ты самая обыкновенная наложница, коих здесь несколько сотен. Если я пожелаю - тебя заменит одна из них. Она вновь поспешила к дверям и напоследок властным тоном сказала: — Чтобы я больше не слышала подобных речей! Кёсем вышла из спальни Турхан почти в гневе, но её отпустило, когда к ней подошёл один из евнухов. Он сообщил ей о том, что Джинджи Ходжа хочет встретиться с ней, чтобы переговорить на какую-то чрезвычайно важную тему. Султанша позвала к себе в тот момент Сюмбюля и строго наказала ему: — Следите за Турхан, она, очевидно, сейчас не в себе и может пойти к сыну-повелителю. Не дай Аллах она натворит делов, которые как обычно мы станем за неё решать. Проблем у нас и без того хватает, сам знаешь. — Неужели она решила перечить вам, если так сильно огорчила вас, моя госпожа? - забеспокоился Сюмбюль и покачал головой. — Турхан решила показать мне свой норов, но это только навредит ей... О, Аллах, если она станет и дальше себя так вести, то это принесет нам уйму беспокойства в будущем. От неё всего навсего требовалось родить наследника, но она не понимает этого! - искренне возмутилась Кёсем, совсем теряя присущую ей выдержку и терпимость, - Она всë более и более донимает меня! — Мне кажется, вам не стоит беспокоиться по подобным пустякам. Ваши нервы и без того расстроены. Ну, а Турхан султан всего лишь испытывает обыкновенные чувства, присущие девушкам, обделенным вниманием падишаха. Я очень сомневаюсь в том, что она посмеет пойти на что-то большее, ведь всë таки она девушка очень покладистая, шëлковая! Хи-хи! Султан позовёт её к себе, и она вновь успокоится, вот увидите! - хитро улыбался евнух и щëлкал языком, - повелитель несмотря ни на что очень дорожит ею. Нижнее веко Кёсем дëрнулось при последних словах. — Я надеюсь, что ты прав, Сюмбюль... - надменно проговорила она - Но я не для того выбирала сыну наложниц, чтобы те потом вражду со мной имели. В мои планы это не входит. И да, Сюмбюль, - словно опомнившись, сказала Кёсем и схватилась за выбившуюся из хотоза прядь, - передай Бехраму аге, чтобы он встретился с главой янычар - он знает, что нужно ему сказать... Скажи также, что дело это не требует отлагательств и его необходимо срочно решить. — Слушаюсь, Валиде султан! - заискивающе улыбнулся евнух и спросил у неё, как только она сделала шаг в сторону выхода из гарема, - смею ли я спросить Великую султаншу: куда вы? Вы отправляетесь к повелителю? — Нет, Сюмбюль, какая-то чрезвычайная важность заставила Джинджи Ходжу просить встречи со мной... Кажется, дело будет касаться Кеманкеша. Не могу пропустить любую новость о нём мимо ушей - мне все важно знать. — А может быть он хочет о состоянии повелителя поговорить? Я слышал он очень захворал, - жалобно пропел евнух. — Джинджи сказал, что сына-повелителя не нужно беспокоить, ибо им занимаются лекари. Я ему верю. В конце концов в этом деле мы бессильны, ты должен это понимать. Ибрагим страдает от болей, и в этом мы наверняка не сможем ему помочь. — Что ж... Я в таком случае я приведу знахаря в комнату для переговоров, Валиде султан, разрешите... Джинджи уже был там и с нетерпением ожидал появления султанши. Как только она вошла, он непременно начал с лести и ехидных улыбочек. Под густыми усами его то и дело, что появлялись чёрные прогнившие зубы. — В чём же дело, Джинджи? Для какой цели тебе так необходима была встреча со мной? - спросила Кёсем, даже не взглянув на лекаря. — О, Валиде султан, - голосом заискивал перед ней знахарь, - до меня дошли некоторые сведения о Великом визире... — Что же, говори! - нетерпеливо пробормотала Кёсем, прислонившись к решетчатой перегородке, разделявшей её и лекаря. — Паша ищет одного из тех зачинщиков восстания, но, как мы все знаем, ему не удалось его обнаружить в доме Насуха паши. Однако это ещё не всё, султанша! Более того, паша послал жалобу на Великого визиря, - сквозь решетку перегородки Кёсем увидела, как хитро блеснули глаза Джинджи, - он жалуется повелителю на него, потому как его должность даётся ему слишком дорого, дескать долги разрывают его на части. Виной тому только Великий визирь, назначивший его на этот пост, только он должен отвечать за свои решения... Султанша, а отчего же вы молчите? Разве вам нечего сказать? - с самодовольной улыбкой сказал Джинджи и чуть склонился над перегородкой, - появился, наконец, шанс ударить Кеманкеша, да так, что он потом и выкарабкается! Кёсем молча размышляла. В глазах Великой Махпейкер медленно загорался недобрый огонёк надежды, и с каждой минутой разгорался он всë сильней и сильней, когда она убеждалась в том, что готова пойти на многое, лишь бы уничтожить своего заклятого врага.